Глава I

«Мир принадлежит нам!»

Обняв Перлонжура за плечи, Сантер втянул его в квартиру и, указав рукой на глубокое кресло, выпалил:

— Располагайся, старина! — И тут же взволнованно добавил: — Эх, старина, старина...

Бросив шляпу и макинтош на стол, Перлонжур опустился в кресло, и Сантер, сгорая от любопытства, начал первым:

— Ну, как ты?

Перлонжур, однако, с ответом не торопился.

Пять лет жизни, полной приключений, не прошли для него бесследно. У него были все те же непокорные светлые волосы, все тот же упрямый лоб, все тот же холодный взгляд синих глаз и такой же насупленный вид, способный обескуражить человека, преисполненного лучших побуждений.

Сантер хотел было обнять друга, с которым они давно не виделись, однако, что-то удерживало его и мешало подойти к Жану, если честно говорить, то он просто не осмеливался этого сделать.

Сидя в кресле и чувствуя на себе прямой взгляд Перлонжура, в котором, казалось, застыл какой-то вопрос, Сантер ощущал некоторую неловкость, нервно поправлял манжеты, подыскивая нужные слова, и пытался при этом быть самим собой. Ведь как никак с момента их последней встречи утекло целых пять лет!..

— Эх, старина! Если бы ты только знал, до чего я рад снова увидеть тебя, — сказал он, но его голосу не доставало теплоты.

— Я тоже рад тебя видеть, — любезно, ответил Перлонжур.

— А ты совсем не изменился... Лицо, правда, уже не такое круглое, да и глаза слегка потеряли яркость... Впрочем, плечи у тебя, похоже, стали шире... Только и всего.

— Вот именно, — сказал Перлонжур. — Только и всего!

С этими словами он поднялся и, засунув руки в карманы, прошелся по комнате. Чувствовалось, что он один из тех, кто не может долго усидеть на одном месте.

— А ты давно вернулся?

— Дней восемь... или, нет, дней девять тому назад, — ответил Сантер.

Остановившись у окна, Перлонжур забарабанил пальцами по запотевшему стеклу, а затем, не оборачиваясь, спросил:

— Ну что, ты преуспел в делах?..

Сантеру его голос показался неуверенным и каким-то приглушенным.

— Да... Наконец-то я разбогател, Жан.

— Значит, ты стал богатым?..

— Ну да. Теперь я достаточно богатый человек.

И Перлонжур повернулся к нему лицом. Сантер отметил про себя, что на его губах проступила складка горечи.

— Поздравляю! — сказал Перлонжур и, немного погодя, добавил:

— Впрочем, тебе всегда везло...

Сантер посмотрел на него смущенно и с укоризной. Ведь он совсем иначе представлял себе эту встречу. Особенно он страдал оттого, что не может дать волю своим чувствам и вместе с другом достойно отпраздновать величие их замысла. Но больше всего он страдал оттого, что не мог обнаружить свой собственный триумф.

Неожиданно им овладело какое-то тревожное предчувствие, и он спросил:

— Ну, а ты как?..

Перлонжур с непроницаемым видом достал из своего кармана единственную сигарету и, щелкнув зажигалкой, сделанной из какого-то светлого металла, раскурил ее.

— Я?

Запрокинув голову, он выпустил в потолок дым.

— Пфф!.. Вылетел в трубу, — и, не давая Сантеру времени опомниться, тут же продолжил: — Тебя это удивляет? Это можно было предугадать заранее. Конечно, за эти пять лет у меня случались и удачи, и поражения, но сейчас...

Так и не закончив мысль, он лишь пожал плечами.

— Ну, ничего, — сказал Сантер. — Добытых мною средств вполне хватит на двоих, а то и на троих и даже на шестерых!

Перлонжур резко качнул головой:

— Нет, нет, Жорж, узнаю тебя: ты все такой же, и все-таки я решительно отказываюсь. Через неделю я вновь буду в открытом море. Мне бы, конечно, не хотелось пропустить встречу с тобой, однако...

