Даниэла СТИЛ
      ВСЕ ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ
      ТОМ 1
      Анонс
      Все складывается удачно в жизни преуспевающего бизнесмена Берни Фаина: стремительная карьера, счастливый брак, очаровательные дети. Но один поворот неумолимого колеса судьбы - и все бесповоротно меняется. Берни не сразу находит в себе силы вернуться в привычный жизненный круг, но все-таки он начинает новый раунд борьбы за счастье. Всего себя он отдает работе и воспитанию детей и оказывается вознагражденным: любовь возвращает Берни радость и полноту жизни.
      Глава 1
      Добраться до перекрестка Лексингтон-авеню и Шестьдесят третьей улицы было непросто. Ветер выл, заметая снегом машины, стоявшие у обочин. Сдавшиеся автобусы, сошедшиеся замерзшими динозаврами в районе Двадцать третьей, время от времени отваживались покинуть стадо, неуклюже двигаясь по дорожкам, оставленным снегоочистителями, подбирая редких путников, что, размахивая руками, вырывались из теплых парадных, скользили по тротуарам, пробираясь через сугробы, и наконец забирались в автобус - глаза влажные, лица красные, а у Берни так и вовсе - вся борода в льдинках.
      О такси и речи быть не могло. Простояв на Семьдесят девятой улице минут пятнадцать, Берни направился в южном направлении. Он частенько ходил на работу пешком. Идти всего ничего - восемнадцать кварталов: Мэдисон-авеню, Парк-авеню, а потом по Лексингтон-авеню направо. Он прошел четыре квартала и решил, что на таком ветру гулять все-таки не стоит, тем более что какой-то сердобольный швейцар позволил ему дожидаться автобуса в вестибюле, что Берни и сделал. Таких смельчаков, как он, было немного, здравомыслящая публика почла за лучшее остаться дома, решив, что в такую погоду ни о какой работе речь идти не может. Берни нисколько не сомневался, что пусто будет и в магазине. Однако он был не из тех, кто любит сидеть дома, предаваясь безделью или тупо глядя в телевизор.
      Никто не заставлял его целыми днями пропадать на работе. Он проводил на ней шесть дней в неделю, появляясь там и тогда, когда от него этого не требовалось, как было, скажем, сегодня. Просто Берни любил магазин. Восемь этажей "Вольфа" делали его жизнь осмысленной. Этот год был очень важным. Они представляли семь новых серий, четыре из которых велись лучшими европейскими модельерами, - американские магазины готовой одежды ожидало очередное изменение моды. Именно об этом он думал, глядя из окна автобуса на занесенные снегом улицы. Он не видел ни сугробов, ни людей, бегущих к автобусу, ни того, во что они одеты. Его внутреннему взору представлялись весенние коллекции, виденные им в ноябре в Париже, Риме и Милане, ему вспоминались блистательные манекенщицы, выплывавшие на подиум дорогими куклами. Он лишний раз порадовался тому, что решил пойти на работу. Ему хотелось взглянуть на манекенщиц, подготовленных к большому показу, который должен был состояться на следующей неделе. Он принимал участие в обсуждении моделей, теперь же хотел увериться в том, что и манекенщицы подобраны правильно. Бернарду Фаину нравилась любая работа - от проведения калькуляций и покупки тканей до подбора моделей и утверждения формы пригласительных билетов, рассылавшихся почетным клиентам. Это были части единого целого. Здесь все имело значение. В каком-то смысле работа у "Вольфа" мало чем отличалась от работы в таких компаниях, как "Юнайтед Стейтс стил" или, скажем, "Кодак". Они торговали неким продуктом, точнее, неким набором продуктов, специфика которого определяла специфику работы.
      Скажи ему кто-нибудь пятнадцать лет назад, в ту пору, когда он играл в футбол за команду Мичиганского университета, что его будут волновать такие вещи, как нижнее белье манекенщиц и проблемы показа ночных рубашек, он бы долго смеялся или, скорее, дал бы обидчику по зубам. Теперь это казалось ему смешным; сидя на восьмом этаже в своем огромном офисе, Берни порой вспоминал о прошлом, и оно неизменно вызывало в нем улыбку. В течение первых двух лет, проведенных им в Мичигане, его интересовало буквально все, затем он избрал себе нишей русскую литературу. Достоевский был героем первого семестра его юниората, соперничать с ним мог только Толстой, которому, в свою очередь, почти не уступала Шила Борден. Шилу он встретил в первом русском классе, куда его привело стремление научиться читать русских классиков в подлиннике, ибо читать их в переводе означало не знать их. Он прошел интенсивный курс языка по Берлицу и теперь мог спросить по-русски где находится почта или, скажем, уборная, как ему найти свой поезд и так далее, при этом акцент Берни крайне изумлял его учителя. И все же первый класс русского согрел ему душу. То же произошло и с Шилой Борден. Она сидела в первом ряду, прямые черные волосы романтично (так казалось Берни) ниспадали до пояса, тело ее было упруго и гибко. В русский класс ее привела любовь к балету. Она танцует с пяти лет, сказала она Берни во время первого их разговора, понять же балет, не поняв русских, - невозможно. Она была слабонервной, впечатлительной и наивной, но тело ее, эта поэма соразмерности и грации, очаровало Берни, когда на следующий день он увидел Шилу танцующей.
      Она родилась в Хартфорде, штат Коннектикут; отец ее работал на банк, что, по мнению Шилы, было уделом плебеев. Она мечтала о жизни, исполненной терзаний: мать в инвалидной коляске.., больной туберкулезом отец, умерший вскоре после ее рождения... Познакомься они годом раньше, Берни смеялся бы над ней. Теперь, когда ему было двадцать, он относился к ней крайне серьезно, ведь она, помимо прочего, была потрясающей танцовщицей. Стоило ему приехать домой на каникулы, он тут же заявил об этом матери.
      - Она еврейка? - спросила мать, как только услышала имя Шилы. Это имя казалось ей скорее ирландским, фамилия же и вовсе звучала устрашающе Борден. Конечно, Борден могло быть производным от Бордмане или Берковича, что было хоть и низко, но все же приемлемо. С подобными вопросами мать приставала к Берни едва ли не с детства и уж, во всяком случае, еще до того, как его стали интересовать девушки. Она интересовалась всеми его знакомыми. "Он еврей?.. А она? Ты не знаешь девичьей фамилии его матери? Бармицва он отмечал?.. Так чем, говоришь, занимается его отец? Но разве она не еврейка?" Казалось, евреями были все. По крайней мере, все знакомые Файнов. Родители хотели отправить его в Колумбийский или даже в Нью-йоркский университет. Нужно как-то переключиться, говорили они. Мать пыталась настоять на этом, но он сумел-таки отбить все ее атаки и поехал не куда-нибудь, а в Мичиганский университет. Он был спасен! Он оказался в Царстве Свободы, населенном сотнями голубоглазых блондинок, никогда не слышавших ни о фаршированной рыбе, ни о кнышах и понятия не имевших о том, когда именно бывает еврейская Пасха. Скарсдейлские девицы, по которым сходила с ума его мамаша, к тому времени успели изрядно поднадоесть ему, и поэтому переезду он был рад вдвойне. Он хотел чего-то нового, неизведанного, может быть, даже запретного. Олицетворением всего этого была Шила, поражавшая его своими черными как смоль косами и огромными черными глазами. Она приносила книги неведомых ему русских писателей, и они читали их вместе - в переводе, разумеется. Во время каникул Берни пытался обсуждать эти книги с родителями, но тема эта их ничуть не интересовала.
      - Твоя бабушка была русской. Если уж ты так хотел изучать русский, тебе нужно было учиться у нее.
      - Это разные вещи. К тому же она говорила только на идиш...
      Здесь Берни обычно замолкал. Что он ненавидел, так это спорить с ними. Мать могла спорить о чем угодно. Спор был основой ее жизни, ее величайшей радостью, ее любимым развлечением.
      - Нельзя говорить о покойных неуважительно!
      - Разве я говорю неуважительно? Просто я сказал, что она постоянно говорила на идиш...
      - Она умела говорить и на прекрасном русском! И вообще - зачем тебе это? Надо посещать научные классы... Сегодня в этой стране нужно изучать.., экономику.
      Она хотела, чтобы Берни стал доктором, как отец, или, на худой конец, адвокатом. Его отец был хирургом-отоларингологом, одним из известнейших специалистов в своей области. Никогда, даже в детстве, Берни не хотелось последовать примеру отца, хотя он очень любил его.
      Врачом он становиться не хотел, что бы там ни говорила ему мать.
      - Русский? Кто, кроме коммунистов, говорит на русском? Разве что твоя Шила Борден...
      Берни в отчаянии посмотрел на мать. Она все еще выглядела интересной. Ему никогда не приходилось краснеть из-за того, что с ней или с отцом что-то было не так. Его отец, высокий, сухощавый седовласый человек, обычно казался рассеянным, взгляд его темных глаз был устремлен в никуда. Он любил свою работу и постоянно думал о своих пациентах. И все же Берни знал: отец готов помочь ему в любую минуту. От матери Берни унаследовал зеленые глаза. Мать вот уже много лет красила волосы в белый цвет, носивший название "осеннее солнце", который очень шел ей. Она следила за своей фигурой и носила внешне неприметные, но дорогие наряды. Синие костюмы и черные платья, которые она покупала в "Лорде", "Тейлоре" и "Саксе", влетали ей в копеечку.
