Сшитое из переливчатой голубой тафты, с заниженной талией и коротким жакетом-болеро сверху, оно прекрасно подчеркивало ее формы, которыми она отнюдь не была обделена, и именно против этого, вне всяких сомнений, папа и возражал.

Вдобавок Мэрибет надела туфли на шпильках, которые, будучи на размер меньше, сильно жали ей, но она готова была это стерпеть, лишь бы выглядеть красивой и взрослой.

— Папа, я не буду снимать жакет, — попыталась найти она компромисс. — Я тебе обещаю;

— С жакетом или без ты можешь носить это платье дома, с матерью. Если же ты идешь танцевать, надень лучше что-нибудь другое или забудь про всякие танцы. И, честно говоря, я был бы рад, если бы ты осталась дома.

В этих модных платьях все девочки выглядят как… продажные девки. Тебе не надо демонстрировать свое тело мальчикам, Мэрибет.

Чем раньше ты это поймешь, тем лучше, иначе ты приведешь домой какое-нибудь отродье, помяни мое слово, — жестко произнес отец, и сестра Мэрибет, Ноэль, отвела глаза.

Ей было только тринадцать, и у нее был такой бунтарский характер, о котором Мэрибет могла только мечтать. Они обе были послушными девочками, но Ноэль хотела получить от жизни больше, чем Мэрибет. Уже в тринадцать лет младшая сестра стреляла глазками в каждого мальчика, который обращал на нее внимание.

Шестнадцатилетняя Мэрибет была куда застенчивее и гораздо больше беспокоилась о том, чтобы не противоречить отцу.

В конце концов Мэрибет отправилась в свою комнату и с плачем повалилась на кровать.

Прибежавшая к ней мама помогла дочери найти в платяном шкафу что-нибудь подходящее. Маргарет Робертсон не баловала своих девочек обилием нарядов, но у Мэрибет было вполне приличное темно-синее платье с белым воротником и длинными рукавами, к которому отец не должен был придраться.

Но лишь при одном виде этого наряда Мэрибет зашлась от нового приступа рыданий.

Он был слишком угрюмым.

— Мама, я буду выглядеть как монашка.

Надо мной просто будут смеяться.

Ей казалось, что сердце ее вот-вот разорвется от горя. Это платье Мэрибет всегда ненавидела.

— Ты будешь выглядеть в нем оригинально именно потому, что мало кто такое носит, — сказала мама, протягивая дочери злополучное платье.

Его можно было даже назвать красивым, но и оно немного пугало миссис Робертсон.

Мэрибет в этом скромном на вид платье выглядела совсем зрелой женщиной. В шестнадцать лет она была счастливой — или несчастной — обладательницей великолепной груди, узких бедер, тонкой талии и красивых длинных ног. Даже самая скромная одежда не могла этого скрыть. Она была выше большинства своих подруг и вообще очень рано развилась.

На то, чтобы уговорить дочь надеть это платье, ушел целый час.

Отец в это время сидел в гостиной, немилосердно пытая зашедшего за Мэрибет Дэвида О'Коннора. Молодой человек в первый раз был у них дома и очень нервничал, когда мистер Робертсон начал интересоваться тем, какой работой ему хотелось бы заниматься после окончания школы. Юноша ответил, что еще не решил, и тогда Берт Робертсон разразился длинной тирадой: любому парню не помешает немного поработать да и армейскую выучку тоже очень полезно получить, чтобы понять в жизни толк.

Дэвид О'Коннор вежливо кивал в ответ на его разглагольствования, но, когда Мэрибет в ненавистном синем платье и с ниткой жемчуга на шее, которую мать дала ей в утешение, наконец-то вошла в комнату, взгляд ее кавалера был полон отчаяния.

Вместо ярко-голубых шпилек на ней были темно-синие туфли на низком каблуке, но даже в них она была выше Дэвида. У Мэрибет совсем испортилось настроение, хотя она попыталась уверить себя, что это не имеет никакого значения. Она прекрасно понимала, что выглядит ужасно. Темное платье резко контрастировало с ярким пламенем ее рыжих волос, заставляя ее еще больше стесняться своего вида.

Поздоровавшись с Дэвидом, она поняла, что никогда не чувствовала себя более неловко.

— Ты прекрасно выглядишь, — неубедительно сказал Дэвид.

На нем был слишком большой для него темный костюм его старшего брата. Дэвид протянул ей букетик, но его руки слишком дрожали, и тогда мама Мэрибет пришла ему на помощь и приколола цветы к поясу платья.

— Ну, счастливого вечера, — мягко сказала мать, чувствуя свою вину перед дочерью.

Будь на то ее воля, она бы позволила девочке надеть ярко-голубое платье. Оно так шло ей, и она выглядела в нем такой красивой!

Но если Берт принял решение, спорить с ним было бесполезно. Она прекрасно знала, как он пекся о своих дочках.

Много лет назад две его сестры забеременели, будучи совсем молоденькими, и были вынуждены спешно выскочить замуж, и он всегда говорил Маргарет, что не допустит, чтобы подобное произошло с его дочерьми, чего бы ему это ни стоило. Они должны были вырасти скромными, послушными девочками и выйти замуж за достойных молодых людей. Он всегда говорил, что в его доме нет места разврату, внебрачному сексу и прочим гадостям.

Только любимчику родителей Райану разрешалось делать что угодно. В конце концов, он был мальчиком. Ему исполнилось восемнадцать, и он работал в принадлежащей отцу мастерской авторемонта, самой крупной в Онаве. Дела у Берта Робертсона шли прекрасно, и он очень гордился этим.

