Тулум был защищен от врагов, вероятно, как ни один другой индейский город Центральной Америки. Вдобавок его охраняла от чужеземцев недружелюбная тропическая природа. И все же именно этот столь хорошо защищенный город был первым майяским центром, который посетили и в котором, более того, жили совместно с индейцами белые.
      Случилось это так. В 1511 году из недавно основанного первого испанского поселения на Американском материке - панамского Дарьена - бежало несколько десятков поселенцев, недовольных тамошним наместником - известным Васко Нуньес де Бальбоа, позднейшим первооткрывателем Тихого океана. Недовольные, возглавляемые офицером Вальдивией, тайно покинули Дарьен и хотели вернуться на остров Эспаньолу, который был тогда основной испанской базой в Америке.
      Но на Отмели змей судно Вальдивии разбилось. Лишь 20 человек спаслось с тонущего корабля. Они успели вскочить в бот без парусов и без каких-либо припасов. Несколько недель их носило по Карибскому морю, пока благоприятное течение не прибило бот к берегам Кинтана-Роо. Когда 10 умирающих от голода людей, перенесших плавание, вступили на берег в Кинтана-Роо, опасность для них еще не миновала. Их захватил в плен властитель одного из майяских городов (сейчас уже трудно определить, какого именно) и, как записал автор испанской хроники, «принес Вальдивию и еще четырех человек в жертву своим идолам».
      Когда оставшиеся в живых несчастные пленники поняли, что их ждет, то бежали из города и отправились дальше на юг по пустынному побережью неведомой страны. Через несколько дней они дошли до еще одного города, властитель которого по имени Кинич (буквально «Солнечный лик») хотя и не приказал их убить, но сделал своими рабами. Сломленные столькими страданиями, белые рабы быстро умирали, пока наконец из всей команды корабля не осталось двое - Гонсало Гереро и Херонимо де Агиляр.
      Гереро позднее был отпущен Киничем на волю. Чудом спасшийся испанец продолжал свою вынужденную экспедицию по побережью современного Кинтана-Роо в одиночестве и в Тулум никогда больше не возвращался. В резиденции Кинича остался лишь Херонимо де Агиляр. «Великий человек» города со временем очень полюбил испанского моряка. Он даже выбрал ему одну из тулумских девушек в жены. Но Агиляр, верный своему обету

, решительно отказался жить с женой. И тогда Кинич, как нам рассказывает известный американский историк Прескотт, «подверг его строгому испытанию различными другими соблазнами, подобными тем, которыми дьявол якобы искушал святого Антония». Но Агиляр мужественно устоял против всех плотских соблазнов. А поскольку индейцы чрезвычайно ценят сдержанность и самообладание, испанец благодаря своей холодности к женским прелестям снискал абсолютное доверие нового хозяина. «Великий человек» Тулума даже поручил ему надзор за своими многочисленными женами.
      Резиденция Кинича первоначально называлась Сама, что значит - «Рассвет». Ведь она расположена на побережье Карибского моря, из которого каждое утро поднимается солнце.
      В отличие от всех остальных городов Нового царства, в которых я до сих пор побывал (исключая тысячелетний Цибильчальтун, не вмещающийся в рамки какого-либо одного периода), майяская Сама была обитаема индейцами еще в пору прихода европейцев в Америку.
      Первый майяский город, который увидел белый человек и в котором он жил, никогда не был - так мне по крайней мере кажется - объектом нападения белых и никогда не был ими завоеван. Со времен открытия и колонизации Америки до нас дошло лишь одно сообщение о Тулуме. Оно принадлежит перу Хуана Диаса, духовника одной из первых экспедиций к берегам земли майя. Корабельный капеллан вспоминает, как 7 мая 1518 года «перед заходом солнца их корабль проплыл мимо столь обширного города, что в сравнении с ним даже сама Севилья не показалась бы особенно достопримечательной и красивой». Город, по словам Диаса, защищали мощные укрепления. А посреди крепости высилась диковинная башня: как мы сейчас знаем, это был главный дворец, построенный на вершине скалы. На берегу моря тогда толпились индейцы, которые жестами приглашали испанцев посетить город. Но осторожные белые не бросили якоря. Так первая, единственная, испанская экспедиция, приблизившаяся к Тулуму, отплыла, не вступив в город.
