Голос сердца

Даниэла Стил

Голос сердца

Глава 1

Тишину кабинета нарушало стаккато старой пишущей машинки. В углу, где работал Билл Тигпен, висело облачко голубоватого дыма. На столе пластиковые чашки с кофе в опасной близости к краю стола, полные пепельницы. Сдвинутые на темя очки, напряженное лицо, голубые глаза, вчитывающиеся в текст. Скорее, скорее… Взгляд через плечо на неумолимо тикающие настенные часы… Билл печатал, словно понукаемый таящимися где-то рядом демонами. Его седеющие каштановые волосы были в беспорядке, доброе, исполненное благородства лицо гладко выбрито. Он не был красивым мужчиной в прямом смысле этого слова, но производил впечатление человека сильного, привлекательного, достойного внимательного взгляда, человека, с которым хочется общаться. Но, конечно, не сейчас, когда он стонал, вновь и вновь поглядывая на часы, и заставлял свои пальцы еще быстрее бить по клавишам машинки. Наконец наступила тишина. Быстро сделав несколько исправлений ручкой, он вскочил и сгреб то, над чем работал на протяжении семи часов, с пяти утра. Скоро час дня… скоро эфир… Он пулей пролетел по кабинету, рывком распахнул дверь, пронесся мимо стола секретарши, словно бегун на олимпийской дистанции, стремглав промчался по холлу, стараясь не наталкиваться на людей, не обращая внимания на удивленные взгляды и Дружеские приветствия, затем постучал в дверь и, когда она слегка приоткрылась, просунул пачку листов с только что внесенными исправлениями.

Это была знакомая процедура. Она происходила раз, два, иногда три или четыре раза в месяц, когда Билл решал, что ему не нравится, как развивается сюжет его детища — самого популярного дневного телесериала. Как только Билла посещали сомнения, он задумывался, потом писал один-два отрывка, переворачивал все с ног на голову и тогда был счастлив. Агент называл Билла самой беспокойной мамашей на телевидении, но при этом, конечно, понимал, что никто из сценаристов не может с ним тягаться. Билл Тигпен обладал безотказным чутьем на такие сюжетные повороты, которые поддерживали интерес к его сериалу. Оно пока ни разу не подводило.

«Ради жизни стоит жить» неизменно был популярнейшим дневным сериалом американского телевидения. В свое время Вильям Тигпен взялся за него ради заработка, когда, будучи молодым драматургом, бедствовал в Нью-Йорке. Сначала родилась концепция, потом сценарий первой серии. В тот момент у Билла был промежуток в работе над пьесами, которые он писал для третьеразрядных театров. Тогда он был пуристом — ставил театр превыше всего. Был женат, жил в Сохо и чуть ли не голодал. Его жена, Лесли, танцевала на сценах Бродвея, однако, забеременев их первенцем, тоже потеряла работу. Поначалу Билл посмеивался над иронией судьбы, которая заставила его взяться за «мыльные оперы». Но по мере того как он сражался со сценарием, шутки уступали место одержимости. Он обязан был это одолеть… ради Лесли… ради их ребенка. И, по правде говоря, эта работа ему нравилась. Даже очень. Да и телекомпания была довольна тем, что он сочинил. Они пришли в полный восторг. Малыш, Адам, и телесериал родились почти одновременно. Первый оказался замечательным девятифунтовым мальчуганом с голубыми, как у отца, глазами и ореолом золотистых кудряшек на головке. Второй прошел пробным показом в летние месяцы, сразу набрав высокий рейтинг и вызвав своим исчезновением в сентябре бурю недовольства зрителей. Через два месяца «Ради жизни стоит жить» вернулся на экраны, а перед Биллом Тигпеном открывалась перспектива стать создателем самого популярного дневного телесериала всех времен. Потом наступила пора серьезного выбора.

Написанные им первоначальные эпизоды так понравились актерам и режиссеру, что карьера драматурга вскоре была забыта. Его животворным эликсиром стало телевидение.

Биллу предложили за сюжет уйму денег. Он мог бы спокойно жить на проценты и писать дома пьесы. Но к тому времени сериал стал для него вторым ребенком, он не мог бы заставить себя бросить его, а тем более продать. Все придуманное Билл представлял себе реально и придавал большое значение затронутым темам. Он словно беседовал со зрителем о жизни, разочарованиях, гневе, печали, победах, восторгах, любви, красоте, делился самым сокровенным. Сериал нес людям надежду, свет — такова была идея главной сюжетной линии, положительными были и главные герои. Конечно, в нем присутствовали и отрицательные персонажи, но в конце концов побеждали не они. Детище Билла обладало некой принципиальной цельностью, чем и снискало себе множество верных почитателей, оно отражало суть своего творца — его жизнелюбие, порядочность, доверчивость, доброту, наивность, интеллигентность, склонность к творчеству. И Билл любил свой сериал почти так же, как любил Адама и Лесли.

В те первые дни работы на телевидении он испытывал постоянное раздвоение: ему хотелось быть с семьей и в то же время присматривать за сериалом, дабы быть уверенным, что тот на правильном пути и не искажается по прихоти редактора или режиссера. Билл никому не доверял и сам все контролировал: он расхаживал по павильону, волнуясь, как бы чего не случилось, присутствовал почти на всех трансляциях, без конца давал советы и к тому же успевал еще писать новые куски.

К концу первого года стало ясно, что Билл Тигпен никогда не вернется на Бродвей. Он был заворожен, пойман в ловушку, безумно влюблен в телевидение и собственный сериал. Билл даже перестал извиняться перед театральными друзьями и открыто признавал, что любит свое новое дело. В один из вечеров после многочасовой работы над новыми сюжетами, персонажами и идеями к предстоящему сезону он объявил Лесли, что ничем другим заниматься не желает.

Билл не мог расстаться со своими героями, актерами, хитросплетениями сюжета, лавиной трагедий, переживаний и проблем. Трансляции происходили пять дней в неделю, но даже когда у Билла в самом деле не было повода присутствовать в павильоне, сериал все равно заменял ему и пищу, и воду, и воздух, и сон. В группе были авторы, которые расписывали сценарий по дням, но Билл постоянно контролировал их работу. Он имел на это право, потому что был специалистом в своем деле, и никто из телевизионщиков не возражал. Он был великолепным профессионалом. Билл инстинктивно угадывал, что сработает, а что нет, что заинтригует зрителей, какие персонажи им понравятся, а какие они возненавидят.

Когда через два года у Билла родился второй сын, Томми, «Ради жизни стоит жить» завоевал два приза критики и «Эммии». Именно после получения первого «Эмми» телекомпания предложила перенести съемки сериала в Калифорнию. Руководству компании это показалось более разумным в творческом и организационном плане.

Билла эта новость обрадовала, чего нельзя было сказать о его жене Лесли. Она собиралась вновь начать работать, но уже не в качестве танцовщицы кордебалета на Бродвее. Пока Билл день и ночь писал о кровосмешении, беременности юных девочек и внебрачных любовных связях, она посещала балетные классы и теперь намеревалась преподавать балет в Джулиардской школе.

— Что ты сказала? — с изумлением уставился на жену Билл, когда воскресным утром они сидели за завтраком. Все у них складывалось хорошо, он прекрасно зарабатывал, ребята были замечательные — лучше не придумаешь. Так было до того утра.

— Я не могу, Билл. Я не еду.

Она кротко посмотрела на него. Такими же добрыми были ее большие карие глаза, когда он впервые познакомился с ней у театра. Лесли тогда было двадцать лет. Она была доброй, порядочной и скромной. Душевная, с выразительными глазами, застенчивая и тонко чувствующая юмор. В те первые годы они много смеялись и до поздней ночи разговаривали в арендованной мрачной и холодной квартире. Лишь совсем недавно Билл приобрел новые, прекрасные и очень дорогие апартаменты в Сохо. Он даже велел установить балетный станок, чтобы Лесли могла упражняться дома. И вдруг она говорит, что все кончено.

— Но почему. Лес? Ты хочешь сказать, что не желаешь покидать Нью-Йорк?

Билл, казалось, был озадачен, а она, с полными слез глазами, покачала головой, отвернулась на мгновение, потом снова посмотрела ему в глаза. От этого взгляда у Билла заныло сердце — в нем были гнев, разочарование, крушение надежд… Билл в ужасе задал себе вопрос, который еще пару месяцев назад не пришел бы ему в голову: а не разлюбила ли его жена?

— В чем дело? Что случилось?

«Как я мог это упустить? — спрашивал он себя. — Как я мог быть таким глупым?» — Не знаю… ты стал другим… — Потом она снова покачала головой, махнув длинными темными волосами. — Нет… я несправедлива… мы оба стали другими…

Лесли глубоко вздохнула и попыталась все ему объяснить. Прожив с Биллом пять лет и имея от него двоих детей, она считала это своим долгом.

— Мне кажется, мы поменялись местами. Раньше я хотела стать великой звездой Бродвея, выдающейся танцовщицей, а твоим желанием было лишь писать пьесы, наполненные «глубоким смыслом». И вот твоя мечта сбылась… — Грустно улыбаясь, Лесли подыскивала слова. — Ты стал писать коммерческие вещи и одержим этим. Последние три года ты думаешь только о своем сериале: выйдет ли Шейла за Джейка?.. пытался ли Ларри в самом деле убить собственную мать?.. «голубой» Генри или нет?.. лесбиянка ли Марта?.. бросит ли она мужа ради некой женщины?.. кто истинные родители Хилари?.. сбежит ли Мери из дома?.. будет ли она снова употреблять наркотики?.. является ли Хелен незаконнорожденной?.. выйдет ли она за Джона?

Лесли встала и, продолжая твердить знакомые имена, принялась расхаживать по комнате.

— Честно говоря, я уже свихнулась. Я больше не хочу о них слышать, не хочу с ними жить. Я хочу вернуться к чему-то простому, здоровому и нормальному, к дисциплине танца, к серьезному преподаванию. Я хочу нормальной, спокойной жизни, без всего этого полуправдоподобного дерьма.

Она с несчастным видом посмотрела на Билла, и тому захотелось расплакаться. Он был круглым дураком. Пока он жил в мире вымышленных друзей, он терял людей, которых по-настоящему любил, и даже не отдавал себе в этом отчета. И все же он не мог пообещать ей, что все бросит, продаст права контроля за сериалом, снова вернется к пьесам и будет клянчить, чтобы их поставили. Как он теперь мог так поступить? К тому же он просто любил свой сериал, который позволил ему поверить в свои силы и возможности, реализовать их и почувствовать себя счастливым… И теперь Лесли уходит. Это какая-то злая ирония. Сериал имеет громадный успех, автор тоже, а она тоскует по дням, когда они голодали.

— Я сожалею.

Он пытался заставить себя быть спокойным и рассудительным.

— Я понимаю, что последние три года был целиком погружен в работу над сериалом, но мне казалось необходимым контролировать его. Если бы я совершенно выпустил его из рук, передал кому-то другому, то они могли бы обеднить его, превратить в банальное, слезливое, тошнотворное барахло. Я не мог этого позволить. А сериал все-таки получился цельным. Ты, Лес, можешь это признавать или нет, но именно это нравится телезрителям. Но я не всегда буду над ним трястись. Я думаю, в Калифорнии все пойдет иначе… более профессионально… более ответственно, и я чаще смогу отключаться от него.

Билл теперь писал лишь отдельные куски, но продолжал контролировать трансляции.

Лесли лишь недоверчиво покачала головой. Она хорошо знала мужа. Когда он писал свои ранние пьесы, дело обстояло так же. Он работал два месяца без всякой передышки, не думая о еде, сне или еще о чем-либо. Но тогда это продолжалось всего два месяца, и Лесли находила в этом какую-то прелесть. Теперь ей уже так не казалось. Она была сыта всем по горло: его интенсивной работой, одержимостью, манией совершенства. Лесли знала, что Билл любит ее и мальчиков, но не так, как она об этом мечтала. Ей хотелось, чтобы муж уходил на заботу в девять и приходил в шесть, мог поговорить с ней, поиграть с детьми, помочь приготовить ужин, сходить с ней в кино, а не работал ночь напролет, и утром, измученный, с безумными глазами, выбегал из дома с пачкой исписанных листов, чтобы успеть в съемочный павильон к десяти тридцати. Это было чересчур, слишком изнурительно, и за три года ей все надоело. Лесли не сомневалась, что при очередном упоминании названия сериала или имен персонажей, круг которых все время расширялся, с ней — непременно случится истерика.

— Лесли, детка, дай мне шанс, пожалуйста. В Лос-Анджелесе все будет здорово. Только подумай, — ни снега, ни холодной погоды. И для ребят так хорошо. Можно будет возить их на пляж… иметь бассейн прямо во дворе… и ездить в Диснейленд.

Но она только качала головой. Она знала его лучше.

— Нет, это я буду иметь возможность возить их в Диснейленд и на пляж. А ты будешь все время работать, в том числе и ночью — писать, исправлять, переписывать. Когда ты последний раз был с мальчиками в зоопарке или еще где-нибудь?

— Ну ладно… ладно… допустим, я слишком много работаю… допустим, я никуда не годный отец… или прохвост, или плохой муж, или все это вместе взятое, но, ради Бога, Лес, мы же не один год по-настоящему голодали. А теперь, посмотри, ты можешь иметь все, что хочешь, и они тоже. Придет время, и мы сможем отдать их в престижные школы, а потом и в колледж. Разве это так плохо? Согласен, мы пережили несколько трудных лет, но теперь все наладится. А ты в этот момент хочешь меня бросить.

Билл устремил взгляд на жену. В его глазах блестели слезы. Он протянул ей руку.

— Малышка, я люблю тебя… Пожалуйста, не делай этого…

Но Лесли не повернулась, не подняла глаз и потому не видела боли в его взгляде. Она знала, как сильно Билл любит ее и сыновей. Но это уже не имело значения — ради себя она должна поступить именно так.