      - А для чего русский этой девчушке? Где живут ее родители?
      - В Коннектикуте.
      - Коннектикут большой.
      Берни так и подмывало спросить мать о том, не собирается ли она к ним в гости. Однако он сдержался.
      - Хартфорд. Разве это имеет значение?
      - Не груби, Бернард.
      Мать держала себя подчеркнуто официально. Он сложил салфетку и отодвинулся вместе со стулом. Обед с матерью всегда оборачивался коликами в желудке.
      - Куда это ты? Тебя никто не отпускал.
      Словно ему пять лет. Порой он ненавидел свой дом и одновременно стыдился этого чувства и тогда ненавидел мать, повинную и в том, и в другом.
      - Мне нужно позаниматься.
      - Слава богу, ты больше не играешь в футбол. Так было всегда. Сказать напоследок что-нибудь эдакое, против чего нельзя протестовать. Тут же хочется повернуться к ней и сказать, что он, мол, вернулся в команду или.., что он изучает балетные па вместе с Шилой... Так, чтобы позлить ее...
      - Решение еще не окончательное, мама.
      Руфь Фаин пронзила его взглядом.
      - Поговори об этом с отцом.
      Отец всегда знал, что ему следует делать. Мать наконец смогла поговорить с ним. "Если Берни снова захочет играть в футбол, ты предложишь ему новую машину..." Знай об этом Берни, он поднял бы дикий скандал и действительно тут же вернулся бы в команду. Противно, когда тебя пытаются подкупить. Противно смотреть на то, как она пытается помыкать тобой, считая тебя своей собственностью, пусть отец с ней и не согласен... Быть единственным ребенком очень непросто. Когда он вернулся в Энн-Арбор и увиделся с Шилой, она не стала спорить с ним. Каникулы оказались непростым временем и для нее. Встретиться им так и не удалось, хотя Хартфорд находился отнюдь не на краю света. Шила была поздним ребенком, и родители лелеяли ее как могли. Каждый раз, когда она покидала дом, они страшно волновались, боясь, что их дочь могут обидеть, ограбить или, того хуже, изнасиловать. Она могла оступиться, встретить не того человека, выбрать не тот факультет и так далее. Перспектива ее учебы в Мичиганском университете ужасала их, однако Шила смогла-таки настоять на своем. С родителями разговаривать она умела. Что ее донимало, так это их постоянное присутствие. Берни она понимала, как никто. После того как пасхальные каникулы закончились, Берни и Шила разработали хитроумный план. Они должны были встретиться в Европе и провести там по меньшей мере месяц. О том, что они путешествуют вдвоем, родители не должны были знать. Так оно у вышло.
      Они дарили друг другу Венецию, Париж и Рим, и это было прекрасно. Когда, нагие, лежали они на пустынном пляже Искьи, Берни, любуясь черными как смоль локонами Шилы, думал о том, что никогда не встречал девушки красивее ее. Он уже подумывал и о том, чтобы предложить ей руку и сердце, хотя считал, что с предложением спешить не стоит. Он мечтал обручиться с ней на Рождество, а жениться где-нибудь в июне... Тем временем они побывали в Англии и Ирландии и вернулись домой - теперь уже вместе - на самолете, летевшем из Лондона.
      Отец, как обычно, был на операции. Мать же встречала его, хотя он и просил ее не делать этого. В новом бежевом костюме от Бена Цукермана, с прической, которая, по ее мнению, приличествовала обстоятельствам, мать выглядела куда моложе своих лет. В душе Берни родилось нечто вроде сыновьей благодарности, но тут мать заметила его спутницу.
      - Это еще кто?!
      - Это Шила Борден, мама.
      Госпожа Фаин тут же впала в полуобморочное состояние.
      - Так вы, выходит, путешествовали вместе? - Денег они ему давали столько, чтобы он мог провести в Европе месяц-другой. Ему исполнился двадцать один. И деньги, и поездка были подарком ко дню рождения. - Вы.., вы так бесстыдно путешествовали вместе?
      Берни был готов сгореть от стыда. Шила же вела себя так, словно ничего особенного не произошло - она все так же мило улыбалась.
      - Все в порядке, Берни... Не волнуйся... Мне ведь нужно на пригородный - до Хартфорда...
      Она улыбнулась еще раз, взяла в руки дорожную сумку и тут же исчезла, даже не успев попрощаться. Мать уже вытирала платочком глаза.
      - Мама, пожалуйста...
      - Как ты мог нас обмануть?!
      - Я вас не обманывал. Я тебе говорил по телефону - я встретил там друзей.
      Лицо его стало красным, он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть своей матери.
      - Это ты называешь друзьями?
      Ему вдруг вспомнились пляжи, парки, берега рек, комнаты крошечных отелей - все те места, где они были вместе... С этим мать уже ничего не могла сделать, что бы она ни говорила. Он сердито посмотрел на нее:
      - Она мой ближайший друг!
      Он схватил свою сумку и быстрым шагом вышел из здания аэропорта. Ему не нужно было оборачиваться, но он обернулся. Мать стояла на том же месте, теперь она плакала открыто. Берни вернулся и извинился перед ней, за что впоследствии не раз корил себя.
      Осенью, когда вновь начались занятия, их роман продолжился. В праздник Благодарения он отправился в Хартфорд, чтобы познакомиться с родителями Шилы. Последние были сдержанны, но вежливы. Очевидно, их поразило что-то такое, о чем Шила предпочитала не говорить. Когда они летели назад, Берни спросил:
      - Их смутило, что я еврей?
      Он был заинтригован. Неужели ее родители могут быть такими же сумасшедшими, как и его мать? Нет, это было невозможно. С Руфью Фаин сравниться не мог никто.
      - Нет.
      Шила рассеянно улыбнулась и, достав из сумочки сигарету с марихуаной, закурила. Они сидели в последнем ряду самолета, летевшего в Мичиган.
      - Они просто ничего такого не ждали. Мне никогда не приходило в голову говорить с ними о тебе.
      Ему нравилось это ее свойство. Для нее не существовало никаких проблем. Он покурил травку вместе с ней, после чего Шила тщательно затушила сигарету и положила окурок в конверт, лежавший в ее сумочке.
      - Они нашли тебя очень милым.
      - Я тоже нашел их очень милыми.
      Он солгал. На самом деле он нашел их чрезвычайно занудными и поразился тому, что мать Шилы напрочь лишена вкуса. Все это время они говорили о погоде, мировых новостях и более ни о чем. Жить так - значит жить в вакууме, комментируя то, что происходит с другими... Шила совершенно не походила на своих родителей. То же самое она сказала о Берни, попутно назвав его мать истеричкой, против чего он возражать не стал.
      - Они на вручение дипломов не приедут?
      - Ты что - издеваешься? - засмеялась Шила. - Мать как об этом подумает, так сразу в слезы.
      Он все еще думал жениться на ней, хотя по-прежнему не говорил об этом вслух. В День святого Валентина он сразил ее своим подарком - маленьким колечком с алмазом, купленным им на деньги, доставшиеся ему от покойных бабушки с дедушкой. В крохотном, идеальной огранки солитере было всего два карата, но он был безупречен. В день покупки кольца у Берни от возбуждения даже защемило в груди. Он привлек Шилу к себе, поцеловал ее в губы и небрежно бросил красную шкатулку ей на колени.
      - Посмотри - подходит оно тебе или нет. Шила решила, что это какая-то шутка, и смеялась до тех пор, пока не открыла шкатулку. Разинув от изумления рот, она вдруг разрыдалась, после чего молча швырнула шкатулку назад и так же молча вышла из комнаты. Он продолжал изумляться странности такого поведения до самого ее возвращения. Своя комната была и у Шилы, но обычно она жила у Берни - здесь было два стола, да и вообще как-то попросторней. Вернувшись в комнату, Шила уселась на стол Берни и, открыв шкатулку, пробормотала:
      - Как ты мог это сделать?
      Он так и не мог понять ее. Может быть, она считает, что кольцо ей велико?
      - О чем ты? Я хочу жениться на тебе. Он приблизился к Шиле, нежно глядя ей в глаза, но она тут же отскочила в сторону.
      - Я думала, ты все понимаешь... Все это время так думала...
      - Объясни, что ты хочешь этим сказать!
      - Я думала, что мы общаемся, как равный с равным.
      - Так оно и есть. Но как это связано с тем, что происходит?
      - Нам не нужен брак... Все это ненужная рухлядь, дань традиции... Она посмотрела на него с таким отвращением, что ему стало как-то не по себе. - Все, что нам нужно, это то, чем мы обладаем ныне. Когда это есть это есть. Когда этого нет - этого нет. Понимаешь?
      Подобное Берни слышал от нее впервые. Он никак не мог понять, что же могло произойти.
      - И сколько же это может длиться?
      - День... Неделю... - Она пожала плечами. - Какая разница? Какое это может иметь значение? Кольцо с алмазом здесь не поможет.
