Кольцо

Впервые Дольф разговаривал с ней таким тоном. Но Кассандра не обиделась, увидев, что он охвачен гневом и горечью.

— Неужели тебе непонятно, почему мой издатель ведет себя подобным образом? Моя предыдущая книга была бестселлером, новый роман ему понравился еще больше. Он был настолько глуп, что сам проболтался мне об этом. А потом сообразил, что к чему, и переменил свое решение. Все дело в нацистах…

На лице Штерна было такое страдание, что у Кассандры защемило сердце.

— Вся причина в том, что я еврей. — Последнее слово он произнес почти шепотом. — Еврей в этой стране не должен быть знаменитым, получать литературные премии.

Гитлер хочет, чтобы в новой Германии евреям вообще не было места.

— Тогда он просто сумасшедший, — пожала плечами Кассандра.

Слова Дольфа показались ей нелепыми. Они впервые затрагивали в разговоре его еврейское происхождение. Дольф много рассказывал ей о своих родителях, о детстве, о работе в булочной, но еврейский вопрос как-то оставался за рамками их бесед. Конечно, Кассандра знала, что Дольф Штерн — еврей, но не придавала этому факту никакого значения. Если же и вспоминала об этом, то скорее с приятным чувством — это было так экзотично, даже романтично. Нет, она просто не представляла себе, что это может иметь хоть какое-то значение для их отношений! А Дольф, оказывается, помнил о своем еврействе все время. Кассандра начала осознавать это только сейчас.

Она подумала над его словами и сказала:

— Нет, этого просто не может быть. Ты преувеличиваешь.

— Не может быть? Посмотри, что происходит вокруг. Я далеко не единственный. Обрати внимание, что книги еврейских писателей больше не печатают, наши статьи не берут в редакциях, на наши звонки не отвечают. Можешь мне верить, Кассандра. Я знаю, о чем говорю.

— Так обратись к другому издателю.

— Куда? В Англию? Во Францию? Но я немец, я хочу, чтобы мои книги печатались в Германии.

— Так печатайся. Не может быть, чтобы все издатели были идиотами.

— Они вовсе не идиоты. Они гораздо умнее, чем мы с тобой думаем. Им страшно, потому что они видят, к чему идет дело.

Кассандра недоверчиво смотрела на него, потрясенная услышанным. Не может быть, чтобы дела обстояли так ужасно. Дольф просто расстроен тем, что издатель не принял его рукопись. Она вздохнула и взяла его за руку.

— Даже если это правда, уверяю тебя, долго такое продолжаться не может. Как только издатели увидят, что Гитлер не такой уж страшный, они опомнятся.

— А почему ты думаешь, что он не страшный?

— Он не сможет ничего сделать. Настоящая власть по-прежнему находится в руках тех, кто всегда ею владел. Хребет нации — это банки, корпорации, аристократические семейства. Эти круги никогда не клюнут на ту чушь, которую несет Гитлер. Низшим классам, возможно, его идеи и кажутся привлекательными, но простолюдины ничего не решают.

Дольф угрюмо ответил:

— «Аристократические семейства», как ты их называешь, возможно, и не клюнули, но они сидят и помалкивают. Если так будет продолжаться, мы все обречены. И потом ты ошибаешься. Люди твоего круга утратили власть над этой страной. Всем заправляет теперь маленький человек, точнее, целые орды маленьких людей. Каждый из них в одиночку бессилен, но, сплотившись в стаю, они обретают мощь. Маленькие люди устали от твоего «хребта нации», им надоели богатые, знатные, высокородные. Маленький человек слушает Гитлера, затаив дыхание. Фюрер представляется ему новым божеством. И когда все эти человечки соберутся вместе, страна будет принадлежать им. Тогда несдобровать многим — не только евреям, но и твоему сословию тоже.

Кассандре сделалось страшно от его слов. А вдруг Дольф прав? Нет, этого просто не может быть.

Кассандра улыбнулась и положила руки ему на грудь.

— Надеюсь, твои мрачные прогнозы не оправдаются.