Сантер с силой ударил кулаком по столу и закричал:

— Хватит! Я не желаю это слушать! Ты что ж, забыл о нашем договоре? Разумеется, все вместе мы не могли преуспеть... Состояние твоих и моих дел на сегодняшний день как раз дает среднее арифметическое... Уверяю тебя, что это «среднее» не так уж мало!

Схватив Жана за руку, он крепко сжал ее.

— Счастье и несчастье, ты помнишь?.. Ты помнишь наш девиз?! Жан, расскажи, где ты был все эти годы.

Перлонжур отрицательно покрутил головой:

— Да мне почти нечего рассказывать, Жорж. Абсолютно нечего. Преуспеть в делах мне все-таки удалось — вот и весь рассказ. Я хочу... — Неожиданно голос его стал резким: — Я хочу, чтобы последствия моих неудач легли бременем только на мои плечи. Если же и остальные разделили мою участь, то я надеюсь, что они будут действовать так же, как и я. Надеюсь, у них хватит совести не настаивать на соблюдении договора. Ведь было бы глупо и крайне несправедливо, если бы неудачники вдруг сели на шею преуспевшим. Ты отличный малый, только знай: меня ты не переубедишь.

— Идиот! — буркнул в ответ Сантер.

Он все еще находился во власти душевного порыва, поэтому отказ Перлонжура вывел его из себя:

— Но ведь по нашему договору, договору, который ты поклялся соблюдать...

Однако Перлонжур прервал своего друга и, взяв его за руку, устало возразил:

— Успокойся! У. нас еще целая неделя впереди — так что времени для споров уйма. А когда, возможно, вернутся и все остальные, вот тогда мы и поговорим. Но, знаешь, сегодня я хочу тебе сказать, что просто счастлив видеть тебя.

Все это он говорил с присущим ему непроницаемым, суровым, несколько обиженным видом, так что Сантер сразу же позабыл обо всем, даже о причине собственного гнева. Из всей их пятерки Перлонжур, несомненно, был симпатичен ему менее всех, однако в данный момент он испытывал по отношению к нему настоящие братские чувства, несколько смущавшие его, потому что он так и не мог понять, чем они вызваны.

Настенные часы пробили восемь раз, и этот бой несколько разрядил обстановку.

— Ты прав, — сказал Сантер. — Сегодня нам действительно не нужно спорить, а полностью предаться радости встречи. Сейчас восемь, и мы идем ужинать в «Бореаль».

Перлонжур нахмурил озабоченно брови:

— В «Бореаль»? А что это такое?

— Довольно шикарный ресторан, старина... Вероятно, ты уже давно не бывал в подобных заведениях, а ведь раньше ты из них не вылезал.

— Да, действительно, я давно уже... — задумчиво начал было Перлонжур, но затем, взяв со стола свою шляпу и макинтош, решительно произнес:

— Пошли!

Спустя пять минут они уже шагали по улице. Вечер выдался теплый, а город, казалось, был забрызган неоновыми пятнами рекламы.

Размеренно идя бок о бок, они глубоко вдыхали в себя свежесть вечернего воздуха. Походка друзей была гибкой и пружинистой. Оба они испытывали наслаждение от этого вечера, оттого, что вновь очутились в добром старом городе доброй старой Европы, что они свежевыбриты и на них отутюженные со стрелками брюки и что они предвкушают ужин в уютном ресторане под аккомпанемент волнующих джазовых мелодий. Тем не менее шли они молча, и своими чувствами не делились из боязни развеять предстоящее удовольствие.

Очутившись в «Бореале», Перлонжур сразу почувствовал себя раскованно, да и их появление здесь не прошло незамеченным. А несколько разодетых, словно все это они приготовили для закладывания в ломбард, дам даже слегка подались вперед, чтобы получше рассмотреть эту пару высоких парней с широченными плечами и медным загаром, чьи глаза, казалось, были еще полны голубизны незнакомого неба, а сами они прибыли сюда прямо из Гонолулу или с Мадагаскара.

