— Уж как-нибудь постараюсь освободиться. — Манера говорить у нее все та же — обязательное присутствие юмора, за которым скрывается какая-то невероятно притягательная чувственность. Но не та грубая чувственность, что у Шарлотты, эти две женщины совершенно разные. С Шарлоттой можно развлечься, поговорить, поработать, но Одри стала как бы частью его самого. — Ты позволишь встретить тебя в аэропорту?

— А ты сама хочешь?

— И ты еще спрашиваешь об этом?!

— Я сообщу тебе время прилета.

— Я непременно приеду. Слышишь, Чарли?

— Да!

— Спасибо тебе.

Сердце его переполняла любовь к ней, он радовался, как мальчишка, что позвонил ей.

Следующий день для них обоих тянулся бесконечно долго.

Днем Одри повезла Мей Ли к доктору, чтобы сделать ей прививки. Одри хотела было пойти в парикмахерскую и сделать прическу, но потом подумала, что именно так поступила бы ее сестрица, и не пошла, решив ничего не менять в своей внешности — так она будет чувствовать себя увереннее. Она надела серое шерстяное платье, жемчужные бусы, на плечи легла волна ее медных волос — так Чарльзу нравилось больше всего. Одри припарковала машину, перекинула через руку лисий жакет и вошла в здание аэровокзала. Взгляд ее случайно скользнул по руке — на пальце золотое кольцо с печаткой — его подарок. Она так привыкла к нему, что сейчас посмотрела на него просто машинально. Хотя дедушка обратил на кольцо внимание, но ни разу не спросил, откуда оно взялось. До прибытия самолета оставалось десять минут, и Одри стала ходить взад-вперед, думая о последнем их расставании. Она отчетливо помнила выражение лица Чарльза, когда поезд, на котором он уезжал из Харбина, отходил от платформы, его прощальный взгляд, слезы на глазах… Когда вдруг объявили, что самолет совершил посадку, ее словно ударило током.

Она стояла, наблюдая, как люди выходили из самолета, шли к зданию вокзала. У нее перехватило дыхание, когда вслед за другими пассажирами показался он — угольно-черные волосы, глубоко посаженные глаза… и его губы, которые так часто целовали ее, всю покрывая поцелуями. Она стояла не дыша, глядя на него, и еще не успела прийти в себя, как он уже обнял ее, поцеловал и прижал к себе так же крепко, как год назад. Они долго стояли обнявшись, не в силах вымолвить ни слова. Прошлое слилось с настоящим.

— Привет! — Он наконец посмотрел на нее и озорно, по-мальчишески ухмыльнулся, а она засмеялась ему в ответ.

— Привет, Чарли! Как хорошо, что ты вернулся… — Но куда? В ее жизнь? И на сколько — на день? На два? Не успели они встретиться, а она уже знала, что вот-вот они снова расстанутся, и от этого к радости примешивалась горечь. Они прошли к машине. — Как твой фильм?

— Я еще не уверен, что он состоится. Контракт подписан, но киношники странный народ, не представляю, что у них получится.

Одри улыбнулась. Как приятно, что ему сопутствует успех.

Эта его удачливость очень ей импонировала, и вообще в его характере было много такого, что ей очень нравилось.

— Ты волнуешься?

— Пожалуй, да. — Но куда больше он волновался по другому поводу. Втайне он признавался себе в том, что согласился на затею с фильмом только для того, чтобы съездить в Калифорнию. Шарлотте он бы в этом не признался — она мирилась со всеми его недостатками и причудами, но не терпела, когда он заводил речь об Одри. Никогда не упускала случая напомнить ему, что Одри не приехала к нему в Лондон, когда он просил ее об этом. Шарлотта считала, что тем самым Одри совершила преступление и прощения ей быть не может. Чарльз снова подумал о том, как они непохожи — Одри и Шарлотта.

Одри вывела машину со стоянки, и они поехали к городу.

Чарльз не сводил с нее глаз. Одри первой нарушила молчание:

— Не знаю, что и сказать, Чарли…

— О чем? , Она никогда с ним не хитрила, он знал, о чем она сейчас заговорит.