Дольф нежно поцеловал ее и, обняв за талию, повел по лестнице наверх. Кассандра хотела спросить, что все-таки он собирается делать с рукописью нового романа, но решила, что не стоит развивать эту тему. Пусть Дольф успокоится, пусть забудет о своих необоснованных опасениях. Невероятно, чтобы для писателя такого масштаба антисемитские предрассудки Гитлера могли иметь хоть какое-то значение. В конце концов, речь идет о, самом Дольфе Штерне.

И все же, возвращаясь вечером к себе в Грюневальд, Кассандра вновь задумалась о словах Дольфа. Она никак не могла забыть выражения его глаз. До ужина оставался еще целый час, и Кассандра решила не подниматься к детям сразу, а немного побыть у себя. Вдруг все-таки Дольф прав? Что это будет означать для них обоих? Однако, опустившись в ванну, наполненную горячей водой, молодая женщина решила, что все это несусветная чушь. Книга, несомненно, будет опубликована, Дольф благополучно получит еще одну премию. Все творческие люди немножко сумасшедшие. Она вспомнила некоторые более приятные моменты их сегодняшнего свидания и заулыбалась. Улыбка все еще блуждала по ее лицу, когда в дверь ванной постучали.

— Войдите, — рассеянно откликнулась Кассандра, думая, что это горничная.

— Кассандра?

Оказалось, что это не Анна, а муж.

— Вальмар, я принимаю ванну.

Дверь была не заперта, и Кассандра подумала, что Вальмар сейчас войдет. Но он остался снаружи, и дальнейший разговор велся через чуть приоткрытую дверь.

— Зайди, пожалуйста, ко мне, когда оденешься, — очень серьезным тоном сказал Вальмар, и в сердце Кассандры шевельнулся страх.

Неужели назрел момент тягостного объяснения? Она закрыла глаза и глубоко вздохнула:

— Может быть, войдешь?

— Нет. Просто перед ужином загляни ко мне.

Пожалуй, в его голосе звучал не гнев, а тревога.

— Хорошо, я буду у тебя через несколько минут.

— Вот и отлично.

Дверь закрылась, и Кассандра поспешила закончить туалет. Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы наложить косметику и причесаться. К ужину она надела простой пепельно-серый костюм и белую шелковую блузку с галстуком. Наряд дополняли серые чулки, серые замшевые туфли, а из драгоценностей Кассандра надела двойную нитку черного жемчуга, который очень любила ее мать, и такие же серьги. Серьезно и обеспокоенно оглядев себя в зеркале, она осталась удовлетворена — ничего лишнего, в однотонную цветовую гамму вносили диссонанс лишь темно-синие глаза и золотые волосы. Кассандра вышла в коридор, тихо постучала в дверь.

— Входи, — раздался голос Вальмара.

Шурша шелковой юбкой, она переступила порог. Вальмар сидел в удобном кресле коричневой кожи, читая какие-то деловые бумаги.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, откладывая их в сторону.

— Спасибо.

Она заглянула ему в глаза, прочла в них искренность и боль. Ей захотелось подойти ближе, успокоить его, утешить.

Но сделать эти несколько шагов казалось невозможным — у Кассандры возникло ощущение, что между ней и мужем разверзлась бездна. Вальмар как бы не подпускал ее к себе.

— Садись, пожалуйста, — сказал он. — Хочешь шерри?

Она покачала головой. По его глазам Кассандра поняла: он все знает. Она отвернулась, делая вид, что любуется пламенем в камине. В этой ситуации оправдания были бессмысленны. Нужно будет терпеливо выслушать его обвинения, а потом наступит миг, когда придется принимать решение. Как поступить? От кого из них отказаться? Кассандра любила их обоих, нуждалась и в том и в другом.

— Кассандра…

Медленно, словно нехотя, она обернулась к нему.

— Да? — выдохнула она едва слышно.

— Я должен тебе кое-что сказать… — Было видно, что слова даются Вальмару с трудом, но оба знали — обратной дороги нет. — Мне мучительно говорить на эту тему. Думаю, тебе это тоже крайне неприятно.

