Пирамида… Бесчисленное множество ступеней от подножия к вершине! Для Египта - одной из древних культур Старого Света - пирамиды стали почти символом. Но так же, как в Гизе или Саккаре, пирамиды вырастали и по другую сторону океана - в древней Америке.
История индейских городов, украшенных этими пирамидами, окутана тайной. А поскольку предмет моих научных занятий составляет древняя Америка, поскольку я изучаю ее высокие культуры и интересуюсь создавшими Их индейскими племенами и народами, меня влекут и волнуют также и тайны индейских пирамид. И не только индейских пирамид, но и индейских дворцов, индейских «монастырей», всей индейской светской и культовой архитектуры.
К путешествию по тропическим лесам, горам и равнинам Центральной Америки, которое должно было привести меня к индейским пирамидам, я готовился долго. Я перелистал сотни книг, изучая планы этих городов.
И вот в один прекрасный день я запер на два оборота ключа свою пражскую квартиру и отправился в путь. В путь к тем, кто некогда воздвиг индейские пирамиды: к ацтекам, тольтекам, сапотекам и особенно к майя. Я отправился к этим необыкновенным индейцам в их необыкновенный мир, в их такие необычные города. Города, о которых мы все еще знаем очень мало. Да и то немногое, что нам известно, рассеяно по разным, часто трудно доступным научным публикациям. Я хотел предпринять это путешествие не только для того, чтобы познакомиться с сокровищами наиболее богатых историческими памятниками Индейских городов, но и для того, чтобы иметь возможность рассказать потом о древних американских столицах, украшенных индейскими пирамидами и дворцами.
Было у меня и еще одно побуждение. Оно возникло уже в те годы, когда я в библиотеках и архивах штудировал десятки путевых записей и по ним деталь за деталью старался представить себе облик этих городов. Многие из тех, кто писал о них статьи и книги, кто рисовал планы и начертил карты, которые теперь поведут меня по Центральной Америке, подчас пережили в заросших лесом развалинах этих городов удивительнейшие приключения. Шлимана, Эванса, а также первооткрывателей городов Египта и Месопотамии знает каждый образованный человек. Но кто знает сейчас что-либо о людях, долгие месяцы прорубавших себе с помощью мачете путь в усумасинтских джунглях, чтобы наконец найти разрушенные храмы, о людях, карабкавшихся по высоким пирамидам, спускавшихся в неисследованные пещеры, погружавшихся в жертвенные колодцы? (Пожалуй, лишь Стефенс да его спутник Казервуд избежали забвения.) Таков был еще один повод совершить это путешествие и впоследствии написать книгу, в которой, пользуясь путевыми записями и дневниками забытых экспедиций, воссоздать драматические судьбы своих любимых героев.
Странствия этих людей давно завершились. Моя же первая экспедиция к сокровищам индейских городов вчера только началась. Через несколько минут четырехмоторный гигант опустится на землю.
Самолет приземляется. Уши, как обычно, болят. Но глаза уже издали видят на здании аэровокзала огромную надпись: «Ciudad de Mexico»
. Да, Мехико! И за воротами аэродрома меня ждут широкие бульвары, дворцы, университет и прекрасные, богатые музеи.
Но в залах археологических музеев я долго не задерживаюсь. Меня тянет наружу. К пирамидам.
Первую многоступенчатую пирамиду я увидел в Куикуилько, предместье Мехико. Это, несомненно, самая древняя индейская пирамида Центральной Мексики. Она имеет круглое основание диаметром 134 метра. Вокруг пирамиды - культового центра - лучами расположены могилы первых жителей этой части страны.
Куикуилькские мертвецы покоились в могилах не менее 2000 лет. И первая увиденная мною пирамида столь же долго покоилась под тяжелым покровом лавы, которую изверг на эту территорию в начале нашего летосчисления вулкан Шитле. Лишь в 1917 году несколько археологов принялись бурить скважины в застывшей лаве, и один из зондов позволил нащупать похожее на свадебный пирог куикуилькское святилище.
К следующим индейским пирамидам я отправился в Теотиуакан, весьма обширный город доколумбовой Америки, расположенный к северу от Мехико. Здешние пирамиды буквально ошеломили меня своими гигантскими размерами. Недаром - согласно представлениям ацтеков, которые жили в этих местах спустя тысячу лет после их возведения, - их построили великаны - кинаме. Теотиуаканские
«великаны» воздвигли в своем великолепном городе три главные пирамиды: самую большую «Солнечную», с периметром основания в тысячу метров, противолежащую ей «Лунную» и несколько в стороне от «Улицы мертвых» - главной магистрали этой великой индейской столицы - прелестную пирамиду Кецалькоатля, украшенную головами пернатого змея.