За эту неделю Сантер вновь возродил в себе привычки городской жизни. Что же касается Перлонжура, то он испытывал совершенно новое наслаждение, когда составлял меню, советуясь при этом с метрдотелем и интересуясь винами, которые он пил прежде. В конце концов он не удержался и попросил Сантера поменяться с ним местами так, чтобы он мог, сев спиной к стене, охватить взглядом весь зал с удовольствием рассматривать элегантных женщин.

— У некоторых из них платья вызывают большее волнение, чем небо Китая! — восторженно признался он.

Перлонжур прекрасно понимал, что его желание вновь покинуть эти берега, едва ступив на них, подвергается жесточайшему испытанию. После «омара по-американски» этот бунтарь не смог не признать, что жизнь прекрасна и красива, более того, он не мог удержаться, чтобы не признаться в этом Сантеру, с нежностью смотревшему на своего друга. Перлонжуру казалось, что он узнает и эту цветочницу, и этих накрашенных женщин с оголенными плечами и бархатными взглядами из-под голубых век, и этого газетчика, торопливо прохаживающегося между столиками...

— Эй! — позвал его Перлонжур. — Дайте-ка мне газету!

Мельком, по диагонали, словно рассеянный или занятый каким-то важным делом человек, он бросил взгляд на первую страницу, а затем, сложив газету вдвое, сунул ее в карман пиджака.

— А они подают совсем неплохое вино!.. Не то что...

— Не то что?.. — переспросил Сантер.

— Не то, что мы пили в Фриско! — закончил побежденный Перлонжур и начал рассказывать историю своих странствий.

Сантер восхищенно слушал его. Время от времени, словно из пушки, выпаливалось чье-то знакомое имя, а у него по спине приятно бегали мурашки. Он тоже вспоминал и вновь переживал перипетии последних пяти лет, когда в поисках удачи бродил по бескрайнему свету.

Лично он уже достиг ее, завоевал, вернувшись более богатым, чем индийский раджа. Теперь он уже здесь, а вскоре к ним присоединятся и четверо остальных. Интересно, чего достигли они? Или все, как и Перлонжур?..

От проходящей мимо женщины с наброшенной на плечи лисьей шубой повеяло духами.

«Такие же духи, как у Асунсьон», — машинально отметил про себя Сантер.

И перед ним предстал образ женщины, сидящей напротив него, в том же самом кресле, в котором двумя часами раньше сидел Перлонжур. Впервые она предстала перед ним в сером муаровом платье с воланами, ее шея теплого охрового цвета была украшена нитью розового жемчуга. Асунсьон... Любит ли он ее? Увы! Эта женщина ему не принадлежит, и, вероятно, никогда не будет принадлежать.

— Вот такие-то дела, — произнес Перлонжур, заканчивая на этом свою исповедь.

— Да, старина! Да, мой дорогой! — вконец расчувствовался Сантер.

Положив руку на лежащую на столе руку Жана, крепко сжал ее.

— Гарсон! — крикнул он и тут же добавил:

— Метрдотель!

Отодвинув стул, бросил на столик банкноту, при виде которой глаза Перлонжура загорелись, но тут же потухли.

— Получите!

Когда они вышли из ресторана, было все еще тепло.

— Давай немного пройдемся, — предложил Сантер, — а потом я подвезу тебя на такси. Ты, наверное, остановился в гостинице?

— Да.

— Завтра же переедешь ко мне! Да, да, старик, и не спорь! Мне скучно одному. Вот мы вместе и станем дожидаться приезда остальных. Не позднее чем через две недели они уже все будут здесь. И если хотя бы один из них привезет столько же, сколько и я...

Он вспомнил воинственный клич, вырвавшийся у них пять лет тому назад Его прирожденный энтузиазм уже подхватил его и понес. Крепко обняв Перлонжура, он прокричал:

— И тогда, старина, мир принадлежит нам!