— Ты хочешь остаться здесь? Я им скажу, что сериал не переедет. Если в этом все дело, черт с ней, с Калифорнией… останемся здесь.

Но в его голосе зазвучала паническая нотка, потому что, наблюдая за Лесли, Билл чувствовал, что Калифорния не главный повод.

— Это не играет роли. — Ее голос был низким и мягким, в нем звучало сожаление. — Для нас обоих уже слишком поздно. Я не могу этого объяснить. Я просто знаю, что должна делать что-то другое.

— Что, например? Перебраться в Индию? Изменить религию? Уйти в монастырь? Что-то принципиально другое в преподавании в Джулиардской школе? Что ты имеешь в виду, черт подери? Ты хочешь от меня уйти? Тогда Джулиард и Калифорния тут ни при чем.

Он был обижен, растерян и, наконец, рассержен. Почему она так с ним поступает? Чем он это заслужил? Он тяжело работал, добился успеха, его родители гордились бы им, если были бы живы, но оба умерли от рака, когда ему было двадцать с небольшим лет. Ни братьев, ни сестер у него не было, жена и сыновья — единственные родственники. Теперь же Биллу предстояло снова остаться Одному, совершенно одному, без троих любимых людей, а все потому, что он что-то сделал не так — слишком много работал и добился больших успехов. Несправедливость ее поступка внезапно наполнила его яростью.

— Ты просто не понимаешь, — мягко настаивала она.

— Нет, не понимаю. Ты говоришь, что не поедешь в Калифорнию. Я говорю, что, раз все дело в этом, мы останемся здесь и пошлем к черту телекомпанию. Им придется с этим смириться. Ну и что дальше? Возвращаемся в исходную точку или как? Что происходит. Лес?

Билла охватывали то гнев, то отчаяние, он не знал, что ей сказать, чтобы переубедить. Но он еще не понимал, что Лесли уже все для себя решила и не было никакой возможности отговорить ее.

— Я не знаю, как тебе это сказать… Она взглянула на него глазами, полными слез, и на мгновение Биллу показалось, что он попал в одну из своих собственных серий и не может выбраться… Бросит ли Лесли Билла?.. Может ли Билл стать другим?.. Понимает ли Лесли, как Билл ее любит?..

Ему вдруг захотелось рассмеяться или расплакаться, но ни того, ни другого он не сделал.

— Все кончено. Наверное, так и надо сказать. Калифорния тут ни при чем. Я просто до сих пор не хотела себе в этом признаться, а теперь… Я больше не могу. Я хочу жить своей жизнью, с ребятами, и заниматься своим делом, а не жить день и ночь с твоим сериалом…

«И с тобой, Билл, тоже», — подумала она, но не решилась сказать это вслух. В его глазах была такая беспредельная боль, что она боялась не вынести ее и упасть в обморок.

— Прости, пожалуйста…

Билл стоял мертвенно-бледный, словно пораженный молнией.

— Ты забираешь мальчиков? Как она может? Ведь он, несмотря на занятость, так их обожает, и это ей известно.

— Ты не сможешь сам о них заботиться, в Калифорнии, — просто констатировала Лесли, в то время как он в ужасе смотрел на нее.

— Нет, но ты могла бы поехать со мной, чтобы помочь, — попытался пошутить Билл, однако обоим было не до шуток.

— Билл, не надо…

— А ты разрешишь им навещать меня?

Она кивнула, а он в душе молился, чтобы Лесли сдержала слово. Билл подумал, не бросить ли сериал, остаться в Нью-Йорке и упросить ее сохранить брак. Но он чувствовал, что время для любых действий упущено. В своем сердце, душе и в сознании она уже покинула его. Оставалось лишь корить себя, что вовремя не заметил опасность. Может быть, тогда еще удалось бы что-то изменить. Но теперь, насколько он знал жену, это было невозможно. Все было кончено, хоть хнычь, хоть плачь. Он давно проиграл битву и даже не знал об этом. Его жизнь закончилась.

На протяжении двух следующих месяцев продолжалась агония, о которой он не мог вспоминать без слез. Разговор с сыновьями. Переезд семьи на другую квартиру в Вест-Сайде. Первая ночь в одиночестве. У него снова и снова возникало желание отказаться от сериала и уговорить Лесли вернуться, но было ясно, что дверь заперта и никогда больше не откроется. К тому же накануне своего отъезда в Калифорнию он узнал, что в Джулиардской школе работает преподаватель, который ей «очень симпатичен», как она выразилась. До романа дело там еще не дошло, Билл знал Лесли слишком хорошо, чтобы сомневаться в ее верности, однако она, похоже, влюбилась, и это одна из причин ее ухода. Она хотела свободы, чтобы строить свои отношения с тем парнем без чувства вины перед Биллом Тигпеном. Лесли уверяла, что у них с ее коллегой-преподавателем много общих интересов, а с Биллом, кроме детей, ничего общего больше нет.

Адам болезненно воспринял расставание с отцом, но. поскольку ему было всего два с половиной года, он, безусловно, должен был быстро привыкнуть. Восьмимесячный же Томми вообще пока мало что понимал.

Билл тяжело переживал расставание: слезы выступили у него на глазах и медленно потекли по щекам, когда самолет взмыл над Нью-Йорком и взял курс на Калифорнию. Прибыв в Лос-Анджелес, он с головой ушел в работу над сериалом, работал днем и ночью, иногда даже спал на диване в своем офисе. Между тем рейтинг его детища продолжал расти, призы сыпались один за другим. За семь лет, проведенных в Калифорнии, одержимость Билла Тигпена уменьшилась не намного. «Ради жизни стоит жить» стал его гордостью и радостью, его товарищем и другом. У Билла больше не было причин сопротивляться. Он позволил, чтобы работа стала его повседневной страстью.

Сыновья периодически прилетали к нему на праздничные каникулы и на один месяц летом. Билл их беззаветно любил, каждый день вспоминал и очень скучал. Женщин в его жизни было много, но постоянными спутниками оставались сериал и занятые в нем актеры.

Лесли давно вышла замуж за преподавателя Джулиардской школы и имела от него еще двоих детей, сама же наконец распрощалась с преподавательской карьерой. У нее хватало забот с четырьмя маленькими детьми, но, похоже, ей это нравилось. Время от времени они с Биллом перезванивались, особенно когда у него гостили мальчики или кто-то из них заболевал, но сказать им друг другу теперь было нечего, и разговоры сводились к Адаму и Томми. Трудно было даже вспомнить их совместную супружескую жизнь. Боль от потери Лесли притупилась, и те хорошие годы подернулись забвением. Все ушло, остались лишь сыновья. Они были главным предметом его любви, которая с особой силой проявлялась, когда они приезжали летом. Тогда Билл брал отпуск, одну половину которого они проводили в путешествиях, а другую — в Лос-Анджелесе: посещали Диснейленд, ходили в гости или просто отдыхали дома, где Билл готовил, заботился о ребятах. Потом, после их отлета обратно в Нью-Йорк, он ужасно тосковал. Почти десятилетний Адам был ответственным, серьезным, милым, во многом похожим на Томми в свои семь лет был еще малышом неорганизованным, капризным, рассеянным, но порой очень-очень симпатичным. Лесли часто говорила Биллу, что Томми во всем точная его копия, но Билл сам этого как-то не замечал. Он обожал их обоих, и в долгие, одинокие ночи в Лос-Анджелесе до боли в сердце сожалел, что их семья распалась. Эта была единственная в жизни вещь, которая по-настоящему удручала его. Билл ничего не мог изменить, но разлука с любимыми детьми казалась ему слишком высокой ценой за неудачный брак. Почему они остались с ней, а не с ним? Почему лишь он понес наказание за потерянные годы? Разве это было справедливо? Нет. И Билла это убеждало только в одном — он больше никогда не позволит такому случиться, он не собирается больше безоглядно влюбляться, жениться, иметь детей и терять их. Конец. Точка. С годами он нашел великолепный выход из положения — актрисы, толпы актрис… Когда у него было время, что случалось не часто.

Впервые прибыв в Калифорнию, еще переживая свежую боль от расставания с Лесли и малышами, Билл волею обстоятельств попал в объятия одной серьезной дамы-режиссера и имел с ней роман, который чуть не обернулся катастрофой. Она поселилась у него и завладела его жизнью: приглашала гостей, обставляла его квартиру, опекала Билла, пока тот не почувствовал, что задыхается. Прежде она училась в Калифорнийском университете, закончила аспирантуру в Йельском, постоянно твердила о степени доктора философии, снимала «серьезный» фильм и утверждала, что сериал — это недостойно Билла. Она говорила об этом как о болезни, от которой он быстро излечится, если только согласится на ее помощь. Дама-режиссер, кроме того, терпеть не могла детей и всегда прятала фотографии его сынишек. Удивительно, но лишь спустя шесть месяцев он опомнился и расстался с ней. Все так затянулось, потому что она была великолепна в постели, обращалась с ним как с шестилетним малышом именно тогда, когда он отчаянно нуждался в заботе, а также, казалось, знала все о телеиндустрии в Лос-Анджелесе. Но когда она потребовала от Билла не упоминать в разговоре своих детей и вообще забыть о них, тот снял на месяц бунгало в отеле «Беверли Хиллз», вручил ей ключи, пожелал приятного времяпрепровождения и попросил не беспокоить его звонками, когда она найдет себе квартиру. В тот же день Билл перевез в бунгало ее вещи и в течение следующих четырех лет не встречал эту даму, пока случай не свел их на церемонии вручения призов, но она сделала вид, что незнакома с ним.

Все последующие романы сознательно были лишены сердечных переживаний. Актрисы, «звездочки», статистки, фотомодели — девушки, готовые лишь поразвлечься, сходить с Биллом на прием или вечеринку, когда он был свободен, и .не требовавшие от него ничего больше, даже звонков, потому что в их жизни таких мужчин было много. Некоторые подруги иногда готовили ему ужин или он готовил им, поскольку обожал это делать. Тех же, кто хорошо ладил с детьми, Билл приглашал с собой в Диснейленд, когда приезжали сыновья. Однако чаще всего он предпочитал опекать ребят сам во время их визитов в Калифорнию.

В последнее время Билл завел роман с актрисой из своего сериала. Сильвия была симпатичной девушкой из Нью-Йорка и исполняла одну из главных ролей. Билл впервые позволил себе роман с кем-то, кто с ним работал. Устоять против такой красотки, как Сильвия, было. трудно. Она пришла в сериал после того, как в течение ряда лет выступала в детских ролях, потом была фотомоделью — снималась для обложки журнала «Вог», год работала у Лакруа и шесть месяцев в Лос-Анджелесе в маленьких ролях второстепенных фильмов. Сильвия, как ни странно, оказалась приличной актрисой и просто милой девушкой. Биллу она очень нравилась. Нравилась, но не более. Любовь была зарезервирована для детей. Правда, двадцатитрехлетняя Сильвия порой тоже казалась ему ребенком. Его трогала и забавляла ее непосредственность и наивность. Девятилетний опыт работы актрисы и модели, похоже, не испортил Сильвию. Она знать не знала неизбежных интриг, происходивших за кулисами сериала, и, хотя играла временами превосходно, в то же время становилась легкой жертвой для более искушенных коллег-актрис. Билл постоянно предупреждал Сильвию о кознях, которые те исподтишка строили против нее. Но это милое создание преодолевало все мели и пороги и находило, чем себя занять, когда Билл оказывался слишком занят, чтобы развлекать ее. Так было на протяжении тех недель, когда он решил убрать один персонаж и ввел два новых. Билл всегда заботился о свежести сериала и поддержании у зрителя интереса к бесконечным поворотам сюжета.

В свои тридцать девять лет Билл стал королем дневных сериалов, что подтверждала шеренга статуэток «Эмми», выстроившаяся на полке его офиса, которых он не замечал. Он вернулся в свой кабинет и принялся расхаживать из угла в угол, думая о том, как актеры отреагируют на сегодняшние неожиданные изменения, переданные им в последнюю минуту. Две актрисы обычно справлялись хорошо, а вот один актер начинал сбиваться и нервничал. Он выступал в сериале второй год, Билл частенько подумывал о том, чтобы заменить его, но не решался — ему нравилось, что тот вносит гуманистическое начало и играет очень убедительно, когда верит в произносимый текст.

Сериал, по-видимому, приобрел популярность у миллионов телезрителей в Соединенных Штатах — и Билл, и актеры, и продюсеры получали горы писем. Съемочная группа за годы совместной работы сделалась чем-то вроде семьи, он имел для всех ее членов большое значение. Детище Билла стало домом и образом жизни для многих очень талантливых людей.

В тот день Сильвии предстояло играть свою героиню, Воун Вильямс, — красивую младшую сестру главной героини, Хелен. Воун стала любовницей своего зятя Джона, он же приобщил ее к наркотикам. Никто в семье об этом не знал, тем более ее собственная сестра. Не в силах самостоятельно высвободиться из опутавшей ее паутины, Воун попадала под все большую зависимость от Джона, ведущую к катастрофе. В соответствии с неожиданным поворотом событий, намеченным в сериале на день, о котором идет речь, Воун предстояло стать свидетельницей убийства, совершенного Джоном. Полиция должна была разыскивать девушку за убийство торговца наркотиками, снабжавшего ее зельем. Это была сложная для «оркестровки» серия, и Билл тщательно контролировал авторов диалогов, готовый, если надо, включиться сам. Однако именно такого рода повороты сюжета позволяли сериалу жить уже на протяжении почти десяти лет.

Билл, довольный проделанной утром работой, опустился в своем кабинете в кресло, закурил и отпил горячего кофе, который как раз принесла секретарша. Он думал, как отнесется Сильвия к изменениям сценария, который ей только что передали. Минувшей ночью он уехал от нее в три часа и решил отправиться на работу, чтобы реализовать идею, не дававшую покоя весь вечер. Когда Билл уезжал, Сильвия спала. По пути он заехал домой, принял душ, переоделся и прибыл в офис в половине четвертого утра. В двенадцать тридцать Билл все еще чувствовал напряжение: вскочил, погасил сигарету и поспешил в студию, где застал режиссера, внимательно изучающего последние изменения.