У Кассандры отчаянно колотилось сердце, его стук отдавался в ушах, она почти ничего не слышала. Все кончено, ее жизнь загублена.

— И все же я должен поговорить с тобой. Ради тебя, ради твоей безопасности. А может быть, не только твоей, но и нашей.

— Ради моей безопасности? — пролепетала она, глядя на него с недоумением.

— Выслушай меня.

Словно не в силах продолжать, Вальмар откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Кассандре показалось, что его глаза влажны от сдерживаемых слез.

— Я знаю… Мне известно… Что уже в течение нескольких месяцев… Ты, как бы это сказать… Находишься в весьма сложной ситуации.

Кассандра закрыла глаза, внимая каждому слову.

— Я хочу, чтобы ты знала… Я все понимаю… И я сочувствую тебе.

Ее огромные печальные глаза открылись вновь.

— Ах, Вальмар… — По лицу Кассандры потекли слезы. — Я вовсе не хотела… Я не могу…

— Ничего не говори сейчас. Слушай меня.

Он говорил с ней совеем как ее покойный отец. Вздохнув, Вальмар продолжил:

— Я хочу сказать тебе нечто очень важное. И раз уж мы вынуждены затронуть эту тему, знай, что я по-прежнему люблю тебя. Я не хочу тебя терять, как бы ты ко мне теперь ни относилась.

Кассандра покачала головой, вынула из кармана большой кружевной платок, высморкалась и сквозь слезы уверила его:

— Я отношусь к тебе, Вальмар, с глубочайшим уважением. И еще я люблю тебя.

Это было правдой. Кассандра действительно любила этого человека, и вид его страданий причинял ей боль.

— Тогда слушай меня внимательно. Ты должна, перестать встречаться с твоим… другом.

Кассандра в ужасе воззрилась на Мужа.

— И вовсе не по той причине, о которой ты подумала.

Дорогая, я на двадцать девять лет старше тебя, и я не дурак.

Я понимаю, что в жизни случается всякое. Конечно, каждому из тех, кто оказывается в подобной ситуации, приходится несладко, но, если вести себя с умом и тактом, можно сохранить достоинство и выжить. Однако сейчас я имею в виду не это. Речь идет о совершенно иных материях. И если я говорю, что ты должна перестать видеться с… Дольфом (было видно, что произносить имя соперника ему нелегко), то дело вовсе не во мне и не в нашем браке. Даже если бы ты вообще была не замужем, с этим человеком встречаться тебе ни в коем случае не следовало бы.

— Это еще почему? — сердито воскликнула Кассандра, вскакивая на ноги. От признательности, которую она испытала к мужу в первые минуты, не осталось и следа. — Потому что он писатель? Ты что же, считаешь, что Дольф — безнравственный представитель богемы? Уверяю тебя, это глубоко порядочный и во всех отношениях достойный человек.

Абсурдность ситуации, в которой она была вынуждена расхваливать любовника перед собственным мужем, осталась незамеченной обоими супругами.

Вальмар, вздохнув, снова опустился в кресло.

— Неужели ты думаешь, что я настолько ограничен? Я вовсе не считаю, что писатели, художники и прочие представители творческих профессий нам не ровня. Никто не заподозрит меня в подобном снобизме. Надеюсь, Кассандра, ты это понимаешь. Я имею в виду совсем другое. — Он наклонился вперед и с внезапным ожесточением продолжил:

— Ты не можешь встречаться с этим человеком вовсе не потому, что он писатель… Тебе нельзя бывать у него, потому что он еврей. Мне тяжело и неприятно говорить тебе об этом. Я считаю, что события, происходящие у нас в стране, отвратительны. Но факт остается фактом. Ты — моя жена, мать моих детей, и я не хочу, чтобы тебя убили или посадили в тюрьму!

Понимаешь ты это или нет, черт тебя подери! Это ведь не шутка!