      - Ну что ж, тогда прошу прощения. - Внезапно озлившись, он захлопнул шкатулку и швырнул ее в один из ящиков стола. - Прошу прощения за то, что поступил как истый буржуа. Все Скарсдейл, понимаешь...
      Она взглянула на него так, будто видела впервые.
      - Я и понятия не имела, что ты придаешь этому такое значение. - Шила озадаченно смотрела на него, словно пытаясь припомнить его имя. - Я думала, ты все понимаешь как надо... - Она уселась на диван. Берни подошел к окну и, вздохнув, повернулся к ней.
      - Нет. Сказать честно? Я вообще ничего не понимаю. Мы спим друг с другом вот уже год. По сути, мы живем вместе, и в Европе в прошлом году мы тоже были вместе. Как по-твоему - что это? Случайная связь?
      Сам он относился к этому иначе, пусть ему и" был всего двадцать один год.
      - Ой, давай только не будем оперировать устаревшими категориями.
      Она встала с дивана и потянулась, всем своим видом показывая, что изнывает от скуки. Берни заметил, что на ней нет бюстгальтера, и понял, что может простить ей все.
      - Может быть, я поспешил? - Он с надеждой смотрел на Шилу, чувствуя непреодолимое влечение к ней и одновременно презирая себя за это. - Может, должно пройти какое-то время?
      Она отрицательно покачала головой и без обычного поцелуя направилась к двери.
      - Чего я никогда не хотела, так это выходить замуж, Берни. Это не для меня. После того, как мы получим дипломы, я отправлюсь в Калифорнию... Хочу немного развеяться.
      Он вдруг представил Шилу.., в коммуне хиппи.
      - Что значит "развеяться"? Вечно же так жить не будешь.
      Улыбнувшись, она пожала плечами.
      - И тем не менее сейчас я хочу именно этого. - Взгляды их встретились. - В любом случае, за колечко спасибо.
      Она еле слышно прикрыла за собой дверь, оставив его в темной комнате наедине с самим собой. А ведь он так любил ее... По крайней мере, сам он в этом ни минуты не сомневался. На что он никогда не обращал внимания, так это на ее манеру выказывать полнейшее равнодушие к чувствам других. Он вспомнил, как она разговаривала со своими родителями. Ей было глубоко безразлично, что они думают или чувствуют, поэтому она искренне удивлялась тому, что он, Берни, звонит старикам или перед поездкой домой покупает подарок матери. В день рождения Шилы он послал ей цветы, и она подняла его на смех - он вспомнил об этом только сейчас. Может быть, ей плевать на всех, в том числе и на него? Она просто развлекается, делает то, что ей нравится. До этой самой минуты все в их отношениях устраивало ее, когда же он подарил ей обручальное кольцо, она вдруг испугалась. Он лежал в темноте, думая о ней... Сердце его обратилось в камень.
      С той поры все пошло как-то наперекосяк. Она стала заниматься в группе расширения сознания, где то и дело проходили коллективные обсуждения ее отношений с Берни. Возвращаясь домой, она едва ли не ежеминутно корила Берни за его ценности и его цели. Теперь ей не нравилось и то, как он говорит с нею.
      - Не надо говорить со мной как с ребенком! Черт возьми, я ведь женщина! Вся эта твоя бравада гроша ломаного не стоит! Сплошная показуха! Я такая же сообразительная, как ты, и оценки у меня не хуже твоих - понял? Одного-единственного органа не хватает, чтобы стать такой же, как ты, - ну и что из того?
      Он ужаснулся еще больше, когда Шила оставила балет. Она продолжала заниматься русским, но теперь больше всего на свете ее занимала личность Че Гевары. Она ходила в огромных походных ботинках и покупала тряпки в армейской лавке. Больше всего ей нравилось щеголять в надетой на голое тело мужской нижней рубахе, через которую просвечивали ее темные соски. Берни поймал себя на том, что ему стало неудобно ходить по улицам рядом с нею.
      - Ты это серьезно? - спросила она изумленно, когда он сообщил ей о своем желании пойти на выпускной вечер, пусть тот и был старомодным дурацким действом. Память о нем следовало сберечь для других времен - этот его аргумент подействовал, и Шила решила пойти вместе с ним. В канун вечера она появилась в его комнате одетой в солдатскую робу, из-под которой виднелась драная красная майка. Ее грубые, под стать армейским, ботинки были выкрашены золотой краской. Шила, смеясь, называла их "своими новыми бальными туфельками". Сам Берни был одет в белый смокинг, купленный отцом в "Брукс бразерс", который как нельзя лучше шел к его рыжеватым волосам, зеленым глазам и смугловатому от легкого загара лицу. Шила же выглядела достаточно нелепо.
      - Тем ребятам, которые относятся к этому делу серьезно, твой вид покажется оскорбительным. Если уж туда идти, то надо и одеваться соответственно.
      - Бога ради, оставь ты эти свои разговоры. - Она плюхнулась на диван, всем своим видом выражая презрение. - Ты стал похожим на лорда Фаунтлероя. Надо бы рассказать об этом нашей группе. Интересно, что они об этом скажут.
      - Плевать я хотел на твою группу!
      Впервые за все время общения с Шилой он потерял контроль над собой. Она лежала на диване, покачивая своими золотыми ботинками и изумленно взирая на него.
      - Оторви свой зад от дивана и пойди переоденься!
      - Да пошел ты...
      - Я серьезно, Шила. В этой одежде ты туда не пойдешь.
      - А вот возьму и пойду.
      - Нет, не пойдешь.
      - Тогда и ты не пойдешь.
      Он на мгновение застыл, но тут же решительно направился к двери.
      - Нет. Я все же пойду. Но пойду один.
      - Счастливо.
      Она сделала ему ручкой, и он вне себя от ярости вышел из комнаты. Танцевать ему на вечере было не с кем, он торчал в зале разве что из принципа. Вечер был окончательно испорчен. Нечто подобное случилось и на церемонии вручения дипломов, в довершение всего свидетельницей происходившего там стала мать Берни. После того как Шила поднялась на сцену и ей вручили диплом, она повернулась к залу и обратилась к собравшимся с краткой речью о том, как бессмысленны символические установления истэблишмента в мире, где права женщин попираются. Посему она не может не протестовать против шовинизма, царящего в Мичиганском университете. После этого на глазах пораженной публики она разорвала свой диплом, отчего Берни едва не заплакал. Что он мог сказать матери теперь? С Шилой говорить тоже было не о чем, это он понял тем же вечером, когда они стали собирать вещи. О чувствах, испытанных им в зале, лучше было молчать, он мог наговорить лишнего. Она молча доставала из ящиков свои вещи. Этим вечером его родители ужинали с друзьями в отеле, он собирался присоединиться к ним утром, чтобы отметить факт окончания университета, после чего все они должны были вернуться в Нью-Йорк. Он печально посмотрел на Шилу. Последние полтора года казались прожитыми зря. Вот уже несколько недель они с Шилой не могли найти общего языка. Но он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что у них все кончено, хотя одновременно с этим собирался прокатиться по Европе совсем не с ней, а с родителями. Берни никак не мог понять - как она, такая страстная в постели, умудряется быть такой бесчувственной во всем остальном. Эта странность поражала его с первого дня их знакомства. Впрочем, он слишком любил ее для того, чтобы обращать внимание на подобные вещи... Первой молчание нарушила Шила:
      - Завтра вечером я улетаю в Калифорнию. Берни поражение замер.
      - Разве твои родители.., не хотят увидеть тебя? Она улыбнулась и бросила в дорожную сумку связку носков.
      - Ясное дело, хотят. Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить ей пощечину. Он ведь действительно любил ее.., хотел жениться на ней.., она же все это время думала только о себе. Большего эгоцентрика, чем она, встречать ему еще не доводилось.
      - Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом доберусь до Сан-Франциско.
      - А что потом?
      - Откуда я знаю!
      Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были ни друзьями, ни любовниками. Вот уже два года она была чем-то главным в его жизни, и по этой причине Берни чувствовал себя полнейшим идиотом. Он потратил на нее два года своей жизни!
      - Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там...
      Неплохо... И это после двух лет!
      - Не знаю. - Впервые за все это время он улыбнулся, хотя его глаза оставались такими же грустными. - Я буду искать работу.
      Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать тысяч долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос со своим трудоустройством опять-таки из-за нее - он не знал ее планов. Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.
      - Берни, разве не глупо отдаваться в лапы истэблишмента? Исполнять ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?
      - Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня до скончания века.
      - Мои тоже! - хмыкнула Шила в ответ.
      - Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?
      - Со временем.
      - И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?
      Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой, джинсы и огромные ботинки. Шиле это явно не понравилось.
      - Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. - Хуже этого она не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку:
      - Ну что, Берни... Пока?
      "Как странно..." - подумалось ему.
      - Что? После двух этих лет?! - На глаза навернулись слезы, но ему было уже все равно. - Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться... У нас могли быть дети...
      Шила покачала головой:
      - В наши планы это не входило.
      - Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью - так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!
      Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда. На сей раз его мать не ошиблась.
      - Наверное... Наверное, я тебя тоже любила... Ее губы внезапно задрожали. Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и стояли посреди пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.