Они встали в конце улицы под рассеивающимся светом уличного фонаря. Сантер посмотрел на луну, достигшую своего полнолуния, и на убегающие крыши домов. И тогда, расправив плечи, осознавая свою мощь и мощь их всех шестерых, с гордостью прокричал:

— Мир принадлежит нам!

Перлонжур прислонился к фонарному столбу. Этот изысканный ужин, эти старые вина, эта теплая атмосфера, в которую он снова окунулся, словно в ванную, наполнили его хмельной радостью и усталостью.

— Ну что? — спросил Сантер.

— Я остаюсь! — ответил Перлонжур. — Клянусь тебе, что я решил остаться здесь. Я чувствую себя совершенно разбитым...

Достав из кармана газету и держа ее двумя руками, он стал обмахиваться ею, как веером. Неожиданно взгляд его остановился в то время, как листок приближался к его глазам. Наконец, он посмотрел на Сантера глазами, полными боли и удивления.

— О, боже! — сдавленным голосом произнес он и ткнул пальцем в сообщение о событиях последнего часа.

«СЕГОДНЯ В ПОРТ МАРСЕЛЯ ПРИБЫЛА „АКВИТАНИЯ“

Выхватив газету из рук своего товарища, Сантер прочел подзаголовок:

«Во время морского путешествия на борту судна произошел несчастный случай».

— Что? Что такое? — вырвалось у Сантера, охваченного смутным предчувствием.

Он пристально посмотрел на мрачное лицо Перлонжура.

— Что-то случилось? С одним из наших? Да говори же ты!..

Перлонжур опустил голову.

— Да, с Намоттом... Вот, читай.

Перескочив сразу через два абзаца, Сантер прочел следующее:

«Через час после того, как „Аквитания“ покинула Порт-Саид, уже стемнело, а с верхней палубы неожиданно донесся трагический крик: „Человек за бортом!“ На воду незамедлительно была спущена спасательная шлюпка. Но, увы! Несмотря на продолжительные, активно ведущиеся поиски, надежда разыскать упавшего за борт пассажира была потеряна. Как выяснилось позже, погибшим оказался некто месье Намотт, возвращавшийся из Пекина. Никто не знает, каким образом могло произойти несчастье, омрачившее весь конец плавания».

Став мертвенно-бледным, Сантер поднял взгляд на Перлонжура:

— Анри, — наконец прошептал он с трудом. — Бедняга Анри!

После этого воцарилось тяжелое, неловкое молчание, которое прервал Перлонжур, произнесший всего лишь одну фразу:

— Здесь написано «несчастный случай».

Глава II

Шестеро веселых друзей

Сантер провел скверную, почти бессонную ночь. Раздеваясь и ложась спать, не переставал думать об Анри. Несмотря на то, что он, словно послушный ребенок, крепко сжимал веки, ложился то на спину, то на живот — уснуть ему так и не удалось.

На смену весело проведенному вечеру пришла полная грустных размышлений ночь. Сантер ощущал какую-то странную, глубокую депрессию. Нервы его, казалось, были обнажены. Даже великолепный образ Асунсьон не в силах был заставить его забыть об Анри.

Словно наяву видел Сантер, как Намотт раскуривает сигару, держа ее в своих тонких пальцах, а затем с небрежным изяществом опускается в кресло и рассеянно приглаживает рукой волосы... Анри! Он так любил его!.. А теперь...

Что же могло произойти? Почему он стал жертвой глупого и несчастного случая? Как уяснить себе, что Намотт уже не вернется никогда?..

А ведь это ему, самому старшему, пришла в голову эта мысль — взять и разъехаться по всему свету. Как-то ночью, после того, как он вчистую проигрался в покер, все и случилось… Жорж Сантер вспомнил, как те, четверо, которые еще не вернулись из путешествия, и они с Перлонжуром сидели в маленькой красной гостиной, окна которой выходили в парк Принцев, а сама комната была наполнена дымом восточных сигар. После того, как были разыграны последние ставки, Намотт, слегка покачиваясь от выпитого вина, встал и подошел открыть окно. Затем он подошел к проигрывателю, напевающему: «She's funny that way[1]» — и выключил его. Неожиданно, обернувшись к друзьям всем корпусом, он спросил их своим глубоким грудным голосом:

— Ну, а что думаете вы по этому поводу? Неужели вы считаете, что наша жизнь может оставаться такой же бессмысленной, как сейчас?