Режиссером был его давний знакомый — голливудский ветеран, пришедший в сериал после постановки множества телевизионных фильмов, имевших успех. Обычно «мыльные оперы» на телевидении не снимали такие маститые режиссеры, но Билл знал, что делает, когда брал его: Аллан Мак-Лафлин был требователен к себе и другим. Видя, что он серьезно беседует с Сильвией и актером, игравшим роль Джона, Билл тактично остался стоять в углу, откуда, не мешая, имел возможность за всем наблюдать.

— Билл, кофе? — спросила миловидная молоденькая ассистентка, на протяжении года проявлявшая к Биллу интерес. Он ей нравился. Многие обнаружили бы в нем сходство с этаким «плюшевым мишкой»: высокий, сильный, душевный, умный, привлекательный, хотя и не красавец, улыбчивый и обходительный, несмотря на огромные нагрузки и интенсивность, с которой работал.

— Нет, спасибо, не надо, — улыбнулся Билл и покачал головой.

«Симпатичная девчушка… но только как ассистентка», — подумал он и тут же выбросил ее из головы. Здесь он мог только работать: сосредоточиться на том, что происходит перед камерами, или на мыслях о будущих поворотах сюжета.

Билл вновь переключил свое внимание на режиссера. Он заметил, что Сильвия учит текст, а исполнители ролей Хелен и Джона тихо беседуют. Двое актеров были одеты в полицейскую форму, а на «жертве» — торговце наркотиками, которого предстояло «убить», уже была окровавленная рубашка, выглядевшая очень натуралистично. Актер смеялся и обменивался шуточками с одним из монтировщиков декораций. Это был его последний день в сериале, ему не надо было учить роль: по замыслу он появлялся перед камерой уже мертвым.

— Две минуты, — произнес какой-то голос достаточно громко, чтобы все слышали, и у Билла слегка засосало под ложечкой. Так случалось всегда. Это чувство было ему знакомо с тех пор, когда он, молодой актер, еще учился в колледже. И в Нью-Йорке Биллу всегда становилось не по себе за час до поднятия занавеса перед началом его пьесы. Теперь, спустя десять лет после рождения сериала, его все так же перед эфиром мучило волнение: что, если все сорвется?.. если упадет рейтинг?.. если никто не будет смотреть?.. если уйдут все актеры?.. если они забудут свои роли?.. если… Поводы для страхов были бесконечны.

— Одна минута!

Под ложечкой засосало сильнее. Билл оглядел помещение. Сильвия, прикрыв глаза, в последний раз повторяет слова и пытается сосредоточиться, Хелен и Джон заняли свои места и готовы к грандиозному скандалу, с которого начинается серия. Торговец наркотиками в окровавленной рубашке за кадром уплетает большущий сандвич «пастрами»… В полной тишине ассистент режиссера поднял руку с растопыренными пальцами, показывая количество секунд, оставшихся до трансляции. Четыре… три… две… одна… Спазм под ложечкой. Рука опускается…

Хелен и Джон отчаянно ругаются, язык бранный, но в пределах цензурности, ситуация на грани взрыва, Джон знает слова, и все же временами они, как всегда, импровизируют. Чаще всего Хелен, но у нее это хорошо получается, и Билл не возражает, поскольку она не сильно отдаляется от текста и не подводит других актеров… Проходит четыре минуты драматического спектакля, хлопает дверь, и наступает рекламная пауза. Хелен сходит с площадки бледная как полотно. Их работа хоть и коротка, но интенсивна, диалоги и ситуации настолько реальны, что актеры сами верят в них. Билл ловит ее взгляд и улыбается. Она, как всегда, хорошо поработала, прекрасная актриса.

Снова поднимается вверх рука. Полная тишина. Ни звука, ни шороха, даже ключи ни у кого не звякнут в кармане. Джон отправляется в загородный дом к торговцу, наркотиками, который анонимно звонил Хелен и сообщил ей о романе мужа с ее сестрой. Раздаются выстрелы — мужчина в окровавленной рубашке распростерт на полу, он, безусловно, мертв. Крупным планом лицо Джона, его глаза убийцы. Рядом стоит Воун. Следующий кадр: Воун, необыкновенно красивая, в маленькой, но шикарно обставленной квартирке, которую снял для нее Джон. Девушка прощается с выходящим от нее мужчиной. Без слов понятно, что она занимается проституцией. Крупным планом глаза Воун — озабоченные, прекрасные и несколько остекленевшие.

Билл внимательно следит за тем, как разворачиваются события, потом наступает рекламная пауза, и он расслабляется. Каждый день у него перед глазами разыгрывается новая пьеса, новая драма, раскрывается новый мир. Эта магия не перестает его интриговать. Иногда он задает себе вопрос, почему работает, почему сериал пользуется таким успехом? Может быть, потому, что он сам им так увлечен? Изредка он думает, что бы случилось, если бы он продал концепцию сериала или бросил его?.. Остался в Нью-Йорке, занялся чем-нибудь другим, по-прежнему был бы женат на Лесли, жил с ней и сыновьями… Появились бы у них еще дети? Писал бы он пьесы для Бродвея? А может, они все равно бы развелись? Трудно загадывать…

Убедившись, что все идет хорошо и ему не надо дожидаться конца съемки, Билл вышел из студии и медленно направился к себе в кабинет. Он был утомлен, но ощущал удовлетворение и уверенность, что ближайшие серии также должны пройти хорошо. Билл любил сериал за то, что тот не позволял ему лениться и благодушествовать. Здесь нельзя было двигаться по накатанной колее, использовать готовые рецепты или повторяться. Нужно было ежедневно, ежечасно заботиться о свежести своего детища, иначе оно бы просто умерло. Биллу нравилось это каждодневное испытание своих сил. Сегодня все удалось, он вернулся к себе в офис, уселся на диван и стал глядеть в окно.

— Как там дела? — спросила Бетси, бывшая его секретаршей уже почти два года, что на телевидении считалось чуть ли не вечностью.

— Все о'кей. — Билл выглядел довольным. Под ложечкой больше не сосало, наступило приятное состояние удовлетворенности. — От руководства телекомпании известий не было?

Он послал некоторые новые идеи относительно дальнейшего развития сериала и ждал ответа, хотя знал, что руководство, конечно же, разрешит ему действовать по своему усмотрению.

— Еще нет. По-моему, Леланд Харрис и Натан Стейнберг куда-то уехали.

Это были боги, от которых зависела его жизнь, — всеведущие, всесильные, всевидящие. С Натаном Билл время от времени ездил на рыбалку, и, хотя бытовало мнение, что он прохвост, Билл его, в общем-то, любил и не мог пожаловаться на плохое к себе отношение.

— Вы сегодня уйдете пораньше? — с надеждой взглянула на него Бетси. Иногда, когда Билл приходил в офис на рассвете, то уходил около пяти, но это случалось редко, и теперь он только покачал головой и направился в противоположный угол кабинета, к письменному столу, рядом с которым на отдельном столике помещалась его старая пишущая машинка фирмы «Роял» — одна из немногих вещей, оставшихся от отца.

— Я, наверное, еще останусь. — Написанное сегодня утром сработало, а это значит — им придется вносить много изменений в следующие серии. — Барнеса придется полностью вычеркнуть. Мы его просто убили. Воун грозит тюрьма, не говоря о том, что у Хелен открываются глаза на Джона. Еще немного, и она узнает, что ее младшая сестра благодаря ее дорогому муженьку пристрастилась к наркотикам и стала лгуньей.

Билл радостно улыбался, вытянув ноги под письменным столом, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Он был доволен и расслаблен.

— Вы помешаны. — Бетси надулась и вышла из кабинета, а потом опять просунула в дверь голову: — Заказать вам что-нибудь из столовой на вечер?

— Господи… теперь я знаю, что ты хочешь отравить меня. Оставь на своем столе пару сандвичей и термос с кофе. Я возьму, когда проголодаюсь.

Но чаще всего Билл обращал внимание на время лишь к полуночи, и тогда уже не хотел есть. Бетси часто удивлялась, как он не умирает с голоду, когда утром обнаруживала в кабинете полные пепельницы, дюжину чашек с остывшим кофе и с полдюжины разбросанных оберток от «Сникерсов».

— Вы бы поехали домой и поспали.

— Спасибо, мамуля, — ухмыльнулся Билл, а Бетси снова закрыла дверь. Она была замечательная особа, и Билл очень ценил ее.

Он все еще улыбался, думая о Бетси, когда дверь снова открылась. Билл поднял глаза и увидел Сильвию в костюме и гриме. У него всегда захватывало дух от ее потрясающей внешности. Рослая, стройная, с полной, высокой силиконовой грудью, словно просящей, чтобы мужские руки касались и ласкали ее, невероятно длинноногая, она была почти такого же роста, что и Билл. Густые черные волосы до талии, матово-белая кожа, зеленые кошачьи глаза — на такую девушку мужчины заглядывались бы везде, даже в Лос-Анджелесе, где актрисы, фотомодели и просто красивые девушки, в порядке вещей. Но Сильвия Стюарт не была просто красоткой. Билл считал ее работу очень большим вкладом в успех сериала.

— Ты хорошо поработала, малышка. Просто здорово, молодец. Впрочем, как всегда.

Сильвия улыбалась, а он встал, вышел из-за письменного стола и ласково поцеловал ее. Она села в кресло, положив ногу на ногу, чем заставила сердце Билла биться чаще.

— Господи, ты создаешь нерабочую обстановку, когда так одета. — На Сильвии было маленькое черное платье, в котором она играла последнюю сцену серии, — сногсшибательное и сексапильное. Костюмеры одолжили его у модельера Фреда Хеймана. — Надела бы лучше джинсы с футболкой.

Но вид Сильвии в сверхоблегающих джинсах сводил все мысли Билла к тому, как бы ее поскорее раздеть.

— Костюмеры сказали, что я могу его поносить. Ей каким-то образом удавалось выглядеть невинно и в то же время чувственно,

— Это здорово.

Билл улыбнулся ей и снова сел за письменный стол.

— Оно тебе идет. Может, мы на следующей неделе выберемся куда-нибудь поужинать, и ты сможешь его надеть.

— На следующей неделе? — переспросила она с видом ребенка, которому только что сообщили, что любимая игрушка сдана в ремонт до вторника. — А почему мы не можем пойти сегодня?

Сильвия надула губы, чем позабавила Билла. В таких сценах она была неподражаема. Это была изнанка ее потрясающей, пленительной внешности.

— Ты, наверное, заметила, что в сегодняшней серии произошли кое-какие изменения сюжета и твоя героиня попадает в тюрьму. Авторам диалогов предстоит переписать кучу сцен, и я хочу быть на месте, чтобы кое-что написать самому или по крайней мере проследить за их работой.

Любой, знавший Билла, мог догадаться, что он в ближайшие несколько недель будет работать по восемнадцать — двадцать часов в сутки: подсказывать, убеждать, самостоятельно переписывать, но в конце концов выдаст действительно стоящий материал.

— А в эти выходные мы никуда не сможем выбраться?

Она то и дело меняла положение своих бесподобных ног, чем вызывала некоторое стеснение у Билла в джинсах, и, казалось, по-прежнему не понимала его.

— Нет, не сможем. Если мне повезет и все будет о'кей, может, в воскресенье мы немного поиграем в теннис.

Губы надулись еще больше. Сильвия явно была не в восторге.

— Я хотела бы слетать в Лас-Вегас. Ребята из «Моего Дома» всей компанией собираются туда на уик-энд.

Сериал «Мой Дом» был их главным конкурентом.

— Я ничего не могу поделать, Сильвия. Мне надо работать.

Затем, зная, что будет лучше, если она уедет, а не останется и будет хныкать, Билл предложил ей отправиться со всеми в Вегас:

— Почему бы тебе не полететь с ними? Ты завтра в сериале не занята. Там может быть здорово. А мне все равно придется здесь торчать весь уик-энд.

Он жестом показал на четыре стены своего кабинета. Хотя был только четверг, Билл знал, что по крайней мере еще три-четыре дня придется контролировать работу авторов, пишущих диалоги.

Сильвию, казалось, обрадовало, что он ее отпускает.

— А ты прилетишь в Вегас, когда закончишь? Иногда ее бесхитростность трогала Билла. Вообще-то тело Сильвии привлекало его больше, но он с гордостью отмечал и другие достоинства своей подруги. Она была хорошей девушкой, однако не могла равняться с Биллом по интеллекту, да и он понимал, что не всегда отвечает ее запросам. Ей нужен был кто-то, кто был свободен, мог с ней развлекаться, ходить на вернисажи, вечеринки и поздние ужины в «Спаго». Билл же большую часть времени был привязан к сериалу, писал новые сцены или из-за усталости не хотел никуда идти и никогда не был любителем голливудских вечеринок.

— Не думаю, что, когда закончу, у меня еще останется время, чтобы куда-то срываться. Увидимся в воскресенье вечером, когда ты вернешься.

Билла такой расклад очень устраивал. Хотя ему и было совестно, что он сваливает ее с плеч долой, но лучше знать, что она где-то счастлива и весела, чем каждые два часа отвечать на звонки с вопросами, когда же он закончит работу.

— О'кей. — Сильвия, довольная, встала. — Ты нисколечко не возражаешь?

Она чувствовала себя немного виноватой, что оставляет его, но Билл только улыбнулся и проводил ее до двери кабинета.

— Нет, не возражаю. Только не дай ребятам из «Моего Дома» завербовать себя.

Сильвия рассмеялась, и на этот раз Билл крепко поцеловал ее в губы.

— Я буду скучать.

