— В самом деле?

— Я решил поговорить с Эшем о тебе, и мы с ним все утрясли. Но когда я увидел, как вчера вечером он поцеловал тебя, жестокое чудовище ревности стало вновь донимать меня.

Жермена потянулась и поцеловала его, но потом отпрянула и воскликнула:

— Ты решил поговорить с ним обо мне?

— К этому шло, — объяснил Лукас. — Это произошло в прошлую субботу, когда ты была в «Хайфилде». Эш удивился твоему приезду и сказал, что надеется, ты не умчишься обратно в Лондон. Ты обещала остаться, чтобы напечатать отчет о моей поездке в Швецию. — На этом месте Лукас немного помедлил. — Ты не рассердишься, если я скажу тебе то, о чем Эш уже знал, а ты не знала?

— Думаю, не рассержусь, — осторожно ответила Жермена. И аккуратно надавила: — Так что такое Эш знал, а я — нет?

— Он знал, что я брал в Швецию свою помощницу. Филлис Глэдстоун можно считать символом деловитости. Как только ты упомянула о моей просьбе напечатать отчет, Эш тут же понял: я что-то задумал.

— Что задумал?

— Ах, дорогая, — пробормотал Лукас. — Наступило время признаний. — Он нежно поцеловал ее, а потом отодвинулся и начал объяснять: — Не злись на меня, любимая, но Эш знал, что Филлис Глэдстоун уже напечатала этот отчет и приготовила его к работе еще до того, как мы уехали из Швеции.

Жермена раскрыла рот.

— Ты… Она… Он уже был напечатан? — недоверчиво спросила она. — Но… но зачем тебе нужно было снова его печатать?

— Мне требовалось время побыть с тобой наедине.

— Хочешь сказать… — Ее потрясенный мозг наконец проснулся. — Хочешь сказать — ты придумал эту работу?

— Чтобы побыть в твоем обществе одному, без твоей сестры, которая не сводит глаз с моего кошелька, или моего брата, который хочет удрать с тобой.

— О господи! — выдохнула Жермена. Опомнившись, она заметила: — В тот день ты поехал с Эшем посмотреть его новый дом.

— Я поехал с Эшем, потому что хотел все прояснить с ним, и больше ждать было нельзя.

— П-прояснить? — повторила она, слегка заикаясь из-за того, что происходили вещи, о которых она ничего не знала.

— Моя любимая девочка, — нежно начал Лукас. — Накануне вечером я повел тебя в картинную галерею и, увидев на твоем красивом личике разные эмоции, услышав, как ты чудесно смеешься, по уши влюбился в тебя. К тому времени, когда я привез тебя обратно, зная, что буду в отъезде с понедельника до кануна Рождества, я уже был так влюблен, что не мог представить себе жизни без тебя.

— И со мной это тоже случилось в тот вечер. Ты поменялся со мной едой, потому что мне показалось, будто твоя выглядит аппетитнее. А потом ты засмеялся — и я влюбилась в тебя, — призналась она.

— Милая! — выдохнул Лукас, целуя ее волосы. — А ты бы приехала в «Хайфилд» на следующий день, если бы я не придумал, что миссис Добсон нужна помощь?

Жермена засмеялась.

— Конечно, — проговорила она. Но, вдруг осознав, что он говорит, продолжила: — Ты уже знал, что у миссис Добсон есть помощница?

— Признаю себя виновным, — согласился он с улыбкой. Однако улыбка исчезла, когда, возвращаясь к разговору с братом в ту субботу, он пояснил: — К тому моменту, когда мы с Эшем отправились якобы осмотреть дом, я знал только одно: если Эш тоже любит тебя, на этот раз я ничем не смогу ему помочь.

— Эш не любит меня, — тихо вставила Жермена.

— Я понял это, как только он рассказал мне правду о своем поведении. А до того я не имел представления, что он поддался чарам твоей сестры и одновременно ходил с тобой на свидания.

— Разве я не говорила?