      - Ты прости меня, Берни... Просто все стало другим... Он согласно закивал:
      - Я знаю. Ты здесь ни при чем... Это не твоя вина... Голос его стал хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же? Он поцеловал ее, и она подняла на него глаза.
      - Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.
      - Я постараюсь.
      Этого, естественно, не произошло. Следующие три года Шила провела в коммуне, расположившейся близ Стинсон-Бич, о чем Берни узнал лишь из присланной ею рождественской открытки, к которой была приложена ее фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе девятеро взрослых и шестеро детей. Двое детей было и у нее самой. К тому времени, когда Берни получил эту весточку. Шила и все с нею связанное его уже нисколько не интересовали. Он был весьма благодарен матери за то, что та никогда не вспоминала о Шиле, мать же, в свою очередь, была крайне рада тому, что эта наглая девица наконец-таки отстала от ее сына.
      Она была первой любовью Берни, мечты же умирают не вдруг... Европа помогла ему развеяться. Он встречался с великим множеством девушек и в Париже, и в Лондоне, и на юге Франции. Его чрезвычайно изумляло то, что путешествие с родителями выходило таким веселым.
      В Берлине он встретил троих ребят из университета - они развлекались как могли, зная о том, что в скором времени им предстоит вернуться в реальный мир. Двое из них изучали юриспруденцию, третий готовился к свадьбе, которая должна была состояться осенью, - этот гулял, что называется, в последний раз. Впрочем, такая спешка со свадьбой была продиктована желанием избежать призыва в армию. Последнего Берни мог не опасаться, хотя это обстоятельство несколько смущало его. В детстве он перенес астму, и отец документально засвидетельствовал сей факт. На призывном пункте Берни была присвоена классификация "4-Ф", которая могла показаться его сверстникам едва ли не чем-то постыдным. Но, как говорится, нет худа без добра. Берни мог забыть о службе в армии. К несчастью, все школы, в которые он обращался с предложением, отказали ему, мотивируя отказ тем, что Берни не имеет магистерской степени. Он решил пройти ряд курсов в Колумбийском университете, ибо наличие степени означало бы автоматическое трудоустройство. Но до этого он должен был как-то существовать в течение целого года.
      Он жил дома, и мать издевалась над ним, как могла. Знакомые же его и товарищи все, как один, разъехались. Кто-то попал в армию, кто-то уехал учиться, кто-то получил работу в другом городе. Поддавшись минутному отчаянию, он вдруг решил поработать в дни предрождественской суматохи в магазине "Вольф" и не стал возражать, когда его направили в мужской отдел, где он должен был торговать обувью. Все лучше, чем сидеть дома, - так считал Берни. К тому же ему всегда нравился этот магазин. Большое красивое здание, приятные запахи, хорошо одетые люди, стильные продавцы, замечательные своей обходительностью. В дни рождественской давки здесь было поспокойнее, чем в других местах. Некогда "Вольф" был одним из главных законодателей моды, до какой-то степени он сохранял свои позиции и тогда, когда в нем появился Берни, пусть "Вольфу" и недоставало шика "Блумингдейла", находившегося на расстоянии трех кварталов.
      Берни совершенно искренне пытался убедить клиентов в том, что магазин способен создать серьезную конкуренцию "Блумингдейлу", на что клиенты обычно отвечали улыбками. "Вольфу" это было не по силам. Так считал клиент. Но Пол Берман, владелец магазина, считал иначе. Докладная Бернарда крайне заинтересовала его. Покупателю, который пришел с жалобой на продавца из мужского отдела, он пообещал выгнать Берни в два счета, хотя подлинные намерения Пола Бермана были совершенно иными. Он давно искал молодого человека с интересными идеями. Пол Берман не единожды приглашал Берни на обед, каждый раз поражаясь в нем забавной смеси дерзкой напористости и какой-то изысканной утонченности. Узнав, что Берни собирается преподавать русскую литературу и по этой причине посещает по вечерам Колумбийский университет, Берман долго смеялся.
      - Да на это же надо потратить чертову уйму времени! Последнее замечание несколько шокировало Берни, хотя Берман в общем-то нравился ему. Внешне спокойный и элегантный, он был хватким бизнесменом, внимательно прислушивающимся ко всем возможным мнениям. Бергман приходился легендарному Вольфу родным внуком.
      - Русская литература - это моя специализация, сэр, - почтительно произнес Берни.
      - Надо было идти в школу бизнеса. Берни улыбнулся:
      - Вы считаете так же, как моя мама.
      - А кем работает твой отец?
      - Он - врач. Хирург-отоларинголог. Лично я всегда ненавидел медицину. Мне от одной мысли обо всех этих делах становится дурно.
      Берман согласно закивал. Он прекрасно понимал Берни.
      - У меня шурин доктор. Меня тоже от этого мутит. - Он нахмурился и посмотрел в глаза Бернарду Фаину. - Ну, а ты сам? Чем ты собираешься заниматься в этой жизни?
      Берни говорил все как есть. Он чувствовал, что иначе нельзя. Дела магазина были небезразличны ему, иначе бы он не написал докладную, приведшую его сюда. Он любил "Вольф". Это было совершенно замечательное место. Он мог проработать здесь какое-то время, но настоящее его призвание заключалось в ином...
      - В будущем году я уже буду иметь степень. Это позволит мне получить работу в каком-нибудь закрытом учебном заведении.
      Он заулыбался и от этого стал выглядеть еще моложе. Его наивность трогала, по крайней мере, Полу Берману она пришлась по душе.
      - А ты не боишься, что прежде тебя в армию заграбастают?
      Берни назвал свой квалификационный разряд.
      - Ну, парень! Даты прямо счастливчик! Все эти вьетнамские дела, того и гляди, вот-вот обернутся большими неприятностями. Вспомни, что там с французами произошло. Все потеряли! Нам то же самое грозить будет, если вовремя не остановимся.
      Берни согласился.
      - Слушай, почему бы тебе не оставить свои вечерние занятия?
      - И что тогда?
      - Я хочу кое-что предложить. Весь следующий год ты проведешь в магазине. Мы попробуем поднатаскать тебя в самых разных сферах, чтобы ты почувствовал вкус к этой работе, и тогда, если, конечно, ты будешь достоин этого и будешь иметь на то желание, отправим тебя в школу бизнеса. Одновременно ты будешь иметь возможность практиковаться на работе. Как тебе это нравится?
      Никогда и никому они не предлагали ничего подобного, но уж очень ему понравился этот парень с широко раскрытыми честными зелеными глазами и интеллигентным лицом. Не какой-нибудь там смазливый мальчик, но привлекательный молодой человек с открытым добрым лицом. Берни было предложено подумать над этим день-другой, да только чересчур не обольщаться и излишне не пугаться. Решение ему предстояло принять по-настоящему серьезное. Ему не очень-то хотелось учиться в школе бизнеса, трудно было расставаться и с мечтой о тихой школе в каком-нибудь сонном городишке, где не слышали ни о Толстом, ни о Достоевском... Впрочем, это была только мечта, не более... Сейчас она не казалась ему такой уж сладостной.
      В ту же ночь Берни переговорил с родителями. Поражен был даже его отец. Перед Берни открывались замечательные перспективы. Год стажировки в магазине мог позволить ему определиться в своем отношении к "Вольфу". При этом решение считалось чем-то само собой разумеющимся - отец поздравлял сына с успехом, мать интересовалась тем, сколько детей у Бермана.., есть ли у него дочери.., и так далее. Она уже представляла себе своего сына женатым на одной из них!
      - Оставь его, Руфь!
      Отец увел ее, и она в конце концов успокоилась. Уже на следующий день Берни дал ответ мистеру Берману. Тот был чрезвычайно рад его решению и тут же посоветовал Берни подать заявления сразу в несколько школ бизнеса. Он назвал Колумбийский и Нью-Йоркский университеты, поскольку те находились в городе, а также Уортон и Гарвард, поскольку те были именно тем, чем они были. Результаты должны были стать известны еще не скоро, пока же ему нужно было поднапрячься.
      Год стажировки пролетел незаметно. Он был принят в три школы бизнеса. Отказ пришел только из Уортона, при этом говорилось, что он может быть принят туда через год, что его, конечно же, не устраивало. Он остановил выбор на Колумбийском университете и приступил к занятиям, работая в магазине по несколько часов в неделю. Он стремился познакомиться с деятельностью самого разного рода, но вскоре понял, что больше всего его интересуют вопросы, связанные с моделированием мужской одежды. Первая его работа, посвященная этой теме, не только получила высокие оценки, но и имела некое практическое воплощение: Берман позволил ему немного поэкспериментировать. Успешно закончив школу бизнеса, Берни с полгода работал в магазине, затем вновь занялся мужской, а впоследствии и женской одеждой. С его подачи в магазине появилась масса нововведений. Со времени поступления в "Вольф" прошло пять лет. Все шло как нельзя лучше, но тут... В один прекрасный весенний денек Пол Берман вызвал Берни к себе и объявил ему, что его на два года переводят в Чикаго. Это прозвучало для Берни как гром среди ясного неба.
      - Но почему?
