Глава 9

Оправлялась после болезни Зоя медленно, но все же, когда в Париж пришел прекрасный апрель, ожила. Она заметно изменилась: стала серьезней и как-то взрослей, но иногда — и все чаще — ее зеленые глаза смеялись, как прежде, радуя Евгению Петровну.

Отель на улице Марбеф явно был им не по карману, надо было подыскивать квартиру. Они уже истратили большую часть полученных от царя денег, и к середине мая стало ясно, что придется продавать драгоценности, чтобы хоть как-то свести концы с концами.

И вот в один прекрасный день, оставив Зою и Федора в отеле, Евгения Петровна с извлеченным из-за подкладки рубиновым ожерельем отправилась в ювелирный магазин на улицу Камбон. Кроме ожерелья, она несла пару сережек, пропутешествовавших через четыре границы под пуговицами на жакете.

Она вызвала такси, и автомобиль уже ждал ее у подъезда отеля. Усевшись, бабушка назвала адрес шоферу, но тот неожиданно повернулся и посмотрел на нее. Это был высокий, представительный мужчина с седой головой и белоснежными, тщательно подстриженными усами.

— Быть этого не может!.. Графиня, вы ли это? — воскликнул он по-русски.

Евгения Петровна пригляделась повнимательней, сердце ее забилось: за рулем парижского такси сидел князь Владимир Марковский, один из близких приятелей Константина, известный в Петрограде тем, что его старший сын сватался к великой княжне Татьяне и получил решительный отказ. Татьяна считала его слишком легкомысленным и беспутным. Впрочем, он, как и его отец, пользовался в высшем свете большим успехом.

— Какими судьбами?!

Графиня, засмеявшись, покачала головой, дивясь таким поворотам судьбы. Она уже не раз видела на парижских улицах знакомые лица, а двое шоферов такси оказались русскими. Русские аристократы, прекрасно воспитанные, обходительные, но ничего не умевшие, могли заработать себе на пропитание только за рулем такси. При виде князя Владимира на нее нахлынули воспоминания, одновременно и горькие, и сладостные, и она со вздохом рассказала ему, как они с Зоей сумели покинуть Россию. Сам князь попал в Париж тем же путем, но подвергался на границе несравненно большим опасностям.

— Вы остановились здесь? — Он показал на отель.

— Пока да. Но нам с Зоей скоро придется снимать квартиру.

— Ах, так и Зоя с вами?! Да ведь она совсем еще ребенок. А Наталья? — Князь, как выяснилось, ничего не слышал о гибели жены Константина, которую всегда считал женщиной необыкновенно красивой, но вздорной.

— Ее убили… Всего через несколько дней после того… как погиб Константин… И Николай, — медленно, с трудом ответила графиня: ей больно было произносить дорогие имена, тем более что князь был дружен с ее сыном.

Владимир скорбно кивнул: он сам потерял двоих сыновей, а в Париж приехал с незамужней дочерью.

— Примите, графиня, мои…

— Да-да, несчастье никого не обошло стороной. Но ужасней всего судьба государя. Вы что-нибудь знаете о нем, об Александре?..

— Ничего, кроме того, что они все еще содержатся под стражей в Царском, и один бог знает, сколько еще продлится это заточение. По крайней мере, там они если не в безопасности, то хотя бы дома. — В России больше никто не мог считать себя в безопасности. — Вы намерены остаться в Париже? — Русским эмигрантам больше некуда было податься, и с каждым днем прибывали новые и новые толпы беженцев, переполняя и без того густозаселенный город.

— Да, по-видимому. Здесь все-таки лучше, чем где-нибудь еще. Здесь нам ничто не угрожает, и я могу не трястись за жизнь Зои.

— Я подожду вас, Евгения Петровна? — спросил князь, остановив машину у входа в ювелирный магазин.

От звуков русской речи сердце графини начинало биться сильней — к ней ведь так давно никто не обращался по имени и отчеству.

— Вас это не слишком обременит? — сказала она, хотя ей бы очень хотелось, чтобы князь Владимир дождался ее возвращения и доставил домой, в отель, особенно если при ней будут деньги, вырученные от продажи колье.

— Ну что вы, нисколько!

Он открыл перед графиней дверцу, помог выйти и проводил до дверей магазина. Нетрудно было понять, зачем приехала к ювелиру графиня Юсупова. Вся русская эмиграция делала то же самое, продавая драгоценные безделушки, вывезенные с собой и припасенные на черный день. День этот настал для очень многих.

Через полчаса Евгения Петровна, держась особенно прямо и величественно, вышла из магазина. Князь, ни о чем не спрашивая, привез ее в отель, подал руку.

Графиня была явно подавлена: не по годам ей было все это — жить на чужбине, где не от кого ждать помощи и участия, распродавать драгоценности, заботиться о юной внучке. Князь не помнил, сколько лет Зое, но полагал, что она много моложе его тридцатилетней дочери.

— Все прошло хорошо? — с некоторым беспокойством спросил он, когда у входа в отель графиня затравленно обернулась к нему.

— Более или менее, — ответила она. — Времена не выбирают. — И снова взглянула на князя. Он был очень красив в молодости, да и сейчас еще тоже, но, как и она сама, как все они, сильно изменился здесь, в Париже. Да, преобразились люди, неузнаваемой стала сама жизнь — всему виною революция. — А времена настали лихие, не правда ли, Владимир?