Кассандра не верила собственным ушам. Ей казалось, что кошмарный сон, начавшийся во время беседы с Дольфом, никак не закончится.

— Ты хочешь сказать, что его могут убить?

— Я не знаю, что они могут с ним сделать. Честно говоря, я сам уже мало что понимаю. Но мне ясно одно: если мы будем вести себя тихо и не ввязываться в неприятности, тебе, мне, Ариане и Герхарду ничто не угрожает. Но твой друг в опасности. Кассандра, прошу тебя… — Он схватил ее за руку. — Если с ним случится что-то плохое, я не хочу, чтобы он утянул тебя за собой. Если бы мы жили в другие времена, я бы страдал молча, делал бы вид, что ничего не замечаю. Но сейчас это невозможно. Я должен тебя остановить. Ты сама должна остановиться.

— А как же он?

Кассандра была так испугана, что даже не могла плакать.

Слова мужа окончательно сняли пелену с ее глаз.

Вальмар лишь покачал головой:

— Мы ничем не можем ему помочь. Если он достаточно умен, то уедет из Германии.. — Он взглянул на Кассандру. — Скажи ему об этом.

Кассандра смотрела на огонь, не зная, как быть.

Она твердо была уверена лишь в одном: Дольфа она не бросит ни при каких обстоятельствах — ни сейчас, ни потом.

Когда Кассандра вновь взглянула на мужа, вместо гнева в ее глазах читалась нежность. Она подошла к Вальмару и ласково поцеловала его в щеку.

— Спасибо тебе за то, что ты так великодушен со мной.

Ни единым словом он не упрекнул ее за измену. Его тревожила лишь ее безопасность, даже безопасность ее возлюбленного. Все-таки Вальмар необыкновенный, подумала Кассандра. В этот миг она любила его больше, чем когда бы то ни было. Положив руку ему на плечо, Кассандра спросила:

— Значит, все так плохо?

Он кивнул:

— Еще хуже, чем ты думаешь. Мы всего не знаем. — И добавил:

— Но придет время, и мы узнаем обо всем.

— Не могу понять, как могло дойти до такого.

Она направилась к выходу, а Вальмар взволнованно крикнул ей вслед:

— Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил?

Кассандра хотела бы успокоить его, дать какие угодно обещания, но теперь ложь между ними стала невозможна.

Вальмар и сам знал правду. Вот и хорошо, можно не лгать, подумала она.

— Я не знаю.

— Но у тебя нет выбора! — сердито воскликнул он. — Кассандра, я запрещаю тебе…

Но ее в комнате уже не было.

Глава 4

Полтора месяца спустя внезапно исчез один из друзей Дольфа, тоже писатель. Он не был такой знаменитостью, как Штерн, но в последнее время тоже никак не мог найти издателя, который согласился бы его печатать. В два часа ночи любовница Гельмута (так звали этого человека) позвонила Дольфу в истерике. Она гостила у матери, а когда вернулась домой, то увидела, что квартира перевернута вверх дном, Гельмут исчез, а на полу пятно засохшей крови. Рукопись, над которой он работал, была разбросана по всей комнате. Соседи слышали крики, но ничего определенного сказать не могли. Дольф немедленно отправился на квартиру к Гельмуту и увез несчастную женщину к себе. На следующий день она переехала к своей сестре.

В тот день, когда Кассандра приехала в Шарлоттенбург, Дольф пребывал в глубочайшей депрессии. Исчезновение Гельмута совершенно выбило его из колеи.

— Я ничего не понимаю, Кассандра. У меня такое ощущение, что вся страна сошла с ума. По жилам нации различается медленно действующий яд. Вскоре он дойдет до сердца, и тогда все мы погибнем. Но мне, я полагаю, этого момента все равно не дождаться.

Он угрюмо насупился, и Кассандра встревоженно подняла брови:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А как ты думаешь? Рано или поздно они придут и за мной. Когда это будет — через месяц, через полгода, через год?

— Не сходи с ума. Гельмут не писал романы. Он был публицист, открыто выступал против Гитлера. Неужели ты не понимаешь, что это совсем другое дело? За что им тебя ненавидеть? За твой роман «Поцелуй»?