      Это было в 1518 году. С той поры индейский центр, «не уступающий по красоте Севилье», полностью исчез из истории Америки. Только в середине XIX века, более чем через 300 лет после пребывания здесь Агиляра, появилось сообщение о существовании на побережье Кинтана-Роо майяского города. Историк Хуан Пио-Перес в письме, датированном 1840 годом, вспоминает о некоем Хуане Гальвесе, который на пути от залива Вознесения к мысу Каточе прошел побережье Кинтана-Роо и посетил древний майяский город, который местные индейцы называют Тулумом. Какова была судьба Тулума между 1518 годом, когда мимо города проплыл испанский корабль, и 1840 годом, когда и пришел Хуан Гальвес, мы, вероятно, никогда не узнаем.
      Не сумеем мы, видимо, и достаточно точно определить, когда город был основан. На одной из сохранившихся стел (ее привез из Тулума и передал в Британец музей Томас Ганн, колониальный врач из соседнего Британского Гондураса и одновременно отличный знаток майяских древностей) мы отчетливо читаем дату 9.6.10.0.0., что соответствует нашему 564 году, но, поскольку в Кинтана-Роо не найдено никаких иных доказательств, что в ту пору здесь жили майя, нам приходится предположить, что тулумская стела с этой древней датой происходит из другого майяского города, вероятно существовавшего на близлежащей территории нынешней центральноамериканской республики Гондурас, и была перенесена сюда по какому-то торжественному случаю. Такие перенесения стел в майяских городах действительно иногда имели место.
      Раз эта стела не может быть основой датировки, попробую поискать соответствующие указания в самом характере построек, в стиле каменных рельефов и фресок. При посещении Тулума более всего привлекли мое внимание его могучие городские стены, каких, насколько мне известно, не было ни в одном майяском городе той ранней эпохи, на которую указывала датировка стелы. Укрепления предполагают войну. Не столько завоевания, сколько оборону. А все, что связано с войной, в майяской истории появляется только с приходом «Пернатого змея», с приходом тольтекских воинов

. Нет, не может быть никаких сомнений. Крепостные валы майяской Самы построили тольтеки. Бесспорно, и Кинич происходил из местной майяско-тольтекской династии.
      Поэтому я пытаюсь найти какой-нибудь след тольтекского влияния непосредственно в строениях Тулума. Так же как в Чичен-Ице, я нахожу здесь колонны в форме пернатых змеев. На прославленных тулумских фресках, которыми я любовался в нескольких зданиях города Кинича, тоже сказывается влияние тольтекского образца.
      Самые роскошные здания майяско-тольтекского Тулума были построены по обе стороны главного проспекта, пересекавшего весь город от ворот в южной крепостной стене до северных ворот. По сей день из этих построек на главном проспекте сохранились каменный храм и четыре дворца, в которых, очевидно, жила местная знать. Особенно великолепен был дворец «великого человека» города, построенный на самом высоком месте обрывистого берега. Так же, как и множество других тулумских зданий, дворец многократно перестраивался. Первоначальные стены сохранились лишь на северной и южной сторонах здания. Центральная, главная его часть была позднее реконструирована. Вначале центральную часть дворца составляли две галереи - внутренняя и внешняя. Обе были соединены тремя проходами. Посредине внешняя галерея разделялась рядом колонн, которые украшали и вход в нее. Крыша дворца была плоской. Во второй период все здание было надстроено. Над средней частью возвели еще один этаж, служивший главным святилищем. Вход в это святилище охраняют две колонны, изображающие пернатых змеев; их каменные тела первоначально покрывала краска. На внешних стенах святилища имеется три ниши. В средней была помещена статуя «Опускающегося бога», который, так же как ацтекский Цонтемок, очевидно, отождествлялся с заходящим солнцем.