      Чикаго для него ничем не отличался от Сибири. Он совершенно не хотел куда-то ехать. Он любил Нью-Йорк и прекрасно справлялся со своей работой.
      - Во-первых, ты знаком со Средним Западом. - Берман вздохнул и закурил сигару. - Во-вторых, ты нужен нам там. Дела у нашей фирмы идут не так хорошо, как бы нам того хотелось. Нашим чикагским коллегам нужно придать некий импульс, и этим импульсом станешь ты!
      Он, улыбаясь, посмотрел на своего юного друга. Берман относился к нему с уважением, и Берни надеялся сыграть на этом, но у него так ничего и не вышло. Берман настоял на своем, и через два месяца Берни улетел в Чикаго, а еще через год стал управляющим, что задержало его еще на два года, хотя самому Берни этого, естественно, не хотелось. Город вгонял его в тоску, а уж погода - и подавно.
      Родители часто навещали его, явно считая, что их сыну есть чем гордиться. Быть в тридцать лет управляющим чикагского "Вольфа" - достижение немалое, им мог тяготиться только такой чудак, как Берни. Домой он вернулся в тридцать один год. По этому случаю мать закатила настоящий пир, а Берман позволил ему обзавестись собственной визиткой. Тем не менее с предложением Берни поднять уровень женской моды Берман соглашаться не спешил. Берни хотел представить разом дюжину направлений высокой моды, вернув "Вольфу" славу всеамериканского законодателя.
      - Ты знаешь, во что нам обойдутся эти твои платьица? Берман казался расстроенным, Берни же продолжал улыбаться.
      - Да. Но для нас могут сделать небольшую скидку. На деле-то одежда будет классом пониже.
      - В любом случае стоить она будет практически столько же! Кто придет к нам за такими платьями?
      С одной стороны, Берман был поражен безрассудностью Берни, с другой он был явно заинтригован.
      - Я думаю, у нас от посетителей отбоя не будет. Пол. Особенно в таких городах, как Чикаго, Бостон, Вашингтон и даже Лос-Анджелес, где нет всех этих нью-йоркских магазинов. Мы - а не кто-то другой - будем для них Парижем и Миланом!
      - Ох, не оказаться бы нам в богадельне... Берман был уже не столь категоричным - Берни почувствовал это мгновенно. Идея казалась заманчивой. Перейти к продаже по-настоящему дорогих товаров, продавать платья за пять, шесть, семь тысяч долларов, продолжая торговать готовой одеждой, модели которой, однако, должны разрабатываться лучшими модельерами, - вот в чем она состояла.
      - Нам не нужно покупать все! Зачем брать лишнее? Мы устроим показ работ каждого модельера, и женщины сами выберут, что им больше нравится. Это оправдано и экономически!
      Берман боялся пошелохнуться. Идея действительно была замечательной.
      - Возможно, Бернард, ты и прав...
      - Тем не менее начать надо с перестройки здания. Надо, чтобы демонстрационный зал выглядел по-европейски.
      На обсуждение идеи у них ушел не один час. Когда же круг стоявших перед ними задач был очерчен и разговор подошел к концу, Берман удивленно покачал головой. За последние годы Бернард серьезно вырос. Он превратился в зрелого, уверенного в себе человека, отличающегося здравостью суждений в сферах, имеющих отношение к бизнесу. Он и выглядел теперь как взрослый Берман поспешил сказать ему об этом, указывая на бородку, которую Берни отпустил еще в Чикаго. Ему был тридцать один год. Всего лишь тридцать один.
      - И как это ты все смог продумать! - Мужчины обменялись улыбками. Оба были в прекрасном настроении. "Вольф" должен стать иным. - И с чего же ты хочешь начать?
      - На этой неделе я переговорю с архитекторами - пусть они представят вам свои предложения. После этого я хочу слетать в Париж. Надо понять, как к этой идее отнесутся модельеры.
      - Думаешь, откажутся? Берни нахмурился, но решительно замотал головой:
      - Не должны. Они могут на этом хорошо подзаработать.
      Берни не ошибся. Модельеры отказываться не стали. Они тут же уловили суть идеи и без лишних слов заключили с Берни контракты. Всего их было двадцать. Берни ехал в Париж, не слишком-то надеясь на успех своего предприятия, когда же через три недели он вернулся в Нью-Йорк, он чувствовал себя победителем. На подготовку новой программы должно было уйти девять месяцев, фантастическая же серия показов, на которых дамы могли заказать себе осенние гардеробы, начиналась в июне. Для дам все это мало чем отличалось от поездки в Париж к тамошним знаменитостям. Все должно было начаться с приема, во время которого Берни планировал провести головокружительный показ, где были бы представлены все модельеры. Этот непродажный показ должен был стать своеобразной затравкой, предваряющей серию рабочих показов. Все манекенщицы и все модельеры, кроме троих, выписывались из Парижа. Берни с головой ушел в работу. Теперь он был первым вице-президентом фирмы. Ему было всего тридцать два.
      Никому из присутствовавших на первом торжественном показе еще никогда не доводилось видеть ничего столь прекрасного. Наряды были просто потрясающими - аудитория непрестанно ахала, охала и разражалась аплодисментами. Все чувствовали, что здесь, в этом зале, творится история моды. Берни чудесным образом удалось увязать четкие законы торговли и прихотливость изменчивой моды в единое целое. Он чувствовал моду нутром. "Вольф" разом оставил позади все магазины Нью-Йорка и Америки. Берни сидел на самом последнем ряду, вполглаза наблюдая за происходящим на сцене и в зале и чувствуя себя едва ли не властелином мира. Мимо проплыл счастливый Пол Берман. В те дни счастливы были все. Берни успокоился и, расслабившись, стал следить за манекенщицами, демонстрировавшими вечерние платья. Его вниманием завладела хрупкая блондинка - прекрасное, похожее на кошечку создание с точеными чертами лица и огромными голубыми глазами. Казалось, она не идет, а парит... Берни ожил и с появлением каждой новой коллекции начинал искать глазами блондинку, зная, что показ рано или поздно закончится и она исчезнет навеки.
      Когда действо закончилось, он, однако, не отправился в свой кабинет, а, с минуту помедлив, скользнул за кулисы, с тем чтобы поздравить заведующую отделом, француженку, которая прежде работала у Диора.
      - Прекрасная работа, Марианна.
      Он улыбнулся ей, она же ответила ему голодным призывным взглядом. Ей было далеко за сорок, одета она была безупречно - вкус никогда не подводил ее. Стоило Марианне появиться в "Вольфе", как она тут же положила глаз на Берни.
      - Показ прошел неплохо... Ты согласен с этим, Бернард?
      Она произнесла его имя на французский манер. Она влекла к себе и в то же время казалась совершенно холодной. Пламя и лед... Впрочем, Берни смотрел совсем не на нее. Мимо пробегали девушки в синих джинсах и простеньких повседневных нарядах, меж ними метались продавщицы, собиравшие драгоценные платья, чтобы посетители могли заказать желаемое, - словом, все шло своим чередом. И тут Бернард увидел блондинку - та держала в руках свадебное платье, в котором выходила в конце показа.
      - Марианна, что это за девушка? Она из наших или мы нанимали ее на стороне?
      Марианна проследила за его взглядом, сразу почувствовав, что вопрос задан неспроста. Девушке было не больше двадцати одного, и она была прехорошенькая.
      - Время от времени она с нами сотрудничает. Она француженка.
      Больше можно было ничего не говорить. Девушка посмотрела на Бернарда, затем перевела взгляд на Марианну и направилась прямо к ним. Она спросила по-французски, что ей делать с платьем, и Марианна стала объяснять ей, кому его надо отдать. Все это время Берни смотрел на блондинку едва ли не разинув рот. Заведующая отделом тут же сообразила, что от нее требуется.
      Она представила Берни девушке, сказав не только о его должности, но и о том, что новая концепция изобретена им. Ей страшно не хотелось делать этого, но у нее не было выбора. Обычно равнодушные глаза Берни внезапно ожили. Она знала, что ему нравятся девушки, но серьезных увлечений у него нет и не было, по крайней мере так говорили в магазине. Если в товаре он ценил качество, то в женщинах скорее количество, или, как говорят в торговле, "объем". Теперь, кажется, этому пришел конец...
      Ее звали Изабель Мартен, и ей было двадцать четыре года. Она выросла на юге Франции и в восемнадцать лет приехала в Париж. Сначала Изабель работала у Сен-Лорана, затем перешла к Живанши. Она идеально подходила для своей роли и пользовалась в Париже грандиозным успехом. Поэтому она нисколько не удивилась, когда ей предложили поехать в Штаты. Здесь, в Нью-Йорке, она прожила уже четыре года. Единственное, чего Берни не мог понять, так это того, почему он не встречался с Изабель раньше.
      - Обычно я работаю с фотографами, мсье Фаин. - Ее акцент совершенно очаровал его. - Когда же я услышала о вашем шоу...
      Она улыбнулась так, что теперь ради нее он был готов на все. И тут он вспомнил, где видел это лицо. Это были обложки журналов - "Вог", "Базар" и прочие - просто в жизни она была куда красивее. Манекенщицы редко работают как в зале, так и с фотографами, Изабель же это удавалось - и удавалось с блеском. Берни стал рассыпаться в похвалах:
      - Это было удивительно! Совершенно замечательно, мисс.., ммм.., мисс...
