Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Утром Элла снова чувствовала себя спокойной и сильной. Вчерашнее свое смятение она приписала «Badacsonyi keknyelii» — венгерскому вину, которое так понравилось ей за обедом, что она выпила больше своей нормы.

Сентябрьское солнце светило ярко, и, хотя осенним лучам далеко до летних, прогулка по городу обещала быть приятной. Если она будет не хуже вчерашней, я перестану роптать на судьбу, сказала себе Элла.

Когда она спустилась вниз, Золтан Фазекаш уже завтракал. Как бы рано она ни поднималась, ей пока еще не удалось опередить его.

«Каждый новый день начинайте с надеждой на лучшее», — мысленно процитировала Элла.

— Ё регельт, Золтан, — вежливо произнесла она и села на свое место за столом.

— Jo reggelt, Арабелла, — учтиво приподнявшись, ответил он и снова опустился на стул. И ей показалось, что вчерашняя размолвка канула в Лету.

— Друзья зовут меня Эллой, — заметила она и, приняв чашку с кофе, которую он ей протянул, добавила: — Кёсёнём.

Что она ожидала услышать в ответ? Внимательно посмотрев на нее, Золтан сказал как раз то, чего она совсем не ожидала:

— Вы не дружите с отцом?

— Что? — переспросила она, удивляясь и совсем не радуясь тому, что Золтан Фазекаш оказался слишком проницательным. Однако художник ждал ответа. — Естественно, мы… э… очень любим друг друга, но… — Она замолчала, думая, как бы объяснить, почему, любя своего отца, она постоянно ссорится с ним. — Но, — повторила она с усмешкой, — мой отец считает, что жить со мной под одной крышей слишком трудно.

Она смотрела на Золтана во все глаза, готовая услышать: «Я понимаю вашего отца». Но лицо художника оставалось бесстрастным, и она поняла, что не стоит и пытаться понять, о чем он думает.

Пока она размышляла в таком духе, Золтан неожиданно объявил:

— Синева ваших глаз, без сомнения, абсолютно неправдоподобна. — И пока Элла пыталась понять, что он хотел этим сказать, добавил: — Я предпочитаю называть вас Арабеллой.

Элла в раздумье отпила кофе. Голос художника звучит вполне дружески. Однако, отказываясь называть меня так, как называют друзья, не дает ли он мне вежливо понять, что не горит желанием находиться в кругу моих друзей?..

Она не смогла прийти к какому-либо заключению на этот счет. Зато теперь она узнала Золтана Фазекаша достаточно для того, чтобы понять: если он захочет ее о чем-либо оповестить, то сделает это прямо, без обиняков, не утруждая себя излишней вежливостью. Внезапна он прервал ее размышления:

— Ваш тост завернут в салфетку, чтобы не остыл. — (И тут только Элла вспомнила, что Фриды не видно. По воскресеньям, наверно, у нее выходной.) — К сожалению, сегодня мою экономку сразил приступ ревматизма, — добавил Золтан.

— Фрида болеет ревматизмом?! — Элла вспомнила, как страдают от болей некоторые пожилые люди. — О, бедняжка! — воскликнула она, прежде чем Золтан успел ответить. И, не замечая его изумления по поводу столь сильного сочувствия экономке, поинтересовалась: — Кто же тогда накрыл на стол, если она не может двигаться?

Золтан помедлил и спросил:

— Откуда вы столько знаете о ревматизме?

— Некоторые из моих подопечных им страдают.

— Ваших подопечных?

— Иногда я их навещаю, помогаю по хозяйству… — Ее голос прервался: она представила, как Фрида мучилась, чтобы сегодня утром выполнить свои повседневные обязанности. — Жаль, что вы мне не позвонили…

— Для чего? — Он был заинтригован.

— Я могла бы накрыть завтрак, — объясняла Элла, пока он сосредоточенно смотрел на ее лицо. — Я могла бы сделать все, что надо.

— Фриде бы это не понравилось, — отрезал он, — Моя экономка очень гордая женщина и ни на кого не переложит собственные обязанности.

