Дом в Беверли-Хиллз Марк купил еще до того, как Дженнет и дети переехали из Нью-Йорка. Для них это было самое подходящее жилище: просторное, с большим садом и бассейном. И вот теперь дом перешел в чужие руки. Пара, которая купила его, ожидала тройню и хотела переселиться на новое место как можно скорее, и Марк, в последний раз обходя пустые, словно осиротевшие комнаты, не мог не думать о том, что их жизнь только начинается, в то время как его жизнь теперь кончена, хотя ему до сих пор не верилось в то, что с ним произошло.

Всего месяц назад Марк был счастливым человеком, довольным своей жизнью. У него была красавица-жена, в которой он души не чаял, двое прекрасных детей, любимая работа, чудный, уютный дом. Денежных проблем перед ними никогда не стояло — Марк хорошо зарабатывал, к тому же и он, и Дженнет были из довольно состоятельных семей. Никаких неприятностей с ними никогда не случалось — насколько он мог припомнить, самым скверным, что омрачило их безмятежное существование, была автомобильная авария, когда пьяный мотоциклист помял крыло новенького, только что купленного «Мерседеса», который он даже не успел застраховать. Безоблачное счастье длилось полных шестнадцать лет, и вот месяц назад все кончилось. Дженнет ушла; теперь его семья жила далеко от него, в Нью-Йорке, и Марка ожидала тревожащая его процедура развода.

Задумчиво коснувшись отставших обоев в коридоре, Марк заглянул в пустую столовую и снова подумал о счастливых годах, которые они провели вместе. С его точки зрения, их брак был настолько близок к идеалу, насколько это вообще возможно, и он не понимал, какой злой дух внезапно вселился в Дженнет. Ведь и сама она признавала, что была счастлива с ним. Была… Что же с ней случилось?

— Я не знаю, что со мной… — чуть не плача, сказала Дженнет сразу после того, как объявила ему о своем уходе. — Может быть, мне просто было скучно… Мне иногда кажется, что я совершила ошибку, когда не вернулась на работу после рождения Джейсона. Если бы я занималась делом, вместо того чтобы торчать дома, тогда, быть может, все было бы иначе…

Но это объяснение не удовлетворило Марка. Он все равно не мог понять, почему Дженнет променяла его на другого мужчину. Когда она сказала, что любит врача из Нью-Йорка, он сразу подумал, чем врач лучше адвоката по налогам, — и не нашел ответа.

Как узнал Марк, все началось полтора года назад, когда тяжело заболела мать Дженнет. Сердечный приступ, опоясывающий лишай и в конце концов инсульт… Семь месяцев, пока Дженнет ездила из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк и обратно, казались ему бесконечными. Между тем мать Дженнет переходила из одного медицинского учреждения в другое, но состояние ее только ухудшалось. В довершение всего у отца Дженнет начало развиваться старческое слабоумие, и он тоже требовал заботы. В первый раз Дженнет провела в Нью-Йорке полтора месяца, и Марку пришлось взять на себя все заботы о детях. Но он не жаловался, во-первых, потому, что любил Джейсона и Джессику, а во-вторых, потому, что Дженнет звонила ему из Нью-Йорка по три-четыре раза на дню. Конечно, тогда он ничего не подозревал, да и любовь Дженнет вспыхнула не сразу.

Как она объяснила, сначала она пыталась сопротивляться чувству, которое вызвал в ее сердце Эдам Джойс, лечащий врач матери. Он был отличным парнем, сказала Дженнет, прекрасно относился к матери, был добр к ней и подбадривал обеих. Однажды вышло так, что они вместе поужинали; тогда-то все и началось.