      Этому богу посвящен еще один храм Тулума - трехэтажный «Храм «Опускающегося бога». Весь фронтон храма украшали фрески: в нижней части стен были изображены двуглавые змеи, в верхней - майяские боги дождя, кукурузы и соли. И внутри храм был богато украшен. Широкая полоса, покрывающая всю восточную стену святилища, изображает ночное небо, на котором я различаю Венеру и прочие звезды, а между ними опять-таки нахожу двуглавых змеев.
      Настенная живопись украшает также самое достопримечательное здание Тулума - прославленный, хотя и небольшой по размерам «Дворец фресок», к которому, как и к главному тулумскому дворцу, позднее был пристроен дополнительный этаж. «Храм фресок», стоящий на восточной стороне главного проспекта города, собственно, был основной целью моего полета в Тулум. Ведь майя были лучшими мастерами изобразительных искусств, и прежде всего лучшими живописцами древней индейской Америки. И то немногое из их наследия, что дошло до нашего времени, подтверждает это. По музейным коллекциям я знаком с майяской полихромной керамикой, часто украшенной обширными и весьма драматичными живописными сценами. В Дрездене, Париже и Мадриде я имел возможность познакомиться с тремя кодексами - единственными майяскими книгами, которые сохранились до наших дней. И теперь, когда я смотрю на произведения майяских художников в тулумском дворце, в «Храме «Опускающегося бога» и в «Храме фресок», у меня почти полное впечатление, что эти тулумские фрески представляют собой лишь копии индейских кодексов. Настолько очевидна здесь взаимосвязь.
      Майяские настенные рисунки - вершина индейского изобразительного искусства. Одни из них были обнаружены в Штампаке, другие Эдвард Томпсон нашел в городе Шкичмоок, третьи были найдены в Чакмультуне и так далее. Но обширные фрески, имеющие основополагающее значение для изучения культуры майя, были открыты в трех местах: это настенная живопись в Тулуме, в Чичен-Ице и городе Бонампак среди Лакандонских джунглей.
      В каждой из этих трех индейских «галерей» есть нечто, отличающее ее от других. Поэтому, когда я отправился знакомиться с сокровищами майяских городов, в мои намерения входил обязательный осмотр этих индейских центров.
      Поездка в Бонампак так и не состоялась. Этот город, повторяю, лежит и самом сердце Лакандонского девственного леса. На огромных просторах джунглей живет ровным счетом 166 лакандонских индейцев, принадлежащих к наиболее примитивному из всех говорящих по-майяски племен. Обычно люди отправляются в негостеприимные джунгли лишь за каким-либо из их сокровищ. Какие же клады может предложить девственный центральноамериканский лес подобным смельчакам? Их три: дровосекам - редкое красное дерево, сборщикам чикле - смолу сапотового дерева, необходимую для производства жевательной резинки, и, наконец, майяологам - еще не обнаруженные, скрытые в джунглях индейские города.
      В сущности, Бонампак нашли сборщики чикле. Весной 1946 года один из опытных предводителей чиклерос, американец Карл Фрей, добрался со своим помощником Джоном Баурном (оба находились на службе у известной «Юнайтед фрут компани») до реки Лаканхи. Их проводником был индейский сборщик Акасио Чан. Индеец показал Фрею остатки каменного города, которые он в свое время нашел в долине Лаканхи. Для Чана, разумеется, килограмм чикле имел большую цену, чем город его предков. Но Фрей тщательно осмотрел объекты и индейском городе посреди джунглей; его приятель Баурн затем столь же тщательно зарисовал все здания города, кроме одного. Так случилось, что крупнейшую индейскую галерею Америки открыл уже позднее коллега Фрея Джайлс Хили, тоже служащий «Юнайтед фрут», который, основываясь на сообщениях Фрея, спустя несколько недель посетил этот дотоле неизвестный майский город. Хили, уже до этого нашедший в лакандонских дебрях развалины нескольких других индейских городов, например Ошлахунтуна на реке Святого Петра, заглянул во все здания Бонампака и даже вошел в последнее из них, казалось бы наименее достопримечательное, которое Фрей забыл посетить, а Баурн не зарисовал.