— Но мы не можем этого допустить! — запротестовала Элла, всей душой сочувствуя женщине, которая продолжает работать, хотя каждое движение причиняет ей жестокую боль.

— Конечно, не можем, — согласился Золтан и улыбнулся так доброжелательно, что Элла забыла о его экономке. — Поэтому, — продолжил он, — мы с вами отправимся на экскурсию, если вы не против.

— Да… Нет… Хорошо… — Элла замолчала. Она была совершенно растеряна, однако, сделав над собой усилие, постаралась привести свои мысли в порядок. — Но вы не обязаны меня сопровождать, — возразила она. — Я вполне способна…

— Не сомневаюсь, — спокойно прервал он ее. — Но я сказал нашей доброй Фриде, что сегодня она может отдыхать. А если я останусь дома, она попытается накормить меня из последних сил. — Он снова одарил Эллу дружеской улыбкой, заставившей ее сердце затрепетать. — Вы же не хотите, чтобы я слонялся по улицам один?

Элла с удовольствием подумала, что перед ним в Будапеште открыто множество дверей, и окончательно забыла вчерашнюю обиду. В его шутливой фразе прозвучало столько обаяния, что она почувствовала, как губы ее сами растянулись в улыбке.

На секунду или две Золтан застыл, с удовольствием глядя на нее и слушая ее смех. Когда она остановилась, он спросил:

— Это означает, что вы согласны взять меня с собой?

— С удовольствием, — ответила она и принялась за остывающий в салфетке тост. Золтан Фазекаш, как она начинала догадываться, может вскружить голову почище любого вина!

За завтраком Элла взяла на себя обязанности экономки. Когда же завтрак закончился и они с Золтаном вышли из комнаты, девушке пришла в голову мысль навестить Фриду. Наверняка она сейчас на кухне.

— У вас плохо с ориентацией в пространстве, если вы решили пройти в свою комнату через коридор, — заметил Золтан, увидев, что она повернула направо, а не налево.

— Я хочу взять жакет, это займет всего несколько минут, — ответила она и продолжила путь.

Но хозяин дома последовал за ней, она заметила это, уже взявшись за ручку кухонной двери. Улыбка исчезла с его лица. Неужели у него есть серьезные возражения против ее свободного передвижения по дому? Золтан распахнул дверь и пропустил ее вперед.

— Ё регельт, Фрида, — улыбнулась она, увидев экономку за кухонным столом и с поваренной книгой в руках. — Не вставайте! — быстро воскликнула она, так как Фрида попыталась подняться, и страшно обрадовалась, услышав сзади голос Золтана, переводившего ее слова на венгерский.

— Jo reggelt, — ответила экономка, опускаясь на стул.

Элла бросила взгляд на поваренную книгу и поняла, что Фрида уточняет детали приготовления какого-то блюда. Девушка обернулась к Золтану.

— Мы не можем позволить ей готовить! — Она вспомнила, что Гвенни в подобной ситуации можно было только перехитрить, и добавила: — Скажите Фриде, что я люблю готовить и хотела бы сама сделать сегодня обед. Мне доставит огромное удовольствие, если они с Освальдом согласятся отведать блюда английской кухни.

Элле показалось, что Золтан не все понял из ее слов, поскольку он несколько секунд молчал и лишь потом поинтересовался:

— Вы умеете готовить?

— Почему бы и нет? — парировала она.

— Вы хотите приготовить обед для нас четверых? — спросил он в изумлении.

— Рискуя, правда, разрушить мой имидж лентяйки, — ответила она с усмешкой. И пока Золтан разговаривал с экономкой по-венгерски, стала прикидывать, чем займется вечером во Фридиных владениях.

С этого момента все пошло прекрасно. Показывая ей красоты Будапешта, Золтан был еще более очарователен, чем за завтраком.