Ну, хорошо, а чем они станут жить, когда будет нечего продавать ювелирам? Ни она, ни Зоя не умеют водить машину, а Федор не знает ни слова по-французски и вряд ли когда-нибудь сумеет объясниться. Сейчас он скорее обуза, чем подспорье… Но можно ли бросить его — он так бесконечно предан их семье, так верно служил ей, он помог им бежать… Нет, она несет ответственность и за него тоже… Однако два номера в отеле стоят — простая арифметика — вдвое дороже, чем один… Денег за рубиновое колье и серьги она выручила немного, хватит их ненадолго… Что дальше?

Надо что-то придумать. Может быть, начать шить, брать заказы?.. Одолеваемая этими тягостными мыслями, графиня довольно рассеянно попрощалась с князем, за этот час она как будто постарела на несколько лет. Марковский поцеловал ей руку и наотрез отказался взять деньги за проезд. Вряд ли они с ним увидятся еще когда-нибудь.

Однако через два дня, спустившись в вестибюль вместе с Зоей и Федором, она неожиданно увидела князя.

Он склонился к ее руке, а потом взглянул на Зою, явно поразившись тому, какая красавица выросла из маленькой девочки, которую он знавал когда-то. Она была очень хороша собой и обещала еще большее.

— Прошу прощения, графиня, что вмешиваюсь не в свое дело, но… но тут сдается квартирка… Маленькая, зато возле самого Пале-Рояль… Я подумал: может быть, она вам подойдет? Вы ведь сказали тогда, что подыскиваете жилье, вот я и… Там две комнаты… — Он виновато посмотрел на старика Федора. — В тесноте, да не в обиде…

— Святые слова. — Графиня улыбнулась ему как самому близкому другу. Как отрадно было увидеть знакомое лицо, даже если в Петрограде они виделись лишь изредка. Князь Владимир был человек из прежнего мира, из той жизни, которая еще не успела забыться.

Она поспешила представить ему внучку, а потом сказала:

— Мы с Зоей прекрасно поместимся в одной комнате. Здесь, в отеле, мы даже спим на одной кровати — и ничего.

— Конечно, ничего, — улыбнулась Зоя, с любопытством поглядев на высокого, видного русского.

— Тогда я попрошу хозяина оставить ее за вами? — спросил князь. Он тоже явно заинтересовался Зоей, но бабушка предпочла этого не заметить.

— Может быть, мы ее прямо сейчас и посмотрим?

Мы все равно шли гулять.

В такой погожий и ясный майский день трудно было представить, что где-то льется кровь, что Европа объята пламенем войны, в которую вступила теперь и Америка.

— Ну что же, я отвезу вас туда, и, быть может, вам позволят осмотреть квартиру.

Усадив Федора рядом, а обеих дам на заднее сиденье, князь покатил по улицам Парижа, одновременно рассказывая новости. За последние дни появилось еще несколько беглецов, но никто из них не знал о судьбе царя и его семьи.

Зоя внимательно слушала. Большая часть имен, которые называл князь, была ей знакома, хотя близких друзей среди новоприбывших не было. Владимир, кстати, упомянул и Дягилева — он тоже в Париже и собирается ставить очередной балет. Спектакль пройдет в Шатле, а на будущей неделе состоится генеральная репетиция. Зоя почувствовала, как заколотилось ее сердце: она была как в тумане и даже не замечала, по каким улицам они едут.

Квартирка и вправду оказалась маленькой, зато окна ее выходили в соседний очень ухоженный сад.

Состояла она из двух спален, крошечной гостиной и кухоньки. Туалет помещался внизу, на первом этаже: им пользовались и обитатели трех соседних квартир.

Разумеется, это жилье отличалось от дворца на Фонтанке, как небо от земли, и было еще скромней, чем номер в отеле на рю Марбеф, но выбирать не приходилось. Евгения Петровна объяснила Зое, какую смехотворную сумму получила она за колье. Конечно, у них оставались и другие драгоценности, но было ясно, что этого хватит ненадолго.

— Да, конечно, она маловата…

— — не без смущения заметил князь.

— Это то, что нам надо! — решительно отрезала Евгения Петровна, уловив, правда, гримаску разочарования на лице Зои.

В коридоре отвратительно пахло мочой и кухонным чадом. Ничего: можно побрызгать духами и пошире открыть окна, выходящие в этот чудный сад. Главное, что это им по карману. Графиня с признательной улыбкой повернулась к Марковскому и принялась благодарить его.

— Не стоит, Евгения Петровна, мы должны поддерживать друг друга, — ответил он, не сводя глаз с лица Зои. — Я отвезу вас в отель.

Перебраться было решено на будущей неделе, а пока бабушка принялась составлять список вещей, включавший только самое-самое необходимое.

— Вы знаете, если положить хорошенький коврик на пол, комната будет казаться просторней, — весело говорила она, стараясь не вспоминать о тех великолепных коврах ручной работы, которые украшали ее дом в Петербурге. — Как ты считаешь, Зоя?

— А? Простите, бабушка, что вы сказали? — переспросила Зоя, которая смотрела в окно автомобиля на проплывающие мимо Елисейские Поля и думала совсем о другом — о том, что нужно предпринять отчаянный и решительный шаг. Тогда они смогут жить хоть и не во дворце, как раньше, но и не в этой смрадной каморке. Она мечтала поскорее добраться до отеля: пусть бабушка займется своими списками, пусть пошлет Федора по магазинам за ковриком, посудой и прочим, а она…