— Я тоже, — ответила Сильвия, но ее взгляд был задумчивым, и, у Билла мелькнула мысль, не случилось ли чего. Он уже видел что-то подобное в глазах других женщин, начиная с Лесли, — нечто невысказанное, имеющее отношение к одиночеству. Билл заметил, но не собирался ничего предпринимать. Он считал, что в тридцать девять лет уже поздно заниматься ломкой.

Сильвия ушла, и Билл вернулся к работе. Его ждали буквально горы сценарного материала, и, когда он наконец оторвался от машинки, на улице было уже темно, часы показывали десять. Биллу вдруг ужасно захотелось пить. Он встал из-за стола, прибавил в офисе освещения и налил себе содовой. Бетси наверняка оставила ему на своем столе кучу сандвичей, но Билл не чувствовал голода. Когда работа шла хорошо, она словно питала его. Билл с удовлетворением взглянул на стопку исписанных листов и откинулся в кресле, потягивая содовую. Он хотел внести изменения еще в одну сцену, и на протяжении следующих двух часов стучал по клавишам, совершенно отключившись от всего, кроме текста, а когда остановился, была уже полночь. Билл проработал почти двадцать часов кряду, но нисколько не устал, работа его подбадривала. Он убрал кипу готовых страниц в выдвижной ящик, налил себе перед уходом еще содовой и оставил на столе сигареты, поскольку вне работы курил редко.

Билл прошел мимо стола секретарши, на котором стояла картонная коробка с сандвичами, и вышел в освещенный люминесцентным светом холл, миновал полдюжины студий, уже закрытых в это время. В одной из студий шла ночная программа, туда как раз направлялась группа странного вида молодых людей в одежде панков. Билл улыбнулся им, но ответных улыбок не последовало — ребята слишком нервничали. В студии новостей тоже темно — там уже все готово к утреннему выпуску.

Охранник дал Биллу расписаться на карточке. Он нацарапал свою фамилию, обменялся с пожилым охранником впечатлениями по поводу последнего бейсбольного матча — они оба болели за «Доджеров». Выйдя на улицу, глубоко вдохнул теплый весенний воздух. В этот час смог не так чувствовался, и ощущалась радость просто оттого, что живешь. Билл любил свое дело и не жалел, что в столь странное время сидит и выдумывает истории о вымышленных людях. Сам процесс работы имел для него смысл, а окончание всегда доставляло радость. Порой было трудно, когда не получались сцена или персонаж, но все равно это не отбивало у Билла охоту, наоборот, появлялось желание трудиться еще больше.

Он удовлетворенно вздохнул, заводя машину — старый «шевроле-универсал», который купил семь лет назад за пятьсот долларов и очень любил. Состояние автомобиля оставляло желать лучшего, но он имел душу, был просторным, и мальчики обожали кататься на нем, когда приезжали к отцу.

По пути домой Билл вдруг почувствовал ужасный голод и вспомнил, что дома ничего нет. Он не ел там целую вечность — был слишком занят работой, перекусывал где-то в городе, а предыдущий уик-энд провел у Сильвии, в Малибу. Она там сняла дом у пожилой киноактрисы, которая уже несколько лет жила в пансионате для престарелых.

Билл подрулил к одному из ночных магазинов, припарковал машину у входа рядом со стареньким красным помятым «моррисом» с откинутой крышей. Зашел, взял тележку и стал решать, чего бы купить поесть. В одном из отделов жарились цыплята-гриль, они очень аппетитно пахли. Билл взял цыпленка, упаковку из шести банок пива, картофельный салат, немного салями, маринованных огурцов, а в зеленном отделе — латук, помидоры и немного других овощей для салата. Чем больше он думал о еде, тем голоднее становился. Билл не мог вспомнить, ел ли в этот день ланч, а если ел, то что именно. Еда казалась ему чем-то давно забытым. Еще он купил бумажные полотенца, туалетную бумагу для обоих санузлов, вспомнил, что заканчивается крем для бритья и зубная паста. Обычно не имея времени на покупки, он теперь, среди ночи, бродил по магазину и, словно ребенок, набирал в корзинку все подряд: чистящие средства, оливковое масло, кофе в зернах, блинную муку, сардельки, сироп для приготовления завтрака дома, а также хлеб с отрубями, полуфабрикат каши, ананас и папайю. Он не спешил, не мчался на работу, никто его нигде не ждал, и можно было в свое удовольствие прочесать весь магазин. Раздумывая, не купить ли к ужину французский батон и сыр «бри», он повернул за угол к хлебному отделу и вдруг столкнулся с девушкой, которая выросла словно из-под земли с охапкой бумажных полотенец. Билл чуть не наехал на нее евоей тележкой, девушка отпрянула назад и рассыпала все покупки. Он бросился их собирать, но при этом не мог оторвать от нее взгляда — в ней было нечто очень привлекательное.

— Извините… Я… Разрешите вам помочь…

Билл оставил свою тележку и стал ей помогать, но она, слегка покраснев, улыбнулась:

— Пустяки.

У нее были притягательная улыбка и огромные голубые глаза, казалось, с этой молодой женщиной можно о многом поговорить. Билл смотрел на нее как завороженный, а она повезла свою коляску прочь, еще раз улыбнувшись ему через плечо. Все это напоминало сцену из кинофильма или что-то из того, что он писал для сериала. Парень встречает девушку… Хочет побежать за ней… эй, подождите… остановитесь!.. Но она ушла, пропали, словно мираж, ее темные блестящие волосы до плеч, белозубая улыбка, голубые глаза, казавшиеся огромными. В ее взгляде была такая прямота, а в улыбке — загадочность, словно она хотела его о чем-то спросить, и дружеская теплота, словно она собиралась пошутить.

Пытаясь закончить покупки, Билл думал только о ней. Майонез… анчоусы… крем для бритья… яйца… Яйца нужны? Сметана?.. Он больше не мог сосредоточиться. Смешное дело. Она была симпатичной, но не бог весть какой красавицей. Свежестью же очень напоминала недавнюю выпускницу какого-нибудь колледжа Восточного Побережья. На ней были джинсы, красная водолазка и тенниска. У Билла слегка затрепетало сердце, когда спустя пару минут он увидел, как она разгружала у кассы свою тележку. Он остановился, на мгновение пригляделся и решил, что она все-таки не так уж неподражаема. Симпатичная, очень симпатичная, бесспорно, но, на его вкус, его теперешний, калифорнийский, вкус, во всяком случае, она была весьма обычна. Девушка, с которой можно проговорить до поздней ночи, девушка, которая может рассказать хороший анекдот, интересную историю, приготовить десерт из всякой всячины. Что ему была за нужда в таких особах, если его постель согревали красотки вроде Сильвии? Но, наблюдая, как она ставила на место пустую тележку, он чувствовал какое-то смутное, безотчетное влечение к ней. Биллу хотелось бы с ней познакомиться, узнать, как ее зовут. Он медленно направил к ней свою тележку. «Здравствуйте… Меня зовут Билл Тигпен…» — репетировал он про себя, подходя к кассе, где расплачивалась за покупки интересная незнакомка, которая на этот раз, казалось, его не замечала, она выписывала чек. Билл, как ни старался, не мог прочесть ее фамилию. Единственное, что он разглядел — ее левую руку, в которой она держала чековую книжку. Левую руку с обручальным кольцом. Кем бы она ни была, теперь это больше не имело значения. Она была замужем. Билл расстроился, как ребенок, и тут же почти рассмеялся сам над собой, а она посмотрела на него, узнала и снова улыбнулась. «Здравствуйте… Меня зовут Билл Тигпен… Вы замужем… как жаль, если разведетесь, позвоните мне…» Замужние женщины — это была единственная категория женщин, которая его не интересовала. Билл хотел спросить ее, почему она так поздно делает покупки, но этот вопрос потерял смысл.

— Спокойной ночи, — пожелала незнакомка мягким, хрипловатым голосом и взяла в руки две свои продуктовые сумки.

— Спокойной ночи, — ответил Билл, провожая ее взглядом, и принялся разгружать свою тележку. Через пару минут он услышал удаляющийся шум мотора, а когда вернулся к своей машине, маленького спортивного «морриса» на стоянке не было, из чего он сделал вывод, что симпатичная ночная покупательница уехала именно на нем.

Билл ухмыльнулся про себя и решил, что явно перетрудился, раз стал влюбляться в незнакомок. «0'кей, Тигпен, — пробормотал он, заводя машину, которая зарычала и изрыгнула облако выхлопных газов, — успокойся, парень». Выезжая со стоянки, он рассмеялся, а по дороге домой подумал, как там развлекается в Лас-Вегасе Сильвия.

Глава 2

Отъезжая от супермаркета, Адриана Таунсенд думала о муже, который ждал ее дома. Она не видела его целых четыре дня — Стивен уезжал в командировку в Сент-Луис. Он был одним из ведущих сотрудников известного рекламного агентства, и Адриана знала, что в будущем, если захочет, он может стать директором лос-анджелесского отделения агентства. К тридцати четырем годам он прошел долгий путь, скромно начинавшийся на Среднем Западе. Достигнутый успех много для него значил, Адриана это понимала. Стивен ненавидел все, что ассоциировалось с бедностью, его детством и Средним Западом. Он считал, что шестнадцать лет назад его спасла стипендия Университета Беркли. Он специализировался по средствам массовой информации, как и Адриана, которая тремя годами позже поступила в Стенфордский университет. Ее страстью было телевидение, Стивен же с самого начала влюбился в рекламное, дело, сразу после выпуска устроился работать в агентство в Сан-Франциско, потом посещал вечерний факультет бизнеса и получил степень магистра-управленца в бизнесе. Никто не сомневался, что Стивен Таунсенд будет любой ценой стремиться к успеху. Он относился к тем, кто планирует все до мельчайших деталей и добивается своего. В жизни Стивена не было случайностей, ошибок, просчетов. Он часами рассказывал Адриане о клиентах или новых рекламных проектах, она же порой изумлялась его решительности, энергии, отваге. Жизнь Стивена не была устлана розами. Его отец был рабочим на автомобтаьном заводе в Детройте, имел пятерых детей — трех дочерей и двух сыновей. Старший брат Стивена погиб во Вьетнаме, а сестры тяготели к домашнему очагу и даже не задумывались о колледже. Две из них вышли замуж, не достигнув двадцати лет, и, конечно, сразу забеременели. Старшая сестра вышла замуж в двадцать один год, а к двадцати пяти уже имела четырех детей. Ее муж, как и отец, был рабочим на автозаводе, и когда произошла забастовка, с деньгами стало совсем туго. Это была жизнь, которая снилась Стивену в кошмарных снах, он редко говорил с кем-либо о своем детстве. Только Адриана знала, как ненавистны ему были эти воспоминания и как ненавидел он свою родню. Он не был в Детройте с тех пор, как уехал учиться, и последние пять лет вообще не поддерживал отношений с родителями. Как-то, когда после служебной вечеринки Стивен был под хмельком, он признался жене, что просто не может больше говорить ни с отцом, ни с матерью, потому что ненавидит их бедность и отчаяние, ненавидит выражение постоянной печали в глазах матери. Адриана пыталась ему объяснить, что мать, видно, их всех очень любила и расстраивалась оттого, что не в состоянии удовлетворить все потребности своих детей, особенно младшего — честолюбивого, целеустремленного Стивена.

— Я не думаю, что она кого-то любила, — с горечью замечал на это Стивен. — Если у нее и остались какие-то чувства, то только к отцу… Знаешь, она даже забеременела в тот год, когда я уехал. Ей было тогда под пятьдесят… Слава Богу, дело кончилось выкидышем.

Адриана сочувствовала матери Стивена, но давно перестала защищать свекровь. Было очевидно, что у Стивена с ними нет больше ничего общего и даже говорить о них ему неприятно. Время от времени Адриана задавалась вопросом: что бы подумали свекры, увидев сына теперь? Стивен был привлекателен, спортивен, хорошо образован, умен, уверен в себе, порой даже несколько нагловат. Хотя Адриане всегда нравились его энергия, честолюбие, целеустремленность, напористость, она порой все же желала, чтобы эти качества были несколько мягче, и временами шутила, что муж похож на кактус. Он со всеми сохранял дистанцию и никому не позволял лезть к себе в душу.

Они были супругами почти три года, брак им обоим пошел на пользу. Стивен стремительно продолжал подниматься по служебной лестнице. За двенадцать лет, прошедших с окончания колледжа, он успел поработать в трех различных рекламных агентствах и приобрел в отрасли репутацию человека умного, специалиста своего дела, поступающего зачастую безжалостно: перехватывал клиентов у друзей, переманивал у других агентств, Это иногда выходило за рамки честной игры. Но его агентство никогда не было внакладе от подобных маневров, и он сам тоже. Фирма росла день ото дня, а с ней росло и положение Стивена.

Адриана сознавала их несхожесть, но уважала мужа за упорство, поскольку даже по тому немногому, что ей было известно, понимала, как трудно ему давались первые шаги. Ее старт был совершенно другим. Адриана выросла в Коннектикуте, в обеспеченной семье, всегда посещала только частные школы и имела одну лишь старшую сестру, с которой виделась теперь редко. Впрочем, в последнее время она отдалилась и от своих родителей, хотя те каждые пару лет приезжали в Калифорнию навестить ее. Но здесь все слишком отличалось от привычной для них размеренной жизни, кроме того, в последний приезд родители Адрианы не поладили со Стивеном. Тот действительно был с ними бестактен: открыто критиковал тестя за его светские замашки. Отец Адрианы никогда не стремился сделать большую карьеру. Он был адвокатом, рано вышел на пенсию и преподавал в близлежащем юридическом колледже. Адриану смутило, что Стивен буквально подверг его допросу, она пыталась объяснить, что у мужа такая манера, и делает он это не со зла. Однако после их возвращения позвонила сестра Адрианы, Конни, и обругала ее за поведение Стивена. Она возмущалась, как Адриана могла «позволить ему так с ними поступить».

— Как поступить? — переспросила Адриана.