      Хилл вошел, зажег электрический фонарь и увидел чудо. Двенадцать стен трех небольших помещений здания были покрыты расположенными в две полосы друг над другом прекрасными фресками, на которых была изображена вся жизнь этого города. А я видел превосходные копии бонампакских фресок выполненные мексиканским художником Аугустином Вильягра Калети, на выставке мекскиканского искусства в Варшаве. Но прошло еще долгих пять лет, прежде чем я оказался в непосредственной близости от оригиналов - на самом краю Лакандонских джунглей. Когда я готовился к своему центральноамериканскому путешествию, мне казалось, что посетить Бонампак будет совсем просто: на пароходе я доплыву из селения Теносике, где железная дорога пересекает Усумасинту, до того места, которое называется Пико-де-Оро, а оттуда доберусь на каноэ против течения реки Лаканхи до самого Бонампака.
      Но у меня, конечно, нет ни парохода, ни другого вида транспорта. Когда в Мехико я окончательно уточнял свой путевой план, Давалос Уртадо, человек, который вычистил «Колодец смерти», обратил мое внимание на то, что из городка Теносике раз в месяц вылетает в Лакандонские леса самолет, чтобы доставить припасы двум людям, которым доверено охранять бонампакские памятники не только от назойливых джунглей, но и от банд авантюристов, специализировавшихся на ограблении и тайном вывозе майяских памятников.
      Хотя в транспортном самолете никогда не бывает лишнего места, мои друзья в Мехико устроили так, что мне была предоставлена возможность посетить область девственного леса и провести на развалинах индейского города и среди современных лакандонских индейцев месяц до прибытия следующего самолета.
      Дата отправления была точно определена еще в Мехико. Я приурочил к этой дате свое посещение Паленке, откуда мог по телефону связаться с аэродромом в Теносике. Звоню в первый же вечер: «Очень сожалеем, но над лесом дождь. Посадочная площадка в Бонампаке совершенно размокла». Звоню во второй вечер: «По-прежнему идет дождь, может быть, маньяна (что значит завтра)». На третий вечер опять маньяна. Через четыре дня я капитулировал. Так один из трех городов майя, славящихся своей росписью, ускользнул от меня.
      С бонампакскими фресками я знаком пока лишь по превосходным копиям Аугустина Вильягры. Читаю эти фрески так же, как майяские иероглифические надписи, слева направо. Каждое из трех помещений святилища рассказывает самостоятельную историю. В первом изображены приготовления к танцу в честь бога земли. Второе представляет нападение воинов на маленькую деревню, пленение ее жителей и суд над пленниками. В третьем - большой танцевальный праздник. Настенные росписи майяского Бонампака выполнены той же техникой, какой работали европейские художники. На мокрый грунт майяский мастер наносил светлой, а кое-где черной краской контуры рисунка, очевидно по заранее подготовленному эскизу. Потом они заполнялись еще десятью красками.
      Фрески, украшающие «Храм воинов» и «Храм ягуаров» в Чичен-Ице, были созданы значительно позже. Их творцы рассказывают восхищенному посетителю и о торжествах, и о повседневной жизни майя на северном Юкатане.
      Первая большая настенная картина, которую я увидел в Чичен-Ице в «Храме воинов», изображает морскую битву. Другая битва - яростное нападение тольтекских воинов на майяскую деревню - представлена на обширной настенной росписи в «Храме ягуаров». Тольтекских завоевателей контратакуют, защищаясь большими щитами, воины деревни. В стенах хижины укрылись майяские женщины, одна из них горько плачет… А за спинами побеждающих мексиканцев поднимается могучий змей, вероятно покровитель воинов - божественный Кецалькоатль.