— О том, что случилось… я имею в виду телеграммы…

— Но что тут говорить? Твой ответ был предельно ясен.

— Но причина… Ты понял почему? — Она интуитивно чувствовала, что он все-таки не понял. В какой-то мере так оно и было. — Знаешь ли ты, что я бы все отдала тогда, только бы выйти за тебя замуж? Но не могла я вдруг умчаться в Лондон, не могла больше оставлять дедушку одного. Я и так отсутствовала целый год… а он стал совсем старенький, Чарли, и такой слабый…

— Не понимаю, почему ты должна жертвовать собой. — Чарльз смотрел в окно. Он вспомнил, какую боль ему причинил ее отказ. — Ты ведь второй раз отвергла меня.

— В первый раз это было несерьезно, — возразила она. — Просто ты всеми способами хотел вытащить меня из Харбина.

И ради этого готов был даже жениться на мне. — Одри с улыбкой взглянула на него, и он не стал отрицать. Она очень хорошо знала его. Лучше, чем Шарлотта. Одри действовала на него благотворно, душа его откликалась на ее мягкость, прямоту и великодушие.

Он с улыбкой повернулся к ней:

— Знаешь ли ты, Одри Рисколл, что ты самая упрямая женщина в мире?

Она усмехнулась и на мгновение задержала на нем взгляд.

— Это комплимент или констатация факта?

Он засмеялся и покачал головой:

— Ни то ни другое. Это обвинение. — Он снова засмеялся. — Ты чудовище, черт бы тебя подрал… просто чудовище! — Он захватил прядь ее волос, слегка запрокинул ее голову назад и поцеловал в шею. — А знаешь ли ты, что после той проклятой телеграммы я пил как последний пропойца. Целый месяц! — Он не сказал ей, что тут-то и явилась Шарлотта вызволять его из беды, нашла к нему дорожку. Но Шарлотта не имела никакого отношения к тому чувству, которое он испытывал к Одри.

— Мне было нелегко, Чарли. Тяжелее в моей жизни ничего не было… И все, что было после твоего отъезда из Харбина, и эта телеграмма…

— Позволь не поверить. Ты была просто одержима, считала, что это твой долг — остаться там.

— Ты серьезно? Я пробыла там восемь месяцев, и ты думаешь, я ни разу не пожалела, что осталась? Но все равно я считала, что поступила правильно. Только вот слишком дорого за это заплатила, тебе не кажется?

Машина остановилась на перекрестке, Одри задумчиво смотрела на Чарльза. Но и награду она получила высокую — Мей Ли…

— Кстати, где ты будешь жить?

— Студия забронировала номер в «Святом Франциске».

Хороший отель?

— Превосходный. — И оба тут же вспомнили «Тритти» и «Пара палас», только вслух не произнесли ни слова.

— Од, ты поужинаешь Со мной сегодня?

Она утвердительно кивнула. Странно было назначать ему свидание, после того как они столько месяцев путешествовали вместе. Тогда казалось, что они уже поженились, тогда они жили одной жизнью. Теперь они как бы вернулись во времени назад, к тем дням на мысе Антиб, когда только познакомились и ни один из них не знал, что о нем думает другой. Но сейчас он заметил, что она носит его кольцо.

— Может быть, сначала ты зайдешь к нам и познакомишься с дедушкой?

— Мне бы очень хотелось. — Он медленно проговорил эту фразу. Ему хотелось познакомиться с человеком, из-за которого он ее потерял. Когда она уходила из отеля, он нежно поцеловал ее в губы. Одри ехала домой, и, несмотря на все разумные доводы, которые она приводила себе, ей казалось, что сердце сейчас выпорхнет у нее из груди и воспарит высоко-высоко. Она боялась вновь безоглядно влюбиться в него… он ведь приехал всего на несколько дней… и ничего изменить нельзя… но никакая плотина не удержала бы нахлынувшего на нее чувства, как не удержала и в тот первый день, когда они впервые встретились.

Дед читал вечернюю газету и, увидев ее, нахмурился:

— Где ты была, Одри?