— Оказать папе такое неуважение. Мама говорит, что Стивен его унизил, и папа решил больше никогда не ездить в Калифорнию,

— Конни… Бог ты мои…

Адриану огорчило, что отец так оскорбился, она сама понимала, что Стивен несколько… скажем так, переборщил с критикой, но таков был его стиль. Она напрасно старалась убедить в этом сестру, с которой они никогда не были близки. Разница между ними составляла пять лет; Конни всегда неодобрительно относилась к младшей сестре за то, что та якобы не оправдала ожиданий семьи. Это, помимо прочего, побудило Адриану после окончания колледжа уехать и поселиться в Калифорнии, где она хотела заниматься телефильмами.

Адриана отправилась в Лос-Анджелес, поступила на кинокурсы при Калифорнийском университете и успешно их закончила. Несколько раз ей удавалось получить очень интересную работу, потом появился Стивен, он представлял ее карьеру несколько иначе, считал, что телефильмы — слишком богемное дело, и настаивал, чтобы Адриана занялась чем-то более весомым, конкретным. Они жили вместе уже два года, когда Адриана получила предложение работать в теленовостях. Там, конечно, платили больше, но эта работа сильно отличалась от того, о чем она мечтала. Адриана терзалась, соглашаться или нет, она чувствовала, что ее душа не лежит к этой деятельности, но в конце концов Стивен уговорил ее и оказался прав. За прошедшие три года она полюбила свое новое дело. Через шесть месяцев после начала работы в «Новостях» они со Стивеном отправились на уик-энд в Рено и поженились. Стивен терпеть не мог шумные свадьбы и семейные торжества, и Адриана согласилась с ним, чтобы его не огорчать, но тем самым расстроила собственных родителей, которые хотели устроить дома красивую свадьбу своей младшей дочери. Вместо этого, когда молодые. прилетели на Восток, родителям пришлось довольствоваться сообщением, что бракосочетание уже состоялось. Мать Адрианы плакала, отец ворчал, Стивен был раздражен их реакцией, Адриана же, по обыкновению, поругалась с сестрой. Конни тогда была беременна третьим, последним ребенком, она снова заставила Адриану чувствовать себя виноватой, совершившей что-то ужасное.

— Ну пойми, мы не хотели шумной свадьбы. Разве это преступление? Грандиозные церемонии раздражают Стивена. Зачем придавать этому такое значение? Мне двадцать девять лет, и я имею право сочетаться браком именно так, как мне хочется.

— Почему тебе обязательно нужно обижать маму и папу? Неужели хоть раз в жизни ты не можешь сделать над собой усилие? Ты живешь за три тысячи миль отсюда и делаешь то, что тебе заблагорассудится. Ты не появляешься здесь, чтобы им помочь или что-то для них сделать…

Слова Конни звучали как обвинение; Адриана смотрела на нее и думала, как горько, что ухудшаются их взаимоотношения, и будет ли этому конец. Разлад с сестрой ее сильно угнетал.

— Маме шестьдесят два, а отцу шестьдесят пять. В какой помощи они нуждаются? — спросила Адриана;

Конни сердито ответила:

— В самой разной. Чарли, например, после каждого снегопада приезжает и откапывает папину машину. Ты когда-нибудь об этом думала?

В глазах Конни стояли слезы, а Адриане ужасно захотелось дать ей пощечину.

— Может, им стоит переехать во Флориду, чтобы и тебе, и мне было легче? — тихо произнесла она. Конни в ответ расплакалась:

— Это все, что ты можешь сказать, да? А сама сбежала, спряталась на другом конце страны.

— Конни, я не прячусь. У меня там своя жизнь.

— Какая такая жизнь? Чем ты там занимаешься? Работаешь девочкой на побегушках в съемочных группах? Это ерунда, и ты это прекрасно понимаешь. Повзрослей, Адриана. Стань такой же, как мы все: будь женой, матерью. Если хочешь работать, то делай хоть что-нибудь стоящее. Будь нормальным человеком.

— Вроде кого? Вроде тебя? Ты считаешь себя «нормальной», потому что до того, как завела детей, работала медсестрой, а я не в порядке, потому что занимаюсь чем-то непонятным тебе? Что ж, возможно, тебе больше понравится моя работа в программе «Новостей». Должность называется «ассистент режиссера». Это понятнее?

Адриане были ненавистны злоба, горечь, ревность, которые за годы накопились в их отношениях. Сестры никогда не были близки, но прежде по крайней мере дружили или создавали такую видимость. Теперь этот внешний налет сошел, и у Конни осталась лишь злость на Адриану за то, что та уехала, свободна и делает в Калифорнии что хочет.

Адриана не сказала родным, что они со Стивеном решили не иметь детей. Для него это было очень важно после ужасных впечатлений собственного детства. Адриана с ним не соглашалась, но знала, что Стивен относит нищету своих родителей на счет их многодетности. Задолго до женитьбы он заявил, что дети — не его стихия, и хотел заручиться ее согласием. Он намеревался сделать стерилизацию, но оба опасались, что это чревато осложнениями для здоровья. Потом Стивен настаивал, чтобы стерилизацию сделала она, Адриане же метод казался слишком радикальным. Наконец они выбрали альтернативные способы предупреждения беременности. Адриане порой грустно было думать, что она никогда не будет иметь своих детей, но ради Стивена она была готова на такую жертву, зная, как ему это было важно. Он хотел продолжать свою карьеру без дополнительных обуз и желал, чтобы Адриана была свободна и также делала свою карьеру. Стивен всемерно поощрял ее к работе, которую она действительно за три года полюбила, хотя иногда и жалела, что рассталась с фильмами и мини-сериалами. Частенько Адриана заводила речь о том, чтобы уйти из «Новостей» и заняться постановкой сериалов.

— Сериал — вещь непостоянная, — всегда говорил Стивен. — Его могут прекратить показывать, и что тогда? Окажешься безработной. Держись за «Новости», дорогая моя, их никогда не отменят.

Стивен панически боялся потери работы, возможностей, шансов подняться на вершину успеха. Он всегда ориентировался на свои цели, а цели неизменно намечал максимальные. Однако оба знали, что он их достигнет.

Последующие два с половиной года Выдались для супругов очень насыщенными. Они много работали, приобрели новых друзей, купили очень милую квартиру в комплексной сблокированной застройке — как раз подходящую им по размеру: с двумя спальнями наверху, одну из которых они использовали как кабинет, с гостиной, столовой и большой кухней. Адриане нравилось в уик-энды возиться в маленьком садике. Весь комплекс имел. общий бассейн, теннисный корт и гараж, где стоял ее «моррис» и его новенький черный «перше». Стивен все уговаривал жену продать ее машину, но Адриана ни за что не соглашалась. Свой спортивный «моррис» она купила подержанным, когда поступила в Стенфорд, тринадцать лет назад, и до сих пор любила его. Адриана испытывала привязанность к старым вещам, Стивен же всегда разыскивал все самое новое. И все-таки вместе они составляли хорошую пару. Стивен придавал жене дополнительную энергию и целеустремленность, а она немного смягчала его острые углы, впрочем, недостаточно, как считали многие. Конни и ее муж Чарльз, по-прежнему ненавидели Стивена, да и родители так его и не полюбили. Это повлияло на отношения Адрианы с ними, и теперь ей больно было сознавать, как далека она от своей родни. Как бы она их ни любила, все же на первое место ставила верность мужу. Стивен был мужчиной, с которым она делила постель, которому помогала устраивать жизнь, чье будущее ковала. Родители так или иначе были ее прошлым, а он — ее настоящим и будущим, они это понимали и больше не спрашивали Адриану, когда они со Стивеном собираются нанести визит на Восток, и даже в последнее время перестали донимать ее насчет детей. Адриана наконец сказала Конни, что детей они иметь не хотят, и была уверена, что сестра передала это родителям. Те считали отношения Стивена и Адрианы противоестественными, в их глазах младшая дочь и зять были эгоцентричными молодыми гедонистами, которым бесполезно пытаться внушить другую точку зрения. Проще было пореже общаться, и родители Адрианы по собственной инициативе перестали приезжать к ним.

Однако в ту ночь, пока Адриана ехала по Санта-Моникскому шоссе, а потом по Фейрфакс Авеню, она не думала о своих родителях. Все ее мысли были о Стивене. Она знала, каким он будет усталым, поэтому купила бутылку белого вина, немного сыру и полуфабрикат омлета. В гараже стоял его «порше». Адриана с улыбкой поставила рядом свою машину, жалея только, что не смогла встретить Стивена в аэропорту. Ей пришлось работать в вечернюю смену, что, впрочем, случалось часто — она была главным помощником режиссера и порой оставалась за него. Работа была интересной, но очень утомительной.

Ключ легко повернулся в замке, в квартире горел весь свет, однако в первый момент Адриана не увидела мужа.

— Эй!.. Есть кто дома?

Стереосистема была включена, в прихожей стоял чемодан, но кейса не было, и тогда она наконец увидела Стивена — он говорил по телефону. Его красивая, черная как смоль шевелюра была в легком беспорядке, голова наклонена. Стивен что-то записывал, видно, беседовал со своим шефом. Он даже не заметил, что подошла Адриана; она обняла его и поцеловала. Стивен с улыбкой взглянул на жену и ласково поцеловал ее в губы, продолжая при этом слушать, что говорит босс, затем мягко отстранил ее и ответил в трубку:

— Да, конечно… я именно это ему сказал. Они сказали, что приедут к нам на следующей неделе, но я думаю, что если мы проявим активность, то вынудим их прибыть раньше. Конечно… конечно… я тоже так считаю… хорошо… До встречи завтра утром.

И вдруг она оказалась у него в объятиях, крепких объятиях, и в мире снова все стало на свои места. Адриана всегда была счастлива быть с ним и ни о чем другом не мечтала. Она целовала мужа и думала только о том, как по нему соскучилась.

Стивен запечатлел у нее на губах долгий и крепкий поцелуй, и, когда отпустил, Адриана, с трудом переводя дыхание, произнесла:

— О, Господи… как хорошо, что вы снова дома, мистер Таунсенд.

— Я тоже рад, что тебя вижу. Он озорно улыбнулся, обнимая ее за ягодицы и прижимая к себе.

— Где ты была?

— На работе. Я думала, что сегодня не останусь на одиннадцатичасовой выпуск, но некому было меня подменить. По пути я заехала в магазин и купила поесть. Ты голоден.

— Да, — радостно улыбнулся Стивен, имея в виду совсем не содержимое сумок. — По правде сказать, да.

Он потянулся к выключателю и погасил на кухне свет. Адриана рассмеялась:

— Я не об этом. Я купила вино и…

Стивен снова принялся целовать ее в губы:

— Потом, Адриана… потом…

И повел ее наверх. Чемодан был забыт в прихожей, сумки с продуктами — на полу в кухне. Стивен голодными глазами смотрел, как жена раздевается, потом сделал громче музыку, звучавшую из стереосистемы, и увлек Адриану на кровать.

Глава 3

На следующий день оба уезжали на работу в одно время. Так бывало каждое утро — распорядок не менялся: Стивен отправлялся на утреннюю пробежку, потом возвращался и крутил педали велоэргометра, одновременно брился и слушал «Новости», а Адриана готовила легкий завтрак, предварительно приняв душ и одевшись. Затем она прибирала на кухне и застилала постель, а Стивен тем временем принимал душ и одевался. По выходным он помогал жене по хозяйству, но в будни слишком спешил и был не в состоянии это делать.

Адриана всегда смотрела утренние «Новости» и — сколько успевала перед уходом — сериал «Сегодня». Интересные моменты они обсуждали, но, как правило, они со Стивеном говорили утром мало. Правда, на этот раз дело обстояло иначе. За ночь они дважды занимались любовью, Адриана чувствовала прилив болтливости и нежности и, подавая мужу чашку кофе, поцеловала его. Стивен еще не остыл после пробежки, но даже с влажными волосами, в прилипшей к телу пропотевшей футболке был красив, как киногерой. Это обстоятельство тоже выделяло его из семьи в Детройте. Он был слишком сообразительным, слишком честолюбивым, слишком привлекательным внешне, чтобы не бороться за лучшую жизнь. Адриана тоже была по-своему привлекательна, но сама никогда не придавала этому значения. С ее занятостью думать о внешности было некогда, исключение составляли случаи, когда они со Стивеном куда-нибудь выбирались. Своей естественной, здоровой красотой Адриана выгодно выделялась в окружавшей их пропитанной искусственностью среде, однако не сознавала своих достоинств, да и Стивен ей редко о них напоминал. Он всегда был озабочен другими вещами — собственной жизнью и карьерой. Временами он почти не виделся с женой.

— Сегодня будет что-нибудь важное? — спросил Стивен за завтраком, взглянув поверх газеты на Адриану. Ока подогрела пирожки с черникой, купленные накануне вечером, и приготовила салат из свежих фруктов, залив их йогуртом.

— Узнаю, когда приеду на работу. Утренние «Новости» драматических событий не предвещали, но кто знает? Пока мы тут сидим и завтракаем, могут застрелить президента.

— Угм…

Пока она говорила, Стивен просматривал страницы биржевых сводок и деловых новостей.

— Ты сегодня работаешь допоздна?

— Возможно. Это будет известно только во второй половине дня. Несколько человек взяли отпуска, и мы очень загружены. Может, мне придется работать даже в выходные.

— Надеюсь, что нет. Ты помнишь о завтрашней вечеринке у Джеймсов?

Адриана перехватила взгляд мужа и улыбнулась. Стивен никак не мог поверить, что она что-то может помнить, хоть и была ассистентом режиссера программы «Новостей» крупнейшей телекомпании.

— Конечно, помню. Она так важна? Стивен кивнул. Юмора не было и следа, когда речь шла о его карьере, но Адриана к этому привыкла.

— Там будут все, кто что-нибудь значит в рекламном деле. Я просто хотел убедиться, что ты помнишь.

Он посмотрел на часы и встал.