Однако самую большую индейскую пирамиду я увидел в Чолуле, небольшом городке мексиканского штата Пуэбла. Испанские завоеватели засыпали гигантское индейское святилище тысячами тонн глины и над погребенной таким образом «языческой пирамидой» воздвигли христианский храм. К внешней облицовке засыпанной пирамиды я смог проникнуть лишь по узким коридорам, которые в самое недавнее время прорыли в недрах этой культовой горы мексиканские археологи.
Так же, как спит под искусственным холмом чолульская пирамида, так же, как две тысячи лет спала под наносами лавы древняя куикуилькская пирамида, так спят и другие индейские пирамиды, может быть, прямо под ногами пешеходом, топчущих улицы Мехико. Дело в том, что фундаментом мексиканской столицы служит другой город: разрушенный Теночтитлан, прославленная метрополия ацтеков. Испанцы «втоптали его в землю», чтобы от могучей ацтекской империи не осталось и следа.
Впрочем, я приехал на поиски городов майя, а не городов ацтеков. Майяские города постигла иная участь. Многие из них были покинуты обитателями еще до прихода белых, другие сами сдались на милость новых властителей Америки. Главным противником этих городов было время. Это оно взрастило посреди городов деревья, опутало индейские пирамиды тяжелыми лианами, занесло дворцы слоем глины. И сейчас исследователи отправляются в джунгли и горы, разыскивают дворцы и пирамиды, снимают с них покровы природы, а потом заносят в списки названия все новых и новых великолепных майяских городов, богатейшее наследие самой поразительной архитектуры индейской Америки.
От Мехико до майяских городов Центральной Америки еще очень далеко. Поэтому я не хочу терять время. В ацтекский Теночтитлан и к современным индейцам самой Мексики я отправлюсь позднее, в следующие поездки. А сейчас я посещаю в главном городе республики лишь тех местных ученых, которые так или иначе связаны с изучением наследия центральноамериканских майя, - Хуана Комаса, Альберто Руса, Деметрио Соди, Эйсебио Давалоса, Рикардо Росаса, Исабелу Оркаситас и других.
А затем - прощай Мехико! Неподалеку от Сокало, важнейшего перекрестка города, расположен автобусный вокзал. Отсюда ежедневно отходят машины на юго-восток - в тропические штаты Веракрус и Табаско. Я сажусь в автобус, который направляется в Халапу. Ведь именно Халапа, а вовсе не порт Веракрус, является столицей штата.
Именно здесь, в Халапе, за последние годы был создан Веракрусский археологический музей, которому мой халапские друзья д-р Медельин Сениль и д-р Франсиско Беверидо подарили множество реликвий доколумбовых индейских культур этого мексиканского штата.
Сейчас на территории штата Веракрус исследованы две культуры: тотонаков и хуастеков. Известны и их города, такие, как Семпоала, и их пирамиды, например та, что возвышается в Тахине.
Племенная территория тотонаков и хуастеков - север штата Веракрус.
Южную половину этого штата и прилегающую к ней часть штата Табаско, вплоть до тех мест, где начиналась территория майя и где уже встречаются первые майяские города, то есть примерно до реки Грихальвы, археологи, по сути дела, начали изучать лишь в 40-х годах. Это тропическое морское побережье Мексики, право, было не самым приятным местом для археологических исследований, для поисков следов истории индейской Америки. Это обширная скучная низменность, разрезанная реками, разливающимися подчас необычайно широко, край топей, болот, прибрежных мангровых лесов. Это земля, на которую в летние месяцы обрушиваются бесконечные ливни. Необычайно влажный край, который часто страдает от сильных ветров, жары, где нередко термометр даже в тени показывал свыше 40 градусов, до недавнего времени край без дорог, почти без городов, зато с москитами, ягуарами и гремучими змеями.
Первые открытия в этой прибрежной полосе, длиной в 400 километров и шириной в 80-120 километров, протянувшейся между племенной территорией тотонаков и хуастеков на севере и границами земель майя на юге, были сделаны на своеобразных островах из песчаника, которые то здесь, то там поднимаются над обширной приморской низменностью.