На какое-то мгновение она замешкалась, не зная, что ответить ему, но потом решила сказать правду или по крайней мере полуправду.

— Ездила в аэропорт встретить своего друга.

— Вот как… — Дед еще больше нахмурился.

— Он англичанин. Я познакомилась с ним в Европе. Приехал всего на несколько дней.

— Я его знаю?

— Нет. — Она улыбнулась. — Но очень скоро узнаешь — он зайдет выпить бокал вина перед ужином. Он сказал, что ему приятно будет с тобой познакомиться.

— Какой-нибудь молодой балбес? — Дед делал вид, что его это знакомство нисколько не интересует, но она-то знала, что ему нравится, когда в дом приходят ее друзья, и он частенько ворчал, что она мало развлекается. Однако у нее не было ни одного знакомого, который был бы ей интересен. Ни один из них не шел ни в какое сравнение с Чарли. И вот он сам здесь…

Одри взглянула на часы и решила, что успеет заглянуть к Мей Ли, прежде чем займется переодеванием к ужину. Словно угадав ее мысли, дед сказал из-за газеты:

— У нее сегодня прорезался новый зуб.

— У малютки?

— Нет, у горничной…

Одри засмеялась.

— Что ж, для шести месяцев это вполне прилично.

— Она прекрасно развивается. Миссис Уильямс, — это была их экономка, — сказала мне, что ее внуку уже почти год, а у него ни зубов, ни волос. Вот посмотришь, она пойдет еще до своего первого дня рождения.

Одри растрогалась: как он гордится ее приемной дочкой!

Дед интересуется девочкой куда больше, чем детьми Аннабел, и, кажется, его уже больше не волнует, что девочка — китаянка.

Время от времени он выходит с Одри на прогулки и помогает ей везти коляску.

— Я только переоденусь, дедушка, и спущусь.

Она спустилась в узком черном шелковом платье с широкими плечами и глубоким вырезом на спине. Платье прекрасно сидело на ней, и чувствовала она себя в нем превосходно. Дед обратил внимание на то, как она приоделась и как красиво причесалась, и справедливо заключил, что гость у них будет важный… для Одри.

— Ты сказала, кто он?

— Чарльз Паркер-Скотт. Он писатель.

— Мне кажется, я встречал это имя… — Дед сосредоточенно сдвинул брови, но тут как раз зазвонил дверной звонок, и Одри пошла в прихожую. Дворецкий уже успел отворить дверь — Чарльз стоял в прихожей. Их глаза встретились, и она прочла в его взгляде восхищение. Ему вспомнились другие вечера, которые они проводили вместе, но, казалось, она затмила самое себя — она была восхитительна.

— Привет, Одри. — Он даже смутился, точно влюбленный юнец, а она улыбнулась, поцеловала его в щеку и повела в гостиную знакомить с дедом.

— Чарльз Паркер-Скотт — мой дедушка Эдвард Рисколл.

Мужчины пожали друг другу руки, поглядели один другому в глаза и явно произвели друг на друга благоприятное впечатление, хотя перед тем оба были настроены на обратный эффект.

Особенно Чарльз — он был уверен, что старик не понравится ему с первого взгляда: это ведь он был причиной того, что Одри не поехала в Лондон.

— Добрый вечер, сэр. Как поживаете?

— Отлично. Скажите-ка, откуда мне известно ваше имя?

Эдварду Рисколлу хотелось выяснить, то ли Одри и прежде упоминала это имя, то ли этот человек был достаточно известен.

Дед не мог припомнить. На самом деле было и то и другое, но Чарльз из скромности не стал бы превозносить себя и представляться знаменитостью.

— Дедушка, Чарльз — писатель. Он автор замечательных книг о путешествиях.

Старик нахмурился, затем медленно кивнул. Да-да, он встречал это имя, но точно не мог припомнить, в какой связи, и Одри с облегчением перевела дух. Она была уверена, что Мюриел Браун, вернувшись из Шанхая, что-то рассказала деду. Одри не хотелось напоминать ему об этом — тогда он наверняка сообразит, кто такой Чарльз.