— Сегодня в шесть я играю в сквош. Если ты будешь работать допоздна, я не стану приезжать домой к ужину. Оставь мне сообщение в офисе.

— Да, сэр. Что мне еще следует знать, прежде чем мы начнем день и отправимся по своим делам?

Стивен на мгновение побледнел, пытаясь вспомнить, затем покачал головой, глядя на жену, все еще сидевшую за кухонным столом. Но его мысли были уже далеко. Он думал о двух новых клиентах, которых хотел заполучить, и о том, которого хотел переманить у своего старшего по возрасту товарища по агентству. Такое он успешно проделывал не раз, нисколько не смущаясь. Для него цель всегда оправдывала средства. Даже шестнадцать лет назад, когда он перехватил стипендию Университета Беркли у своего лучшего школьного друга. Тот парень вообще-то был лучше подготовлен, но Стивен знал, что он на первом выпускном экзамене пользовался шпаргалкой, и позаботился, чтобы это стало известно кому следует. Не имело значения, что они были закадычными друзьями и отлично учившийся юноша всегда помогал Стивену на экзаменах в старших классах школы, но… так или иначе, он пользовался шпаргалкой и был дисквалифицирован. Стивен же без тени сожаления покинул Детройт и больше не общался со своим другом. Несколько лет назад сестра сообщила ему, что Том так и не получил аттестата и работает заправщиком на бензоколонке где-то в гетто, Вот так. Выживают наиболее приспособленные. И Стивен Таунсенд был из таких. Он приспосабливался любыми возможными способами.

Он долю секунды глядел на Адриану, а потом повернулся и помчался наверх принять душ и переодеться. Адриана все еще была на кухне, когда Стивен спустился — безупречно одетый в костюм цвета хаки, голубую рубашку и голубой с желтым галстук. Он снова был похож на кинозвезду или, во всяком случае, на звезду рекламного бизнеса. Его внешность всегда Адриану немного потрясала — он был невероятно интересным мужчиной.

— Ты хорошо выглядишь, милый,

Стивену, похоже, пришелся по душе ее комплимент, он окинул жену теплым взглядом. Адриана встала из-за стола и взяла сумочку, которую всегда брала с собой на работу. Это была черная кожаная сумка от «Гермеса», которой она пользовалась многие годы и любила так же, как свою старую спортивную машину. На Адриане была темно-синяя шерстяная юбка, белая шелковая блузка; мягкий белый кашемировый свитер был наброшен на плечи, на ногах — дорогие черные итальянские туфли. Все это создавало впечатление ненарочитой, спокойной элегантности и обыденности, но от внимательного взгляда не могли ускользнуть стиль, хороший вкус и воспитание этой молодой женщины, а скромность и естественность только придавали ей привлекательности. Одним словом, когда они выходили из дома, то смотрелись очень приятной парой.

Открывая дверцу «морриса», Адриана взглянула на мужа, который садился за руль «порше», и рассмеялась. Стивена смущало, что кто-то может увидеть его рядом с ее машиной; он все грозил, что отгонит ее на открытую стоянку.

— Ты сноб! — хохотала Адриана, а Стивен покачал головой, и в следующее мгновение, взревев мощным двигателем, его «порше» исчез; Адриана же обвязала голову шарфом, включила передачу и, радостно слушая ворчливое пробуждение своего любимца, покатила на работу.

В это время на шоссе уже было полно машин, и через несколько минут Адриана безнадежно застряла в пробке, Она нервничала, сидя в машине, и задавалась вопросом, удалось ли Стивену проскочить до затора. Потом она мысленно переключилась на другое — то, что случалось с ней редко. У нее запаздывали месячные. Они должны были начаться два дня назад. Впрочем, с ее ненормальным режимом работы и постоянными стрессами опозданию удивляться не следовало, однако все равно для Адрианы такое было нетипично. Она подумала, что надо бы через пару дней снова об этом вспомнить, но тут поток машин снова пришел в движение, Адриана нажала на педаль акселератора и продолжила свой путь.

В редакции, когда она приехала, царил полный хаос. Режиссер отсутствовал по болезни, два прекрасных оператора попали в небольшую аварию, а два достаточно неприятных корреспондента устроили перебранку недалеко от ее стола. В конце концов Адриана завелась и на всех накричала, что было встречено с крайним удивлением, поскольку она редко теряла самообладание.

— Послушайте, как в таких условиях можно работать? Если хотите подраться, идите отсюда куда-нибудь в другое место!

Только что потерпел катастрофу самолет, в котором летел один из сенаторов, и корреспонденты с места события сообщили, что никого не осталось в живых. Ночью известная кинозвезда покончила жизнь самоубийством, а двое других любимцев Голливуда объявили о своем скором бракосочетании. Землетрясение в Мексике унесло без малого тысячу жизней. Наступивший день был из числа тех, что угрожали Адриане язвой желудка. Но она зато была в центре событий, так, во всяком случае, говорил Стивен. Хотела ли Адриана в самом деле жить в мире иллюзий, работая над мини-сериалами и передачами о женщинах Голливуда? Нет, но ей очень хотелось бы работать над каким-нибудь популярным сериалом, и она знала, что имеет теперь достаточно опыта для этого. В то же время было невозможно убедить Стивена, что подобное занятие не унизительно для нее.

— Адриана! Минутку она позволила себе помечтать, но больше времени не было, по крайней мере в этот день. Не вызывало сомнений, что поужинать с мужем вечером тоже не получится. Адриана подумала, что нужно ему позвонить и предупредить, но тут ее отвлек ассистент, умолявший уделить ему внимание. Проблема была в поиске резервной студии, так как их основную заняли, но Адриана уже все сама уладила, так что паника ассистента была напрасной.

В четыре часа она пообедала и лишь в шесть вспомнила, что надо позвонить Стивену. Но к этому времени он должен был уехать играть с друзьями в сквош, а ей еще предстояла работа. Смирившись с перспективой долгого вечера на работе, Адриана вдруг ощутила странное чувство одиночества. Заканчивалась пятница, все были дома или в гостях… на рандеву, а может, и на диване с хорошей книжкой… Она же сидела в студии, слушая полицейские сводки об убийствах, несчастных случаях или читала телетайпные сообщения о трагедиях, происходящих по всему миру. Тоскливо было так проводить пятничный вечер, но Адриане тут же стало неловко за свои мысли.

— У тебя сегодня ужасно хмурый вид, — улыбнулась Зелда, одна из ассистенток режиссера, подавая ей пластиковую кружку с кофе. Адриана любила Зелду — она была веселой, смешливой, но обладала сильным, независимым характером; было ей лет сорок, и она успела уже несколько раз развестись. Ярко-рыжие волосы прихотливым огненным ореолом окружали ее голову.

— Наверное, я просто устала. Иногда меня все это достает.

— По крайней мере мы знаем, что ты еще здорова, — усмехнулась Зелда.

— А тебя это не достает? Господи, эти «Новости» всегда такие удручающие.

— Я их никогда не слушаю, — равнодушно пожала плечами Зелда. — А после работы еду куда-нибудь потанцевать.

— Наверное, ты права.

Адриана после работы всегда возвращалась домой, где уже мирно посапывал во сне Стивен. Правда, они вместе завтракали и проводили уикэнды.

В течение следующих четырех часов Адриана занималась бумажной работой, потом проверила студию перед ночным выпуском «Новостей», поболтала с ведущими, прочла все свежие материалы. Вечер выдался довольно спокойный, и Адриане ужасно хотелось скорее попасть, домой, к Стивену. Она знала, что муж ужинал с друзьями, но была уверена, что к моменту ее возвращения он уже будет дома. Он редко задерживался допоздна, и то, если это сулило ему материальную выгоду — вроде деловых встреч с клиентами.

Вечерний выпуск, как и следовало ожидать, прошел гладко, и в одиннадцать тридцать пять Адриана уже ехала домой по Санта-Моникскому шоссе. Без пяти двенадцать она отпирала входную дверь, нетерпеливо поглядывая на освещенные окна спальни. Она радостно помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки, но, войдя в спальню, лишь рассмеялась: Стивен крепко спал на своей половине кровати, по-детски раскинув руки, отдыхая после утомительного, насыщенного дня. Он так глубоко погрузился в сон, что не реагировал на шум.

— Ну, сударь, — улыбнулась Адриана. Уже переодетая в халат, она присела на край кровати рядом с мужем. — Похоже, сегодняшняя программа подошла к концу, как говорят на телевидении.

Она ласково поцеловала Стивена в щеку — тот даже не шелохнулся, потом потушила свет и свернулась калачиком на своей половине кровати. Засыпая, Адриана снова подумала про запаздывание месячных, но решила, что вряд ли это какой-то серьезный симптом.

Глава 4

Проснувшись в четверть десятого, Адриана первым делом почувствовала доносившийся снизу запах жареного бекона и услышала шаги Стивена на кухне. Она улыбнулась про себя и повернулась на другой бок. Она любила субботы, любила, что Стивен в этот день был дома, приносил ей завтрак в постель, а потом они занимались любовью.

Едва Адриана об этом подумала, как услышала, что муж поднимается по лестнице. Он что-то мурлыкал; проходя в дверь, громыхнул подносом. Снизу, из стереосистемы доносилась негромкая музыка.

— Просыпайся, соня.

Стивен с улыбкой поставил рядом с ней поднос. Адриана потянулась и ласково улыбнулась в ответ. Он являл собой образец молодой мужественности. Волосы еще были влажные после душа, белый теннисный костюм подчеркивал загар, а плечи при взгляде снизу .казались просто громадными.

— Знаешь, ты слишком привлекателен для повара. — Она, улыбаясь, поднялась на локте.

— Ты тоже, лентяйка моя. Стивен присел на кровать. Адриана рассмеялась:

— Видел бы ты, как спал здесь вчера без задних ног.

— У меня был трудный день, да и от игры в сквош устал.

Он, казалось, слегка смутился и, чтобы загладить свою вину, многообещающе поцеловал жену, которая в этот момент уплетала бекон.

— Ты сегодня играешь в теннис? — Адриана хорошо знала, что Стивен любит индивидуально-игровые виды спорта, особенно сквош и теннис.

— Ага. Но не сейчас — в одиннадцать тридцать.

Он взглянул на часы и лукаво улыбнулся. Адриана снова засмеялась, но, прежде чем успела что-то сказать, Стивен сбросил теннисный наряд и нырнул к ней под одеяло.

— Ну и что теперь, мистер Таунсенд? Это не повлияет на вашу игру в худшую сторону?

Адриана обожала подшучивать над его серьезным отношением к теннису.

— Возможно.

Он задумался, что опять рассмешило Адриану, а потом повернулся к ней с игривой улыбкой:

— Вероятно, ради вас стоит пожертвовать игрой.

— Вероятно? Вероятно!.. Ну и нахал! Но Стивен утихомирил ее поцелуем, и через несколько минут они напрочь забыли о теннисе. Спустя полчаса Адриана в сладкой полудреме лежала в объятиях мужа, а тот ласково поглаживал ее блестящие волосы. Приоткрыв один глаз, она поцеловала супруга и промурлыкала:

— Лично я… готова променять на это любой теннис…

— Я тоже.

Стивен лениво потянулся, а еще через час нехотя поднялся и пошел снова принять душ перед игрой с одним из жильцов их комплекса, неким Харвеем.

— Ты вернешься к ланчу? — поинтересовалась Адриана.

Стивен, убегая, крикнул, что сам себе потом приготовит салат, и напомнил, что они приглашены в гости к Джеймсам в семь вечера. Для Адрианы такой расклад получался очень напряженным, поскольку накануне она узнала, что должна быть на работе к вечерним Новостями, а потом еще и к ночным, Значит, ей придется в вечернем туалете отправляться на работу, потом мчаться домой, чтобы со Стивеном ехать на вечеринку, или встретиться с ним там, и в положенное время снова уехать на телевидение. Но Адриана понимала, что вечеринка для Стивена важна, и была готова составить ему компанию, независимо от напряженности своего собственного графика. Она старалась не подводить Стивена, а тем более не нарушать своей работой домашних планов. Стивен же, напротив, очень много ездил по командировкам, но тогда Адриана спокойно оставалась в редакции допоздна.

Стивен вернулся в два часа, весь мокрый, но сияющий. Он довольно легко победил Харвея.

— Он толстый, не в форме и после второго сета признался мне, что курит. Ему, дураку, повезло, что с ним на корте не случился сердечный приступ.

— Надеюсь, ты его щадил? — спросила Адриана из кухни, готовя Стивену лимонад, хотя и так догадывалась, что ответ будет отрицательным.

— Он этого не заслуживал. Это настоящий лопух.

Салат был уже приготовлен. Адриана подала его вместе с лимонадом и сообщила мужу, что вынуждена до вечеринки съездить на работу. Стивен не возражал. Сообщение о необходимости прибыть на ночной выпуск тоже не вызвало у него возмущения,

— 0'кей. Меня кто-нибудь подбросит до дома. Можешь взять мою машину.

— Если хочешь, я за тобой заеду, — предложила Адриана, виновато посмотрев на супруга, и добавила: — Мне правда очень жаль. Если бы все были на месте и режиссер не заболел…

— Нет проблем. Если ты отлучишься ненадолго, тогда вообще все прекрасно.

На этот раз Адриана вопросительно взглянула на Стивена:

— Почему тебе так важна эта вечеринка, милый? Намечается что-то важное, о чем я не знаю?

«Может, очередное повышение?» — подумала она.

Стивен на мгновение состроил загадочную мину, а потом ухмыльнулся:

— Если сегодня все пойдет хорошо, может, мне удастся заполучить в клиенты фирму «ИМФАК». На прошлой неделе я получил доверительную информацию, что им не нравится их нынешнее агентство, и они потихоньку подыскивают другое. Я им звонил. Майк этим очень заинтересовался. Может, он даже в понедельник пошлет меня в Чикаго встретиться с ними.