Кроме «островов», в северной части этой территории имеются и настоящие горы. Их называют здесь Лос-Тустлас. Это ряд недавно еще действовавших вулканов. И вот сюда, в городок Сан-Андрес-Тустла, центр этой области, я теперь и отправляюсь. В послевоенные годы от порта Веракрус было проложено шоссе, соединившее его с главным городом штата Табаско - Вилья-Эрмосой, и по нему, нескольких дней пребывания в романтическом портовом городе Веракрус, я сейчас и еду в автобусе. У Лагуна-де-Альварадо мы пересекаем устье реки Рио-Бланка. А за Рио-Бланка начинается уже южный Веракрус - это до недавнего времени совершенно неизвестное исследователям индейского прошлого преддверие майяского мира.
Я еду в Сан-Андрес-Тустлу ради майя, точнее сказать, ради того, чтобы узнать историю статуэтки - якобы майяского происхождения - фигурки зеленого человечка, поставившего перед майяологами множество неожиданных вопросов.
Статуэтку, которую я уже ранее имел возможность видеть в одном североамериканском музее, нашел в 1902 году на табачном поле в предместье Сан-Андрес-Тустлы местный крестьянин. Семнадцатисантиметровая фигурка, вырезанная из гло-зеленого нефрита, изображает улыбчивого толстого человечка с крыльями гиды и птичьим клювом. Статуэтка сама по себе весьма необычна. Ученые, например, до сих пор спорят о том, кого это диковинное произведение индейского мастера изображает. Одни видели в зеленом человечке «птичьего бога» - Birdgod, как его называют в специальной американистской литературе, другие - индейского жреца. Мне этот нефритовый индеец в первую минуту напомнил «птичьего человека», на следы которого я натолкнулся во время одной из своих полинезийских экспедиций в Оронго, на острове Пасхи, и полубожественного человека-птицу, о котором мне рассказывали папуасы, когда я странствовал по внутренним областям Новой Гвинеи.
Однако американских специалистов, которые приобрели тогда эту необычную таинственную статуэтку для вашингтонского музея, заинтересовала дата на ее груди в значительно большей степени, чем даже странная внешность человечка (к тому же я не уверен, не является ли, например, клюв зеленого человека всего лишь надетой на его лицо маской, а его «крылья» - накинутым на плечи плащом из птичьих перьев).
Дата, несомненно, была написана майяскими цифрами. И когда исследователи нашли соответствие этой дате (8.6.4.2.17(8). Кабан 0 Канкин) в нашем календаре, получился 162 год.
Фигурка маленького человечка задала ученым сразу два вопроса. И каждый из них, по крайней мере в свое время, казался неразрешимым. Во-первых, откуда здесь, в сотнях километров от границ майяского мира, границ, которые до той поры считались бесспорными, взялись майя? Ведь ни до Колумба, ни в послеколумбову эпоху собственно майя в южном Веракрусе не жили. И, во-вторых, даже если допустить, что творцами статуэтки были майя, как объяснить дату на груди «птичьего человека»? Древнейшая известная нам дата майяской истории, начертанная самими майя, соответствует 290 году н. э. (она сохранилась на стеле 29 в майяском городе Тикале).
Различие более чем в 100 лет между первой известной до тех пор майяской датой из Тикаля и датой на статуэтке из Тустлы казалось чем-то почти необъяснимым знатокам майяской культуры, которым было известно, что майя практически для каждого года своей истории оставили какой-либо датированный памятник. Зеленого «птичьего человека» запрятали в тихий, безлюдный зал Американского национального музея в Вашингтоне, и о нем постепенно забыли.
И точно так же исследователи американского прошлого забывали обо всей этой обширной территории тропического побережья Мексиканского залива. Забывали, хотя я толком даже не могу понять почему. Ведь еще в середине прошлого столетия здесь была сделана находка, столь же сенсационная и необычайная, как и статуэтка «птичьего человека». На краю сельвы, влажного тропического леса, неподалеку от деревушки Уэйапан, владелец местной асьенды обнаружил огромную каменную голову. Одну лишь голову без тела. Несколько лет спустя уэйапанскую голову увидел мексиканский музейный работник Хосе Мельгар, который опубликовал о ней сообщение в бюллетене Мексиканского географического и статистического общества.
Каменная голова заинтересовала Мельгара в первую очередь своими, как он считал, «чисто негритянскими чертами».
