Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Старые письма

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Стил Даниэла / Старые письма - Чтение (стр. 3)
Автор: Стил Даниэла
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


– Ради Бога… Я этого не переживу… – пробормотала она, бессильно пряча лицо в ладонях. Горе и отчаяние последних двух дней лишили ее привычной выдержки, она не в состоянии была воспринять тот приговор, что намеревался вынести молодой врач. – Она такая юная… такая талантливая… Ей всего девятнадцать лет… она не должна умирать! Сделайте же что-нибудь! – наконец выпалила мадам Маркова, отнимая руки от лица и поднимая на молодого человека пронзительный взгляд. Этот взгляд молчаливо требовал от врача невозможного – если не уверенности, то хотя бы надежды.

– Но я не в силах ей помочь, – честно признался он. – Ее наверняка убьет даже попытка перевезти в больницу. Может быть, если ей удастся прожить еще несколько дней, мы бы постарались доставить ее к нам. – Однако он сам не верил в такую удачу, и мадам Маркова отлично это понимала. – Все, что вы можете для нее сделать, – постараться каким-то образом сбить этот жуткий жар. Почаще обтирайте ее холодными тряпками и заставляйте пить, пить как можно больше. А все остальное в руках Господних, мадам. Кто знает, может, Ему она стала нужнее, чем нам. – Он говорил как можно мягче, но не считал себя вправе скрывать правду. Он и так был удивлен, что Анне до сих пор удается бороться с болезнью. Ведь большинство больных – крепкие, здоровые люди – скоропостижно умирали в тот же день, когда у них обнаруживались первые признаки гриппа. А эта хрупкая девушка прожила почти двое суток, страдая от невероятно высокого жара. – Постарайтесь сделать для нее все, что сможете, но не забывайте – нам не дано творить чудеса, мадам. Нам остается лишь молиться и уповать на то, что Он услышит наши мольбы, – серьезно и подавленно добавил доктор Преображенский. В душе он уже распрощался с Анной.

– Понятно, – отвечала мадам Маркова машинально.

Врач посидел с ними еще немного и снова измерил температуру. Столбик термометра вновь поднялся на какую-то долю деления, но мадам Маркова уже обкладывала больную холодными компрессами. В помощниках не было недостатка: подруги Анны по школе готовы были постоянно менять компрессы, окуная их в свежую ледяную воду, но их не пускали в спальню к больной из опасения разнести инфекцию по всем классам. Даже соседкам по комнате пришлось перебраться пока в общую спальню и довольствоваться скамейками или жесткими тюфяками, брошенными прямо на пол. Вход к Анне был для них закрыт.

– Как она теперь? – с надеждой поинтересовалась мадам Маркова примерно через час. Она постоянно меняла Анне холодные компрессы на груди и на плечах.

Больная так и не приходила в себя и не имела понятия ни о присутствии врача, ни о том, что за ней ухаживают. Мертвенно-бледная, сотрясаемая ознобом, она неподвижно лежала в кровати, соперничая белизною лица с белоснежными простынями.

– Практически без изменений, – отвечал врач. У него не поворачивался язык сообщить мадам Марковой, что, по его наблюдениям, температура повысилась. – Компрессы не способны дать такой немедленный эффект. – «Если он вообще будет», – добавил он про себя.

Несмотря на профессиональное хладнокровие, он не мог не сочувствовать лежавшему перед ним беспомощному юному существу. Даже болезнь не смогла изуродовать безупречную красоту этого лица. Точеные черты трогательно заострились от жара, а изящное, дивное тело казалось просто воздушным. И в то же время она выглядела именно так, как выглядят смертельно больные люди, – увы, доктор немало повидал их на своем веку, и весь предыдущий опыт подсказывал ему, что Анне не суждено пережить эту ночь.

– Мы могли бы предпринять что-то еще? – спросила мадам Маркова, не в силах справиться с отчаянием и страхом.

– Только молитвы, – отвечал врач. – Вы уже дали знать ее родителям?