— Господи, это же богатейший клиент. Даже Адриану это впечатляло. Фирма «ИМФАК» была одним из крупнейших рекламодателей в стране.

— Да, именно так. Возможно, мне придется провести там всю неделю, но, думаю, ты согласишься, что овчинка стоит выделки.

— Да, конечно.

Адриана присела на стул и посмотрела на мужа. Необыкновенный человек — в свои тридцать четыре года он не собирался останавливаться на достигнутом. Стивен тем более был достоин восхищения, что вышел из таких низов. Адриана пыталась обратить на это внимание своих родителей, но те, казалось, решили игнорировать его положительные качества и твердили лишь о его чрезмерной амбициозности. Как будто было преступлением стремиться к успеху, продвижению. По крайней мере она так не думала. Имеет же он, в конце концов, право претворять в жизнь свои желания. Он испытывает потребность в победах. Порой Адриане даже было его жаль, потому что из-за этого он очень болезненно переживал поражения, даже в теннисе.

Когда Адриана уезжала на работу, Стивен снова был на корте. Она пообещала заехать за ним ровно в семь. В условленное время Стивен ждал ее — симпатичный, в новом блайзере, белых слаксах и красном галстуке, подаренном Адрианой. Выглядел он великолепно, что не преминула отметить супруга. Вид Адрианы тоже понравился Стивену: изумрудно-зеленый шелковый костюм, подходящие по цвету туфли, а недавно вымытые волосы поблескивали, словно полированный оникс. Садясь со Стивеном в «порше», она заметила, что муж рассеян и Нервничает. Но перспектива контракта с фирмой «ИМФАК» объясняла его состояние.

По дороге в «Беверли Хиллз» Адриана болтала со Стивеном о всяких пустяках, но, увидев дом, который был целью их поездки, приумолкла — столь сильное он производил впечатление. Майк Джеймс был боссом Стивена, а его жена — самым дорогим оформителем интерьеров в этом престижном пригороде Лос-Анджелеса. В этот вечер хозяева справляли новоселье. Адриана была наслышана о многомиллионных ремонтных работах, которые велись здесь несколько месяцев, но увиденное превзошло ее ожидания.

На торжестве присутствовало не менее двухсот гостей, и Адриана почти сразу потеряла Стивена. Она слонялась между баром и буфетом, слушая обрывки разговоров. Люди беседовали о своих детях, супругах, работе, путешествиях, домах…

Несколько человек заговаривали с Адрианой, но она, никого не зная и не желая общаться, держалась в стороне. Не раз она замечала, как, впрочем, случалось и прежде, что после вопроса, замужем ли она, собеседники обычно спрашивали, есть ли у нее дети. Адриане как-то неловко было отвечать «нет», потому что ее бездетность воспринималась как какой-то порок и не имело значения, что ей всего тридцать один год и у нее ответственная работа. Те, у кого были дети, гордились собой, и в последнее время Адриана стала сомневаться, правильно ли они со Стивеном поступили, решив никогда детьми не обзаводиться. Конечно, решение не могло быть окончательным и бесповоротным, но Адриана знала, что для Стивена это больной вопрос, и потому каждый раз ощущала некоторое беспокойство, когда вспоминала о запаздывании месячных. Между тем задержка с каждым днем все увеличивалась.

По дороге на работу она подумала, не купить ли домашний тест, но посчитала это преждевременным. Не стоило паниковать из-за нескольких дней опоздания… А если это все-таки беременность?

Адриана стояла в стороне, глядя на гостей. Какой-то мужчина обратился к ней и предложил бокал шампанского. Но ей не хотелось поддерживать разговор. Когда он отошел, Адриана снова задумалась. Что, если это в самом деле новая жизнь? Что она скажет? Как отреагирует Стивен? Так ли это ужасно? Или, наоборот, прекрасно? Может, он не прав в своем детоненавистничестве и свыкнется с мыслью о ребенке? А что она? Как быть с работой? Распрощаться с карьерой или вернуться на телевидение после родового отпуска, как поступают многие? Другие женщины не делают из этого драмы: имеют детей, работают. Никакая это не катастрофа… Или, может быть, все-таки катастрофа? Адриану терзали сомнения. Охваченная ими, она не заметила, как внезапно появился Стивен.

— Порядок, — ухмыльнулся он.

— С контрактом? — опешила Адриана, от неожиданности испугавшись, что Стивен мог подслушать ее мысли.

— Нет, контракта еще нет. Но Майк хочет, чтобы я с ним в понедельник полетел в Чикаго. Мы с ними проведем очень конфиденциальные переговоры, обсудим их подходы и наши, И если все пойдет хорошо, в чем я не сомневаюсь, то вернусь и сам начну готовить рекламную кампанию.

— Ого! Стивен, это фантастика!

Стивен, похоже, тоже так считал. Приняв от жены поцелуй, он позволил себе выпить пару рюмочек и, все еще сияя, проводил ее к машине, сказав, что кто-нибудь подбросит его до дома, поэтому заезжать не надо. Он помахал Адриане на прощание и вернулся на торжество. Для Стивена этот вечер был изумительным.

У Адрианы же все мысли свелись к вопросу, беременна она или нет. Эта проблема мучила ее все время, пока готовились и шли вечерние «Новости», и потом, по дороге домой. Решив положить конец неведению, Адриана резко свернула и остановилась у аптеки, работавшей круглосуточно. Стивену не обязательно быть в курсе. Она может ему и не говорить… Но ей самой вдруг захотелось знать… если не сегодня, то все же как можно скорее. Если сейчас она купит тест, то сможет проверить себя в любой момент, когда наберется храбрости. Это можно сделать, пока Стивен будет в Чикаго.

Она купила прибор, попросила аптекаря упаковать его в пакет из плотной коричневой бумаги и спрятала на самое дно сумки. Села в «порше» и поехала домой, Стивен уже был в кровати. В полусне его лицо выражало высшее блаженство: он предвкушал поездку в Чикаго и сделку своей жизни.

Глава 5

На лице Вильяма Тигпена, стоявшего у окна своей квартиры и глядевшего в темноту, напротив, не было и следа блаженства. В этот субботний вечер он немного поработал, купил себе кое-что поесть, позвонил детям в Нью-Йорк, посмотрел телевизор и в конце концов почувствовал себя ужасно одиноко. Был час ночи — самое время, чтобы позвонить Сильвии в Лас-Вегас. Она могла уже быть в номере, а если нет, можно оставить ей сообщение. Но телефон не отвечал. Билл решил подождать, , пока снова включится дежурный администратор. Вместо него заспанный мужской голос прохрипел:

— Алло!

— Я хочу оставить сообщение для номера 402, — отчетливо произнес Билл.

— Это 402-й, — проворчал незнакомец. — Что вам надо?

— Я, наверное, ошибся, извините… — ответил Билл, но в следующее мгновение понял, что его соединили правильно.

— Ты ждала от кого-нибудь звонка? — спросил мужчина кого-то в комнате, затем трубка, видимо, была прикрыта ладонью, потому что наступила тишина, и вдруг послышался очень взволнованный: голос Сильвии. На ее месте лучше было бы не подходить к телефону, но она не догадалась и не решилась не ответить, поняв, что это звонит из Лос-Анджелеса Билл.

— Привет, знаешь, тут все перепуталось, — стала она объяснять, а Билл чуть не расхохотался над абсурдностью ситуации. — Они забыли забронировать для нас половину номеров, и четверым пришлось поселиться в одном.

Прелестно. История, достойная «мыльной оперы», а он оказался в ее центре, хотя и чувствовал себя сторонним наблюдателем.

— Это глупо, Сильвия… Что это вообще за дела?

Он говорил как раздраженный любовник, но, как ни странно, таковым себя не чувствовал, не чувствовал даже злости, а лишь разочарование и глупость ситуации. В течение какого-то времени им было хорошо друг с другом, но стало совершенно очевидно, что это прошло.

— Мне… Мне, правда, очень жаль, Билл… Я так сразу не могу тебе объяснить. Но здесь все так запуталось… Я…

Сильвия плакала, а Билл, слушая ее, чувствовал себя круглым дураком. Он поймал ее на месте преступления И еще хотел извиняться за собственную глупость.

— Может, поговорим об этом, когда ты вернешься?

— А ты меня прогонишь из сериала? От этой фразы Билл совсем помрачнел. Он был не из таких людей и расстроился, что Сильвия этого не понимает.

— Одно с другим никак не связано, Сильвия. Это разные вещи.

— 0'кей… Извини… Я вернусь в воскресенье вечером.

— Желаю тебе приятно провести время, — сказал он мягко И повесил трубку. Этот сюжет закончился. «Ему не следовало начинаться, но он начался, — подумал Билл, — потому что я был ленив, а она удобна и чертовски сексапильна. Она меня, несомненно, нокаутировала, а теперь нокаутирует кого-то другого».

На минутку Билла посетила надежда, что мужчина с хриплым голосом, возможно, даст Сильвии больше счастья. Сам он мог дать женщинам слишком мало, у него не хватало на них времени и не было желания еще раз испытывать боль, которую он испытал от потери Лесли и детей. Это были удобные аргументы, и их обычно подтверждали такие или подобные сцены. Билл понимал, что Сильвии хотелось того, что он не мог ей дать — внимания, настоящей преданности, может быть, даже любви. А он был в состоянии предложить лишь доброту и немного развлечений.

Билл поразмышлял о Сильвии, глядя в ночное небо, потом выпил в ее честь содовой и стал укладываться спать, думая о своей жизни. Ему вдруг стало одиноко и грустно оттого, что все кончилось вот так, после единственного звонка в Лас-Вегас.

В эту ночь Билл долго не мог уснуть, лежал и все думал о женщинах, которые прошли через его жизнь за последние годы: как мало они на самом деле для него значили, как равнодушны к нему были, сколь, поверхностны были их отношения и бесцветен секс. Засыпая, он впервые за долгое время с тоской вспомнил Лесли и чувства, которые некогда их связывали. Казалось, что это было безумно давно. Билл сомневался, что подобное может повториться. Вероятно, такое бывает только раз в жизни, когда человек молод. Видимо, на второй шанс рассчитывать не приходится… Перед самым погружением в сон его мысли обратились к сьюовьям, Адаму и Томми. В конце концов, важны для Билла были только они.

Глава 6

Воскресенье прошло в суматохе приготовлений к командировке Стивена с перерывами на теннис, так что Адриана даже не притронулась к прибору, спрятанному на дне ее сумки. Она постирала рубашки, приготовила ланч Стивену и троим его друзьям — партнерам по парной игре, и все это время почти не разговаривала с мужем, но он, казалось, этого не замечал. А вечером они поехали в кино. Адриана с трудом следила за происходящим на экране, вчитывалась в субтигры шведского фильма, а сама все время думала о своей возможной беременности. За последние два дня это превратилось для нее в навязчивую идею: все-таки месячные у нее никогда так не запаздывали, и это было основанием для некоторых предчувствий. В остальном она ощущала себя нормально, в организме никаких изменений не произошло, кроме обычных для периода, предшествующего менструации. У нее слегка набухла грудь, появилась некоторая отечность тела, и это все. Тем не менее больше всего она хотела, чтобы Стивен поскорее улетел и можно было бы спокойно все выяснить. Адриана почему-то была уверена, что, сделай она тест, пока муж в Лос-Анджелесе, он узнал бы о случившемся. Она не решилась на проверку даже после его отъезда в аэропорт в понедельник. А если он вернется?.. Если что-нибудь забудет… и застанет ее в ванной, с пробиркой, наполненной ярко-голубой жидкостью… в случае беременности.

Адриана все еще не верила, что это могло случиться: они были всегда очень осторожны, за исключением, пожалуй, одного случая… всего одного… почти три недели назад… три недели… Весь день на работе она думала об этом, а после шестичасовых «Новостей» помчалась домой, поднялась наверх, в ванную, сделала все по инструкции, потом села в спальне и стала ждать, нервно поглядывая на будильник, не доверяя даже своим наручным часам. Если содержимое пробирки окрасится в голубой цвет, это значит… Ждать нужно было десять минут, но уже через три минуты игра «угадайка» закончилась.

Бессмысленно было надеяться, что с жидкостью в пробирке произойдут обратные превращения: голубизна ее была такой насыщенной, яркой, ответ таким определенным, что вопросов больше быть не могло. Адриана стояла как вкопанная, потом села, не отрывая глаз от пробирки. Сомнений не оставалось. Она осознала, что, несмотря на желание или нежелание Стивена, несмотря на их предельную осторожность и принятые раньше решения… независимо от всего это случилось. Она была беременна.

Устремленные на пробирку глаза Адрианы медленно наполнялись слезами. Теперь перед ней встал новый вопрос: что скажет Стивен? Она была уверена, что муж поднимет скандал. Но насколько крупный, серьезный будет этот скандал? Будет ли Стивен в самом деле против? А может, в конце концов изменит свое мнение и свыкнется с мыслью о будущем ребенке? Конечно, он сам не верит во все ужасные вещи, которые твердил на протяжении последних трех лет. Конечно, один маленький ребенок — это ничего страшного. Адриана знала о беременности всего каких-то пять минут, но для нее это уже был ребенок, она была готова бороться за его жизнь и молилась, чтобы Стивен разрешил оставить его. Принудить ее сделать аборт он все-таки не может, да и будет ли настаивать? Стивен же разумный человек, а это его ребенок. Адриана сидела в ванной с закрытыми глазами, а слезы страха медленно скатывались по ее щекам. Что же теперь делать? Ей было и радостно, и грустно, и боязно от перспективы объяснения с мужем. Стивен всегда шутил, что если она когда-нибудь забеременеет и решит рожать, то он уйдет от нее. Но, конечно, это была только шутка… а если нет?.. Как ей быть? Адриане, конечно, не хотелось терять его, но как она может отказаться от малыша?