Дженнет была влюблена в Эдама уже год, и, как она сама признавалась, для нее это было сущим мучением. Ее сердце буквально разрывалось на части. Сначала Дженнет казалось, что это простое увлечение, которое быстро пройдет, но оно не проходило. Она уверяла Марка, что несколько раз пыталась порвать с Эдамом, но ничего не выходило. С каждым часом, проведенным вместе, они все больше привязывались друг к другу. Это было как наваждение, от которого невозможно избавиться. Один раз у Дженнет вырвалось, что Эдам действовал на нее как наркотик, но когда Марк предложил ей сходить вместе к психотерапевту или в специальную семейную консультацию для супружеских пар, она отказалась. Тогда, месяц назад, она уже все решила, но ни слова не сказала Марку, щадя его. Дженнет только попросила отпустить ее в Нью-Йорк; по ее словам, она хотела попробовать и посмотреть, что у них с Эдамом выйдет. Но для того чтобы ей ничто не мешало, она хотела хотя бы на время быть свободной от брачных обязательств, и они договорились расстаться. Но как только Дженнет переехала в Нью-Йорк, она потребовала развода. Она также просила его продать дом и отдать ей половину денег, чтобы купить приличную квартиру в Нью-Йорке для себя и детей. И для Эдама, мысленно закончил за нее Марк, хотя о нем не было сказано ни слова.

Размышляя обо всем этом, он незаметно для себя оказался в их бывшей спальне и теперь стоял неподвижно, в упор глядя на то место, где стояла когда-то их кровать, и не видя ничего. Еще никогда в жизни Марк не чувствовал себя таким одиноким и потерянным. Все, во что он верил, на что надеялся и о чем мечтал, перестало существовать. И хуже всего было сознание того, что он ничем не заслужил подобного несчастья. Во всяком случае, как Марк ни старался, он не мог припомнить за собой никакой вины. Быть может, он слишком много работал и не слишком часто водил Дженнет ужинать в ресторан, но им было хорошо и дома, к тому же она никогда не жаловалась, не упрекала его в том, что он уделяет ей мало внимания.

День, когда Дженнет сказала, что уходит от него, стал для Марка худшим в его жизни. Он знал, что будет помнить его еще очень долго, как и день, когда они сказали детям, что решили расстаться. Джейсон и Джессика были уже достаточно взрослыми и желали знать, будут ли родители разводиться, и Марк честно сказал, что не знает. Только сейчас он понял, что Дженнет уже тогда все решила, все обдумала. Просто тогда она не хотела ничего говорить ни ему, ни детям.

Как и следовало ожидать, новость вызвала бурные слезы.

Неожиданным для Марка было то, что сначала Джессика, а за ней и Джейсон обвинили во всем его. Для них происходящее было еще более бессмысленным, чем для него. В свои пятнадцать и тринадцать дети просто не могли постичь, почему папа и мама хотят разойтись. Сам Марк понимал, почему Дженнет уходит от него; другое дело, заслуживал он этого или нет. Но для Джессики и Джейсона это была тайна за семью печатями. Они ни разу не видели, чтобы их родители ссорились или хотя бы спорили, и они действительно жили в полном согласии. Даже когда им не удавалось договориться насчет того, какие игрушки повесить на елку под Рождество, они сохраняли доброжелательный тон и никогда не повышали друг на друга голос. Дженнет не отличалась ни злопамятностью, ни повышенной раздражительностью, а Марк от природы был добрым, покладистым человеком, и жить с ним было легко и просто.

Возможно, дело как раз в этом, вдруг подумал Марк. Быть может, Дженнет было слишком скучно — скучно именно с ним. Возможно, по сравнению с Эдамом он казался ей занудой. Нью-йоркский эскулап был старше Марка на шесть лет, но, если верить Дженнет, вел значительно более интересную жизнь. В Нью-Йорке у него была обширная практика, он постоянно встречался с самыми знаменитыми людьми, плавал на собственной яхте, которая стояла в частном доке на Лонг-Айленде, к тому же в прошлом он шесть лет работай в Корпусе мира и объездил почти весь свет. У него было много друзей, которые постоянно затевали праздники, пикники, розыгрыши, походы, и это разнообразие не могло не ошеломить Дженнет. Кроме того, Эдам — по словам Дженнет — очень любил детей. Он уже был женат, но его жена не могла иметь детей, а брать ребенка из приюта они не хотели. В конце концов они развелись, и теперь Эдам был без ума от Джессики и Джейсона. Больше того: он мечтал завести с Дженнет и собственных детей, но об этом ни Марку, ни детям Дженнет не сказала ни слова.

