К концу первой недели девушки уже были близкими подругами. Они сидели рядом в аудитории, вместе шли на ленч, в библиотеку; гуляя подолгу вокруг озера, они говорили о жизни, о мальчиках, о родителях и друзьях. Тана рассказала Шарон о связи матери с Артуром Дарнингом, начавшейся еще тогда, когда он был женат на Мери, а также о том, как это действовало на нее, Тану. Лицемерие, узость взглядов, стереотипная жизнь в Гринвиче, ложь во взаимоотношениях с детьми, друзьями и служащими, постоянное пьянство, дом Дарнинга, где все устроено напоказ, тогда как ее мать работает на него как белый негр вот уже двенадцать лет и ничего от этого не имеет.

— Знаешь, Шар, я не могу это видеть. — Она не отводила от подруги глаз, которые блестели, как два зеленых изумруда. — И самое худшее заключается в том, что она с радостью принимает от него все эти дерьмовые подарки. Она считает, что с ней все в порядке. Она нигде с ним не бывает и, представь себе, всем довольна. Весь остаток жизни она готова просидеть в одиночестве, благодарная ему за то немногое, что он для нее сделал, и не догадываясь, что он не сделал для нее ровным счетом ничего. Она утверждает, что обязана ему всем. Чем это «всем»? Она работает как проклятая всю свою жизнь, а он смотрит на нее как на предмет обстановки. — «Платная подстилка» — мерзкие слова Билли все еще стояли в ее ушах, сколько она ни старалась забыть их. — Наверное, она просто иначе смотрит на вещи, но я… не знаю… меня это сводит с ума. Я не хочу находиться рядом с ними до конца своих дней и распинаться перед Артуром в благодарностях. Я многим обязана моей маме, но абсолютно ничем не обязана Артуру Дарнингу; она тоже ничем ему не обязана, но не понимает этого. Она так боится всего… Иногда я думаю, была ли она такой, когда был жив мой отец. — Джин часто рассказывала дочери, что раньше она во многом была похожа на Эндрю, и лицо ее при этом светлело.

— Я больше люблю отца, чем маму, — Шарон всегда была искренней в выражении своих чувств, особенно с Таной.

К концу первого месяца они поделились многими своими секретами, однако Тана не упоминала об изнасиловании. Сделать это было очень непросто, и Тана решила промолчать.

За несколько дней до праздника Всех Святых — Хэллоуина — Шарон забеспокоилась о карнавальном костюме. Были назначены совместные танцы с соседним, мужским, колледжем.

— Ума не приложу, что мне делать? — Шарон лежала на кровати, возбужденно вращая белками глаз. — Может, нарядиться черной кошкой? Или накинуть белую простыню с прорезями для глаз, как у куклуксклановца?

Танцы организовывались в «Грин-Хиллз», и девушки могли пойти туда одни. Это было очень кстати, так как ни Шарон, ни Тана не завели пока ни знакомых парней, ни подруг. Студентки держались от Шарон на расстоянии, соблюдая показную вежливость — и только. Преподаватели были холодно любезны и старательно делали вид, что не замечают присутствия чернокожей девушки. Ее единственной подругой была Тана, они никогда не разлучались — в результате Тана тоже оказалась в изоляции. Все сторонились ее. Если ты хочешь якшаться с неграми — приготовься к обструкции. Шарон не раз ссорилась с ней по этому поводу.

— Какого дьявола ты привязалась ко мне? Иди к своим белым! — Она старалась быть нарочито резкой, но Тана всякий раз разгадывала эту ее хитрость.

— Перестань кипятиться.

— Ты набитая дура!

— Верно! Такая же, как и ты. Поэтому мы и сошлись, как два сапога.

— Нет, — усмехалась Шарон, — мы с тобой сошлись потому, что ты совсем не одета, и если бы не мои платья и не мои квалифицированные советы, ты была бы похожа на пугало.

— Да, — весело смеялась Тана, — ты права. Тебе остается научить меня плясать под свою дудку.

