Глава 29

Рождество в Кротоне прошло куда спокойнее, чем в былое время, но зато на редкость дружно и согласно. Джефф громко восторгался подарками, а Чарлз и отец были на редкость щедры. К сожалению, Эдвард неважно себя чувствовал. Он уже несколько месяцев не мог оправиться от кашля, и за этот год пару раз был на грани пневмонии. Оливия с тревогой отмечала, как он постарел. Возможно, здесь сыграло роль исчезновение дочери, поскольку доктор считал, что с сердцем у него становится все хуже.

После праздников Доусоны вернулись в Нью-Йорк, но через два дня позвонила Берти и попросила Оливию вернуться. Отцу стало совсем плохо. Он снова сильно простужен и лежит в жару с высокой температурой. Доктор не уверен, что сердце у больного выдержит.

Берти хотела послать за ней Донована, но Чарлз Решил сам отвезти жену и взять с собой Джеффа.

Он боялся отпускать ее от себя. «Виктория» была на седьмом месяце и, по собственному мнению, чересчур раздалась для женщины, носившей одного ребенка. Но ее врач слышал только одно сердце и был уверен, что пациентка ошибается. Как ни странно, Оливия испытала при этом горечь разочарования.

Оливия поразилась, увидев, как ужасно выглядит отец. Совсем одряхлел, лицо серое, а волосы сверкают серебром.

– Не пойму, что с ним случилось, – рыдала Берти, ломая руки. И хотя оглядела Оливию с каким-то непонятным выражением, все-таки ничего не сказала, только громко высморкалась и вернулась на кухню, оставив хозяина в надежных руках. Жаль, конечно, что Оливии нет, – она понимала, как много старшая дочь значит для Эдварда, но хотя бы младшая будет с ним до конца.

Оливия просидела у постели больного весь день, а Чарлз вместе с Джеффом отправились кататься верхом. Да и что ему было делать? Поместье прекрасно управлялось, и занятий для него не нашлось, разве что составлять время от времени компанию жене. Он предупредил на работе, что вернется через несколько дней, и терпеливо ждал, пока Оливия сновала на кухню и обратно, варила бульоны, кипятила чай и готовила травяные настои, которые, по ее мнению, должны были поднять отца на ноги. Такая столь необычная для Виктории деятельность еще больше возбудила подозрения Берти, не верившей собственным глазам. Это невозможно! Они не посмели бы! Она просто бредит!

Но Эдварду Хендерсону становилось все хуже, и на третьи сутки он стал задыхаться. Доктор хотел отвезти его в больницу, но Эдвард наотрез отказался и заявил Оливии, что желает умереть в собственной постели. Здесь его дом.

– Ты не умираешь, отец, – уверяла она, едва сдерживая слезы. – Просто заболел. И скоро поправишься.

Но на этот раз Эдвард упрямо качал головой, а ртутный столбик градусника все полз вверх, и лихорадка не отпускала больного. Оливия всю ночь ухаживала за отцом, клала лед на голову, подносила воду и никому не позволяла занять свое место. Чарлз опасался, что она слишком переутомится, но жена была неумолима.

На рассвете Оливия внезапно поняла, что конец близок. Отец схватился за горло и безумными глазами воззрился на ДОЧЬ.

– Виктория, позови сестру… я должен увидеть ее, – выдавил он, больно стискивая ей руку. Оливия не знала, что ответить, но послушно вышла и тут же вернулась.

– Оливия, это ты? – спросил он, и она послушно кивнула, украдкой вытирая слезы. Как отвратительно – обманывать умирающего отца!

– Это я, папочка, я вернулась.

– Где ты была?

– Далеко, – прошептала она, взяв его горячую ладонь в свою. Он даже не замечает, что она беременна! – Мне нужно было немного подумать, прийти в себя, но теперь я с тобой и очень тебя люблю. Поправляйся скорее, умоляю.

Но отец снова покачал головой, из последних сил пытаясь не провалиться в темную пропасть.