– У нее есть отец и четверо братьев. Насколько я могу судить из ее собственных слов, все эти люди сейчас на фронте. – Шли первые месяцы войны, и те полки, в которых служили отец и сыновья Петровские, наверняка были брошены в самое пекло. Анна всегда гордилась своими родными и вспоминала о них ежечасно.

– Значит, больше для нее ничего не сделаешь. Нам предстоит молиться и ждать. – И врач озабоченно взглянул на часы. Он провел у постели Анны почти три часа и давно должен был вернуться в Царское Село, чтобы проверить состояние Алексея, а ведь на дорогу уйдет не меньше часа. – Я вернусь завтра утром, – пообещал врач. Правда, он сильно опасался, что к тому времени Всевышний успеет сам позаботиться о душе бедной танцовщицы. – Не стесняйтесь послать за мной, если в том будет нужда. – И доктор Преображенский подробно объяснил, как найти его дом, чтобы немедленно доставить к Анне.

Впрочем, вряд ли он застанет ее в живых, если ей станет совсем плохо. Он жил с женой и детьми неподалеку от Царского Села. Николай Преображенский был довольно молод, но уже проявил себя как весьма образованный, компетентный и ответственный специалист, иначе ему ни за что не доверили бы заботу о здоровье цесаревича. А кроме того, он до странного напоминал отца августейшего больного. Те же характерные правильные черты, тот же рост и фигура, что у государя императора, те же усы и бородка, аккуратно подстриженные и причесанные в той же манере. Впрочем, даже без бороды доктор поразительно походил на своего монарха, разве что волосы у него оказались немного темнее, почти такие же темные, как у Анны.

– Большое спасибо вам за то, что вы приехали, доктор Преображенский, – вежливо поблагодарила его мадам Маркова, провожая к парадному.

Им пришлось проделать неблизкий путь по холодным гулким коридорам, так что спальня несчастной больной оказалась довольно далеко, но этот небольшой перерыв принес мадам некоторое облегчение. Она сама распахнула дверь, и у нее захватило дух от порыва резкого холодного ветра.

– Я был бы рад ей помочь… и вам тоже, мадам, – искренне посетовал доктор. – Я вижу, что для вас это настоящее горе.

– Анна дорога мне, как родная дочь, – отвечала она со слезами на глазах, и доктор, тронутый до глубины души, ласково погладил женщину по руке. Его угнетала собственная беспомощность.

– Возможно, Господь будет милостив и поможет ей выжить.

Мадам Маркова лишь горячо кивнула, совершенно утратив дар речи под наплывом чувств.

– Завтра утром я постараюсь приехать как можно раньше.

– Анна каждое утро встает в пять часов, чтобы сделать разминку, – вдруг вырвалось у мадам Марковой, как будто это имело какое-то значение. Ну о какой разминке можно сейчас говорить?

– Должно быть, она чрезвычайно трудолюбивая девушка. И превосходная танцовщица, – с неподдельным восхищением сказал доктор. Он уже не верил, что когда-нибудь снова увидит Анну на сцене, и готовился искать слабое утешение в том, что все-таки был удостоен счастья созерцать ее великий талант. Но разве этим можно облегчить тяжесть утраты?

– Вам доводилось видеть, как она танцует? – грустно поинтересовалась мадам Маркова.

– Только один раз. В «Жизели». Это было прекрасно, – мягко добавил он. Наверняка каждое его слово причиняет мадам Марковой невыносимую боль. Это было ясно видно по ее лицу.

– А в «Лебедином озере» и «Спящей красавице» Анна еще лучше, – заверила она с горестной улыбкой.

– Буду с нетерпением ждать возможности насладиться этим зрелищем лично, – вежливо пообещал доктор и откланялся.

Мадам Маркова захлопнула за ним тяжелую дверь и поспешила обратно по коридорам туда, где оставила Анну.