Никто из них так и не смог выдержать взгляд его голубых глаз и сказать, что их жизнь может вот так продолжаться.

Тогда Намотт приступил к развитию своей мысли. Он предложил разъехаться всем по свету в ближайшее время: завтра, послезавтра, в ближайшие недели или месяц, это было не столь важно, как и кем они будут работать — стюардами, механиками, радистами или же будут просто эмигрантами. Все это не имело значения. Главное — уехать. Главное — порвать всякую связь со Старым Светом и отказаться от этого дурацкого бессмысленного образа жизни, от этих никчемных ночных бдений. Главное удрать от самих себя, скрыться. А затем каждый будет трудиться, не покладая рук, в течение пяти лет. Все шестеро тогда были молоды. Старшему из них — Намотту, исполнилось 32 года, а младшему — Перлонжуру — 24. Что означали для них эти какие-нибудь пять лет, в том положении, в котором они находились? Напротив, им представлялся случай повидать наиболее экзотические страны, женщин, о которых можно было лишь мечтать, истоки крупнейших рек, произрастающие вверх корнем растения. Воспоминания об этих годах служили бы им утешением и отрадой в старости. Кроме того, у них был шанс нажить состояние... «Нажить состояние» — какие магические слова!..

На рассвете все шестеро пришли к полному согласию и поклялись строго соблюдать договор, составленный за ночь. Основным пунктом договора, который они поклялись соблюдать во что бы то ни стало, было то, что спустя пять лет они соберут накопленные ими капиталы и поровну разделят между всеми. Кроме того, они договорились встретиться в определенном месте и в определенное время... Какие прекрасные мгновения пережили они! В тысячный раз за последние пять лет Жорж с волнением вспоминал мужественные лица своих друзей — этих шести веселых парней, отправившихся навстречу неизвестности с пустыми карманами, протянутыми руками и песней на устах. И сколько надежд родилось в ту бессонную ночь! Друзья расстались пьяные, обменявшись объятиями и клятвами, еще ничего не зная о своем будущем и ожидая от него всего, чего угодно.

Затем их, одного за другим, поглотили вокзалы, порты, дороги. Они расстались со своим прошлым без видимого сожаления. Никто не мучился никакими сомнениями, кроме, должно быть, Грибба и Перлонжура, оставивших в одной славной деревушке своих старушек-матерей, от которых они предусмотрительно утаили свое продолжительное отсутствие. Обе эти старушки, сидя в своих старых домиках, все ждали и ждали, не смирясь и вопреки всякой очевидности, продолжая питать надежду в один прекрасный день вновь увидеть «малышей». Они так удачно распределили свои силы, чтобы жить, как бы в замедленном темпе, что все еще пребывали на этом свете, по-прежнему обитая в своих домишках. Они оставались все такими же маленькими и бодрыми, всегда празднично одетые, словно в праздник, и вздрагивающие всякий раз, чуть заслышав чьи-нибудь шаги у их калиток...

Сантер подумал, что по крайней мере одной из них, наконец, воздастся за ее долготерпение, и с тревогой спрашивал себя, скоро ли матери Грибба удастся испытать подобную радость... Где-то сейчас Грибб? А Тиньоль? А Жернико?..