— У Чарльза только что купили одну из его книг, будут ставить по ней фильм. Вот почему он в Калифорнии.

Дворецкий принес напитки, мужчины уже вели оживленный разговор. Чарльз отметил про себя проницательный взгляд старого джентльмена, "чуть подрагивающие изящные руки, державшие бокал, но, когда Эдвард Рисколл встал с кресла и повел Чарльза в свою библиотеку, он вовсе не выглядел таким уж слабым и немощным. Чарльза неприятно кольнула мысль, что Одри могла использовать деда в качестве предлога, но на самом деле просто не хотела выходить за него замуж. Чарльз тут же отверг эту мысль — Одри не способна на ложь.

Гость последовал за мистером Рисколлом к шкафам, где стояли старинные книги, первые издания, роскошные тома в кожаных переплетах. На Чарльза библиотека произвела большое впечатление. Да и весь дом был удивительный: множество антикварных вещей, ценностей и всяких диковинок. Большинство из них привез из своих путешествий отец Одри, многое собрали ее дед и бабушка, а до них — их родители. Чарльз и не подозревал, что у Одри такой богатый и изысканный дом, она никогда не рассказывала ему. Слишком была скромна и хорошо воспитана.

— Какую замечательную вы собрали библиотеку, сэр, — сказал Чарльз, когда они снова уселись в гостиной. Чарльз улыбался — несмотря на предубеждение, старый джентльмен ему явно понравился. Улыбался и мистер Рисколл. Молодые люди не часто появлялись в их доме, и это огорчало старика. Ему вспомнился Роланд, молодой Роланд… Как давно это было!..

Удивительно, но гость Одри чем-то неуловимо напоминал ему Роланда.

— Знаете, вы очень похожи на моего сына, — сказал Эдвард Рисколл. — Одри не говорила вам об этом?

— Что мы похожи внешне, она не говорила, но говорила, что он, как и я, любил путешествовать.

— К сожалению, любил… — Эдвард Рисколл насупился, и Чарльз испугался, что сказал что-то не то, причинив боль старику, но тот уже поднял глаза и с облегчением посмотрел на Одри.

— Слава Богу, хоть она образумилась. Представляете, добралась до самого Китая! Вы знали об этом? — Чарльз подавил улыбку и с невозмутимым видом стал слушать дальше. — Чуть ли не целый год провела в Маньчжурии, в городе под названием Харбин… да еще вернулась оттуда с грудным ребенком. , Одри показалось, что Чарльз сейчас упадет с кресла. Он так побледнел, что Одри поспешила было все объяснить ему, но дедушка ее опередил:

— Очаровательная малышка. Мы зовем ее Молли.

— Вот как… — У Чарльза даже губы побелели. Одри хотелось коснуться его руки, но она могла лишь попытаться внести ясность, кто такая эта Молли. Но с чего начать?..

— Это сиротка… — начала объяснять она. — Там, где я жила, было несколько девочек… Самая старшая из них родила эту малютку, а сама умерла при родах…

— Одри! — Дед был шокирован. — Стоит ли утомлять гостя столь подробным рассказом?

Окончательно растерявшись, Одри испуганно смотрела на Чарльза.

— Хочешь взглянуть на нее?

Он хотел отказаться, она видела это, но глаза ее умоляли его, и он неловко поднялся с кресла.

— Что ж… — Он молча последовал за ней, поднялся на второй этаж и только там хрипло прошептал:

— Так вот оно что… Какого черта ты не сказала мне? Я чувствую себя полным идиотом… Кто она? Наполовину китаянка?

— Да.

— Ты совершила большую глупость. — Чарльз говорил сквозь стиснутые зубы и больно сжал ее руку. — Как ты могла? Почему ты не избавилась от ребенка?

Одри еле сдерживала слезы. Она поняла, что он подумал.

— А что бы ты предложил? Убить ее? Я привезла ее домой, потому что полюбила ее, и не я глупая, а ты.