Она на всю жизнь запомнила эту бесконечную ночь, полную боли и отчаяния и безнадежной борьбы с лихорадкой и бредом, терзавшими Анну. К утру наступил такой момент, что ей показалось: Анна умирает. Мадам Маркова, совершенно лишенная сил, безжизненно застыла возле ее кровати. Измученная, бледная, она сама походила на покойницу, но не смела покинуть больную ни на секунду. Так и застал ее доктор, когда вернулся в школу к пяти часам утра.

– Спасибо, что побеспокоились приехать в такую рань, – еле слышно прошелестела она в гнетущих сумерках.

В этой комнате уже установилась атмосфера горя и утраты. Даже для мадам Марковой дальнейшая борьба потеряла смысл. Состояние Анны все ухудшалось, и она так и не пришла в себя.

– Я всю ночь мучился от беспокойства, – внезапно признался доктор. По лицу этой женщины он мог судить о муках прошедшей ночи, да и Анна уже еле дышала. Скорее для порядка врач принялся считать пульс и мерить температуру и был изрядно удивлен. Температура слегка понизилась, хотя пульс оставался слабым и неровным. – Она выдержала суровую битву. Нам повезло, что у нее такой молодой и крепкий организм. – Но ведь в Москве грипп косил всех без разбору: и старых, и молодых, а в особенности детей. – Она много пила?

– В последние часы почти ни капли, – призналась мадам Маркова. – Я боялась вливать воду силой – от слабости она могла захлебнуться.

Доктор Преображенский серьезно кивнул. Вряд ли здесь чем-то поможешь, но ему разрешили побыть у больной подольше. Его старший коллега, доктор Боткин, чувствовал себя неплохо и вполне мог сам позаботиться о цесаревиче. Доктору Преображенскому предписывалось оставаться с Анной до конца – хотя бы для того, чтобы поддержать в трудную минуту ее наставницу.

Потянулись томительные часы, а они все сидели вдвоем на жестких стульях в убого обставленной комнате, изредка перебрасываясь словами и вставая лишь для того, чтобы проверить состояние больной. Врач не без основания полагал, что мадам Маркова падает от усталости, и предложил ей немного поспать, пока он подежурит один, но она даже не пожелала слышать о том, чтобы оставить свою любимую балерину.

После полудня Анна вдруг жалобно застонала и принялась беспокойно метаться в бреду. Ее хриплые стоны говорили о страшных муках, и доктор встревоженно бросился к ней, чтобы убедиться, не стало ли ей хуже, однако так и не смог обнаружить ничего нового в ее состоянии. Упорство, с которым девушка цеплялась за жизнь, было просто поразительным. Конечно, такая стойкость во многом объяснялась ее молодостью и природным здоровьем, укрепленным постоянными физическими тренировками. Наверное, оттого и остальные ученики балетной школы оставались здоровыми. До сих пор гриппом заболела одна Анна.

В четыре часа пополудни доктор Преображенский все еще находился в спальне больной, не решаясь покинуть ее перед самой кончиной.

Мадам Маркова, сломленная усталостью, задремала прямо на стуле, и в это время Анна снова заворочалась и застонала. Стоны становились все громче, но мадам Маркова измучилась за последние дни настолько, что ничего не услышала. Доктор прослушал больную: сердце работало едва-едва, с частыми перебоями. Судя по всему, бедняжка доживала последние минуты. Перебои делались все длительнее, и дышала она так тяжело, что каждый новый вдох казался чудом. Преображенский решил, что началась агония. Он был бы рад облегчить несчастной ее последние минуты, но ничего не мог поделать – только сидеть рядом и ждать. Снова пощупав угасающий пульс, он так и не выпустил исхудалой руки и ласково гладил ее, всматриваясь в прелестное юное лицо, осунувшееся от лихорадки и терзавшей ее бесконечной боли. Ему самому стало больно – видеть столь несправедливый и жестокий конец этой юной жизни и не иметь возможности его предотвратить. Борьба за ее жизнь выглядела столь же безнадежной, как попытка сражаться с собственными демонами в душе. В эти минуты доктор Преображенский больше всего на свете желал вернуть Анне жизнь и здоровье. Он нежно провел рукой по гладкому бледному лбу. Больная снова заерзала и что-то пробормотала. Наверное, этот ласковый тон был предназначен кому-то из друзей или даже из ее братьев. А потом с потрескавшихся губ сорвалось одно-единственное слово, и невидящие глаза широко распахнулись. Доктору доводилось видеть это сотни раз: последний, прощальный проблеск жизни перед тем, как уйти навсегда. Пристально глядя на нечто, понятное только ей одной, Анна прошептала:

– Мама, я вижу тебя!

– Успокойтесь, Анна, я с вами, – мягко промолвил он. – Потерпите, теперь все будет хорошо. – Увы, ждать оставалось недолго.

– Кто здесь? – хриплым, тревожным голосом спросила она, как будто разглядела возле кровати чужого человека. Но доктор понимал, что это не так. Скорее всего ее снова преследует какой-то страшный образ из недавнего бреда.

– Я – ваш врач, – раздельно произнес он. – Я пришел, чтобы вам помочь.

– Ох, – выдохнула она, устало зажмурившись и откинувшись обратно на подушку. – Кажется, я скоро увижусь с мамой…

Врач моментально вспомнил, что говорила мадам Маркова о ее семье, состоявшей из отца и братьев, и осознал страшный смысл этих слов. Нет, он не позволит ей смириться!

– Я не хочу, чтобы это случилось, – твердо заявил он. – Я хочу, чтобы вы оставались здесь, с нами. Вы нужны нам, Анна.

– Нет, я должна идти… – прошептала она, резко отвернувшись и не желая открывать глаза. – Я могу опоздать на занятия, и мадам Маркова будет очень сердита на меня, – впервые за эти два дня она произнесла что-то связное, и доктор отчаянно уцепился за эти полубредовые отрывки мыслей, стараясь хотя бы таким необычным образом вернуть Анне волю к жизни.

– Вы должны оставаться с нами, чтобы иметь возможность заниматься дальше, Анна… а не то мы оба очень рассердимся – и мадам Маркова, и я! Анна, откройте глаза!.. Посмотрите на меня, Анна!

И тут, к его собственному благоговейному удивлению, она послушно открыла глаза и посмотрела прямо на него. Широко распахнутые очи показались невероятно огромными на миниатюрном бледном личике, словно усохшем от снедавшей ее в последние дни лихорадки.

– Кто вы? – снова спросила она. На этот раз в ее голосе слышалась настоящая мука и боль, он дрожал и прерывался от слабости, испытываемой ею наяву, – значит, она на самом деле увидела его, увидела ясно!

Доктор протянул руку и приложил ладонь к ее лбу и впервые за жуткие двое суток почувствовал, что жар заметно спал.

– Мадемуазель, меня зовут Николай Преображенский. Я ваш доктор. Меня прислала к вам государыня императрица.

Она устало кивнула и прикрыла глаза, но не прошло и минуты, как Анна заставила себя поднять веки и промолвила еле слышным, но связным и внятным шепотом:

– Я видела вас прошлым летом вместе с Алексеем… в Крыму, в Ливадии…

Значит, она помнит его. Значит, она вернулась!.. Она была ужасно слаба, ей еще предстояло долго и мучительно выздоравливать, однако поразительный, невозможный факт был налицо: лихорадочный морок и жар сгинули без следа. Преображенский чуть не закричал от восторга, но он сдерживался, он боялся торопить события. А вдруг он ошибся и принял за добрый признак последний проблеск сознания перед смертью?.. То, что он видел, было слишком невероятным, настоящим чудом.

– Если вы обещаете не покидать нас, я непременно научу вас плавать этим летом, – несмело пошутил он, вспоминая, сколько смеха и радости приносили неловкие попытки Алексея быть ее тренером.