А если кто-нибудь из них, как и Перлонжур, вернется неудачником, откажется ли воспользоваться результатами упорного и удачливого труда остальных? Ох уж этот Перлонжур!.. Он отказался от предложения Сантера только из деликатности и дружеских побуждений. Но ведь уговор есть уговор, и клятва остается клятвой. Все за одного, и один за всех! Разве они не поклялись, не поклялись перед богом, разделить плод их пятилетнего труда?.. Ведь только это окончательно убедило в том, чтобы вступить на путь приключений, поскольку сразу было ясно, что на всех одновременно не может обрушиться неудача и, по крайней мере, двое из них вернутся богатыми не только надеждами, но и по-настоящему богатыми, такими богатыми, как Форд или Ротшильд. «Набитые деньгами!» — как говорил Намотт... А вот Перлонжур, похоже, забыл об этом, о тех торжественных клятвах, данных в лихорадке, об их в какой-то мере священном союзе... Однако Сантер сумеет укротить его гордыню, если не сам, то при помощи трех остальных, которые появятся здесь то ли через две недели, то ли через неделю, а не исключено, что и завтра.

Часы пробили трижды. «Три часа ночи!» — подумал Сантер, поворачиваясь на другой бок.

Да, их приключение было действительно удивительным!.. Кто из них, кроме Сантера, был пять лет тому назад уверен, что на следующей неделе ему не придется голодать? В юности и Перлонжур, и Грибб, и Тиньоль бедствовали, работали, где и кем придется, а по вечерам просаживали в кабаках все, что было заработано накануне. Намотт и Жернико были выходцами из состоятельных семей, однако они, по выражению Намотта, «быстро растратили всю монету», и наконец терпение их отцов лопнуло, и те порвали с ними всякие отношения.

Что же касается самого Сантера, то он один в то время не воспринимал это решение о пятилетней ссылке как отчаянный жест. В те годы Жорж в промежутках между посещением бегов писал стихи и даже собрал их в небольшой сборник, получивший признание и быстро разошедшийся, к большому возмущению Намотта. Так что, им двигало лишь одно — страсть к приключениям, да, пожалуй, волнение, которое еще в детские годы охватывало его при виде освещаемого восходящим солнцем порта, когда в тумане раздается громкий голос сирен, а пианино исполняет последние припевы.

Сев на кровати, Сантер включил свет... Неожиданно раздался звонок в дверь.

Молодой человек жил в высотном доме, у которого было два входа. Кто же это может быть, консьерж или же...

Звонок раздался вторично и долго дребезжал, нарушая тишину квартиры.

— Кто бы это мог быть? — снова прикинул Сантер. «Этот болван Жозеф, конечно же, и не подумает встать»! Жозеф был слугой.

Встав, Сантер набросил халат и пошел открывать дверь.

— Вам телеграмма, месье.

— Телеграмма?

Но посыльный уже умчался, перепрыгивая через ступеньки.

Закрыв дверь, Сантер прислонился к ней спиной и затем сорвал контрольную ленту телеграммы:

«БЫЛ ВМЕСТЕ НАМОТТОМ НА „АКВИТАНИИ“ тчк. ПРИЕДУ ЗАВТРА ЕСЛИ СМОГУ тчк. ЖЕРНИКО».

Глава III

Вечер, проведенный на Бермудах

В этот вечер Сантер отпустил своего слугу Жозефа, и ему самому пришлось идти открывать дверь. Асунсьон поздоровалась легким кивком головы. Затем, пройдя мимо хозяина дома с уверенностью, казалось, появившейся от давней привычки бывать здесь, направилась прямо в гостиную и села в затененный ее угол. Быстрым движением отбросила вуаль.

— Значит, я вновь увижу его... — задумчиво произнесла она.

Голос прозвучал нежно, ровно, несколько медленно. Вероятно, она была взволнованна, однако вовсе не показывала этого.

— Вот телеграмма от него, — сказал Сантер, протягивая Асунсьон телеграфный бланк, хотя еще часом раньше он сообщил ей текст по телефону.

Он встал и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину и опустив глаза, чтобы не видеть Асунсьон...

Действительно, зачем смотреть на нее, восхищаться ею, с благоговением рассматривать черты лица, чтобы потом, когда она уйдет, как можно подробнее восстанавливать ее образ. Это была совершенно бесполезная пытка. Эта женщина была создана не для него, и Сантер знал это. И если в предыдущие дни он мог еще утешать себя несбыточной надеждой, то...