– Я ухожу… пора… твоя мама зовет…

– Но ты и нам нужен, – всхлипнула Оливия.

И тут отец едва слышным голосом задал вопрос, так мучивший его последние месяцы:

– Ты сердилась на меня за то, что я заставил ее выйти замуж?

– Конечно, нет, папа! Я тебя люблю, – повторила она, приглаживая его волосы. От него так и полыхало жаром.

– Ты его любишь, правда?

Оливия улыбнулась и кивнула. Возможно, ему легче знать правду. Пусть хоть немного успокоится.

– Ты простишь меня за все, что я натворил?

– Тут нечего прощать. Теперь я счастлива. Для того и уезжала. Теперь у меня есть все, что я хотела.

По глазам дочери он понял, что это правда, и, опустив веки, на несколько минут задремал, но тут же встрепенулся и с улыбкой посмотрел на Оливию.

– Я рад, что ты счастлива. Мы с твоей мамой тоже безмерно счастливы. Вечером мы едем на концерт.

Он снова бредил и весь день находился в полусне, путая Оливию с сестрой. Он так и не понял, кто перед ним. К вечеру Оливия валилась с ног.

– Я не позволю тебе губить себя и ребенка, – яростно прошептал Чарлз, выманив ее в коридор.

– Ничего не поделаешь, я ему нужна, – твердо объявила Оливия и снова вернулась в комнату. Ночью начался кризис, жар спал, и она облегченно вздохнула, решив, что отец обязательно выздоровеет.

Перед рассветом сон сморил ее прямо в кресле. Она увидела сначала лицо Виктории, так ясно, словно сестра была рядом, а потом улыбавшуюся мать. Встрепенувшись, Оливия притронулась ко лбу отца и тут же отдернула руку, словно обжегшись. Он отошел во сне, соединился с женой, умер, убежденный, что попрощался с обеими дочерьми.

Оливия, горько зарыдав, бросилась из комнаты, и Берти молча обняла ее. Прошло немало времени, прежде чем Оливия поднялась наверх. Чарлз крепко спал, и она легла рядом, думая о сестре. Ей очень хотелось каким-то образом дать Виктории знать о смерти отца. Разумеется, она сегодня же напишет, но как ужасно, что Виктории не было рядом. Хорошо еще, что папа отошел с миром. Это последний дар, который Оливия сумела дать отцу.

– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно спросил проснувшийся Чарлз.

– Папа умер, – тихо сказала она, внезапно почувствовав, что потеряла все. Виктории нет, отец ушел навсегда, и теперь осталось лишь то, на что она не имела права: чужой муж и чужой сын. Что, если и ребенка она лишится?

Но все вылетело из головы, когда Чарлз обнял ее и привлек к себе.

Виктория проснулась в два часа ночи, словно от удара. Сначала ей показалось, что с ребенком что-то случилось, но, положив руку на живот, она убедилась, что он шевелится. Значит, дело не в нем. Виктория закрыла глаза и увидела смертельно бледную сестру, сидевшую в кресле. Она не больна, не плачет, просто сидит. И все же Виктория поняла: что-то случилось.

– Что с тобой? – окликнул Эдуар, поворачиваясь на бок. Теперь, когда она возила его, он постоянно беспокоился, что езда по ухабистым дорогам, постоянные толчки и тряска вызовут преждевременные роды.

– Не знаю, – прошептала она. – Что-то неладно.

– С малышом? – встрепенулся Эдуар.

– Нет, с ним все хорошо. Это что-то другое.

Она не могла признаться, что Оливия пыталась что-то ей объяснить. Он все равно не поверит.

– Ложись, – устало буркнул он, зевая. Через два часа нужно вставать, проверить караулы. – Ты, наверное, что-то съела.

Или голодна. Последнее время еды постоянно не хватало. Впрочем, как и всего остального.

Он притянул ее к себе, и она послушно легла, но странное чувство не проходило.