Она прошла к кроватке и взяла девочку на руки. Молодая горничная, ухаживавшая за Мей Ли, незаметно удалилась из комнаты. Малышка встретила Одри широкой улыбкой и о чем-то заворковала. У девочки было прелестное восточное личико — то ли китаянка, то ли японка, но очень хорошенькая. Чарльз переводил недоуменный взгляд с Одри на малютку и опять на Одри.

— Но она не… — Он почувствовал себя полным кретином, и ему стало ужасно стыдно. Как он мог заподозрить Одри в таком вероломстве? Зато теперь легче было смириться с ее отказом приехать к нему в Лондон.

— Одри… извини меня… она не твоя дочь, ведь правда? Я хочу сказать, все не так, как я подумал…

Одри печально покачала головой и снова — в который раз! — поймала себя на мысли, что хотела бы быть ее родной матерью.

— Ее мать, Лин Вей, умерла при родах, а отец ее — японский солдат… Это случилось перед самым моим отъездом… Я просто не могла оставить там малютку — ты ведь знаешь, какая участь была бы ей уготована.

Чарльз кивнул. Он слишком хорошо это знал.

— Теперь я все понял. Но почему ты мне ничего не рассказала?

— Я и рассказала бы, но после той телеграммы ты перестал отвечать на мои письма…

Девочка радостно улыбалась на руках у Одри, и Чарльз тоже заулыбался.

— Прелестная девчушка. Сколько ей?

— Шесть месяцев. Дед зовет ее Молли. — Теперь заулыбалась и Одри. Эта крошка — словно подарок из Китая, воспоминание о том времени, когда они были вместе. Чарльз нежно погладил пальцем пухлую щечку девочки, а она захватила в кулачок его палец и потащила в рот — у нее резались зубки, и она все тащила в рот. Чарльз засмеялся, пощекотал малышку, и она снова развеселилась. — Хочешь подержать ее?

Чарльз растерянно смотрел на Одри, но она уже протянула ему Молли. Он прижался щекой к ее маленькой шелковой щечке и нежно поцеловал ее. Малышка пахла душистым мылом и детским тальком, она была такая хорошенькая и ухоженная, что теперь Чарльз понял, чем занималась Одри, с тех пор как вернулась домой. Стены комнаты были увешаны фотографиями Молли, так что «лейка» Одри не лежала без дела.

— Ну не прелесть ли, а, Чарли?

Одри и Чарльз взглянули друг на друга с прежней нежностью, и тогда Одри решилась признаться в том, в чем она давно признавалась самой себе.

— Как я хотела бы, чтобы это была твоя дочь, Чарли!

— Я бы тоже этого хотел.

Их глаза встретились. И он понял, что любит ее так же, как прежде, а может быть, и больше. Она стояла с младенцем на руках, и он не мог отвести от нее глаз, но надо было возвращаться в гостиную к деду. Они дали ему полный отчет о том, какие рожицы строила им Молли, дед с довольным видом слушал. А ведь это был удар для него, когда Одри вернулась с ребенком на руках! Глядя на него сейчас, никто не поверил бы в это. Сейчас он говорил о ней с таким восторгом, словно она была продолжательницей его рода.

Пора было отправляться ужинать. Чарльз сказал мистеру Рисколлу, как приятно было ему познакомиться с ним. Столик Чарльз зарезервировал в «Голубом лисе», впрочем, им обоим было совершенно безразлично, где они ужинают. Одри подробно рассказала Чарльзу о последних днях, проведенных ею в Харбине, о рождении Молли, даже описала, как выглядел монгольский генерал.

— Когда я вспоминаю то время, мне становится страшно — со мной бог знает что могло случиться… Но тогда мне казалось, что мой долг — делать именно то, что я делала. И ведь в конце концов я получила Молли.

Чарльз улыбался. Одри с ребенком на руках — эта картина неотступно стояла перед его глазами, и все его надежды и мечты ожили в нем с новой силой.

— А теперь, Одри? Что ты намереваешься делать теперь со своей жизнью?

— Не знаю. Но пока жив дедушка, я должна оставаться здесь.

— Он у тебя замечательный. — Чарльз произнес это чуть ли не с грустью, и она улыбнулась.

— Да, замечательный… потому я и вернулась домой. Я ему стольким обязана.