Девушки корчились на своих кроватях от смеха, который почти не затихал в их комнате. Шарон была энергичная и живая, что называется, «с огоньком», она возрождала Тану к жизни. Порой они засиживались допоздна, шутили и смеялись до коликов в животе. Шарон имела хороший вкус и красивые наряды, каких Тана еще не видела в своей жизни. Они были примерно одного роста и сложения и спустя недолгое время начали запихивать вещи в один и тот же шкаф и надевать то, что попадется под руку, не разделяя на «твое» и «мое».

— Ну так как же, Тэн? Что ты наденешь на Хэллоуин?

Шарон в этот раз клала на ногти яркий оранжевый лак, смотревшийся очень эффектно в контрасте с ее смуглой кожей. Ожидая, когда лак высохнет, она подняла глаза на подругу, но та равнодушно смотрела в сторону.

— Не знаю… надо подумать…

— Что значит «подумать»? — Шарон сразу же уловила нечто новое в голосе Таны. Раньше она такого не замечала, за исключением одного или двух случаев, когда Шарон показалось, что она нечаянно задела некую чувствительную струну. Впрочем, полной уверенности у нее не было. — Ты идешь на танцы или нет?

— Нет, не иду.

— Боже правый! Но почему? — Шарон стала в тупик: Тана была не прочь посмеяться, обладала развитым чувством юмора; она была хороша собой, умна, любила веселье. — Ты что, не одобряешь этот праздник?

— Ну почему же? Хэллоуин по-своему хорош… для детей. — Тана еще никогда не была столь индифферентной, и это озадачило Шарон.

— Не будь такой букой, Тэн. Давай я помогу тебе с костюмом.

Она начала рыться в их совместном шкафу, вытаскивая то одно, то другое и кидая все на кровать. Тана, однако, не проявляла никакого энтузиазма. Когда они легли и выключили свет, Шарон вновь приступила к ней с расспросами:

— Как можно не желать пойти на карнавал по случаю Хэллоуина?

Шарон знала, что у Таны еще нет здесь парня. Что касается Шарон, поступить сюда значило для нее обречь себя на одиночество, но она сама выбрала свой путь. Другие девушки тоже вряд ли знали здесь кого-то, счастливые исключения составляли лишь немногие из них. Однако и те, и другие рассчитывали увидеть на танцах целую толпу молодых людей, и даже Шарон вдруг воспылала желанием показаться на люди.

— У тебя, наверное, дома есть постоянный друг? — спросила она, помолчав. Тана никогда не заикалась об этом. «К чему такая скрытность?» — подумала Шарон.

Впрочем, существовали некоторые темы, которых они еще не касались. Так, обе избегали разговоров о расставании с девственностью. Шарон знала, что это было неприлично для «Грин-Хиллз»: здесь, похоже, такие вещи обсуждались взахлеб. Но Шарон безошибочно чувствовала сдержанность Таны, да и сама не горела желанием говорить на эту тему. Однако сейчас она повела себя иначе: облокотившись на подушку, она положила голову на ладони и пытливо вгляделась в лицо подруги, белевшее в темной комнате. — Да или нет, Тэн?

— Ты ошибаешься… Просто у меня нет настроения.

— Но должна же быть тому причина! У тебя что — аллергия на мужчин? Слабость в коленках? Пойдем, потанцуем, а после двенадцати я наряжу тебя вампиром, хотя, — на лице ее появилась озорная улыбка, — для карнавала на Хэллоуин можно придумать что-нибудь и позамысловатее.

— Не валяй дурака, Шар, — засмеялась Тана. — Просто я не хочу ходить на вечеринки. А ты иди, и пусть тебя это не смущает. Влюбись в какого-нибудь белого парня и преподнеси сюрприз своим родителям. — Обе девушки расхохотались при-этой мысли.

— Боже правый! Да за это меня вышвырнут из колледжа. Если бы миссис Джонс могла выбирать, она выдала бы меня за старину Сэма. — Домовая наставница иногда снисходительно поглядывала на Шарон, а затем переводила глаза на Сэма, как если бы между этими двумя существовало некое родство.