Письмо Оливии попало к ней лишь в начале февраля, и тогда Виктория все поняла. Значит, той ночью скончался отец.

Она долго не находила себе места, терзаясь угрызениями совести. Ее не было рядом, когда он умирал!

Но вместе с сознанием вины пришло и невероятное облегчение: слава Богу, с сестрой ничего не случилось.

– Как странно, – удивился Эдуар, когда она все объяснила. Он с величайшим благоговением относился к этому свойству сестер и никогда не думал над ним подсмеиваться. – Не представляю, чтобы я мог быть так близок с другим существом, если не считать тебя, конечно. Или его.

Он осторожно положил руку на ее живот.

Глава 30

В Нью-Йорк наконец пришла весна, но Оливия уже ничему не радовалась. Она едва передвигала ноги и выглядела так, словно вот-вот лопнет. И когда вошла в кухню, Чарлз невольно расплылся в улыбке. Он не мог налюбоваться женой. Совершенно умилительное зрелище, хотя она немного напоминает слоненка.

Они оба с нетерпением ждали появления ребенка на свет, но за последний месяц она так отяжелела, что опасалась выходить из дома и дальше сада нигде не бывала. Живот превратился в неправдоподобно огромный круглый шар и словно плыл впереди своей владелицы. Он был такой большой и тугой, что она почти не ощущала, как шевелится младенец. Совсем не то что месяц назад, когда она даже спать не могла от постоянных толчков. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что она носит настоящего богатыря, и хотя Чарлза это обстоятельство смутно тревожило, он благоразумно помалкивал, памятуя о том, что случилось с ее матерью.

– По-моему, ты ужасно груб и невоспитан, – весело ухмыльнулась Оливия при виде хихикавшего Джеффа. Она и вправду казалась донельзя смешной, но чувствовала себя прекрасно. Если подсчеты верны, роды начнутся на этой неделе, но доктор уверял, что точно предсказать невозможно. Она сама узнает, когда время придет, и будет рожать здесь, в их маленьком доме на Ист-Ривер. Не стоит ехать в больницу, там и без нее мною пациентов.

– Чем решила заняться? – осведомился Чарлз, когда она налила ему кофе.

Берти приехала из Кротона на помощь воспитаннице и поселилась в комнате для гостей. Она хотела приготовить завтрак, но Оливия не позволила. Это единственное, что ей удавалось делать самой. Даже в ванну она садилась, опираясь на руку Чарлза, а уж чтобы вытащить ее оттуда, требовалась по меньшей мере лебедка. Но теперь у нее есть Берти. После кончины Эдварда Берти нечего было делать в Кротоне, и она согласилась провести с ними всю весну. Оливия была в полном восторге.

– Пожалуй, прогуляюсь-ка я по саду, – объявила она. – Посижу немного на стуле или на скамейке. – Прилечь она не могла, поскольку подняться без посторонней помощи тоже стало невозможно.

– Купить тебе книгу?

– Пожалуйста, – обрадовалась Оливия, умиравшая от желания прочесть новый стихотворный сборник. – Если увидишь в зеленной лавке маринованную редиску, тоже захвати.

– Обязательно, – пообещал Чарлз и, поцеловав ее на прощание, погладил по животу. – Смотри, чтобы он не вышел, пока меня не будет.

– Не обольщайся, может, это не мальчик, – фыркнула жена, хотя Чарлз все время твердил, что хочет только девочку.

– Боюсь, если родится девица таких габаритов, у нас возникнет серьезная проблема, – засмеялся Чарлз и поспешил на улицу. У него было полно дел, а домой надо бы вернуться пораньше. Он старался как можно больше времени проводить с женой, особенно теперь, когда она вот-вот родит. Ему казалось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость и жизнерадостность, она сильно нервничает.

Но к удивлению Оливии, она была абсолютно спокойна и все больше проникалась непонятной убежденностью в том, что роды пройдут легко. Она постоянно твердила об этом Берти, но та отмалчивалась.