Позднее Мельгар выдвинул целую теорию об африканском происхождении доколумбовых обитателей этой части Америки. А поскольку современные исследователи истории индейцев придерживаются взглядов, что коренные обитатели Америки сами могли создать свои великолепные произведения, они, как правило, - и вполне справедливо - не принимают всерьез все эти теории, в которых Прародину высоких американских культур ищут в других частях света. Вероятно, еще и по этой причине случилось так, что мельгаровская «негритянская» голова из Уэйапана, подобно статуэтке «птичьего человека» из Сан-Андрес-Тустлы, постепенно была предана забвению.
Только в двадцатом столетии ее вновь увидели ученые-американисты - супруги Зелер из Берлина. Они сфотографировали ее, но даже они к ней не проявили более глубокого интереса. Таким образом, сообщение Мельгара почти 100 лет ожидало исследователя, который бы им по-настоящему заинтересовался. Человека, забившего собственную голову каменной головой из Уэйапана, звали Мэтью Стерлинг. Почти все из наследия этой удивительной великолепной культуры, что мне удалось увидеть в южном Веракрусе и в северном Табаско, открыл миру этот необыкновенный человек. Человек, о котором все местные метисы и индейцы вспоминают с небывалым почтением. Благодаря этому почтению даже английское имя вашингтонского ученого превратилось в испанское - «дон Матео».
Подавляющее большинство ныне здравствующих исследователей, о которых идет речь в этой книге, я навестил, чтобы из их собственных уст услышать историю поисков и открытий памятников индейской культуры. Но с доном Матео мне ни в одно из посещений Соединенных Штатов встретиться не удалось. Он болел. Тем не менее его рассказ о путешествии за каменной головой я слышал. Дело в том, что всякий раз, когда я приезжаю в Вашингтон, я прежде всего посещаю прекрасное современное здание Национального географического общества. В его первом этаже размещена обширная выставка, рассказывающая о всех основных научных экспедициях, которые финансировались этим обществом. Здесь демонстрируются фотографии, макеты, и о каждой из таких экспедиций сообщает ее руководитель, голос которого записан на магнитофонную пленку.
В первую очередь я американист. Поэтому и на выставке я прежде всего осматривал ту ее часть, которая информирует об экспедициях, отыскивавших следы прошлого Америки. Там я впервые и услышал рассказ самого дона Матео; Мэтью Стирлинга интересовал как раз прибрежный пояс Табаско и Веракруса, до того оставлявшийся археологами без внимания. И местом первых изысканий Стерлинга, естественно, был Уэйапан.
Я направился сейчас по его маршруту: познакомившись с краем «птичьего человека», с вулканами Лос-Тустлас, с роскошной лагуной Катемако, до сих пор остающейся, собственно, единственным местом отдыха в этой негостеприимной власти, я двинулся в Уэйапан. Сначала - по плохому шоссе. Оставшийся участок пути - дорогу страшно развезло - я преодолел на лошади. Мэтью Стерлинг в 1938 году впервые тоже добрался сюда на лошади. Для дона Матео это была лишь предварительная разведка, но поездка оправдала себя. Каменная «негритянская» голова здесь действительно была. Хотя и не в самом Уэйапане, а на территории соседнего поселения Трес-Сапотес. Так в алфавитный инвентарный список памятников истории индейской Америки вместо мельгаровского Уэйапана было внесено захудалое Трес-Сапотес.
У подножия гор Лос-Тустлас, близ Арройо-де-Уэйапана, Стирлинг увидел более 50 маундов (насыпей). Теперь он уже не сомневался, что Трес-Сапотес много обещает археологу. И дон Матео был полон решимости не упустить счастливый случай! Через несколько дней он возвратился домой, добился в Вашингтоне финансовой поддержки Национального географического общества и вскоре, уже в январе следующего года, приехал в Трес-Сапотес в сопровождении д-ра Уайнта.
Единственными транспортными путями Веракруса были тогда (а для многих районов этого штата остаются и до сих пор) реки. Все необходимое было доставлено вверх против течения Папалоапана до городка Тлакотальпана, там вещи перегружены на более мелкое суденышко, и по одному из притоков Папалоапана экспедиция направилась в Трес-Сапотес.