Джессика и Джейсон вообще не знали о том, что у матери есть друг. Дженнет собиралась познакомить их с Эдамом, когда они немного обживутся в Нью-Йорке, но Марк подозревал, что она просто хочет скрыть от детей подлинную причину их разрыва.

По сравнению с Эдамом Джойсом Марк действительно был куда как скучнее, и он сам это понимал. Он любил свою работу, с удовольствием занимался планировкой налоговых платежей и поиском оптимальных способов их уменьшения, но это были не те темы, которые можно было обсуждать с Дженнет. В свое время она хотела заниматься уголовным правом или защитой прав детей, и налоговое законодательство было для нее предметом довольно скучным. Несколько раз в месяц они играли в теннис, изредка бывали в кино, гуляли с детьми в парке, обедали с друзьями и знакомыми, и, пока на горизонте не появился Эдам, такая жизнь вполне устраивала обоих.

Но теперь все изменилось. И моральные терзания, которые Марк теперь испытывал, причиняли ему почти физическую боль. Марку казалось, что кто-то напихал ему под кожу битого стекла, которое при каждом движении врезается в мышцы и сухожилия. По совету своего врача, которого Марк попросил выписать самое сильное снотворное, он даже начал ходить к психологу, однако пять сеансов психотерапии нисколько ему не помогли, и он по-прежнему мог уснуть, только приняв горсть успокаивающих таблеток.

Жизнь превратилась в самый настоящий ад. Марк тосковал по Дженнет, по детям, по прошлому, которое — он знал — никогда не вернется. И продажа дома только обострила его чувства. Теперь ничто больше не связывало Марка с тем, что когда-то было ему дорого.

— — Вы закончили, Марк? — негромко спросил риелтор, заглядывая в спальню.

— Да, конечно, — отозвался он, медленно приходя в себя.

В последний раз окинув взглядом комнату, Марк качнул головой, словно прощаясь с прошлым, и быстро вышел из дома. Риелтор запер двери и опустил ключи в карман. Деньги за дом поступили на счет Марка еще утром, и он уже дал распоряжение банку, чтобы половина была переведена Дженнет в Нью-Йорк. Оставшаяся сумма была достаточно велика, но Марка это не радовало. Его вообще больше ничего не радовало.

— Не хотите ли, чтобы я подыскал вам что-нибудь? — с надеждой спросил риелтор. — У нас в агентстве есть несколько очень милых домиков, есть один симпатичный особнячок в Хэнкок-парке. Если желаете квартиру, то и здесь у нас отличный выбор. — Для торговцев недвижимостью февраль всегда был одним из лучших месяцев в году. Полоса праздников была позади, до весны было рукой подать, и на рынке появлялись просто превосходные варианты. Правда, и стоили они недешево, но риелтор знал, что с деньгами, которые Марк получил от продажи дома, он может позволить себе приобрести довольно приличное жилье.

Кроме того, у него была хорошо оплачиваемая работа, так что деньги не были для него проблемой. Чего, впрочем, нельзя было сказать обо всем остальном.

— Мне неплохо и в отеле, — отозвался Марк тусклым голосом и, еще раз поблагодарив риелтора, сел в свой «Мерседес». Агент провел сделку профессионально быстро, и Марк почти жалел, что никакие обстоятельства не помешали продать дом в столь короткий срок. Он не чувствовал себя готовым к тому, чтобы начинать жить заново, с чистого листа. Каждый шаг, каждое активное действие давались ему с неимоверным трудом. Лучше стоять на месте, чем двигаться вперед, разрывая последнюю связь с прошлым, — примерно так рассуждал Марк, и внезапно ему пришло в голову, что на эту тему ему стоит поговорить со своим новым психотерапевтом. Это был его хлеб, к тому же психотерапевт казался Марку славным парнем, однако он не был уверен, что дополнительные сеансы ему помогут. Быть может, проблему бессонницы в конце концов удастся решить, но как быть с остальным? Ведь о чем бы они ни разговаривали во время сеансов (он — лежа на кушетке, врач — за столом, спиной к нему), ему не вернуть Дженнет и детей, а без них сама жизнь теряла для Марка всякую ценность. Впрочем, жизнь была ему не нужна. Ему нужна была семья, но теперь Дженнет принадлежала другому, и Марк со страхом думал о том, что и детям Эдам может понравиться и они постепенно забудут его.