После завтрака Берти вымыла посуду, а Оливия поднялась в будущую детскую и решила немного убраться. Берти, заглянувшая в комнату, улыбнулась: воспитанница выглядела счастливой. Во второй половине дня Оливия вышла в сад, но вскоре вернулась и снова принялась за дела. А вечером, когда вернулся Чарлз, отправилась на кухню и занялась ужином.

– Не пойму, что это с ней, – пожаловалась Берти кухарке. – Скребет и чистит целый день!

– Готовится, – с понимающей улыбкой ответила та, и Берти сокрушенно покачала головой. Оливия рассмеялась и, приготовив ужин, уселась чинить носки. Она в жизни не чувствовала себя лучше и прямо-таки лучилась энергией. Чарлз тихо радовался, глядя на жену.

Они поужинали и, когда Джефф лег спать, немного поиграли в карты. Чарлзу на диво везло.

– Ты жульничаешь! – раскапризничалась Оливия и отправилась на кухню выпить молока. Подняв кувшин, она услышала громкий всплеск. Подумав, что случайно разлила молоко, Оливия опустила глаза и увидела, что стоит в луже воды. И тут она поняла, что случилось. Поставила кувшин и взялась за тряпку. Подоспевший Чарлз увидел, что она делает, и замер.

– Что случилось? Не нагибайся, Виктория!

Она уже привыкла к своему новому имени и не вздрагивала, когда ее окликали.

– Да перестань же… дай я помогу…

Он вытер пол, так и не поняв, что же пролилось, чем ужасно рассмешил Оливию. Но тут внезапная боль пронзила ее, и она схватилась за руку Чарлза.

– Да что это с тобой? – допытывался он, все еще не сообразив, в чем дело.

– Воды отошли. – Она, вмиг посерьезнев, тяжело опустилась на стул. – Кажется, началось. Я рожаю.

– Прямо сейчас? – испуганно охнул Чарлз, словно не знал, что это вот-вот должно произойти.

– Не прямо, но очень скоро. Дай мне несколько минут.

Оливия озабоченно нахмурилась. Снова боль, на этот раз сильнее. Что-то неладно?

Никто не говорил ей, что так и должно быть, к тому же она видела, что у сестры все быстро закончилось. Ни один человек не объяснил ей, чего ожидать, а доктор уверял, что беременность протекает отлично. Виктория была куда более сведущей. Но Оливия никак не ожидала, что это будет так болезненно.

– Пойдем наверх, – спокойно велел Чарлз, поднимая ее на ноги. Прошло почти десять минут, прежде чем они добрались до спальни. Он усадил ее в ванной и помог раздеться. Оливия почти не могла пошевелиться. Чарлз метнулся к комнате для гостей и, постучав, попросил Берти позвонить доктору. Та сразу бросилась к телефону. К тому времени, как Чарлз вернулся, Оливия была вне себя от страха и кричала от боли.

– Не покидай меня, – отчаянно молила она, цепляясь за него. Чарлз вместе с подоспевшей Берти повел ее к кровати, предварительно подстелив чистые простыни и полотенца. В отличие от Берти он окончательно растерялся. Сьюзен родила Джеффа одиннадцать лет назад, над ней хлопотали акушерка и родственницы, а он сбежал из дома вместе с шурином, и оба надрались до беспамятства, а когда вернулись, все благополучно закончилось. Виктория, похоже, не собиралась отпускать его и с каждой новой схваткой все сильнее стискивала его пальцы, стараясь не кричать из опасения, что услышит Джеффри.

– Это ужасно, – сообщила она вошедшему доктору.

Доктор и Берти обменялись понимающими улыбками, но Чарлз сходил с ума от волнения.

– Сколько это будет продолжаться? – наивно осведомился он. Джефф, кажется, появился на свет через час-другой, хотя он был настолько пьян, что уже не помнит точно.

– Возможно, всю ночь, – спокойно ответил доктор, и Оливия разразилась плачем.