— И готова пожертвовать даже своим будущим? Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Во всяком случае, моим настоящим.

— А что же Аннабел? Она не чувствует, что тоже чем-то ему обязана?

— Боюсь, не чувствует.

Чарльз горестно улыбнулся:

— Выходит, мне повезло — я полюбил самую преданную внучку на всем белом свете.

Потом, за десертом, Чарльз набрался смелости и спросил:

— Могу я хоть ненадолго похитить тебя?

— Похитить? На уик-энд в Кармеле или на год на Дальнем Востоке?

Оба улыбнулись — вечная коллизия их разлада. Она готова была следовать за ним хоть на край света, но деда она не могла оставить больше чем на несколько дней — Я только что вернулся из Индии — собирал материал для следующей книги.

— Очень интересно…

Но он еще не договорил.

— ..а теперь собираюсь в Египет. — Он смолк, взял ее за руку. — Ты поедешь со мной?

Сердце у нее остановилось. Больше всего на свете ей хотелось опять куда-нибудь с ним поехать. Она и поехала бы куда угодно, а Египет — это сказка!

— Когда ты отправляешься?

— К концу года, может быть, весной. Для тебя это важно знать, когда отправляться?

Одри вздохнула.

— Может, и не важно. Не представляю, чтобы дедушка согласился еще на одно мое путешествие, особенно после того, как я на целых восемь месяцев застряла в Харбине. — Он опять почувствовал раздражение: и правда, ради чего она там застряла? Тем более что это может послужить помехой ее следующей поездке. — Право, не знаю, Чарльз… Как я его оставлю одного?.. К тому же теперь приходится думать о Молли.

— Возьмем ее с собой, — не раздумывая заявил Чарльз, как будто ему и вправду ничего не стоило согласиться на такой вариант. Одри улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Знаешь, Чарльз, я никогда тебя не разлюблю!

— Иногда в это трудно поверить. — Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел ей в глаза. — Я не требую, чтобы ты дала мне ответ прямо сейчас. Подумай хорошенько… подумай, как красив Египет весной. Ничего более романтичного не придумаешь.

— Тебе не нужно расхваливать Египет, Чарльз, дело ведь не в его красоте. С тобой я была бы счастлива и на лугу в Оклахоме.

— Хорошая мысль — поедем в Оклахому!

Чарльз рассмеялся, настроение у них улучшилось. Чарльз предложил пойти потанцевать в его отель, и в тот момент, когда их тела соприкоснулись, снова совершилось волшебство. Их губы встретились, они прижались друг к другу, и знакомое страстное желание охватило ее. Она снова рядом с ним, в его объятиях, она с трудом сдерживала себя. Когда он посмотрел на нее, Одри ответила ему улыбкой.

— Я никогда не устою перед тобой, Чарли! Как это будет ужасно, если ты вдруг женишься на другой женщине!

— Это возможно предотвратить, — шепнул он ей на ухо, а затем молча увел из ресторана. С ней он не хотел хитрить, их сердца бились в унисон. Он вложил в ее руку ключ от своего номера, а сам подошел к конторке дежурного и попросил дать ему второй ключ. Одри же в эти минуты, спокойная и ослепительно красивая, чувствуя на себе восхищенный взгляд лифтера, поднималась на этаж, где был номер Чарльза. Лифтеру и в голову не приходило, что она не чья-то жена. Сердце у нее снова громко застучало в груди, когда она поворачивала ключ и входила в номер Чарльза. Тем временем он успел подняться на свой этаж. Когда он отворил дверь номера, Одри стояла перед ним — элегантная, в черном вечернем платье, с застенчивой улыбкой на губах.

— Представляешь, если бы кто-нибудь увидел, как я вхожу в чужой номер! Меня бы вымазали дегтем и выставили вон из города!

— Подозреваю, что ты не одна такая в этом городе. Но, как я уже говорил тебе, у нас все может быть.

Он обнял ее, и они забыли обо всем на свете, минутой позже их одежда лежала на полу, и Одри прильнула к нему.