— Знаешь, Кассандра, я и в самом деле не вижу тут разницы.

Он с неудовольствием огляделся по сторонам, чувствуя, что стены собственного дома вдруг стали хрупкими и ненадежными. Фашисты могли ворваться сюда в любую минуту.

— Дольф, милый, ну прошу тебя, будь благоразумен. Произошла ужасная вещь, но с тобой такого случиться не может.

Ты известный человек. Они не посмеют просто так взять и расправиться с тобой.

— Не посмеют? Почему? Кто им может помешать? Ты?

Кто-нибудь другой? Никто ничего не сделает. Что сделал я для спасения Гельмута? Ровным счетом ничего.

— Хорошо, тогда уезжай. Отправляйся в Швейцарию.

Там тебя будут печатать. А главное, там ты будешь в безопасности.

Он взглянул на нее с возмущением:

— Кассандра, я немец. Это моя страна. Я имею такое же право жить здесь, как любой другой человек. Почему я должен уехать?

— Если ты не видишь причин для отъезда, зачем тогда ты морочишь мне голову, черт подери?! — не выдержав, вспылила она.

Это была их первая ссора.

— Я всего лишь говорю тебе, что моя страна катится в пропасть, и меня от этого тошнит.

— Но ты ведь ничего не можешь изменить. Если ты уверен, что все так плохо, уезжай. Уезжай прежде, чем эта страна тебя уничтожит.

— А что будет с тобой? Ты останешься здесь и будешь делать вид, что все в порядке? Ты думаешь, тебя это безумие не коснется?

— Я не знаю… Не знаю… Я вообще больше ничего не знаю и ничего не понимаю.

Прекрасная Кассандра совсем выбилась из сил. Уже в течение нескольких недель Вальмар и Дольф донимали ее этими страшными разговорами, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. Больше всего ей хотелось, чтобы мужчины утешили, успокоили ее, пообещали, что все будет хорошо, никаких перемен к худшему не ожидается, а вместо этого и муж, и возлюбленный твердили, что дальше будет только хуже и хуже. Вальмар добивался, чтобы она перестала видеться с Дольфом, а Дольф все время негодовал и неистовствовал, будучи не в силах что-либо предпринять. Вот и сейчас его бессвязная гневная речь растянулась на добрых полчаса. В конце концов Кассандра не выдержала и тоже впала в ярость:

— Какого черта ты хочешь от меня? Что я могу сделать?

— Ничего ты не можешь сделать, будь все проклято!

По его щекам текли слезы — Дольф оплакивал своего пропавшего друга. Он притянул Кассандру к себе и всхлипнул:

— — О Господи… Кассандра… О Господи…

Они простояли обнявшись целый час. Кассандра утешала его, словно он был ее сыном:

— Ничего, милый, ничего. Все обойдется… Я люблю тебя…

Ничего более утешительного сказать ему она не могла.

Кассандра чувствовала, как страх, которому она так долго противилась, овладевает всем ее существом. А что, если Дольфа и в самом деле утащат куда-то в ночь? Вдруг она сама окажется на месте истерически рыдающей подруги Гельмута? Нет, с ней, то есть с ним, такого произойти не может…

Подобные вещи случаются только с другими…

Когда Кассандра вечером вернулась домой, Вальмар ждал ее не у себя в кабинете, как обычно, а в салоне. Предложив жене сесть, он плотно закрыл дверь.

— Кассандра, это становится невыносимо.

— Я не хочу говорить с тобой на эту тему.

Она отвернулась и стала смотреть в пылающий камин, над которым висел портрет деда Вальмара — казалось, вездесущие глаза на холсте следят за всем, что происходит в комнате.

— Сейчас неподходящий момент.

— У тебя всегда неподходящий момент! Послушай, если ты не выполнишь мое требование, я ушлю тебя из Берлина.

— Никуда я не поеду. Я не могу сейчас его бросить.