– Я не могу. Лучше мне вернуться в Кротон, – рыдала она, как ребенок, вспомнив при этом сестру.

Виктория словно неожиданно очутилась здесь и терзалась той же болью, от которой нет спасения. Опять повторялся кошмар, который преследовал Оливию в ночь крушения «Лузитании», только на этот раз было еще хуже, потому что Оливия от боли потеряла способность соображать. Ей никак не удавалось сдержаться, она кричала все пронзительнее и как сквозь туман видела, что Берти уводит Чарлза. Тот растерянно озирался, и Оливия взмолилась, прося вернуть его.

– Невозможно, – рассудительно заметила Берти. – Ты и без того его расстроила. Не хочешь же…

– Хочу! – вскрикнула Оливия. – Хочу, чтобы он был рядом, позови…

Но Берти не соглашалась, и Оливия кричала все громче. Наконец силы ее иссякли. Откуда-то издалека доносились голоса Берти и доктора, безуспешно уговаривавших ее тужиться.

– Позовите Викторию, – простонала она, и Берти, отстранившись, пристально взглянула на нее. Но тут накатила новая волна боли, и Оливия вновь забылась. – Виктория, – снова прошептала она и внезапно услышала отклик сестры.

– Осторожнее! Придержи язык! – прошипела Берти. – Ты себя выдашь!

Она сжала руку Оливии, но та была слишком измучена, чтобы понять, о чем толкует Берти. Она непрерывно кричала.

Наступил рассвет, но все оставалось по-прежнему. Оливия, истерзанная болью, почти теряла сознание. Даже Берти шатало, и Чарлз сварил кофе для нее и доктора. Он осторожно постучал и спросил, как себя чувствует жена.

– Ужасно, – простонала она. – О, Чарлз…

Она начала всхлипывать, и ему на миг показалось, что все ее опасения были оправданны. Может быть, она унаследовала от матери слабую конституцию и ребенок убьет ее!

– Милая, – выдохнул он, но доктор вежливо предложил ему подождать в гостиной, уверяя, что там ему будет удобнее.

Ситуация в самом деле была не из легких. Доктор и сам втайне тревожился за пациентку. Но прежде чем Чарлз успел ответить, схватки начались с новой силой, и, пока врач и Берти суетились возле роженицы, он потихоньку встал у стены. Однако час спустя его все же заметили.

– Я попросил бы вас выйти! – рявкнул доктор.

Но Чарлз, ко всеобщему изумлению, гневно вскинулся:

– Я никуда не уйду! Это моя жена, и я ее не оставлю!

Несмотря на боль, Оливии сразу стало легче. Он держал ее за руку, просил тужиться, но все было бесполезно. Наконец доктор, обследовав роженицу, объявил, что у младенца неправильное предлежание.

– Мне придется перевернуть его, – сказал он, и Чарлз едва не зарыдал сам, видя муки жены. Наконец схватки возобновились. Но ребенок, как и боялся Чарлз, оказался слишком велик. Ну почему они не заставили ее лечь в больницу! Беда в том, что доктор постоянно успокаивал ее, уверяя, что все обойдется.

– Я больше не могу, – сокрушенно пробормотала Оливия между схватками. Ее вырвало и вновь скрутило судорогой боли.

Чарлз во всем винил себя, жалел, что вообще занимался любовью с женой. Ему хотелось схватить ее в объятия и бежать отсюда. Но тут она поморщилась, напряглась, и на кровать внезапно выскользнул крошечный, как куколка, малыш – розовая, умилительная, идеально сформировавшаяся девочка. Раздался тихий мяукающий плач. Доктор поднял ее, и все с изумлением уставились на младенца.

– О, как она прекрасна! – охнула Оливия.

– Ну вот, все не так уж плохо, – утешил доктор, и Оливия улыбнулась, но улыбка тут же превратилась в гримасу боли.

– Что случилось? – завопил насмерть перепуганный Чарлз. – Ребенок уже появился!