Прошлой ночью, получив телеграмму Жернико, он до рассвета просидел за бутылкой виски. Мысли его при этом были заняты не возвращением друга, его беспокойство перекинулось на иную сферу жизни: Асунсьон. Еще неделю тому назад Сантер не знал ее, да и видел после всего лишь дважды, однако теперь он уже был уверен в том, что влюблен. Она два раза побывала у него в гостях, однако за, это время он окончательно лишился рассудка и проявил элементарное отсутствие находчивости.

— Довольно странная телеграмма! — тихо произнесла Асунсьон. — Вы не находите, месье Сантер?

— Странная? — переспросил молодой человек, останавливаясь. — Почему странная?..

Впервые за вечер он осмелился посмотреть своей собеседнице прямо в глаза.

Но девушка покачала головой:

— Почему же тогда он написал: «Приеду, если смогу». Вы можете представить, что может помешать ему или задержать его? Хотя бы на час, где-то там, вдали от вас... от меня?

— Увы, я не могу представить, что бы это могло быть... — признался Сантер.

— Довольно странная телеграмма, — убежденно повторила Асунсьон. — И он... он даже не предупредил меня!

— А ему известно, что вы тоже здесь?

— О! Он должен чувствовать это, его сердце должно подсказать ему.

Женщина подняла на Сантера взгляд своих бархатистых глаз.

— Вы его друг, — сказала она. — Я даже полагаю, вы его лучший друг, потому что именно о вас он чаще всего рассказывал...

Сантер нервно сцепил пальцы рук. Какой бес одолевал его в тот момент, когда он, потупив глаза, дрожащим голосом прошептал:

— Случается, дружба бывает в тягость...

— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовалась Асунсьон, открывая свою сумочку и доставая оттуда миниатюрный золотой портсигар.

Что он хочет этим сказать? Сантер закусил губу. Он мог бы тремя словами ответить ей на вопрос, а на ее родном языке даже двумя. Но он не имеет права это делать... Ведь Жернико — его друг, а эта женщина принадлежит Жернико. И ее нельзя разделить между ними, словно добычу, привезенную из Маньчжурии или Хайнаня!

Сантер осуждал себя. Ведь та смутная надежда, зародившаяся, как только эта женщина вошла в его жизнь, то ожидание внезапного и ошеломляющего вмешательства Провидения — не было ли все это в какой-то степени подсознательным желанием того, чтобы Жернико не вернулся?

Да, вот до чего дошел он, Сантер. Будучи для Жернико верным другом, надежным компаньоном, почти братом, он лелеял надежду, что тот, возможно, не вернется, и тогда уже ничто на свете не сможет помешать ему признаться Асунсьон в своих чувствах.

— Так что же все-таки вы хотите этим сказать? — мягко настаивала Асунсьон.

— Я — Да я и сам не знаю! — пробормотал Сантер, опускаясь в кресло.

Он схватился руками за голову... Почему эта женщина обратилась именно к нему? Почему она не смогла подождать еще несколько дней? Зачем она уже дважды приходила сюда и, сев в кресло, положив ногу на ногу, улыбалась ему очаровательной улыбкой, обволакивая нежностью своего — теплого взгляда. В первый же ее визит он заверил девушку, что он, как и она, не получал от Жернико никаких новостей и, таким образом, не был отмечен большим вниманием, нежели она. И тоже пребывал в полном неведении относительно того, что произошло с его другом за эти годы. Он пообещал немедленно сообщить ей, если Жернико поставит его в известность относительно своего возвращения... Несмотря на все это, спустя три дня, то есть позавчера, она снова пришла, чтобы поделиться своими опасениями. Совершенно бесстрастным голосом Асунсьон сообщила Сантеру, что крайне обеспокоена... Ведь за два года разлуки он не написал ей ни строчки. Она могла объяснить это молчание тем, что с ним что-то случилось...

— Но ведь... — начал Сантер. — Вы же сами объяснили мне, что не оставили своего адреса!