Ее бледные губы дрогнули в подобии ответной улыбки, однако больная все еще быласлишком слаба и могла отвечать только благодарным взглядом.

– Но ведь я танцовщица, – внезапно забеспокоилась она. – Мне некогда тратить время на плавание…

– Неправда, у вас теперь будет много времени. Вам необходимо как следует отдохнуть, чтобы снова начать танцевать.

Ее глаза тревожно распахнулись, и это несказанно обрадовало доктора. Анна не просто слушала – она слышала каждое его слово, она полностью пришла в себя!

– Я завтра же должна вернуться в класс.

– По-моему, вам вообще следует начать занятия прямо сегодня, – заметил он лукаво, и на сей раз ей почти удалось улыбнуться по-настоящему. – Иначе вы окончательно разленитесь. – Последние сомнения развеялись, и доктор сиял, как будто только что выиграл самый трудный бой в своей жизни. Еще бы, ведь он Давно утратил всякую надежду! Какой-то час назад больная чуть не отдала Богу душу, авот сейчас она улыбается и беседует с ним как ни в чем не бывало.

– А по-моему, вы дали мне очень глупый совет, – прошептала Анна. – Сегодня я не смогу заниматься.

– Это почему же?

– У меня как будто нет ног, – с неподдельным испугом отвечала она. – Наверное, они отнялись. Во всяком случае, я их не чувствую…

Врач тоже не на шутку встревожился и приподнял одеяло, чтобы ощупать ее ноги, и стал спрашивать, чувствует ли она его прикосновения. Оказалось, что она все чувствует, просто от слабости ей не хватало сил ими пошевелить.

– Вы слишком измучены, Анна, – заверил доктор. – Но теперь вы непременно поправитесь. – А кроме того, ему очень хорошо было известно, что, хотя на сей раз ей удалось победить смерть, в таком состоянии до обидного часто случаются осложнения и рецидивы, да и сам процесс выздоровления затянется не на один месяц и потребует самого тщательного ухода и питания. Иначе ей никогда не вернуть былое здоровье. – Вам следует быть спокойной и послушной, как можно больше спать, есть и пить.

Как бы в подтверждение своих слов он тут же поднес к ее губам чашку с водой, и она не отказалась. Правда, ей удалось сделать один-единственный глоток, но и это можно было считать огромным шагом вперед. Доктор со стуком опустил чашку на стол, и мадам Маркова испуганно встрепенулась. Ее сон как рукой сняло: неужели случилось самое худшее?! Однако вместо этого она увидала донельзя измученную, но живую Анну, слабо улыбавшуюся своему доктору.

– Господи, да это настоящее чудо! – выдохнула мадам Маркова, чуть не плача от счастья и огромной усталости. И правда, она выглядела не намного лучше Анны, хотя не болела гриппом и не лежала в бреду двое суток напролет. Ее просто доконал бесконечный страх за судьбу своей любимой воспитанницы. – Детка, тебе лучше?

– Немного, – кивнула Анна и серьезно взглянула на доктора: – Наверное, это вы меня спасли.

– Нет, не я. Как бы мне ни хотелось приписать себе такую честь, боюсь, я был здесь совершенно бесполезен. Все, что я делал, – сидел возле вашей постели. Мадам Марковой пришлось потрудиться за двоих.

– Ты выжила благодаря Божьей милости, – торжественно заявила мадам Маркова, – и собственной силе.

У нее так и вертелся на языке вопрос о том, суждено ли Анне поправиться, однако не стоило выяснять эти вещи в присутствии больной. Впрочем, Анна явно выглядела значительно лучше. Она больше не теряла сознание и не металась в лихорадке – судя по всему, кризис миновал благополучно. И им больше не нужно бояться, что Анна покинет их навсегда, – от одной этой мысли мадам Маркову по-прежнему бросало в дрожь.

– А когда я снова смогу танцевать? – спросила она у врача, и тут ни доктор, ни мадам Маркова не смогли удержаться от счастливого смеха. Стало быть, чудо свершилось, и Анна действительно идет на поправку!