– Такое иногда случается, – пояснил доктор. – Это идет послед. Бывает, это даже больнее, чем сами роды.

Оливия снова закричала, и Берти бросилась к ней.

– Не нужно… больше… пожалуйста… – взмолилась Оливия, глядя на Чарлза так, словно безжалостные волны уносили ее навсегда, и Чарлз мысленно поклялся не иметь больше детей.

– Кажется… – понимающе начала Берти, но доктор перебил ее:

– Через минуту покажется послед.

Но у Оливии вдруг началось сильное кровотечение, и она, превозмогая муку, внезапно начала тужиться, без всяких подсказок.

– Доктор, это нормально? – выдавил Чарлз. И тут между бедрами роженицы показалась вторая головка, на этот раз чуть побольше. – Виктория, – ошеломленно выдохнул Чарлз, улыбаясь жене. Та, задыхаясь, цеплялась за него. Он и Берти смеялись и плакали одновременно.

– Что? О Боже… – поняла наконец Оливия, и через несколько минут, в начале десятого утра, появилась вторая девочка, а потом вышел и послед. Крошки были совершенно одинаковыми, совсем как она и Виктория. Оливия, не веря собственным глазам, смотрела на близнецов. – Не может быть! – слабо засмеялась она.

Ей вдруг стало необыкновенно легко. Доктор положил ей на грудь малышек, кровотечение почти прекратилось, а Берти поспешно меняла простыни. Она была шокирована присутствием Чарлза, хотя про себя считала, что он помог куда больше доктора.

– Я тебя обожаю, – прошептал Чарлз и, поцеловав жену, понес показывать новорожденных Джеффу. Мальчик изумленно таращился на сестренок. Подумать только, такие маленькие, хорошенькие и совершенно одинаковые. Позже доктор объяснил, что их сердечки бились в унисон, поэтому он и ошибся, посчитав, что ребенок один.

Пришлось наложить Оливии несколько швов, а потом Берти протерла ее прохладной надушенной водой. Как только за доктором закрылась дверь, старушка с сокрушенной улыбкой уставилась на воспитанницу.

– Что ты наделала, глупая девчонка? – пробурчала она, и Оливия сразу поняла, в чем дело. Удивительно еще, что ей так долго сходила с рук их авантюра. Почти год прошел!

– Она заставила.

– Что, и с мужем спать тоже? – засмеялась Берти.

– Ну… не совсем, – расплылась в улыбке Оливия, такая счастливая, что даже пережитые страдания казались чем-то незначительным.

– Где она? – шепотом спросила Берти.

– В Европе.

Но прежде чем Оливия успела все рассказать, в комнате появились Чарлз с Джеффом.

– Они такие миленькие, тетя… Виктория, – вовремя поправился мальчик, испуганно глядя на роженицу, но та улыбнулась и поцеловала его.

– Твой папа говорит, что ты выглядел точно таким же, когда родился, – мягко пояснила она.

Джефф окончательно смутился и поскорее удрал, чтобы рассказать соседям о великом событии. Оливия и Чарлз остались одни. Берти собралась искупать малышек в соседней комнате.

– Прости, что пришлось столько вынести из-за меня, – виновато промямлил Чарлз, хотя не мог скрыть гордый блеск глаз.

– Все не так уж страшно, я, пожалуй, сумела бы повторить, – призналась она, и Чарлз в полнейшем изумлении раскрыл рот.

– Как ты можешь так говорить? – взмолился он, содрогаясь при воспоминании о пережитом кошмаре.

– Но ведь все было не зря, – возразила она, думая о драгоценных существах, которым дала жизнь.

– Не уверен, что смогу еще раз вынести такое, – пролепетал он, садясь на постель. – И сумею ли достойно выдержать все их проделки? Даже твой отец не мог вас различить!

– Я научу тебя, – уверила Оливия и поцеловала его. Вернувшаяся Берти подала малышек матери, с тревогой думая о том, что станется с Оливией, когда вернется сестра. Глупышка собственными руками уничтожила свое будущее.