      Он совершенно не помнил ее имени.
      - Изабель, - напомнила блондинка, улыбнувшись.
      Он тут же предложил ей провести вечер в "Каравелле". Все посетители смотрели только на нее. После этого они пошли танцевать в "Рафлз". Он боялся потерять, боялся отпустить ее. Наверное, впервые в жизни он по-настоящему потерял голову. Броня, в которую Берни одел себя после ухода Шилы, растаяла в руках Изабель как воск. Ее волосы были почти белыми, и, что поразительно, это был естественный их цвет. Она казалась Берни самым красивым существом на всем белом свете, и с этим трудно было не согласиться.
      Лето этого года они провели в Истгемптоне. Он снял небольшой домик, и каждый уик-энд Изабель приезжала к нему. Оказавшись в Штатах, она тут же увлеклась известным фотографом, работавшим в журналах мод, через пару лет место фотографа занял земельный магнат. Однако с появлением Берни обо всех остальных мужчинах Изабель словно забыла. Это было волшебное время: он брал ее с собой повсюду, она участвовала в показах и позировала для фотографа, он танцевал с ней до утра...
      Однажды Берни пригласил на обед мать. Тогда же, за обедом, та спросила его:
      - Ты не думаешь, что для тебя она.., дороговата? ;
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Да она же из этих новоявленных штучек! Как ты будешь выходить из положения?
      - Ты герой где угодно, но только не в своем родном городе - так, кажется, говорят? Должен признаться, не очень-то это вдохновляет.
      Его восхищал синий костюм от Диора, в который была одета мать. Он купил его во время своей последней поездки за границу. На матери костюм сидел великолепно. Говорить же с ней об Изабель ему не хотелось. Он не знакомил и не собирался знакомить с Изабель своих родителей. Встреча двух этих миров не привела бы ни к чему хорошему, хотя отцу - Берни в этом не сомневался - Изабель должна была понравиться. Она понравилась бы любому мужчине.
      - Скажи хотя бы, какая она?
      Мать, как это бывало и всегда, не сдавалась.
      - Она очень приятная девушка, мама.
      Мать усмехнулась:
      - Надо выражаться точнее. Она, вне всяких сомнений, красавица.
      Фотографии Изабель она видела буквально всюду, она любила говорить о ней со своими подругами. Например, у парикмахера - "вы видите эту девушку?., нет, нет - на обложке.., ее постоянно видят с моим сыном..."
      - Ты что - любишь ее?
      Мать спросила об этом без тени смущения, Берни же вдруг замялся. Он не был готов к такому вопросу, хотя безумно любил Изабель. Уж слишком памятным оказался для него Мичиган... Ему вспомнилось обручальное кольцо, подаренное им Шиле в День святого Валентина, которое она швырнула ему в лицо... Его планы, его мечты... То, как она ушла из его жизни, унося в своей дорожной сумке его сердце... Оказаться в таком же положении еще раз ему ох как не хотелось, и потому он всеми силами пытался защитить себя. Впрочем, Изабель Мартен была исключением...
      - Мы очень дружны.
      Ничего другого в голову Берни не пришло. Мать изумленно уставилась на него.
      - Надеюсь, вас связывают не только дружеские отношения?
      Глядя на мать, можно было подумать, что она подозревает сына в гомосексуальных наклонностях. Берни рассмеялся:
      - Ну хорошо... Не только дружеские... Но это не означает, что мы собираемся пожениться. Все понятно? Теперь довольна? Тогда скажи - что мы будем заказывать?
      Он заказал бифштекс для себя и рыбное филе для матери. Все остальное время они говорили исключительно о его работе. Они стали почти друзьями, хотя он виделся с родителями куда реже, чем после своего возвращения в Нью-Йорк. Свободного времени у него практически не было, с появлением же в его жизни Изабель времени этого не стало вообще.
      Осенью Берни отправился в деловую поездку по Европе в сопровождении Изабель - куда бы они ни приезжали, их появление тут же становилось сенсацией. Они были неразлучны. Перед Рождеством Изабель переехала к Берни, и тому не оставалось ничего иного, как познакомить ее со своими родителями, хотя этого визита в Скарсдейл он по понятным причинам опасался. С его родителями Изабель вела себя крайне любезно, но откровенничать с ними явно не хотела. И вообще, ей вряд ли хотелось встречаться с ними вновь - она не скрывала этого от Берни.
      - Мы так редко бываем одни...
      Она мило надула губки. Более изысканной женщины Берни видеть не доводилось - порой он просто застывал, глядя, как она красит свое лицо, сушит волосы или идет со своей папкой под мышкой. Она словно гипнотизировала - хотелось смотреть на нее до бесконечности.
      После той памятной встречи мать чувствовала себя подавленной. Изабель обладала странным качеством: люди, хоть как-то соприкасавшиеся с ней, казались себе до смешного жалкими. Единственным исключением был сам Берни, чувствовавший себя с ней настоящим мужчиной. Их отношения строились скорее на страсти, чем на любви. Они могли заниматься любовью всюду - в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля. Однажды они было занялись тем же в кабине лифта, но вовремя опомнились, сообразив, что двери вот-вот должны открыться. Весной он вновь взял ее во Францию, затем они снова поехали в Истгемптон, но на сей раз круг их знакомых был куда шире. Во время одной из вечеринок, проходивших на пляже в Коге, вниманием Изабель завладел некий кинорежиссер. На следующий же день Берни потерял Изабель. После непродолжительных поисков он, однако, обнаружил ее: Изабель занималась любовью с режиссером из Голливуда, и происходило это на палубе стоявшей неподалеку от берега яхты. Берни прослезился и поспешил прочь, испытывая невероятное смятение. Изабель была для него не просто любовницей, он действительно любил ее...
      - Понимаешь, Бернар, мне как-то не хочется провести остаток жизни в клетке... Я должна иметь возможность.., летать...
      Все это он уже слышал в другой жизни. Там были походные ботинки и дорожная сумка, здесь - платье от Пуччи, туфельки от Шанель и чемодан от Луи Вюиттона.
      - Под клеткой ты имеешь в виду меня?
      Он смотрел на нее холодно. Он не собирался прощать ей все на свете. Его угнетала та легкость, с которой Изабель отдалась другому мужчине; скорее всего нечто подобное происходило и прежде, просто он ни о чем не догадывался.
      - Мой хороший, какая ж ты клетка? Ты просто замечательный человек... Но понимаешь, когда люди живут вдвоем.., и живут долго...
      С тех пор как она переехала к нему, прошло едва ли восемь месяцев.
      - Боюсь, что наши отношения я оценивал не правильно, - пробормотал Берни.
      Она кивнула и улыбнулась своей обворожительной улыбкой.
      - Совершенно верно, Бернар. - И тут же ножом в сердце:
      - Я хочу поехать в Калифорнию. - Она ничего не скрывала. - Дик хочет сделать на студии пару проб. Если бы мне удалось сняться у него, я была бы очень рада.
      Она говорила с тем же акцентом, который некогда растопил его сердце.
      - Все с тобой понятно. - Берни закурил, что бывало крайне редко. - Ты никогда об этом со мной не говорила.
      Сказанное имело смысл. Такое личико грех не показывать в кино. Обложек журналов для нее мало.
      - Зачем бы я говорила об этом с тобой?
      - Ну да! Ты ведь что-то могла поиметь и от "Вольфа". Эти слова звучали подло, и он тут же пожалел о том, что произнес их вслух. Сильнее всего его задевало, что она больше не нуждается в нем.
      - Прости, Изабель... - Он стоял посреди комнаты, глядя на нее сквозь дымную завесу. - И все же я бы на твоем месте не спешил.
      Просить ее о чем-то было бессмысленно. Для себя она уже все решила.
      - На той неделе я еду в Лос-Анджелес.
      Он кивнул и направился к окну, за которым виднелось море. С минуту помолчав, он вновь повернулся к Изабель и, горько усмехнувшись, сказал:
      - Прямо какое-то заколдованное место. Рано или поздно все они отправляются на Запад.
      Он вновь вспомнил Шилу. Когда-то, давным-давно, он рассказывал о ней Изабель.
      - Может, в конце концов и меня туда занесет? Изабель улыбнулась:
      - Ты принадлежишь Нью-Йорку, Бернар. Ты живешь тем, чем живет этот город.
      Берни грустно покачал головой:
      - А вот тебе этого мало... Их взгляды встретились.
      - Понимаешь... Это не ты... Дело вовсе не в тебе... Если бы я искала что-то.., серьезное, если бы я хотела выйти замуж... Ты бы очень меня устроил. Правда.
      - Я никогда не предлагал тебе ничего подобного. И все же рано или поздно так должно было случиться - это понимали оба. Просто он не мог иначе, таким уж он был человеком, пусть порой о том и жалел. Был бы он посвободней.., поразвязней.., умел бы он снимать фильмы...
      - Я себя в этой роли не представляю, Бернар. Понимаешь?