Он понял тщетность всякого спора на эту тему. В словах Асунсьон не стоило искать логики, просто она нуждалась в своем объяснении.

— Уже девять, — сказала Асунсьон. — Как вы думаете, он скоро придет?

Сантер ответил не сразу. В доме царила полнейшая тишина, духота гостиной была просто невыносимой. В воздухе чувствовалось приближение грозы. К тому же ожидание, длившееся уже не один год, все никак» не кончалось.

Неожиданно встав, Сантер открыл дверцу бара и достал оттуда четыре стакана, емкости для приготовления коктейлей и разные бутылки.

— Скоро вы сами сможете убедиться в том, насколько я уверен в его скором появлении! А сейчас я приготовлю коктейли.

— А почему четыре?

— Вы, он, Перлонжур и я... Как раз и будет четыре.

— Но ведь вашего друга Перлонжура здесь нет.

— Он поехал проведать мать и должен вернуться с минуты на минуту.

Жорж налил в емкость вермут, затем добавил джин, положил туда лед и капнул лимонного сока, затем стал все это смешивать.

— О, боже! — вздохнул он. — До чего же душно. Грозы не миновать.

— Вы так считаете?

Асунсьон потушила в пепельнице свою сигарету, предоставив таким образом Сантеру случай в очередной раз полюбоваться великолепной линией обнаженной руки.

— Это напоминает мне, — медленно начала она, — тот вечер, на Бермудах, когда мы познакомились с Марселем.

Произнеся эту фразу, она некоторое время просидела в задумчивости, а затем продолжила:

— Мадре мия! Какой это был сумасшедший вечер! Сантер затаил дыхание. Понимая, что молодая женщина томится этим изнуряющим ожиданием, он полагал, что сейчас она заговорит о себе и о них.

Однако, она, видимо, не была склонна к откровениям и лишь сказала:

— Тогда мы любовались морем, походившим на синий бархат. Он говорил мне милые вещи, вроде того: «Я бы хотел сделать вам из него платье...» А затем он заявил: «Вы очень красивы, и я вас люблю. Я сделаю из вас самую счастливую женщину, в один прекрасный день вы, если, конечно, захотите, станете инфантой или королевой». Я спросила: «Чего же вы просите взамен?» Он долго смотрел на меня. Ну а вечером следующего дня он уже уезжал в Чарльстон.

Сантер чувствовал, что от этих слов у него пересохло в горле.

— И вы поверили его словам и верно ожидали целых два года? — спросил он хрипло.

— Да.

— Боже! — глухо произнес Сантер.

Как могло случиться, что он встретил эту женщину только для того, чтобы тут же потерять ее? Из-за этого он испытал невероятно острые страдания. Как он был далек от своего недавнего желания скорого возвращения Жернико! Теперь его уже не интересовали подробности гибели Намотта. Да и вообще весь остальной мир как-то сразу перестал для него существовать. Его интересовала лишь эта женщина, которую он любил и невыносимо страдал из-за этого,

Сантер снова бросил на нее взгляд, исполненный любви — ведь ему, возможно, уже больше никогда не представится случай вот так смотреть на Асунсьон. Он любовался ее густыми иссиня черными волосами, бездонными зелеными глазами, стройной фигурой, белыми, обнаженными руками. На ней было платье глубокого синего цвета, на котором выделялся лишь маленький золотой крестик, висящий на впятеро обвившей шею цепочке.

С боем часов Асунсьон, казалось, очнулась от сна.

— Десять часов, — сказала она. — Почему же его до сих пор еще нет? Если его что-то задерживает, то почему же он не позвонил.

— А он бы и не смог дозвониться — мой телефон не работает...

— Как же вы звонили мне?

— Я звонил не отсюда.

Гроза, похоже, подступила вплотную.

— Мне страшно, месье Сантер, — внезапно сказала Асунсьон, хотя в ее голосе не чувствовалось и тени волнения.

Сантер попытался выдавить из себя ободряющий смешок.