И эта мысль пугала его больше всего.

От своего бывшего дома Марк, не заезжая в отель, поехал прямо на работу. В час пополудни он уже продиктовал несколько писем и просмотрел несколько текущих отчетов.

На обед он не пошел. Всякий аппетиту него давно пропал, и за последний месяц он потерял почти десять фунтов веса.

Костюмы болтались на нем, как на вешалке, но Марк почти не обращал на это внимания. Все его силы уходили на то, чтобы сосредоточиться на работе и не думать ни о чем другом.

Думал он по ночам. Стоило ему оказаться в своем номере в отеле, как все происшедшее наваливалось на него снова, и Марк словно наяву слышал жестокие слова Дженнет, вспоминал слезы детей. Он звонил им в Нью-Йорк почти каждый день и обещал приехать к ним через пару недель. На пасхальные каникулы Марк собирался съездить с детьми на Карибы; кроме того, ему хотелось, чтобы на лето они приехали к нему в Лос-Анджелес, но теперь им негде было бы жить. И думать об этом ему тоже было горько и страшно.

Вечером того же дня — на рабочем совещании — Марк столкнулся с Эйбом Бронстайном. Увидев своего старого друга, бухгалтер был потрясен. У Марка был такой вид, словно он болен какой-то неизлечимой болезнью, которая к тому же быстро прогрессирует. Обычно он выглядел даже несколько моложе своих лет и отличался атлетическим телосложением, но сейчас на него нельзя было смотреть без жалости. Вместо привлекательного, жизнерадостного мужчины Эйб видел перед собой живой труп.

— С тобой все в порядке? — участливо спросил Эйб, когда совещание закончилось.

— Думаю, да. Во всяком случае, я здоров, — ответил Марк, но его голос звучал глухо, лицо было землисто-серым, а под глазами набухли мешки, как будто он много пил. Это было настолько не похоже на него, что Эйб встревожился еще больше.

— Я было подумал, что ты болен, — сказал он, продолжая внимательно разглядывать Марка. — Похудел, осунулся…

Много работаешь?

— Да нет, как обычно, — сухо ответил Марк и тут же выбранил себя за черствость. Несомненно, беспокойство Эйба было совершенно искренним, к тому же ему единственному (если не считать психоаналитика) Марк мог бы рассказать о своем несчастье. На то, чтобы разговаривать об уходе Дженнет с кем-то еще, ему просто не хватало душевных сил. Помимо всего прочего, это было просто унизительно, к тому же Марк боялся, что кто-то может подумать — он скверно обращался со своей женой и вынудил ее порвать с ним. Вместе с тем ему хотелось выговориться, и он буквально разрывался между желанием поплакаться кому-то в жилетку и стремлением скрыть происшедшее во что бы то ни стало.

— Дженнет уехала, — сказал Марк, когда они с Эйбом выходили из зала заседаний. Половину того, что говорилось на совещании, он попросту не слышал, и это тоже не укрылось от внимания старого бухгалтера. Со стороны казалось, будто тело Марка существует само по себе, в то время как душа витает где-то в другом месте, и так оно и было в действительности. Тем не менее Эйб понял его не сразу.

— Куда? В путешествие? — озадаченно переспросил он.

— Нет. Насовсем, — ответил Марк мрачно. Привычная боль тотчас полоснула по сердцу, и вместе с тем выговориться было ему просто необходимо. — Мы расстались две недели назад, — продолжал он. — Дженнет уехала с детьми в Нью-Йорк, а я только что продал наш дом. Теперь она требует развода.

— Вот это новость! — изумился Эйб. — Слушай, старина, мне очень жаль! — Ему и в самом деле было жаль Марка — бедняга выглядел совершенно раздавленным. Но Эйб успокоил себя тем, что Марк еще молод, его жизнь на этом не кончается, пройдет время, боль утихнет… У него еще может быть и семья, и дети. — Я тебе сочувствую, — добавил он искренне. — Я просто не знал… — Эйб действительно ничего не слышал, хотя у него было очень много дел с фирмой, в которой работал Марк. Впрочем, при встречах они обычно разговаривали о своих клиентах, о налоговом законодательстве и других деловых вопросах, а отнюдь не о личных делах.