В течение всей недели Адриана испытывала адские муки, пытаясь придумать, что сказать Стивену при возвращении. Каждый раз, когда он звонил, сообщая об успешном продвижении переговоров с фирмой «ИМФАК», она отвечала все более смущенно и рассеянно. Наконец в четверг вечером Стивен спросил, что случилось: ему показалось, что до жены не доходит смысл его слов. Переговоры проходили великолепно, на следующий день он возвращался в Лос-Анджелес, но во вторник будущей недели снова собирался в Чикаго.

— Адриана, у тебя все о'кей?

— А что?

Адриана замерла. Что он имеет в виду? Неужели знает? Но как он может знать?

— Да так, ничего. Но ты всю неделю как-то странно говоришь. Ты здорова?

— Да… нет… вообще-то у меня были ужасные головные боли. Я думаю, это просто стресс… от работы…

На самом деле ей раз или два становилось дурно, а может, это была только фантазия. Но беременность фантазией не была. Чтобы окончательно убедиться, Адриана даже еще раз повторила тест.

Слезы жгли Адриане глаза, когда она слушала мужа. Ей хотелось, чтобы он немедленно прилетел, и можно было бы ему сказать. Она хотела, чтобы все было позади, хотела быть честной со Стивеном, надеялась, что он скажет, что все хорошо, и можно расслабиться и ждать ребенка… Ребенка… Это было удивительно. За несколько дней ее жизнь перевернулась, все мысли сосредоточились на малыше. Ради Стивена она спокойно согласилась на перспективу бездетности, теперь же была готова ради неизвестного малыша переставить все с ног на голову: поменять квартиру, образ жизни, если надо — работу, отказаться от независимости и свободы. Адриана все еще со страхом думала об этом, сомневаясь, получится ли у нее быть матерью, справится ли с новой для себя ролью, и тем не менее понимала, что должна попробовать.

Вечером в пятницу Адриана хотела поехать в аэропорт, чтобы встретить Стивена, но задержалась на работе. Когда она вернулась домой, Стивен распаковывал вещи и смотрел телевизор, звучала музыка, словом, с его возвращением из Чикаго квартира снова ожила. Он что-то напевал про себя и, увидев Адриану, улыбнулся:

— Привет… где ты пропадала?

— На работе, как всегда.

Она нервно улыбнулась, медленно подошла к мужу и, когда тот обнял ее, крепко к нему прильнула, словно ища спасения.

— Малышка… в чем дело?

Стивен знал, что всю неделю что-то было не в порядке, но что именно, оставалось для него загадкой. Адриана выглядела здоровой, и тут он с тревогой подумал: может, ее уволили с работы и она стесняется об этом сказать? Обидно было бы, конечно, терять такую хорошую работу.

— Что-нибудь с работой?.. Ты…

Он осекся, когда увидел выражение ее глаз, Стивен не знал, в чем дело, но моментально понял, что произошло нечто серьезное. Он уложил Адриану на кровать, обнял, стараясь максимально поддержать ее. В конце концов, он мог взять жену на иждивение, его дела шли исключительно хорошо — Майк уже обещал большое повышение в случае успешного окончания переговоров.

— Что случилось?

Глаза Адрианы наполнились слезами, и в первый момент она не могла вымолвить ни слова. Этим мгновениям следовало быть счастливейшими в их супружеской жизни, но из-за того, что было сказано Стивеном в прошлом, они стали самыми пугающими.

— Тебя уволили?

Адриана сквозь слезы рассмеялась и покачала головой:

— Нет, к сожалению. Иногда мне кажется, что это принесло бы мне большое облегчение.

Но Стивен не воспринял ее слов всерьез. Он знал, как Адриана любит свою работу. У нее классная работа. Стивен в этом не сомневался.

— Ты больна?

На этот раз Адриана медленно покачала головой и с выражением тихой решимости посмотрела мужу в глаза:

— Нет, я не больна… — А затем сделала быстрый вдох и, молясь, чтобы Стивен воспринял новость хорошо, произнесла: — Я беременна.

Наступило бесконечно долгое молчание. Адриана слышала гулкие удары своего сердца и дыхание Стивена. Внезапно он вскочил и с отчаянием взглянул на нее:

— Надеюсь, ты шутишь?

— Нет.

Адриана знала, что для него это будет шок. Да она и сама была потрясена, хотя не совершила ничего предосудительного.

— Ты меня обманываешь? Она покачала головой:

— Нет. Это действительно случилось.

— Вот незадача.

В выражении лица Стивена появилась какая-то холодность, Адриана это заметила, и ее охватила паника.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Скверная история, — произнес он тихо и с явной досадой. — Извини, Адриана, что так неудачно вышло.

— Я бы не называла это удачей или неудачей. Ты же знаешь, что все произошло помимо нашей воли.

Стивен кивнул, Ему было обидно и за жену, и за себя.

— Думаю, на следующей неделе тебе надо будет этим заняться,

От его слов у Адрианы застыла кровь в жилах. Для Стивена все было так просто. Заняться этим. Но для нее это уже не было просто. Адриана вопросительно посмотрела на мужа:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Нам нельзя иметь ребенка, черт подери, тебе это известно.

— Почему? Может, я о чем-то не проинформирована? О какой-нибудь ужасной наследственной болезни или о планах полета на Луну? По какой причине нам нельзя иметь ребенка? Есть ли она вообще?

— Да, есть, И очень веская. Они стояли в спальне друг против друга. Стивен с каменным лицом произнес:

— Мы давным-давно условились, что не желаем иметь детей. Я полагал, что для нас обоих это не были пустые слова.

— Но объясни почему. Я не понимаю, отчего мы не можем иметь детей?

Адриана с мольбой посмотрела на мужа:

— У нас обоих хорошая работа. Живем мы состоятельно и на наши доходы вполне могли бы содержать малыша.

— А ты представляешь себе, сколько это стоит? Образование, одежда, медицинское обслуживание. Да и нечестно будет давать жизнь нежеланному ребенку. Нет, Адриана, ты не права.

Стивена охватил страх, когда он увидел, что не убедил Адриану. Она знала, что муж придерживается крайних взглядов из-за того, что в детстве познал нищету, но их жизнь была совершенно иной.

— Деньги — это не все. Мы любим друг друга, хорошо живем, имеем благоустроенную квартиру. Что тебе еще нужно?

— Желание иметь детей, — сказал он спокойно, — а его у меня нет. И никогда не будет. Я говорил тебе это до нашей женитьбы и продолжаю настаивать на своем. Тебе придется избавиться от этого… — Стивен на мгновение замешкался, подбирая слова. — …плода.

Он сознательно не сказал «ребенка»,

— А если я не захочу?

— Будешь дурой. У тебя намечается блестящая карьера, если постараешься, а имея ребенка, ты не сможешь заниматься своей работой.

— Я могу взять шестимесячный отпуск по уходу. Многие женщины так делают.

— Да, и в конце концов они ставят крест на своей карьере, рожают еще пару-тройку детей и становятся домохозяйками. А потом ненавидят за это себя и своих чад.

Стивен высказал вслух самые худшие из ее опасений, и все равно Адриана считала, что стоит воспользоваться шансом и родить ребенка. Она не хотела от этого отказываться только потому, что не иметь детей проще, чем их иметь. Ну и что из того, что они не миллионеры? Почему все должно быть так идеально? И почему он не может понять ее чувств?

— Я думаю, нам следует хорошенько подумать, прежде чем мы совершим что-то радикальное, о чем потом будем сожалеть.

У нее были подруги, которые делали аборты и ненавидели себя за это. Однако Стивен не соглашался.

— Поверь мне, Адриана, — он несколько смягчил тон и на шаг приблизился к ней, — ты не пожалеешь, наоборот, ты потом почувствуешь облегчение. Эта штука может стать серьезной угрозой нашему браку.

«Штукой» Стивен назвал их ребенка. Ребенка, которого она успела полюбить за те четыре дня, как узнала о его существовании.

— Это не обязательно должно стать угрозой нашему браку.

Слезы подступили к глазам Адрианы. Она посмотрела на мужа:

— Стивен, пожалуйста… не принуждай меня делать это… пожалуйста…

— Я ни к чему тебя не принуждаю, — раздраженно ответил Стивен, расхаживая по спальне, словно зверь в клетке. — Я просто говорю, что это чертовская неудача, и было бы безумием даже думать о том, чтобы с ней смириться. Наша жизнь поставлена на карту. Вот и решай, как тебе поступить.

— Почему ты так на это смотришь? Почему ребенок кажется тебе такой угрозой?

Адриана не понимала, почему Стивен был так бескомпромиссен в этом вопросе и считает детей врагами.

— Ты понятия не имеешь, Адриана, во что дети могут превратить твою жизнь. А я наблюдал это на примере моей семьи. У моих родителей никогда ничего не было. Мать носила одну паршивую пару туфель, одну пару на протяжении всего моего детства! Она сама нас обшивала, а потом мы занашивали вещи до тех пор, пока они не разваливались. Мы не имели книжек, кукол или игрушек. У нас не было ничего, кроме бедности и нас самих.

Адриана признавала, что вес, о чем говорил Стивен, было ужасно, но это не имело никакого отношения к их теперешней жизни, а он не хотел этого понять.

— Печально, что тебе пришлось такое испытать. Но нашим детям не пришлось бы так жить. Мы оба хорошо зарабатываем, нам и ребенку хватило бы на более чем благополучное существование.

— Тебе так только кажется. А школа? А колледж? Ты знаешь, сколько теперь стоит обучение в Стенфорде? А как с нашим путешествием в Европу? Мы больше будем не в состоянии его предпринять. Придется от всего отказаться. Ты в самом деле готова пойти на это?

— Я не понимаю, почему ты говоришь о крайностях? А если нам, Стивен, и придется чем-то пожертвовать, неужели ребенок не стоит этого?

Стивен не ответил, но его глаза сказали все: для него ребенок не стоит жертвы.

Адриана продолжила:

— Во всяком случае, мы говорим не о планировании детей в будущем. Мы говорим о малыше, который уже существует. Это большая разница.

Разница была для нее, но не для него.

— Мы говорим не о малыше. Мы говорим о чем-то непонятном. Капелька спермы коснулась микроскопической яйцеклетки. Что из этого получилось? Ровным счетом ничего. Вопросительный знак, микроскопическая потенциальная возможность и не более, и мы этой потенциальной возможности не хотим. Подумай об этом. Все, что тебе надо сделать — пойти к твоему врачу и сказать: «Я не хочу».

— И что дальше?

Слушая Стивена, она чувствовала, как в ней закипает гнев.

— Что дальше, Стивен? Он что, просто скажет: «О'кей, Адриана, ты не хочешь ребенка? Нет проблемы», — и перепишет его из графы «Да» в графу «Нет» в своем списке? Не совсем так. Доктор высосет его вакуумным аппаратом и выскоблит меня. Он убьет нашего ребенка, вот что он сделает, Стивен. Вот что значит сказать «не хочу». Но в том-то и дело, что я хочу его, и тебе тоже следует об этом подумать. Это не только твой малыш, но и мой, это наш малыш, хочется тебе того или нет. И я не собираюсь от него избавляться только потому, что ты так велишь.

Адриана говорила, подавляя рыдания, но Стивен как будто не слышал ее. Под влиянием охватившего его ужаса он стал холоден и бездушен. Страх словно заморозил его.

— Понятно, — произнес он холодно и отстранение посмотрел на жену. — Так ты хочешь сказать, что не будешь избавляться от него?

— Я еще ничего не сказала. Я просто прошу тебя об этом подумать и говорю, что хотела бы его оставить.

Адриана сама не ожидала такого признания. Однако просьбы оставить малыша были похожи на разговоры о щенке, а не о ребенке, и это приводило ее в отчаяние.

Стивен печально кивнул, взял ее за руку, потянул на кровать и лег рядом. Чувствуя его объятия, Адриана перестала себя контролировать и разрыдалась. Потрясение, страх, напряжение, волнение, кипевшие в ней, вырвались наружу потоками слез.

— Прости, малышка… Прости, что с нами такое случилось… Все будет хорошо… вот увидишь… Прости…

Адриана плохо понимала, что ей говорит Стивен, но радовалась его объятиям и надеялась, что он подумает и изменит свое мнение. Ее крайне изнуряла необходимость преодолевать его сопротивление.

— Ты меня тоже прости, — произнесла она наконец. Стивен вытер ей глаза и поцеловал. Затем стал гладить волосы Адрианы, поцелуями осушил ресницы и щеки, неторопливо снял блузку, шорты и все остальное. Адриана, нагая, лежала рядом, и Стивен залюбовался: у нее было изумительное тело, портить которое беременностью, по его мнению, было бы преступлением.

— Я тебя люблю, Адриана, — сказал он ласково. Он слишком любил жену, чтобы разрешить ей совершить такую глупость. Еще он любил себя, их образ жизни, все, к чему они стремились и чего достигли. Никто не имел права на это покушаться, ребенок в том числе.

Стивен страстно поцеловал Адриану, она ответила не менее пылким поцелуем, полагая, что муж наконец понял ее чувства. Потом они занимались любовью, очень ласково и нежно. В эти минуты близости спор был оставлен, и каждый надеялся, что супруг проявит понимание. Потом они лежали в объятиях друг друга и снова целовались — им было необыкновенно хорошо.

На следующий день они проснулись лишь в полдень, и Стивен предложил пойти поплавать, что и было сделано после душа и завтрака. Адриана пребывала в задумчивости и молчала, пока они, держась за руки, шли к бассейну. Бассейном пользовались все жители комплекса, но в тот чудесный майский день там никого не было. Погода стояла солнечная, и люди поехали на пляж, в гости или просто загорали на крышах, как правило, нагишом.

Стивен плавал вперед-назад, Адриана же немного поплавала, потом легла на солнце и задремала. Ей не хотелось говорить о ребенке, по крайней мере сейчас. Она надеялась, что муж успокоится и привыкнет. Ей самой тоже нужно было привыкать, но Адриана понимала, что Стивену это будет сделать гораздо труднее.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.