      Еще бы! Она представляла себя только в роли кинозвезды. Через три дня после того, как они вернулись в Нью-Йорк из Истгемптона, Изабель уехала со своим режиссером. Она уложила свои вещи куда аккуратней, чем это сделала Шила, не забыв прихватить при этом и те замечательные платья, что подарил ей Берни. Она доверху набила свои чемоданы от Луи Вюиттона и напоследок оставила ему записку. Четыре тысячи долларов наличными, которые Берни прятал в ящике стола, она тоже взяла с собой, написав, что "занимает их и надеется, что он поймет все как надо". Съемки прошли успешно, и уже через год Изабель появилась на экранах. К этому времени Берни было уже наплевать на нее. И не только на нее. Женщин у него хватало. Манекенщицы, секретарши, администраторы, миланская стюардесса, актриса, политик... Но все это было так - как бы между прочим. Сердце его вновь обратилось в камень.
      Когда кто-то заводил речь об Изабель, Берни чувствовал себя круглым идиотом. Та, конечно же, не вернула ему ни денег, ни часов "Пиаже", пропажи которых он сразу не заметил. Она не прислала ему и рождественской открытки. Изабель использовала Берни и сменила его на другого мужчину, то же самое наверняка произошло и с его предшественниками. В Голливуде она тоже не теряла времени зря: снявшись в первом фильме, тут же нашла себе режиссера поименитей. Изабель Мартен могла пойти далеко, в этом Берни не сомневался. Родители вскоре поняли, что говорить с ним о ней не стоит: после какой-то неосторожно произнесенной ими фразы он покинул Скарсдейл вне себя от ярости и вернулся туда только через два месяца. Тема эта с той поры была запретной.
      Он пришел в себя только через полтора года после исчезновения Изабель. В женщинах недостатка не было, дела шли прекрасно, магазин процветал. Проснувшись и увидев бушующий за окном буран, Берни все-таки решил отправиться на работу. Он хотел поговорить с Полом Берманом о летних планах магазина и разобраться с текущими делами. Ему в голову пришло несколько замечательных идей. Берни, одетый в тяжелое английское пальто и русскую меховую шапку, сошел на углу Шестьдесят третьей улицы и поспешил нырнуть в здание магазина. Оказавшись в торговом зале, он гордо огляделся. Он был женат на "Вольфе", иных привязанностей у него не было. Берни вошел в лифт и, нажав кнопку восьмого этажа, принялся отряхивать пальто от снега.
      - Доброе утро, господин Фаин, - сказал чей-то голос за мгновение до того, как двери закрылись. Берни улыбнулся и прикрыл глаза, обдумывая свой разговор с Полом. Если бы он знал, какой сюрприз тот готовит ему!
      Глава 2
      Пол Берман стоял у окна, задумчиво глядя на снежные вихри и думая о том, что эту ночь ему тоже придется провести в городе. В любом случае вернуться в Коннектикут теперь было невозможно. Прошлую ночь он провел в "Пьере", жене же пообещал ни в коем случае не завалиться в снег.
      - Ну и денек. В магазине кто-нибудь есть? Пола больше всего на свете поражали объемы выручки в ненастные дни. Для него оставалось загадкой, как люди могут тратить такие деньги.
      Берни утвердительно кивнул:
      - Посетителей, на удивление, много. Мы открыли два киоска, где продают чай, кофе и какао. Надо же хоть как-то вознаградить этих людей.
      - Они пришли не случайно. Как приятно совершать покупки, когда в магазине практически нет людей. Лично мне это нравится.
      Мужчины обменялись улыбками. Они были дружны вот уже двенадцать лет, и Бернард никогда не забывал, что всей своей карьерой он обязан Полу. Именно Пол направил его в школу бизнеса и открыл перед ним все двери "Вольфа". Более того, он доверял Берни и относился к нему как к сыну, тем более что своих детей у Бермана не было. Пол предложил Берни сигару.
      - Что ты думаешь о делах нашего магазина? В такие дни только и делать, что разговаривать. Берни улыбнулся. Время от времени они с Полом устраивали такие неформальные обсуждения, в ходе которых родилось немало здравых идей, нашедших воплощение в нынешнем "Вольфе". Скажем, решение нанять нового руководителя в отдел моды возникло в ходе такого же разговора. Эта женщина, которую они сманили из "Сакса", уже успела принести магазину немалую прибыль.
      - Я думаю, мы полностью контролируем ситуацию. А ты как считаешь, Пол?
      Тот рассеянно кивнул, не зная, как лучше начать этот разговор. В любом случае от него было не уйти...
      - Согласен. Именно по этой причине и у правления, и у меня возникла мысль о том, что мы должны совершить какой-то нестандартный ход.
      - Да?
      Берни занервничал. Пол Берман поминал правление лишь тогда, когда речь шла о чем-то действительно серьезном.
      - Ты ведь знаешь, что в июне в Сан-Франциско должен открыться наш магазин, верно?
      До июня оставалось еще добрых пять месяцев, и строительство шло полным ходом. Пол и Берни бывали на стройке уже несколько раз - пока все шло по плану.
      - Возникает вопрос - кто же его может возглавить? Берни с облегчением вздохнул. Еще минуту назад он полагал, что Пол собирается говорить о нем. Он знал, что Пол очень рассчитывает на Сан-Франциско. Денег у тамошней публики хоть пруд пруди. Женщины покупают дорогущие образчики высокой моды так, словно это какие-нибудь крендели. Вне всяких сомнений, "Вольфу" следовало появиться и там. К тому времени они успели неплохо окопаться в Лос-Анджелесе, теперь можно было двинуть и на север.
      - Думаю, Джейн Уилсон была бы там на месте, да только боюсь, она не захочет уезжать из Нью-Йорка.
      Пол Берман нахмурился. Задача была куда более сложной, чем он полагал вначале.
      - Не думаю, что она справится с такой задачей. Ей недостанет сил. Новому магазину нужен энергичный, хваткий хозяин, способный принимать самостоятельные решения и вырабатывать нестандартные идеи. Уилсон больше подходит для своей нынешней работы.
      - Ну что ж, тогда придется начать все сначала. Что, если мы найдем кого-то на стороне? Скажем, в другом магазине?
      Пришло время нанести решающий удар. Тянуть было нельзя. Пол посмотрел Берни в глаза.
      - Мы хотим, чтобы это был ты, Бернард. Берни побледнел. Этого не может быть, наверное, Пол шутит... Боже... Он ведь свое уже отработал. Разве мало было тех трех лет в Чикаго?
      - Пол, я не могу... Я не стану!.. Сан-Франциско! - Берни был в полуобморочном состоянии. - Но почему именно я?
      - Потому, что ты обладаешь всеми названными качествами. Ты нужен нам там! Сколько бы мы ни искали, мы не найдем специалиста, равного тебе. Место же это для нас крайне важно. Ты понимаешь это и сам. Грандиозный рынок очень чуткий, элитарный, модный... Малейшего просчета вначале достаточно для того, чтобы проиграть всю эту партию. Берни, - Пол посмотрел на него едва ли не заискивающе, - Берни, ты должен нас выручить.
      - Но, Пол... Сан-Франциско-то вон он где! А как быть с моей нынешней работой?
      Он совершенно не хотел уезжать из Нью-Йорка, ему здесь нравилось все, и прежде всего работа. Конечно, подводить Пола он был не вправе, но ведь всему же есть предел!
      - Будешь летать туда-сюда. А твои обязанности я возьму на себя можешь не беспокоиться. Ты нужнее там.
      - И на какой же срок вы меня туда посылаете?
      - На год. Может, на два.
      А может, и на двадцать два. Берни боялся именно этого.
      - То же самое я слышал перед тем, как поехать в Чикаго. Но тогда я был помоложе... Я свое отработал и больше не желаю жить в захолустье... Там мне нечего делать. Сам город, конечно же, красив, но это такая ужасная провинция!
      - Можешь развлекать себя в Лос-Анджелесе. Делай все, что угодно, главное - привыкни к тамошней жизни... И послушай... Будь у нас другой кандидат, я бы не заводил этого разговора, но у нас действительно никого нет. И еще - у нас уже не осталось времени на поиски. Нужно присутствовать при окончании строительства, подготовиться к открытию, разобраться с рекламой... - Он нетерпеливо взмахнул рукой. - Я могу не продолжать, ты и сам прекрасно понимаешь. Это огромная ответственность, Бернард. Совершенно новый магазин, уступающий разве что этому.
      Предмет его гордости. Но при чем здесь он, Берни? Берни тяжело вздохнул. Увы, утро оказалось не таким уж и добрым, он уже начинал жалеть, что пришел на службу. Впрочем, это ничего не меняло. Пол своих решений не отменял никогда.
      - Мне нужно немного подумать.
      - Пожалуйста.
      Их глаза вновь встретились. На сей раз выражение глаз Берни насторожило Пола.
      - Если я буду знать, что проведу там не больше года, все будет выглядеть не так драматично.
      Он печально улыбнулся. Естественно, Пол не мог обещать ему этого. Сначала магазин нужно было подготовить к передаче в чьи-то руки, затем передать - все это требовало немалого времени. Для того чтобы открыть новый магазин и поднять его на ноги, нужно два-три года нежно лелеять его. Такая перспектива Берни не устраивала. Как не устраивала его и жизнь в Сан-Франциско.