— Нет, не говорила, — мягко произнес Лукас. — Не могу представить, чтобы ты поливала грязью либо Эдвину, либо Эша. Но моя злость на него улеглась, потому что, если он так обошелся с тобой, то значит, не любил тебя всей душой и сердцем, как я.

— Ах, Лукас! — прошептала Жермена и получила в ответ необыкновенно нежный поцелуй.

— Итак, установив, что Эш питает к тебе дружеские чувства, я получил его благословение рассказать тебе о моей любви и…

— Ты сказал Эшу, что любишь меня? — с удивлением спросила Жермена.

Лукас кивнул.

— Он сам догадался, поскольку у меня не было никакой необходимости уединяться с тобой в кабинете. — Он помолчал, потом признался: — Эш желает мне добра. Ты больше не обижаешься на него?

— Нет, — просто ответила Жермена. — Он прекрасно проявил себя сегодня, когда помог мне. И, — добавила она, подумав, — потихоньку от меня позвонил тебе, чтобы сообщить, что происходит.

Они оба улыбнулись. Улыбнулись и поцеловались, крепко прижимаясь друг к другу. Как будто не желая, чтобы кто-нибудь снова встал между ними.

— Не представляешь, какое облегчение испытываешь, когда тебя покидает эта дьявольская ревность, — признался Лукас и запечатлел восхитительный поцелуй в уголке ее рта.

— У меня тоже были моменты ревности, — призналась движимая честностью Жермена.

— Правда? — с восторгом спросил он.

— Не стоит так радоваться, — рассмеялась она. Беверли Маршалл, помнишь? Я думала, что Беверли — это женщина.

— И ты заревновала? Еще тогда? — засомневался Лукас.

— Тогда я это так еще не называла, — заметила она. — Но я подумала, что ты пошел куда-то с женщиной по имени Беверли, когда однажды вечером сидела в «Хайфилде», а тебя не было.

— Это было в субботу, — сразу же вспомнил Лукас. — Я поцеловал тебя и за все свои грехи почувствовал некоторую растерянность. Мне это не понравилось — я всегда занимал главенствующее положение. Вот и решил, что мне нужно побыть какое-то время без тебя. — Жермена все еще смотрела на него с широко раскрытыми глазами, и тогда он подтолкнул ее: — Но расскажи мне что-нибудь еще.

— Хочешь знать, к кому я еще ревновала, кроме Беверли? К Эдвине, конечно, — призналась она.

Его лицо стало серьезным.

— Она никогда ни в малейшей степени не интересовала меня, — мрачно заверил он ее.

— Теперь я знаю, — быстро сказал Жермена — Просто, когда ты позвонил ей из Швеции…

— Я не ей звонил, а Эшу, — перебил ее Лукас. — Эдвина просто подошла к телефону.

Жермена удивилась, почему она не дошла до этого сама. Эдвина и в прошлом была виртуозом по части намеков, уловок и откровенной лжи.

— Прости, — извинилась Жермена. — Ты можешь подумать, что мне надо было… — Жермена осеклась. Но если раньше она промолчала бы, блюдя верность сестре, то вдруг поняла, что теперь Лукас — самый важный человек в ее жизни, и поэтому она не желает, чтобы прошлые обиды, нанесенные Эдвиной, встали между ней и человеком, которого она любила. — Я была…

— Кем ты была, милая? — помогал ей Лукас.

— В основном, дурой, — признала она. — Я ужасно разнервничалась, потому что в ту пятницу, когда ты вернулся из Швеции, ты поцеловал меня, а потом помчался к Эдвине, поскольку она гостила в твоем доме. Даже несмотря на то, что было поздно, когда ты приехал в «Хайфилд»…

— То все равно бы обнаружил, что Эдвина поджидает меня. Да, все так и было. Прости, родная, я знаю, что она твоя сестра, но я хочу жениться на тебе и не желаю, чтобы ты огорчалась… — Лукас замолчал, увидев потрясенное лицо Жермены. — Что? — встревоженно спросил он.

— Знаешь ли ты, что сказал?