– Ну, моя дорогая, по крайней мере не на будущей неделе, – это я вам обещаю, – со снисходительной улыбкой сказал он. На самом деле она не сможет танцевать самое меньшее несколько месяцев, однако об этом говорить пока рано. Анна и так едва живая, и если узнает сейчас всю правду, может не оправиться от страха и невольной вины. – Достаточно скоро. Если вы будете хорошей и послушной девочкой и выполните все, что я вам скажу, то и опомниться не успеете, как вернетесь на сцену.

– Но завтра у меня важная репетиция, – все еще тревожилась она.

– По-моему, у вас есть более чем веская причина ее пропустить. Или вы забыли, что совсем не чувствуете ног?

– Что, что такое?! – тут же всполошилась мадам Маркова, и пришлось срочно ее успокоить.

– Минуту назад ей показалось, что у нее отнялись ноги, но это уже прошло. Она просто слишком ослабла от лихорадки.

И когда немного погодя ее попытались усадить, чтобы напоить чаем, Анна обнаружила, что не в состоянии сделать этого самостоятельно. Все, на что ее хватало, – чуть-чуть приподнять голову.

– Я чувствую себя как выжатая тряпка, – сокрушенно призналась она, на что доктор добродушно рассмеялся:

– Ну что вы, право! Честное слово, выглядите вы гораздо привлекательнее! А вот мне пора бежать к моим пациентам, а то как бы они не позабыли, как выглядит их доктор! – В общей сложности он пробыл у Анны почти тринадцать часов, день давно закончился, но Преображенский обещал непременно навестить ее завтра, с самого утра.

Провожая доктора к парадному, мадам Маркова от всей души благодарила его за помощь и пыталась выяснить, что же теперь ждет ее Анну.

– Долгое и трудное выздоровление, – честно признался он. – Еще как минимум месяц ей вообще придется оставаться в постели, иначе наверняка случится новое осложнение, и вряд ли она сумеет его пережить. – От одной такой мысли мадам Марковой чуть не стало дурно. – И ей очень не скоро можно будет снова танцевать. Только через три-четыре месяца, если не больше.

– Боюсь, что тогда ее придется привязывать к койке, чтобы удержать на месте! Вы же сами слышали. Не далее как завтра утром она начнет умолять меня пустить ее в класс.

– Ей еще предстоит не раз удивиться собственной слабости. Главное сейчас – это терпение. На то, чтобы восстановить силы, потребуется время.

– Я все прекрасно понимаю, – заверила мадам Маркова с чувством и снова стала благодарить доктора за все, что он сделал.

Она закрыла за Преображенским дверь и медленно пошла по коридору обратно, раздумывая о том, какое горе их только что миновало, и благодаря Бога за то, что им не пришлось потерять Анну навсегда. И уж конечно, мадам Маркова испытывала великую благодарность к государыне императрице, приславшей такого замечательного врача. Правда, его опыт почти не понадобился, но само присутствие доктора возле больной приносило ее наставнице огромное облегчение. Как хорошо, что он оказался таким чутким человеком и пробыл у Анны столько, сколько было нужно.

Мадам Маркова вернулась в спальню к Анне и залюбовалась своей юной красавицей. Анна показалась ей совсем маленькой девочкой – так безмятежно она спала сейчас в своей постели, с легкой улыбкой на устах.

Глава 2

Доктор Преображенский сдержал данное накануне слово и явился проведать Анну на следующий же день, но приехал намного позже, чем в прошлый раз, ведь теперь он мог быть уверен, что угроза ее жизни миновала. Больная порадовала врача своим аппетитом, она послушно ела и пила все, что предлагали. Правда, ей по-прежнему едва хватало сил, чтобы оторвать голову от подушки, но при виде молодого врача на бледных губах расцвела удивительно милая улыбка. Анна явно была рада его визиту.

– Как поживает Алексей? – спросила она, едва доктор переступил порог комнаты.