Год? Нет, целая жизнь миновала с того дня, когда они были вместе в последний раз. Океаны и континенты разделяли их, и теперь Одри не могла себе представить, как ей удалось прожить без него все это время. А он слишком хорошо понял, как пуста была его жизнь без нее. Было четыре часа утра, когда она наконец оторвалась от него и, взглянув на часы на столике, удрученно прошептала;

— Боже праведный! Мне давно пора быть дома… — Тут у них другая жизнь. Здесь они во власти условностей и приличий, не то что в Китае, где они жили вместе как муж и жена. Ничего не поделаешь. Чарльз курил сигарету и смотрел, как Одри одевается, затем вдруг поспешно оделся сам и отвез ее домой на такси. Они еще раз поцеловались, перед тем как она вышла из машины. Чарльз дождался, когда она зажгла свет в своей комнате, откинула кружевную занавеску и помахала ему. Только тогда он поехал назад, в отель.

Постель пахла ее духами, на подушке он заметил длинный рыжий волос — словно подарок, который она оставила ему.

Чарльзу хотелось немедленно позвонить ей, привезти ее обратно, снова лежать рядом с ней, прижиматься к ее нежному телу, но это было невозможно, пришлось ждать до следующего вечера, когда они наконец снова встретились и, соблюдая все предосторожности, прокрались в его номер. В тот вечер они до десяти часов не поднимались с постели, а потом заказали ужин в номер.

Одри накинула его халат и докуривала его сигарету. Ей было удивительно хорошо, он был рядом, и это было счастье. Но вдруг глаза у него посерьезнели.

— В чем дело, Чарльз? — мягко, как всегда, спросила она.

— Должен сказать тебе кое-что.

— Неужели плохое? — Она взяла его за руку, но он отнял руку, поднялся и начал ходить по комнате, время от времени бросая на нее угрюмый взгляд. Он явно нервничал, потом наконец сел и посмотрел в ее синие глаза.

— Завтра вечером я улетаю в Нью-Йорк.

В нее точно вонзили нож.

— Ясно…

— Здесь все переговоры закончены, но у меня назначены встречи в Лондоне.

Она забеспокоилась: не позовет ли он ее поехать вместе с ним, но вышло куда хуже.

— Я думаю, до моего отъезда мы должны решить нашу судьбу. Дальше так продолжаться не может… Последний год, когда тебя. Од, не было со мной, был самым тяжелым в моей жизни, если не считать того года, когда умер Шон. Од, мы не можем вот так — видеться время от времени.

Она хотела спросить его, почему нельзя на какое-то время оставить все так, как есть. До тех пор, пока она не почувствует, что может уехать от дедушки… пока… «Пока — что?» — спросила она себя. Да, все ужасно сложно…

— Одри, я хочу жениться на тебе. Хочу, чтобы ты уехала со мной в Англию. Понимаю, что не тотчас же, какое-то время понадобится, чтобы уладить все дела… месяц, может быть, даже два. Но я хочу жениться на тебе, Од. Я люблю тебя, я твой, я принадлежу тебе, только тебе…

Выйти за него замуж — об этом она только и мечтала.

Единственный ее мужчина. Но она не может ответить ему «да», как он этого не поймет! Почему он не хочет какое-то время подождать?

Глаза ее наполнились слезами, она встряхнула копной своих медных волос и с нежностью коснулась его щеки кончиками пальцев.

— Ты ведь знаешь, Чарльз, как я тебя люблю?.. Как страстно хочу того же, что и ты?.. Но я не могу… не могу!

Одри встала с кровати и подошла к окну. Невидящим взглядом она смотрела на Юнион-сквер далеко внизу.

— Разве ты не видишь — я не имею права оставить сейчас дедушку?

— Ты в самом деле думаешь, что он хочет от тебя такой жертвы? Что он столь эгоистичен? Ты думаешь, он захочет отнять у тебя жизнь?

— Это разобьет его сердце.

— А мое сердце тебя хоть сколько-то интересует? — Чарльз говорил мягко, в глазах его блестели слезы. Ей нечего было ему ответить.

— Я люблю тебя! — с мольбой в голосе сказала она, но он только покачал головой.