С первых дней, я бы сказал - с первых часов, Стирлингу невероятно повезло. В течение первой недели он нашел три очень интересные стелы. Третья, обозначаемая в порядке последовательности буквой «С», вызвала в рядах майяологов такое же возбуждение, такие же споры, как некогда «птичий человек» из Сан-Андрес-Тустлы. На одной стороне стелы был изображен необычный человек-ягуар, другую ее сторону украшала дата, написанная опять-таки майяскими цифрами. Надпись 7.16.6.16.18., 6 Эснаб 1 Уо Стирлинг, согласно так называемой таблице соотношений Спиндена, расшифровал как 4 ноября 291 года до н. э. Позднее оказалось, что он ошибся на один самый большой календарный цикл
- на 260 лет - и что, следовательно, надписи на стеле «С» соответствует не 291-й, а 31 год до н. э. Однако и при таком коррективе стела «С» оказалась самым древним из известных тогда датированных памятников Америки и, безусловно, одним из ценнейших открытий американской археологии.
Нет ничего удивительного, что спустя несколько месяцев после окончания первой экспедиции дон Матео возвратился в Трес-Сапотес. На этот раз он выбрал в качестве ассистента Филиппа Дракера. История американистики гордится десятками поразительных, своеобразных и ярких личностей. Профессор Дракер принадлежит к их числу. Он не только археолог и этнограф. В молодости, до поступления в университет, он был ковбоем на Дальнем Западе и даже профессиональным наездником на скачках в Аризоне и Нью-Мексико. Да и здесь, в Веракрусе, д-р Дракер не впервые. Когда-то у него было маленькое ранчо на южных границах этого штата. Очень легко осудить такого человека, сочтя его несерьезным человеком, не обладающим выдержкой и постоянством, качествами, столь необходимыми для научной работы. А между тем Филипп Дракер изучил в университете научные дисциплины, без которых не может обойтись американист, - этнографию и археологию. Долгое время он жил среди индейцев в Британской Колумбии и на Аляске. А затем именно его выбрал в качестве своего первого ассистента Мэтью Стирлинг, открывший стелу в Трес-Сапотесе.
Совместно они продолжали обследование Трес-Сапотеса. И успех следовал за успехом. Позднее, в конце 1940 года, Стирлинг отметит, что в результате двух экспедиций в Трес-Сапотес было обнаружено более 25 больших каменных монументов. Кроме упомянутых выше стел, это были два больших «сундука», изготовленные из цельного камня и украшенные рельефными изображениями битвы между двумя резко отличными группами воинов, и, наконец, еще одна каменная голова.
Когда спустя четверть столетия после Стирлинга до Трес-Сапотеса добрался я, прямо в поселении мне довелось увидеть многочисленные памятники, во время Стирлинга еще не известные. На деревенской площади в вечной непролазной грязи стоит гигантская голова. Она любуется собственным отражением в никогда не просыхающей луже. Две скульптуры заменяют столбики школьной калитки. Самое диковинное открытие я сделал в новой деревенской тюрьме. Каждый угол только что законченного строения украшен замечательными произведениями древних индейских мастеров. Мы еще дождемся того, что в Трес-Сапотесе похитителям художественных ценностей придется совершать кражу прямо в тюрьме!
Пока тюрьма пуста. И проводник вполне серьезно предложил мне поселиться в ней, заняв обе камеры. «Там не жарко, сеньор. Вам бы хорошо спалось».
Мои финансы очень ограничены, но этого предложения я все же не принял. Впрочем, сейчас от рассказа о собственном посещении Трес-Сапотеса я хотел бы вернуться к тем временам, когда в этой деревне жил Стирлинг. Фантастические открытия дона Матео, как это ни удивительно, отнюдь не вызвали в ту пору восторженной реакции его коллег. В особенности же стела «С», с высеченной на ней датой на 300 лет более древней, чем самая старая из известных тогда майяских надписей, заставляла сомневаться правоверных майяологов.
Мэтью Стирлинг должен был срочно раздобыть дальнейшие доказательства возможного существования высокой культуры в столь давнюю для истории Америки эпоху.
И он знал, где их искать. Сообщение Мельгара о «негритянской» голове подтвердилось. Почему же он не должен верить свидетельству своего земляка Оливера Лафаржа, который вместе с датчанином Францем Бломом во время странствия по девственным лесам и джунглям Центральной Америки посетил какой-то «свободный остров» Ла-Вента, населенный разветвленной семьей говорящих на языке науатль сыновей и внуков человека по имени Себастьян Торрес. Во время краткого посещения острова путешественники увидели здесь ряд необычных каменных памятников. В заключительном резюме о памятниках острова оба они единодушно заявляли: «Мы склоняемся к точке зрения, что эти руины принадлежат майяской культуре».