– Спасибо, очень неплохо. И уж во всяком случае, намного лучше, чем вы на данный момент. Когда я видел его этим утром, он изволил играть в карты и жутко ссорился с сестрой из-за каждого хода. Он просил передать, что желает вам скорейшего выздоровления, так же как и государыня и великие княжны.

Собственно говоря, ее величество даже написала послание мадам Марковой, и доктор Преображенский знал о его содержании, поскольку государыне потребовался его совет.

Все это время мадам Маркова не отходила от больной ни на шаг, но также выглядела сегодня гораздо бодрее и спокойнее. Записка от царицы заставила ее удивленно распахнуть глаза. Она вопросительно посмотрела на доктора, и тот молча кивнул. Ведь это предложение исходило именно от него. Государыня приглашала Анну пожить в Царском Селе, в одном из гостевых домиков, пока та не оправится от последствий болезни. Там за ней можно будет обеспечить надлежащий уход, и она будет спокойно отдыхать и набираться сил, чего нельзя себе позволить в суете и шуме, окружающих ее в балетной школе. В Царском Селе, под присмотром хороших врачей и при соответствующем уходе и питании, девушка быстро оправится, чтобы снова вернуться на сцену.

Они еще посидели с Анной, а потом вышли в коридор, и доктор нетерпеливо спросил, что думает мадам Маркова по поводу приглашения, полученного от царицы. Но достойная дама явно все еще была слишком огорошена столь невероятной честью. Монаршей милости удостаивается далеко не каждый, однако трудно было сказать, как среагирует сама Анна на это великодушное предложение. Мадам Маркова прекрасно знала, как горячо любит ее воспитанница свою школу и как будет противиться необходимости покинуть эти стены, пусть даже ей пока не разрешат танцевать. Хотя, если уж на то пошло, одно пребывание в школе без возможности участвовать в занятиях и выступлениях наверняка сведет танцовщицу с ума.

– Отдых где-то в другом месте пошел бы ей только на пользу, – откровенно сказала мадам Маркова. – Но я не уверена, что смогу уговорить ее это сделать. Даже если мы запретим ей танцевать, она скорее всего пожелает остаться. В это трудно поверить, однако Анна не покидала школы на протяжении целых двенадцати лет – за исключением тех недолгих каникул, что мы провели прошлым летом в Ливадии.

– Но ведь она осталась очень довольна ими, не так ли? А это тоже будут своего рода каникулы. И к тому же мне легче следить за ее состоянием там, а не здесь. Вы должны понимать, что прежде всего я отвечаю за здоровье цесаревича и мне трудно бывать у вас так часто и подолгу, как это случалось в последние дни.

– Вы были к ней необычайно добры, – горячо и искренне заверила мадам Маркова. – Право, я даже не представляю, что бы мы без вас делали!

– Ну, лично для нее я вообще ничего не сделал, – уточнил дотошный доктор, – разве что помолился лишний раз, да и то заодно с вами. Я все еще считаю, что ей невероятно повезло со здоровьем, а также с помощью, оказанной императорской семьей и их лейб-медиком.

Беру на себя смелость утверждать, что и государыня, и дети будут сильно обижены, если она откажется приехать в Царское Село. – И доктор, понизив голос, добавил то, что мадам Маркова понимала и так: – Видите ли, это приглашение весьма необычно. И мне почему-то кажется, что Анна должна ему обрадоваться.

– Да кто же такому не обрадуется? – добродушно рассмеялась мадам Маркова. – Я с ходу могу назвать вам десяток-другой из моих балерин, которые будут несказанно счастливы поменяться с ней местами, лишь бы побывать в Царском Селе! Вся беда в том, что Анна совершенно не похожа на других. Она всегда боится лишний раз покинуть школу – не дай Бог что-то пропустит! Она никогда не ходит на прогулки, или по магазинам, или хотя бы в театр. Она только и делает, что танцует, и танцует… и снова танцует. Останавливается, чтобы посмотреть, как танцуют другие, и вновь принимается танцевать. А кроме того, за эти годы она очень привязалась ко мне. Наверное, это оттого, что ее родная мать давно умерла. – Не надо было обладать излишней проницательностью, чтобы понять, как искренне и горячо мадам Маркова любит эту девушку.