Было безумием обсуждать подобные вопросы с мужем, но у Кассандры не было выбора. Уже два месяца прошло с тех пор, как ее роман перестал быть тайной. Кассандра любой ценой должна была настоять на своем — слишком часто уступала она мужу в прежней жизни. Она отказалась от театра, отказалась от собственных детей, но Дольфа ни за что не бросит.

Кассандра резко обернулась к мужу:

— Вальмар, я не знаю, что делать. Мне трудно верить в то, что мы живем не в кошмарном сне. Что происходит с нами, с Германией? Неужели всему причиной этот идиот с усиками?

— Очень может быть. А скорее всего дело в том, что этот человек пробудил безумие, таившееся в наших душах. Может быть, все эти люди так восторженно встретили его, потому что давно уже ждали этого часа…

— Неужели никто не может его остановить?

— Думаю, уже поздно. Он заразил своим безумием весь народ, пообещал людям богатство, успех, процветание. На неискушенные умы это действует как гипноз. Противоядия не существует.

— А что будет с нами, с остальными?

— Поживем — увидим. Но с твоим другом, Кассандра, все ясно. Если дела и дальше пойдут подобным образом; долго ждать ему не придется. Ради Бога, послушай меня. Поезжай к моей матери, поживи какое-то время у нее, обдумай все как следует. Отдохни от нас обоих.

Но Кассандра не желала быть вдали от них. И еще она знала, что не должна оставлять Дольфа.

— Хорошо, я подумаю об этом, — сказала она, и Вальмар понял по ее тону, что надежды нет.

Больше он ничего не мог сделать. Впервые за свои без малого шестьдесят лет жизни Вальмар фон Готхард был побежден. Он медленно поднялся и направился к двери.

— Вальмар! — окликнула его Кассандра, протянув к нему руку. — Не смотри так на меня… Мне очень жаль, что все так получилось…

Он становился у дверей:

— Тебе жаль. Мне тоже жаль. Боюсь, нашим детям тоже будет о чем пожалеть. Ты губишь себя и, возможно, губишь всех нас.

Но Кассандра фон Готхард ему не поверила.

Глава 5

В феврале Вальмар и Кассандра присутствовали на Весеннем балу. Погода была еще зимняя, но все уже праздновали приближение весны. Под длинной горностаевой шубой на Кассандре было изысканно-простое бархатное платье с низким вырезом и расширяющейся от талии юбкой. В этом белоснежном наряде, дополняемом легкими атласными туфельками, с распущенными волосами, Кассандра казалась небесным созданием, лишенным каких бы то ни было земных забот. Невозможно было догадаться, что эта молодая женщина полдня ссорилась со своим возлюбленным из-за его неопубликованной рукописи, что она находится в крайне натянутых отношениях с мужем, с которым почти не разговаривает. С колыбели Кассандру приучили не проявлять на публике своих чувств — для чувств предназначена супружеская спальня. Поэтому фрау фон Готхард вела себя, как всегда, безупречно: ласково улыбалась всем знакомым, танцевала с друзьями и коллегами Вальмара. Ее появление в зале привлекло всеобщее внимание — Кассандра фон Готхард всякий раз поражала окружающих элегантностью своих туалетов и неземной красотой.

— Вы обворожительны, фрау фон Готхард. Просто настоящая снежная королева, — сказал очередной партнер по танцу, кажется, какой-то банкир. Вальмар был знаком с ним, и когда тот попросил позволения пригласить Кассандру на тур вальса, разрешение было тут же дано.

Плавно кружась по залу, Кассандра то и дело посматривала на мужа, беседовавшего о чем-то с друзьями.

— Спасибо, — поблагодарила она за комплимент. — Вы знакомы с моим мужем?

— Немного, Имел удовольствие встречаться с ним на ниве делового сотрудничества. Но последний год моя… деятельность почти не связана с финансами.

— Вот как? Решили устроить себе отпуск? — любезно улыбнулась Кассандра.

— Отнюдь. Просто я перестал заниматься коммерцией и помогаю нашему фюреру отрегулировать финансовую систему рейха.