Он решил не сковывать себя обязанностями водителя и взял такси. Приехав на площадь Адама Кларка, они остановились возле фуникулера, и, пока ждали его, Золтан рассказывал ей историю Цепного моста, видневшегося неподалеку. Это первый из шести пересекающих Дунай постоянных будапештских мостов. Проектировал его англичанин по имени Вильям Тьерни Кларк, а строил шотландский инженер Адам Кларк. Потому и площадь на Будайской вершине была названа в честь последнего.

Поездка на фуникулере была недолгой, а петом Элла с удовольствием прошлась рядом с Золтаном по площади Святого Георгия и старинным мощеным улицам.

— Когда я провозгласил День Экскурсий, то решил, что ваше образование будет неполным без посещения церкви Матьяша на Крепостной горе, — важно заявил Золтан, и Элла рассмеялась. — В древности на этом месте тоже была церковь, — рассказывал Золтан. — В тринадцатом веке появилось прекрасное здание в готическом стиле. Оно было реконструировано в конце девятнадцатого.

Обойдя церковь со всех сторон и полюбовавшись ею, они направились к Рыбацкому Бастиону, представляющему собой серию лестниц, открытых галерей и террас с видовыми площадками, откуда город был как на ладони. Элле там очень понравилось. На лотках продавали прекрасно вышитые блузки в национальном стиле, украшенные голубыми и белыми цветами скатерти и другие изделия народных мастеров. Всем этим Элла любовалась под фольклорную музыку, которую трое музыкантов играли на экзотических инструментах.

Однако больше всего ей запомнилась прогулка по вернисажу среди множества картин, написанных в самой разной манере. Художники все были молодые, красивые. Студенты, решила Элла. Одна из акварелей привлекла ее внимание. Здесь был изображен уличный фонарь и часть стены янтарного цвета, и больше ничего. Но, как истинная туристка, Элла решила купить то, что ей понравилось.

Она увлеклась и совершенно забыла, что ее провожатый тоже художник. А когда вспомнила, то повернулась и посмотрела на него невинным и, возможно, слегка вызывающим взглядом. Как же она обрадовалась, когда, вглядевшись в то, что он назвал неправдоподобной синевой ее глаз, он неожиданно рассмеялся.

Ее сердце весело затрепетало. И вдруг Золтан посерьезнел и предложил заплатить за ее картину.

— Я сама хочу заплатить! — заявила она независимым тоном, но дело было уже сделано.

— Положите сумочку, — приказал Золтан, передавая ей картину, а когда она открыла было рот для возражений, заявил: — Вы проголодались. Мы сейчас поедим.

С трудом Элла удержала слова, которые могли бы разрушить их дружеские, отношения.

— Да, хозяин, — пробормотала она и прежде, чем он успел отвернуться, увидела, как дрогнули его губы.

Однако вся напряженность исчезла после тарелки прекрасного супа. Элла обнаружила, что Золтан обладает энциклопедическими знаниями. В ней снова проснулся страстный интерес к Венгрии и ко всему, что с нею связано, и она засыпала его вопросами.

Она узнала, что венгры живут в этих краях уже около тысячи лет. На северо-востоке долины расположена высокая горная цепь Карпат, полукругом растянувшаяся от Чехии до Румынии.

— Вы родились в Венгрии? — спросила Элла, понимая, что пока еще ничего не знает о своем собеседнике.

— Родился, жил и учился здесь, — ответил художник.

Элла представила, как он, должно быть, блистал в своем училище изящных искусств или университете, она радовалась, что Золтана не очень раздражает ее любопытство.

Однако ее интерес к художнику становился почти неуправляемым, и вопросы готовы были сыпаться один за другим.

— Вы много путешествовали?

— Я бывал только в двух странах, кроме моей родины, — ответил он, и Элла залюбовалась улыбкой, осветившей его лицо. Она — то думала, что такой известный художник уже везде побывал.

— Ваши родители тоже живут в Будапеште?

— Нет, в западной части Венгрии, — ответил он просто. — Климат там более влажный, но им нравится.