Ла-Вента в полной мере отвечала требованиям Стирлинга. Она была гораздо ближе расположена к территории, населенной в доколумбову эпоху майя. Во время своей второй экспедиции Стирлинг на десять дней заехал в изолированное тропическое «королевство» Себастьяна Торреса. В ту пору путь туда был нелегким. Вновь по реке, на этот раз - по Тонале, затем по ее притоку Бласильо, он добрался до хижины дона Себастьяна.
Позднее и я после посещения Сан-Андрес-Тустла, города «птичьего человека», и Трес-Сапотес с его стелами и каменными головами двинулся в том же направлении и с той же целью. Окруженный болотами песчаный остров - 10 километров в длину и 4 в ширину - сегодня, разумеется, выглядит совсем не так, как во времена Стирлинга. Правда, сыновья и внуки Себастьяна Торреса до сих пор живут в Ла-Венте. Но их владения, где прежде выращивалась кукуруза (а в сельве можно было охотиться на ягуаров), изменились до неузнаваемости. Дело в том, что здесь была найдена нефть. И за этим черным золотом сюда пришли геологи, бурильщики, а потом и строители, которые прямо в Ла-Венте создают огромный нефтеочистительный завод.
Так что независимое «королевство» старейшины рода Торрес принадлежит теперь прошлому. Но я оказался здесь не ради дона Себастьяна. Я хочу познакомиться с памятниками Ла-Венты. Важнейший из них - заметная издали остроконечная пирамида - еще остался. Медленно поднимаюсь по дорожке, вытоптанной в скате древнейшей пирамиды Америки. Я привез с собой детальный план этого объекта, сделанный в 1968 году группой профессора Хейзера из Калифорнийского университета. На плане мне сразу бросается в глаза неправильная геометрическая форма этой самой замечательной ла-вентской достопримечательности. Я видел другие американские пирамиды и знаю, что все постройки такого рода, которые я до сих пор посетил (за исключением пирамиды Куикуилько), имеют и плане приблизительно правильную геометрическую форму квадрата или четырехугольника. Между тем план Хейзера демонстрирует постройку, горизонтальная проекция которой более всего напоминает распустившийся цветок лотоса. На тронутой эрозией поверхности пирамиды я действительно наблюдаю «лепестки» и «впадины». Пока не понимаю, почему это так. Первым делом решаю подняться на вершину и только там, в тишине, пробую поразмыслить. На вершине пирамиды, во времена Стирлинга покрытой тропическим лесом, сейчас растут лишь низкие кусты. И у меня очень удобный пункт для наблюдения.
Я пытаюсь увидеть с высоты и другие памятники древнего города. Однако даже следы от развалин в значительной мере закрыла бетонная плоскость аэродрома. Еще до того, как это сооружение построили, все, что можно было перевезти, перевезено с острова в столицу Табаско - Вилья-Эрмосу и в местном Археологическом парке реконструировано заново.
И вот я вновь отправляюсь в путь и вскоре уже прогуливаюсь вокруг тех фантастических памятников, которые Мэтью Стирлинг открыл на острове Торреса. Однако вернемся к 1940 году. Руководствуясь путевой картой Лафаржа и Франца Блома, дон Матео в дебрях джунглей, у впадения в реку Тоналу ее притока Бласильо, действительно нашел остров Себастьяна Торреса.
Глава маленькой деревни встретил иностранца без особого воодушевления - а иностранцами считались на острове все, кто сюда приезжал, хотя бы с противоположного берега реки. Для такого отношения к пришельцам у Себастьяна Торреса имелись основания. Здесь побывала шайка бандитов, которым Торрес попытался оказать сопротивление. Бандиты тяжело ранили его, а обоих сыновей убили. Жены Торреса, к счастью, не было дома. И когда «хозяин острова» выздоровел и оправился от бандитского нападения, он произвел на свет новых сыновей. Те привели на отцовский остров жен, и свободная индейская община посреди болот жила спокойно, без контактов с внешним миром.
И вдруг на острове Себастьяна Торреса вновь появляется чужеземец и прямо под убогой хижиной старейшины рода легко и как бы мимоходом обнаруживает древний город Нового Света.