      Пол Берман поднялся из-за стола.
      - Ты, конечно, подумай. Я же хочу, чтобы ты знал мою позицию. Рисковать Берни, что бы там ни говорил совет директоров, он был не вправе. - Я очень дорожу тобой.
      Было понятно, что Пол говорит совершенно искренне. Берни доверчиво улыбнулся:
      - Моя же позиция состоит в следующем - никогда и ни за что не подводить тебя.
      - Значит, решение в любом случае будет верным. -Пол Берман протянул Бернарду руку, и они обменялись рукопожатиями. - Подумай об этом хорошенько.
      - Я иначе не могу, ты же знаешь.
      Вернувшись в свой кабинет, он запер дверь и уставился в окно. Чувство было такое, словно по нему проехались трактором. Представить, что он живет в Сан-Франциско, было решительно невозможно. Он слишком любил Нью-Йорк. Открывать новый магазин, каким бы элитарным и совершенным он ни был, дело крайне неблагодарное. Тем более что это будет происходить не в Нью-Йорке. Несмотря на бураны, и грязь, и нестерпимую июльскую жару, он очень любил этот город. Картинные уютные городки на берегу моря никогда не влекли его. Берни усмехнулся, вспомнив вдруг о Шиле. Это скорее в ее вкусе. Теперь ему остается одно - купить походные ботинки... Берни погрузился в мрачные думы. Зазвонил телефон. Это была мать.
      - Что с тобой, Бернард?
      - Ничего, мам. День был тяжелый.
      - Ты не заболел?
      Он прикрыл глаза и попытался придать голосу большую живость.
      - Нет. Все в порядке. Как у вас с папой?
      - Скверно. Умерла госпожа Гудман. Ты ее помнишь? Когда ты был малышкой, она для тебя булочки пекла.
      Миссис Гудман уже и тогда была старой, прошло же с той поры тридцать лет. Стало быть, смерть ее не была такой уж неожиданностью. Мать вновь вернулась к прежней теме:
      - Так что же с тобой стряслось?
      - Все в полном порядке, мама. Я же сказал.
      - Мне не нравится твой голос. Ты кажешься подавленным и усталым.
      - День выдался трудный. - Он сказал это сквозь зубы, терзаясь мыслью о том, что его вновь ссылаю? - в Сибирь. - Не обращай внимания. Лучше скажи мы будем устраивать обед по случаю вашего юбилея? Куда бы ты хотела пойти?
      - Даже не знаю. Папа хотел бы, чтобы ты приехал к нам. Берни знал, что это не правда. Отец предпочитал бывать на людях, ему хотелось как-то развеяться после напряженной работы. Кто любил сидеть дома, так это мать.
      - Как тебе "21"? Или ты предпочитаешь что-нибудь французское? "Берег басков"? Может, "Лягушка"?
      - Ладно, - сказала мать с облегчением. - "21".
      - Отлично. Для начала часиков в семь вы заедете ко мне - мы немного выпьем. А в "21" отправимся к восьми.
      - Ты будешь с девушкой?
      В голосе матери звучала обида. Можно было подумать, что его повсюду сопровождают девушки.
      - С чего это вдруг?
      - Как это с чего? Ты никогда не знакомишь нас со своими подружками. Может быть, ты нас стыдишься?
      - Конечно же, нет, мама. Слушай, мне пора идти. Увидимся на той неделе. В семь у меня.
      Берни знал, что мать перезвонит еще раза четыре с тем, чтобы узнать, не изменились ли у него планы, заказан ли столик, будет ли с ним девушка или нет и так далее.
      - Да, папе привет передай.
      - Ты бы ему хоть иногда позванивал...
      Он повесил трубку и улыбнулся. Интересно, был бы он похож на нее, имей он детей? Впрочем, это ему пока не грозило. С год назад одна из его пассий было решила, что у нее будет ребенок, но вскоре стало понятно, что она ошиблась. На этом все и кончилось. Берни никогда не задумывался о подобных вещах: во-первых, ему было некогда, во-вторых, он считал, что ребенок должен быть плодом любви, а не чего-то иного. В этом смысле он оставался идеалистом, кандидаток же на роль матери рядом не было... Он сидел, глядя на кружение снежинок и с грустью думая о том, что скоро ему придется оставить привычную жизнь. Покидая магазин, Берни едва не расплакался. Ночь была морозной и ясной, ветер стих. Он решил не дожидаться автобуса и направился прямиком на Мэдисон-авеню, поглядывая время от времени на залитые светом витрины магазинов. Город казался сказочным - кто-то катался на лыжах, кто-то играл в снежки, беззвучно проплывали мимо редкие машины... К тому времени, когда он добрался до своего дома и вошел в кабину лифта, настроение у него уже было совсем другим. Да, уезжать из Нью-Йорка было безумием, но что он мог сделать? Увольняться с работы Берни не собирался, и это означало, что у него попросту нет иного выхода.
      Глава 3
      Мать изумленно уставилась на него, тут же забыв о супе. Можно было подумать, что он собирался сделать что-то экстравагантное - присоединиться к колонии нудистов или сменить пол.
      - Куда ты едешь? Они тебя уволили или только понизили в должности?
      - Ни то и ни другое, мама. Они хотят, чтобы я стал управляющим в нашем новом магазине в Сан-Франциско. Для нас это второе по важности место после Нью-Йорка.
      Он говорил ей все это лишь для того, чтобы убедить в чем-то самого себя. Через два дня после разговора с Полом Берни дал ему ответ, и с этих пор он был мрачным как туча. Они сделали феноменальную прибавку к его жалованью, а Берман лишний раз напомнил ему, что в один прекрасный день он, Берни, станет управлять всем "Вольфом" и произойти это может уже по возвращении его из Сан-Франциско или несколько позже. Берни был очень благодарен ему, но свыкнуться с мыслью о том, что скоро ему придется уехать, было крайне сложно. Он решил сохранить квартиру, сдав ее на год-другой, - в Сан-Франциско он застревать не собирался. Берни уже сказал Полу, что постарается уладить все дела за год. В ответ он не услышал ничего конкретного, но Берни и так знал, что его возвращения здесь будут ждать с нетерпением. Он мог продержаться и все восемнадцать месяцев, если того будут требовать интересы дела. Срок мог оказаться и большим, но матери Берни об этом решил не говорить.
      - Но почему именно в Сан-Франциско? Там же кругом хиппи. Они разве носят одежду? Он улыбнулся:
      - Представь себе. И даже очень дорогую. Можешь приехать и посмотреть. - Он вновь улыбнулся, глядя на родителей. - Хотите приехать на открытие?
      У матери был такой вид, будто ее пригласили на похороны.
      - Возможно. Когда оно состоится?
      - В июне.
      Он знал, что в это время они свободны. В июле родители собирались отправиться в Европу, июнь же у них не был занят ничем.
      - Не знаю... Посмотрим. Все будет зависеть от папиной работы...
      Отец всегда был козлом отпущения, но его это особенно не расстраивало. Они сидели в ресторане, и это был один из тех редких моментов, когда он мог не думать о работе.
      - Скажи, сынок, это действительно повышение?
      - Да, папа. Это очень ответственная и престижная работа. Пол Берман и совет директоров могут поручить ее только мне. Но, должен признаться, я бы с большим удовольствием остался в Нью-Йорке.
      - Это с кем-то связано?
      Мать задала этот вопрос шепотом, низко склонившись над столом. Берни рассмеялся.
      - Нет, мама. Ни с кем это не связано. Просто я очень люблю Нью-Йорк. Надеюсь, что там я пробуду недолго, пусть Сан-Франциско и не самое скверное место на свете.., это могли быть и Кливленд, и Майами, и Детройт... Может быть, по-своему они и неплохи, но они - не Нью-Йорк. В этом-то все и Дело.
      Берни печально улыбнулся.
      - Говорят, в Сан-Франциско полным-полно гомосексуалистов.
      Мать с тревогой посмотрела на своего единственного сына.
      - Мама, я смогу о себе позаботиться. - Он посмотрел на родителей. Мне будет очень не хватать вас.
      - Ты что - и приезжать совсем не будешь? В глазах у матери появились слезы. Берни почувствовал что-то вроде жалости и погладил ее руку.
      - Я буду мотаться туда-сюда. Но жить я буду все-таки там. Хорошо, если вы меня будете навещать. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали и на открытии. Это такой магазин!
      Он говорил это себе и в начале февраля, пакуя вещи, прощаясь с друзьями, последний раз обедая с Полом в Нью-Йорке. В День святого Валентина, всего через три недели после того, как ему предложили сменить работу, он уже летел в Сан-Франциско, не уставая поражаться этому обстоятельству и коря себя за то, что не нашел в себе сил уволиться. Как только они покинули Нью-Йорк, вновь поднялся буран. В Сан-Франциско прилетели в два часа дня. Было тепло и солнечно, дул легкий ветерок. Повсюду цвели цветы. Нью-Йорк становился таким лишь в мае или июне. Впервые за все последнее время Берни мог вздохнуть с облегчением. На что, на что, а уж на погоду жаловаться не приходилось. Номер в "Хантингтоне" тоже был на удивление приятным.