Этой ночью в Шалоне-на-Марне в мирный сон Виктории нежданно вторгся кровавый ужас. Эдуар, подскочив к ней, ударил кинжалом, раз, другой, третий, и боль была такой нестерпимой, что Виктория вскрикнула, но тут же поняла, что это Оливия корчится под неумолимым натиском неведомого убийцы, истекая кровью. Сестра вопила не переставая, визг ввинчивался в уши, пока Виктория не сунула голову под подушку. И мгновенно ощутила, как ее тело раздирают чьи-то когти.

Она проснулась вся в слезах, и Эдуар прижал ее к себе, укачивая, как ребенка.

– Тише, малышка… успокойся… это просто дурной сон.

Сон? Такой живой и яркий?

Виктория, тяжело дыша, растерянно озиралась и вдруг поняла, что лежит на мокрой простыне и боли продолжаются. Чья-то невидимая безжалостная рука медленно скручивала внутренности, словно выдавливая из ее живота тяжелое бремя.

– Не понимаю, что со мной… – прошептала она, и Эдуар, вскочив с постели, поспешил зажечь лампу. И отшатнулся. Она лежала в луже воды и крови, беспомощно обхватив руками чрево.

– Ребенок просится на свет?

Виктория кивнула, и Эдуар принялся поспешно одеваться.

– Пойду за доктором.

– Нет… не надо… не оставляй меня, – попросила она, сжавшись от страха. Слишком свежо было в памяти пережитое. Виктория смертельно боялась родов. Ей казалось, что только присутствие Эдуара заставит смерть отступить.

– Без него не обойтись, Оливия. Я не знаю, как принимать роды. Привык иметь дело исключительно с лошадьми.

– Пожалуйста, не уходи, – заплакала она, но тут же очередная схватка заставила ее вскрикнуть. – Он сейчас родится… уже выходит… я знаю…

Она была вне себя от паники и огромными безумными глазами неотрывно смотрела на него.

– Милая, позволь мне хотя бы позвать на помощь… Квинар – наш лучший хирург… он обязательно согласится прийти и приведет сестру.

– Мне они не нужны, – пропыхтела она, вцепившись железной хваткой в его руку. – Только ты… ты один…

Дыхание у нее на минуту перехватило, но она так и не отпустила Эдуара.

– Мне снилось, что Оливия рожает.

Даже в такой момент она думает о сестре!

– Это единственное, что она не может сделать за тебя, любимая. Ни она, ни я. Но мне хотелось бы принять на себя твою боль.

Эдуар опустился на колени и притянул ее к себе. Очевидно, мучения ее могут продолжаться часами, и кто знает, чем все кончится? Нет, доктор нужен непременно.

Он попытался натянуть рубашку, но Виктория не позволила.

– Он движется, Эдуар, я чувствую… движется!

Она ощущала невыносимое давление и боль, и Эдуар смертельно перепугался при виде крови. К несчастью, в эту ночь в домике никто, кроме них, не ночевал. И он не мог воспользоваться полевым телефоном, чтобы вызвать доктора.

– Я скоро вернусь, – попытался он объяснить, но Виктория уже не слушала. Ему ничего не оставалось делать, кроме как сидеть рядом и ждать.

А в это время в Нью-Йорке у Оливии снова началось нечто вроде схваток. Она позвала Чарлза, и тот, делая вид, что падает в обморок, взмолился:

– Господи, только бы не тройня!

Берти быстро его разуверила, объяснив, что такие послеродовые боли в порядке вещей. Оливия закрыла глаза и задремала. И увидела во сне сестру.

– Эдуар… пожалуйста! – жалобно вскрикнула Виктория и, сев, подвинулась к самому краю. Он недоуменно смотрел на возлюбленную.

– Мне нужно тужиться, – выдохнула она, и, хотя не знала, что делать, какая-то неизвестная сила вела ее.