— А она догадывается, кто твой отец?

Фримен Блейк только что получил вторую премию Пулитцера. Все в Америке знали это имя, независимо от того, читали они его книги или нет.

— Я не думаю, чтобы она умела читать.

— Ты должна подарить ей одну из книг отца с его автографом, — усмехнулась Тана.

— Она сойдет с ума от злости, — проворчала Шарон. Однако все это не разрешало проблему танцев. Дело кончилось тем, что Шарон оделась страшно завлекательной черной кошкой. Она натянула до самого подбородка черное трико, из которого выглядывало светло-шоколадное лицо с огромными черными глазами; а немыслимо длинные ноги, казалось, росли от ушей. Ее появление в зале вызвало кратковременный шок, потом кто-то пригласил ее на танец, после чего Шарон весь вечер не сходила с круга. Хотя девушки ее бойкотировали, она прекрасно провела время. Когда она вернулась, Тана крепко спала — был уже второй час ночи.

— Тэн? Ты спишь? Тэн?

Подруга подняла голову, открыла один глаз и пробурчала:

— Ты хорошо повеселилась?

— Чудесно! Я танцевала весь вечер, без отдыха. — Она умирала от нетерпения рассказать ей про все, но Тана повернулась к стене лицом.

— Я рада… спокночи.

Шарон смотрела на спину подруги, гадая, почему она не захотела пойти на карнавал. Но разговор был окончен, и, когда на следующий день Шарон сделала попытку возобновить его, Тана не проявила к нему ни малейшего интереса. Другие девушки после вечера танцев начали ходить на свидания, телефон внизу не умолкал, казалось, ни на минуту. Шарон позвонил только один молодой человек. Он пригласил ее в кино, и она приняла приглашение, но когда они пришли в кинотеатр, контролер их не пропустил.

— Это вам не Чикаго, друзья. Это Юг. — Он посмотрел на мучительно покрасневшего юношу. — Отправляйся-ка ты домой, сынок, и найди себе приличную девушку.

Шарон попыталась успокоить парня:

— Не волнуйся, Том! Правду говоря, мне не так уж и хотелось посмотреть этот фильм.

Он отвез ее обратно в общежитие. Всю дорогу они молчали, и только у самого «Дома Жасмина» она повернулась к нему со словами:

— Все нормально, Том, честно тебе говорю. Я все понимаю и уже привыкла. — Голос у нее был низкий и страстный, а глаза — добрые. Она глубоко вздохнула и слегка прикоснулась рукой к его руке — кожа у нее была как шелк. — Для этого я и поступила в «Грин-Хиллз».

Он оторопело взглянул на нее, не зная, как расценить эти странные слова. Шарон была первой темнокожей девушкой, которой он назначил свидание; она казалась ему самым экзотическим созданием на свете — он таких еще не встречал.

— Ты приехала в этот занюханный городишко для того, чтобы тебя оскорблял какой-то говнюк?! — Он еще не остыл от гнева, если не за себя, то за нее.

— Нет, — мягко возразила она, думая о том, что говорила ей мать. — Я приехала сюда затем, чтобы изменить положение вещей, во всяком случае, в этом я вижу свой долг. Начинается все вот так, как вышло у нас с тобой сегодня, и долгое время так продолжается, но в конце концов люди перестают обращать на это внимание. Темнокожие девушки ходят в кино с белыми парнями, разъезжают с ними в автомобилях, гуляют по улицам, заходят в закусочные — там, где им захочется. Вот это есть в Нью-Йорке, почему так не может быть здесь? Кто-то может коситься, но в любом случае они не могут выкинуть нас вон. И единственный путь к этому — начать с малого, вот как сегодня.

Парень посмотрел на нее, как если бы сомневался, не подставили ли его в этой игре. Но нет, было не похоже, чтобы Шарон Блейк была способна на такое. Том уже слышал про ее отца, и это произвело на него неизгладимое впечатление. То, что она сказала, заставило его восхищаться ею еще сильнее. Он был немного смущен, но знал, что в словах Шарон заключается правда.