— А у вас… — Внезапно она замолчала, решив не спрашивать, есть ли у Золтана братья или сестры. Судя по выражению его лица, он не сердился на ее вопросы, но Элла испугалась, что терпение его лопнет, если следующим объектом ее любознательности станут его дяди и тети. Лучше переменить тему. — Я хотела сказать, что уже наелась и не смогу осилить еще и пудинг.

К ее удовольствию, Золтан не понял ее уловки и предложил снова погулять. Она с готовностью согласилась.

Секунду или две Золтан смотрел прямо на нее с тем холодным равнодушием, которое она уже несколько раз замечала в его взгляде. Затем резко отвернулся и подозвал официанта. Вскоре они уже шагали по тропинкам парка, раскинувшегося на Будайских холмах. Иногда во время прогулки между ними завязывался короткий разговор, но большей частью они молчали.

Было уже около пяти, когда Золтан, внезапно остановившись, сказал:

— Я совершенно забыл о вашем традиционном английском чае! — И пока Элла, смеясь, пыталась возразить, что она может прекрасно обойтись и без чая, он привел ее в одно очень приятное кафе.

В 6 шесть часов вечера они вернулись домой. В холле Элла остановилась перед Золтаном и с благодарностью сказала:

— Это был замечательный день!

— Очень рад, — пробормотал он и посмотрел так, что у Эллы перехватило дыхание. Она почувствовала себя неловко и даже смутилась.

Господи! Никогда еще она так не хотела остаться одна.

— Мне пора на кухню. — Элла собралась было уйти, жалея, что после такого дня ей придется готовить еду. Но не успела она об этом подумать, как Золтан взял ее за руку и сказал:

— Думаю, будет лучше, если мы пообедаем сегодня в каком-нибудь ресторане.

Она смотрела на него, и сердце ее радостно забилось при мысли, что он хочет этот вечер провести вместе с нею. Однако вдруг ей пришло в голову, что он боится пробовать английскую кухню в ее исполнении. Обидно, конечно, но почему она так разволновалась?

— Э… звучит неплохо. Но как же Фрида и Освальд? Бедной женщине придется…

— Освальд — отличный повар, поверьте мне, — возразил хозяин дома.

— Ну, тогда все в порядке, — успокоилась она. И только очутившись в своей комнате, позволила себе улыбнуться. Я пойду сегодня с Золтаном в ресторан! Ах, как же мне этого хочется!

Элла чувствовала необычайный подъем от того, что пойдет в ресторан с Золтаном Фа-зекашем. Раньше она никогда не испытывала подобных чувств. Она частенько обедала в небольшой компании своих друзей и даже вдвоем с Джереми Крейвеном или с Берти Меррименом. Обоих молодых людей она знала чуть ли не с пеленок, но ни один из них, несмотря на общепризнанное обаяние, не вызывал в ней такого отклика.

Элла приняла душ, вымыла голову и успокоилась. Потом заглянула в гардероб, размышляя, что бы сегодня надеть. Вечернее платье или можно обойтись повседневным? Куда Золтан меня поведет? Эх, надо было раньше спросить…

В конце концов она разозлилась на саму себя: когда еще меня так занимал выбор туалета? Она надела нейтральное платье из темно-зеленого бархата с глубоким вырезом на спине, открывавшим ее нежную белую кожу. Потом украсила шею двойной нитью жемчуга — подарком родителей ко дню ее рождения.

Уже собираясь выйти из комнаты, девушка почувствовала, что почему-то ужасно нервничает. Ее взгляд упал на туалетный столик, где лежала маленькая картина, которую Золтан купил сегодня для лее. Внезапно вспомнив, каким прекрасным был этот день и каким приятным собеседником был Золтан, она успокоилась. С улыбкой на губах она взяла сумочку и вышла за дверь.

Элла спускалась по лестнице, когда в холле появился Золтан, увидел ее и резко остановился. Сердце Эллы забилось сильнее, и она тоже застыла на месте.

— Могу я сказать нечто совершенно очевидное? Вы прекрасны, — произнес он торжественным тоном, по-прежнему стоя на месте и не сводя с нее глаз.