— Любви на расстоянии мне недостаточно. Это убьет нас обоих. Ответь мне прямо, выйдешь ты за меня замуж или нет? — Уклониться от ответа было невозможно, а Одри не могла ответить так, как он хотел. Значит, она должна принести себя в жертву… как тогда, когда она на восемь месяцев осталась одна в Харбине, только теперь все куда хуже… — Одри, ответь мне! — Чарльз смотрел на нее, по выражению его лица она с ужасом поняла, что сейчас все поставлено на карту, он спрашивает ее последний раз, больше он никогда не попросит ее выйти за него замуж. — Одри? — Их разделяло пространство комнаты… и вся вселенная…

— Я не могу, Чарли… Сейчас, сразу — — не могу…

— А когда сможешь? В следующем месяце? В следующем году? Я никогда ни на ком не хотел жениться, пока не встретил тебя, и все, что у меня есть — моя жизнь… мой дом… сердце… состояние… мои гонорары, — все кладу к твоим ногам… но я не стану ждать еще десять лет… я не хочу потратить и свою, и твою жизнь на ожидание того дня, когда твой дедушка умрет. Уверен, что и он этого не хочет, что и он желает тебе счастья. Хочешь, я спрошу его об этом? Я готов это сделать.

Но Одри качнула головой.

— Я не в силах подвергнуть его такому испытанию, Чарльз.

Конечно, он скажет, чтобы я уезжала с тобой. И умрет. Кроме меня, у него никого нет.

— У меня тоже никого нет, кроме тебя…

— А ты мой единственный мужчина, больше я никогда никого не полюблю.

— Тогда выходи за меня.

Она долго смотрела на него, но опять покачала головой, потом молча подошла к креслу, села и заплакала.

— Но я не могу, Чарли!

Он отвернулся и стал смотреть в окно на Юнион-сквер.

— Тогда это конец. Я уеду, Одри, и больше мы не увидимся. Больше я не хочу играть в эту игру.

— Это не игра, Чарли. Это моя жизнь… и твоя тоже… подумай хорошенько, прежде чем выбросить меня из своей жизни.

Он по-прежнему стоял к ней спиной, потом повернулся. В глазах его было страдание.

— Оставить все так, как есть, это значит обречь на мучение и меня, и тебя. Что нас ждет? Пустота… обещания… ложь… Ты сказала мне, что хотела бы, чтобы Молли стала моей дочерью, и я хотел бы того же., но я захочу иметь и своих детей, и ты тоже захочешь… Если мы будем вести такой образ жизни, у нас их не будет, мы не сможем себе этого позволить. Я хочу жить настоящей жизнью, хочу иметь настоящую жену и детей, когда мы этого захотим… как Джеймс и Ви. Для них смысл жизни — жить полноценной жизнью.

— Ты можешь переехать в Сан-Франциско, жить вместе со мной.

— И что делать? Работать в местной газете? Продавать обувь? Я писатель, Одри, и избрал для себя особый жанр: я пишу о путешествиях, о разных странах. Ты знаешь, какую жизнь я веду, Я не смогу писать, если осяду здесь. Кто-то из нас должен принести себя в жертву, и на сей раз твой черед. Ты должна поехать со мной.

— Но это невозможно, Чарльз. — Одри с трудом выговаривала слова — слезы душили ее.

— Обдумай все — у тебя еще есть время. Я пробуду здесь до четырех. Мой рейс в шесть.

Значит, осталось меньше двадцати четырех часов. Но что может измениться за двадцать четыре часа?

— Что же я придумаю за это время? Ты ставишь невыполнимое условие.

— Так лучше для нас обоих. Ты должна принять решение.

— Ты ставишь условие, как будто у меня есть выбор, как будто я капризничаю, будто это моя прихоть. Но ведь только долг перед дедом удерживает меня здесь, и ничего больше.

— А долг передо мной? Перед самой собой? Даже перед Молли? Чувствуешь ты что-то по отношению к нам? Не считаешь ли ты, что должна набраться мужества и поступить так, как. ты хочешь… если ты действительно этого хочешь.