— Мне жаль, что нам не удалось войти туда. Может, попытаемся снова на будущей неделе?

Она рассмеялась.

— Я вовсе не имела в виду, что мы должны все изменить в одночасье. — Тем не менее ей понравился его пыл. Он правильно воспринял ее мысль, и, возможно, Мириам Блейк не так уж не права. Может быть, надо служить какой-то идее, в конце-то концов.

— А почему бы и нет? Рано или поздно этому наглецу надоест выгонять нас. Черт с ним, мы можем пойти в кафе или в ресторан…

Возможности были безграничны, и Шарон весело смеялась. Он помог ей выйти из машины и ввел в гостиную «Дома Жасмина». Она предложила ему чашку чая, и они посидели там некоторое время. Однако взгляды, которые бросала в их сторону находящаяся там молодежь, были столь неприкрыто враждебными, что Шарон не выдержала. Она встала и медленно прошла с ним к выходу. Лицо ее было печально. «Несомненно, все было бы проще в Калифорнийском университете, в любом городе Севера страны. А здесь…» Том чутко уловил ее настроение и, уже стоя в дверях, шепнул:

— Помни — не может все измениться за один вечер. — Он прикоснулся губами к ее щеке и вышел.

Глядя, как он уезжает, она думала: «Он, конечно же, прав: нам не удалось ничего изменить за один вечер».

Поднимаясь вверх по лестнице, она подумала о том, что это время потрачено не напрасно. Том ей нравился: он умел принимать поражения так, как надо. Интересно, позвонит ли он ей еще?

Тана улыбнулась ей со своей кровати.

— Ну и как? Он тебя пригласил? — Да.

— Чудесно! А что фильм? Понравился?

— Спроси у кого-нибудь другого, — невесело улыбнулась Шарон.

— Вы туда не пошли? — удивилась Тана.

— Нас туда не пустили. Знаешь, как это бывает: белый юноша, цветная девушка… «Подыщи себе подходящую пару, сынок», — Шарон тщилась рассмеяться, но Тана, увидевшая боль в ее глазах, нахмурилась.

— Негодяй! А что сказал Том?

— Он держался очень мило. Мы немного посидели в гостиной, но это было еще хуже. Представляешь: семь «белоснежек» сидят на диванах со своими «прекрасными принцами» и сверлят нас глазами. — Она со вздохом кинулась в кресло. — А ну их к дьяволу, все эти умные идеи. Подходя к кинотеатру, я чувствовала себя такой смелой и благородной, такой возвышенной, а когда нас завернули, я подумала, что все это не стоит ломаного гроша. Мы с ним не можем пойти даже в закусочную, чтобы поесть гамбургеров. Выходит, я могу умереть с голоду в этом паршивом городишке.

— Могу поручиться, что нас обслужат, если ты пойдешь вместе со мной. — Они еще не пробовали пойти куда-нибудь на ленч: кормили их в колледже на убой, обе уже прибавили в весе по три-четыре фунта, к вящей досаде Шарон.

— На твоем месте я бы не стала ручаться в этом, Тэн. Держу пари, что они поднимут хай, увидев с тобой негритянку. Белая есть белая, а черная остается черной, как бы ты к этому ни относилась.

— Но почему бы нам не попытаться? — Тана загорелась своей идеей, и на следующий вечер они решили привести ее в исполнение.

Девушки прогулялись по городу и зашли в закусочную, чтобы заказать по гамбургеру. Официантка окинула их долгим, неприязненным взглядом и отошла, не приняв заказа. Пораженная этим, Тана поманила ее снова, но женщина сделала вид, что не замечает ее знаков. Тогда Тана поднялась с места, подошла к ней сама и спросила, можно ли им здесь пообедать. Официантка досадливо поморщилась.

— Мне очень жаль, милая, — сказала она вполголоса — так, чтобы не услышала Шарон, — но я не могу обслужить твою подругу. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.