Элла хотела было отшутиться: «Можете, в любое время», но слова застряли у нее в горле, и все, что ей удалось вымолвить, было тихое:

— Спасибо.

Золтан привез ее в один из самых известных будапештских ресторанов — «У Гунделя», расположенный в городском парке недалеко от площади Героев, где она гуляла накануне. Швейцар провел их через приемную в гардероб, а оттуда распорядитель проводил их в отдельный кабинет.

Вечер, с самого начала обещавший быть особенным, с каждой минутой нравился ей все больше. И виной тому был мужчина, сидевший напротив. Элла едва замечала, какие блюда ей подают, и, пока секстет музыкантов наигрывал цыганскую музыку, поглядывала на Золтана Фазекаша. Он мог бы опьянить сильнее, чем венгерское «Pinot Noir», которое они пили, — если бы, конечно, она ему позволила.

Но эта мысль показалась ей абсолютно нелепой. Для начала Золтан дал бы понять, что видит во мне нечто большее, нежели просто существо женского пола, с которым вынужден некоторое время общаться.

То, что он привез меня сюда обедать, ничего еще не значит, ведь у него заболела экономка. А то, что он считает меня красивой, говорит о том, что он смотрит на меня глазами художника, изучающего натуру.

Вокруг лилась цыганская музыка, и Элла никак не могла успокоиться. Подошел внимательный официант и наполнил ее бокал.

— Кёсёнём, — прошептала Элла и сделала над собой невероятное усилие, чтобы перестать думать о Золтане и сосредоточиться на цветах, стоящих на столе, в мягком освещении… И вдруг Золтан сказал нечто такое, от чего она снова заволновалась.

— Ну а теперь, — произнес он светским тоном, — вы раздумали уезжать?

Она взглянула на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. Однако уже через секунду нашла выход из положения.

— О, я думала, вы забыли, — улыбнулась она, понимая, что этот потрясающий мужчина ничего не забыл и хочет продолжить разговор, оборвавший еще вчера за завтраком.

— Итак… — улыбнулся он в ответ, и Элла поняла, что он не отступит, пока не узнает, почему она приехала позировать для портрета, если с самого начала была настроена против этого.

Элла замялась, и тут ей в голову пришел вопрос, который она хотела задать еще за ланчем.

— У вас есть братья или сестры? — спросила она и заметила, что от него не укрылась ее хитрость.

— Нет, — ответил он, внимательно глядя ей в глаза.

— Тогда вы, возможно, не знаете… Если ваш брат или сестра — в данном случае мой брат — попадает в неприятную ситуацию, наилучший вариант для вас — исчезнуть из дому на время, пока все не уляжется. — Ей вдруг захотелось рассказать ему все откровенно.

Несколько мгновений Золтан молча смотрел на нее, затем спросил:

— Ваши родители сердятся на вашего брата из-за какой-то истории, касающейся и вас?

— Только мой отец, — поправила она. — Моя мать — просто ангел.

— Понятно, — ответил Золтан и, глядя ей прямо в глаза, чтобы не позволить солгать, заключил: — Так что, если бы ваш брат не попал в «неприятную ситуацию», вы не приехали бы в Венгрию?

На секунду Элла смутилась.

— Вы тоже сердитесь на моего брата? — спросила она. — За то, что из-за него мне пришлось приехать сюда, — добавила она с лукавой улыбкой. Но когда, к ее радости, Золтан тоже улыбнулся, ее сердце забилось, и Элла почувствовала, что должна еще что — то добавить. — Как бы то ни было, но я здесь. Мне нужно… э… развеяться.

— Вы очень упрямы, — заключил он.

— Нет! — воскликнула девушка, но, заметив, что его правая бровь иронически изогнулась, добавила: — Ну, я должна… Давайте сменим тему?

В ответ он поднял свой бокал:

— Добро пожаловать в Венгрию, Арабелла.

Когда они вернулись домой, Элла была просто в восторге, она уже забыла, что еще совсем недавно не хотела ехать в Венгрию.