Эти слова были произнесены с таким апломбом, что Кассандра взглянула на своего партнера с некоторым удивлением.

— Ясно. Должно быть, вы очень заняты.

— Безусловно. А чем заняты вы?

— Дети и муж отнимают довольно много времени.

— А что вы поделываете в свободное время?

— Что, простите?

Кассандре стало неуютно рядом с этим бесцеремонным господином.

— Я слышал, что вы вроде бы покровительствуете искусствам.

— В самом деле?

Ей уже хотелось только одного — чтобы этот танец поскорее закончился.

— Да, мне так говорили. — Финансист вежливо улыбнулся, но взгляд его оставался ледяным. — На вашем месте я не стал бы тратить столько времени на ерунду. Видите ли, наша концепция искусства в скором времени претерпит значительные изменения.

— Вот как?

Кассандре показалось, что она сейчас упадет в обморок.

Кажется, этот человек предостерегал ее насчет Дольфа. Или, может быть, она сходит с ума и ей уже слышится угроза в самых невинных словах?

— Да, это так. Дело в том, что наши писатели — люди слабые и психически неполноценные. Так дальше продолжаться не может.

Нет, она ошиблась — он действительно намекает на Дольфа! Кассандра вспылила:

— По-моему, вы и так уже положили этому конец. Насколько я заметила, кое-кого из писателей больше не печатают. Или я ошибаюсь?

О Господи, что это на нее нашло? Хорошо, что не слышал Вальмар… В это время танец подошел к концу. Сейчас этот мучительный разговор закончится. Но Кассандра почувствовала, что ей хочется высказаться до конца; приходилось сдерживаться.

— Пусть вас не заботит вся эта чушь, фрау фон Готхард.

— Она меня и не заботит.

— Рад слышать это.

Вот опять. Что это было — угроза? Но партнер уже подводил ее к Вальмару. Разговор был окончен. Больше в тот вечер Кассандра этого человека не видела. На обратном пути она хотела рассказать обо всем Вальмару, но не решилась — знала, что он рассердится или, хуже того, испугается. А на следующий день Дольф был в таком хорошем расположении духа, что Кассандра не стала говорить о вчерашнем инциденте и ему. В конце концов, ничего особенного не произошло. Какой-то полоумный банкир, влюбленный в Гитлера и Третий рейх, наговорил ей всякой чепухи. Ну и что с того?

Дольф наконец принял решение. Он будет продолжать писать, даже если не сможет печатать свои произведения.

Он продолжит поиски издателя. Но из страны он не уедет — даже если ему будет грозить голодная смерть. Они не смогут вынудить его оставить родину. Он имеет право жить в Германии, а еврейство тут ни при чем.

— Не хочешь ли прогуляться возле замка? — с улыбкой спросила Кассандра.

За последние две недели они ни разу не были в парке.

— С удовольствием.

Прогулка продолжалась почти два часа. Они бродили вокруг пруда, возле замка, наблюдали за играющими детьми, обменивались улыбками с прохожими. Все было совсем как прошлой зимой, когда Дольф и Кассандра встретились здесь по чистой случайности, а потом эти случайные встречи повторялись вновь и вновь. Они тянулись друг к другу, хотя каждый страшился будущего.

— Знаешь, о чем я думал, когда выискивал тебя тут? — улыбнулся Дольф, сжимая ее руку.

— О чем?

— Я думал, что ты самая загадочная, самая неуловимая из всех женщин. Думал, что если смогу провести с тобой наедине один день, то этого счастья хватит на всю оставшуюся жизнь.

— А сейчас ты счастлив?

Кассандра прижалась к нему. На ней были длинная твидовая юбка, коричневые замшевые ботинки и короткое меховое манто.

— Счастливее, чем когда бы то" ни было. А ты? Тебе в этот год пришлось нелегко.

Дольф все время помнил о той сложной ситуации, в которой находилась Кассандра, о ее отношениях с Вальмаром и детьми — особенно теперь, когда муж обо всем знает.