      Но больше всего в чичен-ицком «Храме воинов» мне понравилась фреска с необычайно мирной тематикой. Эта фреска изображает жизнь простой юкатанской прибрежной деревни, ее покрытые соломой хижины, ее обитателей - женщину, стирающую платье на морском берегу, еще нескольких беседующих женщин, мужчину, который несет на спине тяжелый груз, а главным образом, рыбаков, ибо жители этой прибрежной деревни, несомненно, добывали себе пропитание рыболовством. Рыбаки плавают по морю в прочных каноэ, сделанных из одного куска дерева, - по трое в каждом, вокруг них в воде видны рыбы, черепахи и крабы. А из деревенского храма опять-таки выступает «Пернатый змей», дабы защитить обитателей деревни от всякого зла. Каким спокойствием, каким благоденствием дышит эта картина!
      Фрески времен Древнего царства, сохранившиеся в Бонампаке, представляют первый этап развития майяской живописи. Настенные росписи периода Нового царства, с которыми я познакомился в Чичен-Ице, характеризуют второй этап. Для знакомства с третьим этапом я приехал сюда, в Тулум. В заключительной фазе истории майяского изобразительного искусства настенная роспись напоминает майяские книги - прославленные кодексы. Тулумские фрески интересны и оригинальны. Но излагать их содержание мне столь же трудно, как некогда в школе было трудно анализировать сюрреалистические стихотворения. В отличие от своих бонампакских и чичен-ицких предшественников тулумские художники не рассказывают ни о каких конкретных событиях. Тут нет и следа реализма настенных росписей, которыми я восхищался в «Храме воинов». Росписи, украшающие тулумский «Храм фресок» или расположенный неподалеку от него «Храм «Опускающегося бога», носят чисто символический характер и не имеют ничего общего с человеческим земным миром. Хотя я вижу здесь цветы, плоды и початки кукурузы, творцы этой настенной живописи нарисовали их не для того, чтобы изобразить мир, окружающий человека, а для того, чтобы прославить магическую плодородную силу божественной земли.
      Тулумские мастера выполнили живописные украшения «Храма фресок» изумительной сине-зеленой краской по черному грунту. Наиболее богатые росписи украшают западную стену святилища. В расположенных друг над другом полосах фресок перед нами проходит необычайно сложный тулумский пантеон. Поэтому уже первый исследователь, описавший грандиозный тулумский парад богов, американский майяолог Холмс смог обозначить отдельных богов всего лишь буквами: бог «А», бог «В», бог «С» и так далее. Однако некоторые изображенные здесь фигуры можно «демаскировать», например мексиканскую Шочикецаль. Задача раскрытия подлинных имен других богов, изображенных на стенах «Храма фресок» (роспись сейчас уже плохо сохранилась, но в нашем распоряжении, к счастью, имеются первоначальные копии Холмса), еще ждет археологических детективов. Наконец, в «Храме фресок» я увидел и штуковую скульптуру «Опускающегося бога» - очевидно, бога заходящего солнца, занимающего в тулумском пантеоне центральное место.
      Я прощаюсь с тулумскими фресками и храмом, который их охраняет. На конец своего пребывания в Тулуме я оставил посещение Крипты. Эта совершенно необычная для майяских городов постройка служила в качестве мавзолея. Внутри здания исследователи обнаружили гробницу в форме креста, в четырех концах которого были положены кости животных. В одном конце - кости акулы, в другом - останки ящерицы, в третьем - цапли, в четвертом - игуаны. А посредине, там, где перекладины креста сходятся, были помещены кости человека. Мне кажется, я знаю, кому они принадлежали: «великому человеку» Тулума. И, возможно, как раз тому, о котором я уже несколько раз говорил, могущественному Киничу, властителю с символическим именем - «Солнечный лик».
      Он погребен посредине креста, который у майя был символом жизни, жизнедарующей кукурузы, а у испанцев - символом смерти. Но могилой Кинича и даже городом Кинича завоеватели страны майя, тоже пришедшие сюда под эгидой креста так никогда и не завладели. «Великий человек» этого города, «распятый» между костями священных животных, и поныне как бы охраняет в центре диковинной крестообразной усыпальницы свободу своих индейцев, свой город.
 

Глава 17 ТЕНЬ «ГОВОРЯЩИХ КРЕСТОВ»