– Сколько, вы говорите, она прожила в вашей школе? – вдруг заинтересовался врач. Его заворожил этот рассказ, и теперь Анна представлялась ему хрупкой заморской птицей, занесенной в их края жестокой судьбой. Она словно упала к его ногам едва живая, с переломанным крылом, и Преображенскому до боли захотелось помочь ей вернуться в небо. Он больше не жалел о том, что рискнул ходатайствовать за нее перед государем императором и его супругой. Впрочем, на это и не потребовалось особенной отваги – ведь их величества давно знали и любили юную балерину. Разве этот удивительный талант мог хоть кого-то оставить равнодушным?

– Она прожила здесь полных двенадцать лет, – повторила мадам Маркова. – С тех пор, как ей исполнилось семь. Теперь ей уже девятнадцать, почти двадцать.

– Я полагаю, что небольшие каникулы пойдут ей только на пользу, – твердо заявил доктор. Он был абсолютно уверен в своей правоте. И в том, что для самой Анны это будет крайне важно.

– Я и не возражаю. Но все еще не знаю, как ее убедить. Пусть она хоть немного наберется сил, и я непременно расскажу о приглашении.

Доктор по-прежнему навещал их каждый день, и вот наконец мадам Маркова сочла, что пора поговорить с Анной. Девушка, как и следовало ожидать, была удивлена и польщена приглашением от императорской семьи, однако вовсе не собиралась его принимать.

– Я не могу без вас, – откровенно призналась она своей наставнице. После перенесенных мук, после жуткого свидания со смертью ей попросту страшно было покидать стены, ставшие для нее родным домом. Вряд ли она сумеет выздороветь среди чужих людей – пусть даже это будут коронованные особы. – Вы ведь не станете отправлять меня силой, правда? – жалобно умоляла Анна.

Но уже через пару дней, сделав первую попытку подняться с койки, она с ужасом обнаружила, насколько обессилела после болезни. Собственно говоря, это было неприятным сюрпризом и для самой мадам Марковой. Анна не в состоянии была даже сидеть на стуле – от напряжения она чуть не упала в обморок, и ее едва успели поймать. В туалет ее буквально приходилось выносить на руках.

– Вам требуется постоянный уход, – терпеливо повторял доктор в каждый свой визит. – И вы будете еще долго нуждаться в посторонней помощи, Анна. Здесь, в школе, все и так слишком заняты, чтобы взваливать на свои плечи еще и этот груз. Вы же сами знаете: ни у преподавателей, ни у учеников просто не остается ни одной свободной минуты.

Девушка и сама понимала, что Преображенский говорит чистую правду, и видела, как разрывается мадам Маркова между нею и остальными учениками. Но ей все равно было страшно уехать отсюда. Это был единственный известный ей дом, ее семья. Сама мысль о возможной разлуке была невыносима, и она то и дело принималась плакать в тот вечер, обсуждая с мадам Марковой свое положение.

– Ну почему бы тебе не уехать хотя бы ненадолго? – говорила мадам Маркова. – Хотя бы до тех пор, пока не станешь чуть-чуть сильнее. Подумай, какое это великодушное приглашение, и ты имеешь полное право им воспользоваться!

– Я боюсь. – Вот и все, что слышала она в ответ.

И все же на следующий день мадам Марковой удалось уговорить Анну принять приглашение царицы. Она не только верила, что Анне пойдет на пользу пребывание в Царском Селе, но и боялась оскорбить ее величество резким отказом. На ее веку еще ни одна танцовщица не удостаивалась чести быть приглашенной по случаю болезни в Царское Село, и следовало поблагодарить доктора Преображенского за то, что он это устроил.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12