— Я никому не говорил… — Марк покачал головой. — И ты не говори. Я… не хочу…

Эйб с пониманием кивнул.

— Где же ты теперь живешь?

— В отеле неподалеку. — Марк назвал улицу. — Вполне сносный отель, но если честно — мне все равно.

Эйб сочувственно покивал.

— Может, пообедаем вместе? — предложил он. Эйб собирался домой — смотреть матч «Доджерс» против «Ред Соке», но у Марка был такой вид, что он может вот-вот рухнуть от истощения. Кроме еды, ему, несомненно, нужна была и дружеская поддержка. Марк и сам это понимал, но идти куда-то ему не хотелось. Закрыв вопрос с домом, он почувствовал себя еще хуже — гораздо хуже, чем ожидал. Подписывая акт передачи, Марк чувствовал себя так, словно перед ним его смертный приговор. И в каком-то смысле так оно и было.

— Нет, спасибо. — Марк выдавил из себя улыбку. — Может быть, в следующий раз.

— Я тебе позвоню. До встречи. — Эйб потрепал друга по плечу и ушел. Он не знал, кто виноват в разводе, но ему было очевидно, что Марк потрясен, разбит, уничтожен. Не было никаких сомнений, что у него нет ни любовницы, ни подружки. Должно быть, у Дженнет появился кто-нибудь, решил Эйб. Жена Марка была очень хороша собой, все мужчины на нее заглядывались, но он не помнил, чтобы она с кем-то кокетничала. Дженнет и Марк выглядели идеальной американской парой — оба высокие, светловолосые, загорелые, голубоглазые; такими же голубоглазыми и здоровыми выглядели и их дети. Тот, кто знал Фридменов недостаточно хорошо или не знал совсем, могли решить, что они родом откуда-то со Среднего Запада, но это было не так.

Марк и Дженнет выросли в Нью-Йорке и жили в нескольких кварталах друг от друга, но познакомились только в Йельской школе права[2], куда поступили она — после Вассара, он — после Брауна[3]. Эйбу их брак всегда казался очень крепким, но, как видно, он ошибался.

Марк задержался на работе до восьми часов, бесцельно перебирая бумаги на столе, и только потом поехал в отель.

По дороге он собирался перехватить в кафе пару сандвичей, но есть ему по-прежнему не хотелось, и Марк ограничился тем, что выпил чашку скверного кофе. Он обещал своему лечащему врачу и психотерапевту, что будет питаться нормально, и сейчас вспомнил об этом обещании. Завтра он попытается проглотить хотя бы что-нибудь, но не сейчас. Сейчас ему хотелось только одного: лечь в постель и включить телевизор. Может быть, ему даже удастся заснуть.

Когда он поднялся в номер, в гостиной надрывался телефон. Звонила Джессика. У нее в школе был хороший день — она получила высший балл за устный опрос, но в целом Нью-Йоркская школа ей не нравилась. Что касалось Джейсона, то он возненавидел новую школу лютой ненавистью с самого первого дня. Разговаривая с дочерью, Марк сразу вспомнил об этом и с тревогой подумал, что его детям никак не удается приспособиться к новому окружению, хотя для этого, казалось, были все условия. Джейсона, к примеру, сразу же включили в школьную команду по футболу, а Джессику — в сборную округа по хоккею на траве, однако оба продолжали в один голос утверждать, что «в Нью-Йорке все сплошь дегенераты и подонки». Кроме всего прочего, Джессика, не зная истинных причин развода родителей, продолжала дуться на Марка.

Он не стал говорить дочери, что продал их дом. Марк пообещал, что постарается приехать в Нью-Йорк в ближайшем будущем, и передал привет Дженнет и Джейсону. Положив трубку, он так и остался сидеть на кровати в костюме и галстуке и лишь тупо смотрел на экран телевизора. Передавали какое-то развлекательное шоу, но Марк ничего не видел. Слезы медленно катились по его лицу, а сердце сжималось от тоски и обиды.