– Держись за меня, – велел Эдуар, и она немедленно повиновалась, пытаясь вытолкнуть мешавшее ей чужеродное тело. Эдуар приказал ей лечь на спину и упираться в него ногами. Виктории сразу стало легче. Она проделала это несколько раз, и наконец, когда она снова напряглась, он увидел светлую прядь волос.

– О Боже! – охнул Эдуар. – Виктория… он сейчас выйдет! Еще немного!

Две минуты спустя на постели лежал их требовательно вопивший сын. Эдуар с величайшей осторожностью поднял мальчика и показал матери.

– Только посмотри на него! – воскликнула Виктория, не в силах поверить, что все так быстро закончилось. Ее чудесный малыш! И так похож на отца! – Он так прекрасен! О, я люблю тебя, – прошептала она, обнимая Эдуара. По его щекам катились слезы. Господь послал им свое благословение, и в этой обители тоски, боли и смерти их посетил ангел.

– Он самое красивое создание на свете, если не считать его матери, – почти всхлипнул Эдуар. – Я так люблю тебя, Виктория, гораздо больше, чем ты способна представить.

Он положил мальчика на грудь матери и принес воды и чистые полотенеца. Подумать только, всего за час на свет появился его сын!

– Как мы назовем его? – спросил Эдуар, невероятно гордый тем, что сумел заменить и доктора, и акушерку.

– Ты настоящий герой, – улыбнулась она и смущенно добавила: – Прости, что струсила… просто все было так неожиданно и ужасно быстро…

И очень больно. Ребенок был на удивление большим, но все прошло куда легче, чем она ожидала. Виктория постоянно опасалась, что роды будут мучительно долгими и ее ждет та же участь, что постигла ее мать.

– Слава Богу, хоть не близнецы, – облегченно вздохнула она.

– Наоборот, очень жаль, – возразил Эдуар с видом счастливого отца. Он закурил и предложил ей папиросу, но Виктория отказалась. Она все еще не пришла в себя и должна кормить ребенка.

Эдуар снова, в который раз напомнил себе, что ее необходимо как можно скорее отправить домой. Здесь не место для ребенка. Он улыбнулся и, пригладив непокорные черные волосы, покрепче укутал мать и сына в армейское одеяло.

– Так как зовут будущего барона? – допытывался он, и Виктория задумчиво нахмурилась.

– Как насчет Оливье Эдуарда – в честь моей сестры, отца и тебя? Кажется, никого не забыли, если не считать Чарлза, хотя вряд ли ему этого захочется.

– Пошлем ему формальное извещение или все-таки напишешь бедняге?

Она решила открыть обманутому мужу правду, иначе Оливии придется вечно играть роль жены Доусона. Виктория собиралась также обо всем известить Оливию, хотя и она, и Чарлз, несомненно, очень рассердятся. Но для Оливии будет огромным облегчением избавиться наконец от навязанного ей маскарада. Как жаль, что она не увидит своего племянника! Виктория отдала бы все на свете, чтобы обнять сестру и поделиться всеми радостями и горестями. Несмотря на счастье материнства, она проплакала два дня и впервые за все это время смертельно затосковала по дому.

Глава 31

Виктория и Эдуар долго раздумывали, что делать с ребенком, пока наконец не попросили о помощи хозяйку замка. Графиня, ставшая любовницей генерала, оказалась, однако, женщиной добросердечной, и к тому же замок стоял довольно далеко от линии фронта и находился в сравнительной безопасности. Правда, Эдуару было бы намного спокойнее, если бы удалось отправить Викторию с сыном в Швейцарию, хотя бы на несколько месяцев, пока не придет время отнять мальчика от груди.

Виктория провела дома пару недель, но удивительно быстро оправилась. Сестры милосердия часто ее навещали, а маленький Оливье быстро стал счастливым талисманом для всего лагеря. Солдаты посылали ему подарки и вырезанные из дерева игрушки. Дидье даже связал крошечные носочки, и кто-то разыскал бог весть где плюшевого мишку.