— Мне не было тяжело. Мне было чудесно. — В ее взгляде читалась неподдельная любовь. — Я всегда мечтала о таком, но была уверена, что подобного счастья мне не испытать.

Конечно, ее счастье было далеко не безоблачным, но Кассандре хватало и такого, хватало драгоценных часов, которые она проводила в обществе Дольфа.

— Я всегда буду с тобой, — уверил ее он. — Всегда. Даже после своей смерти.

— Не нужно так говорить, — расстроилась она.

— Я имел в виду, глупая барышня, тихую смерть от старости — лет в восемьдесят. И учти — без тебя я никуда не уеду.

Эти слова вызвали у Кассандры улыбку, и они, взявшись за руки, побежали вдоль пруда по направлению к дому. Вернувшись, они с удовольствием выпили чаю, однако чаепитие продолжалось недолго — обоим хотелось совсем другого. Они занимались любовью страстно и жадно, словно ничего более важного на свете не существовало. Потом оба уснули, прильнув друг к другу.

Первым проснулся Дольф. Его разбудил грохот, доносившийся снизу. Потом на лестнице загрохотали сапоги.

Окончательно проснувшись, Дольф сел на кровати. Тут проснулась и Кассандра. Она инстинктивно почувствовала опасность, и глаза ее расширились от ужаса. Не говоря ни слова, Дольф накинул на нее одеяло и, совершенно обнаженный, бросился к двери, но было слишком поздно. В спальню ворвались люди в коричневой форме с красными повязками на рукавах. В первый миг Кассандре показалось, что их целая толпа, но на самом деле штурмовиков было всего четверо.

Дольф натянул халат и недрогнувшим голосом спросил:

— Что это значит?

Но они лишь расхохотались в ответ, а один схватил его за горло и плюнул ему в лицо.

— Вы только послушайте этого еврея!

Двое штурмовиков схватили Дольфа за руки, а третий со всей силы ударил его в живот. Согнувшись пополам, Дольф обмяк. Штурмовик ударил его сапогом в лицо, из разбитого рта хлынула кровь. Тем временем четвертый, очевидно бывший у них за главного, не спеша осмотрелся по сторонам.

— Так-так. А кто это у нас там под одеялом? Еврейская сучка, согревающая нашего великого писателя?

Он шагнул к кровати и сдернул одеяло. Молодчики с интересом уставились на обнаженную Кассандру.

— Да еще какая смазливенькая! Ну-ка, поднимайся!

Помедлив мгновение, Кассандра выпрямилась и грациозно спустила ноги на пол. Ее гибкое, стройное тело дрожало, застывшие от ужаса глаза были обращены к Дольфу. Трое штурмовиков, державших Штерна, вопросительно взглянули на своего начальника. Тот не спеша осмотрел женщину с головы до ног, а она видела лишь Дольфа, задыхающегося от боли и истекающего кровью. Командир обернулся к своим людям и рявкнул:

— Утащите его отсюда. — И добавил, расстегивая ремень:

— Или, может, он предпочитает присутствовать?

Тут к Дольфу вернулось сознание. Он резко вскинул голову, взглянул на Кассандру и яростно крикнул главному из штурмовиков:

— Нет! Не смейте ее трогать!

— Это еще почему, господин знаменитый писатель? У нее что, триппер?

Коричневорубашечники громко расхохотались, а Кассандра затрепетала от ужаса. Только теперь она поняла, что ей угрожает. Никогда в жизни не испытывала она такого страха.

По сигналу командира трое штурмовиков вытащили Дольфа из спальни, и по кошмарному грохоту, донесшемуся в следующий миг, Кассандра поняла, что его скинули с лестницы.

Раздались шум голосов, гневные крики Дольфа. Он звал ее по имени, пытался сопротивляться, но после непродолжительной возни все стихло. Кассандра услышала, как по полу волочат что-то тяжелое. Дольф больше не звал ее. Окоченев от ужаса, она обернулась к командиру штурмовиков и увидела, что он расстегивает штаны.