— Объясняя, что был любезен с Эдвиной, потому что она — твоя сестра? Извини, но я за версту вижу стяжателя. Пусть больше ничто не омрачает то, что у нас есть. Хочу, чтобы ты знала, как все было. Как я умирал от желания видеть тебя. Как жаждал позвонить тебе, когда был в отъезде в последний раз, и обнаружил, что моя самонадеянность получила большую встряску. Я боялся звонить, опасаясь, что разговор пройдет плохо и я буду еще больше умирать от любви вдали от дома.

— О! — прошептала, задыхаясь, Жермена. Она не смела поверить тому, что слышала.

— Моя ненаглядная, — нежно проговорил Лукас. — Я вчера очень надеялся, что смогу привезти тебя в «Хайфилд». Миссис Добсон была предупреждена и приготовила тебе комнату еще тогда, когда я понял, что на самом деле испытываю к тебе.

Глаза у Жермены стали круглыми.

— День Рождества был самым худшим в моей жизни, — продолжал признаваться Лукас. — Я хотел, чтобы ты была со мной, и поскольку этого не случилось, никто другой мне не был нужен. Эдвина гостила у меня, но я обнаружил, что не могу больше выносить ее ужимок. Поэтому уговорил Эша побыть с ней, а сам в это время уединился в кабинете и стал придумывать, что делать, на случай если ты откажешься поехать со мной на следующий день.

— Ах, Лукас, — вздохнула Жермена.

— И когда, о счастье, ты все-таки поехала со мной, я забеспокоился, что, если Эдвина уедет, не будет надобности и тебе оставаться в «Хайфилде».

— И поэтому ты пригласил ее оставаться столько, сколько она захочет, — вставила Жермена.

— Не помню, так ли я выразился, но, поскольку хотел видеть тебя в своем доме, я мог хватить лишку — чтобы ты была со мной всегда.

Всегда! Сердце не просто забилось, оно подпрыгнуло и понеслось, а в горле пересохло.

— А-а… — попыталась выдавить Жермена.

— Что? Ты ведь можешь сказать мне что угодно, попросить меня о чем угодно — мы теперь одно целое.

Господи! Одно целое!

— Я… ну… Ты действительно это сказал или мне послышалось?

— Что именно? Если я ляпнул что-то не так, я поправлюсь…

— Ты сказал, будто хочешь жениться на мне… — Его изумленное лицо заставило ее замолчать, и она покраснела. — Извини, — быстро произнесла она. — Я неправильно расслышала.

— Ты все правильно слышала, — сказал Лукас.

— Ты испугался?

— Верно, — согласился он, крепко держа ее, когда она попыталась вырваться. — Но только потому, что понял: предложения так не делают. Прости меня, любимая. На меня столько всего свалилось — волнения, ревность, необходимость прояснить все недопонимания, потребность убедить тебя увидеть во мне претендента на руку и сердце, — что я забыл о самой важной части. — Лукас с нежностью заглянул в ее широко распахнутые фиалковые глаза. — Я очень люблю тебя, Жермена. А ты сказала, что любишь меня. Как ты думаешь, не слишком ли много я прошу, когда предлагаю тебе выйти за меня замуж?

Никогда еще Жермена не испытывала такого внутреннего волнения.

— Нет, — ответила она, но вдруг засомневалась, не надо ли было сказать «да», и быстро добавила: — То есть ты не слишком много просишь.

Но Лукас не улыбнулся.

— Тогда, Жермена Харгривз, выйдешь ли ты за меня замуж? — спросил он.

— Сочту за честь, — ответила она.

Лукас прижал ее к своему сердцу на несколько долгих секунд. Потом нежно поцеловал ее.

— Спасибо, любимая! — выдохнул он и проникновенно посмотрел в ее глаза. — Мне хочется залезть на крышу и заорать на весь мир, что ты согласилась стать моей женой. Можно я начну со звонка Эшу? Я скажу ему, любимся, что Санта все-таки подарил мне то, чего я больше всего хотел!