Райану нравилось работать у него, и сын хвастался, что он почти такой же хороший механик, как его отец. Они ладили между собой и по выходным часто отправлялись на рыбалку или охоту, а Маргарет, оставаясь с девочками дома, шла с ними в кино или занималась шитьем.

Она ни одного дня в жизни не работала, и Берт очень этим гордился. Богатым человеком назвать его было нельзя, но он вполне мог ходить по городу с гордо поднятой головой.

Его дочь — не какая-нибудь нищенка, чтобы одалживать платье у подруги, и не шлюха, чтобы отправляться на школьную вечеринку разодетой, что твой павлин. Мэрибет была красивой девочкой, но именно поэтому ее надо было держать взаперти, чтобы ее не постигла участь легкомысленных, пустоголовых теток.

Сам он женился на очень скромной девушке — до знакомства с ним Маргарет О'Брайен мечтала стать монахиней. И вот уже почти двадцать лет она была для него прекрасной женой. Но он никогда бы не повел ее под венец, если бы она была такой расфуфыренной штучкой, которую из себя пыталась строить Мэрибет, или пробовала бы спорить с ним, как Ноэль.

Несмотря на то что особых проблем с Мэрибет у него никогда не возникало, Робертсон-старший еще несколько лет назад пришел к выводу, что с сыном сладить гораздо проще, чем с дочерью, у которой возникали странные идеи о том, что можно и что нельзя делать женщинам, о дальнейшем образовании и даже колледже.

Школьные учителя совсем вскружили девочке голову, постоянно повторяя ей, как она умна. Берт считал, что в женском образовании нет ничего плохого, если только вовремя остановиться и правильно его использовать. Он часто говорил, что для того, чтобы менять пеленки и жарить бифштексы, не нужно оканчивать колледж.

В принципе он не имел ничего против элементарного образования и был бы только рад, если бы Мэрибет изучила бухгалтерский учет и помогала ему в работе. Но по большей части сумасшедшие идеи дочери были совсем из ряда вон выходящими. Женщины-врачи, инженеры, адвокаты, даже медсестры — такой судьбы Берт не пожелал бы своей девочке. О чем она, черт побери, толкует?

Иногда он удивлялся своей старшей дочери. У него были твердые понятия о том, как девочки должны вести себя, чтобы не исковеркать свою жизнь или жизнь других людей. Они должны выходить замуж за достойных молодых людей, быть покладистыми женами и рожать детей — столько, сколько даст им Господь или сколько захотят их мужья. А потом они должны заботиться о своих мужьях и детях и о своем доме, да так, чтобы все было пристойно.

Райана он тоже воспитывал в строгости, предупредив сына о том, что он не должен жениться на первой попавшейся девчонке и не должен допускать того, чтобы девушка, на которой он жениться не собирается, забеременела от него.

Но девочки — это совсем другое дело. Они должны вести себя как следует… а не ходить на танцы полуголыми или нервировать родителей идиотскими идеями о высоком предназначении современных женщин. Иногда Берт думал, что во всем виноваты фильмы, на которые его дочери ходили вместе с матерью. Сама Маргарет ничего подобного внушить им не могла. Она была тихоней, которая никогда не доставляла ему никаких неприятностей. Но Мэрибет… Она была послушной девочкой, однако Берт был твердо убежден, что эти новомодные идеи рано или поздно доведут ее до большой беды.

Мэрибет и Дэвид добрались до школы примерно через час. Похоже, по ним никто из одноклассников не скучал. Несмотря на то что пить на танцах не разрешалось, некоторые мальчики и даже девочки из их класса уже были навеселе. В припаркованных машинах сидели парочки, но Мэрибет старалась этого не замечать, стесняясь Дэвида.

Она почти не знала этого тихого мальчика из параллельного класса и никогда не была его подружкой, но до него никто не приглашал ее на танцы, а ей очень хотелось пойти — хотя бы для того, чтобы иметь представление, что это такое.

Мэрибет уже устала быть вечной одиночкой и белой вороной. Уже несколько лет она была первой ученицей в классе; некоторые из ее одноклассников ненавидели ее за это, а остальные просто не замечали.

Кроме того, Мэрибет всегда стеснялась своих родителей, когда те приходили в школу.

Мать вела себя тихо, как мышь, а отец, наоборот, разговаривал очень громко и учил жить всех окружающих, и в первую очередь мать, которая никогда не осмеливалась противоречить ему. Она соглашалась с каждым его словом, даже если он заведомо был не прав.

А отец никогда не стеснялся высказывать свое мнение, даже если оно никого не интересовало, в особенности о предназначении женщин, их роли в жизни, о приоритете мужчин и никчемности образования. В качестве примера Берт Робертсон всегда приводил самого себя.

Он был сиротой из Буффало и вместо того, чтобы окончить шесть классов, пошел работать. Берт считал, что дальше начальной школы учиться не нужно никому, и то, что брат Мэрибет окончил-таки среднюю школу, иногда казалось ей чудом.

Правда, учился Райан ужасно, его постоянно наказывали за дурное поведение, но, поскольку это был его собственный сын, а не девочка, отец считал это всего лишь забавным.

Если бы не плоскостопие и не поврежденное во время игры в футбол колено, Райан мог бы стать моряком и отправиться в Корею.

Мэрибет не о чем было говорить с братом.

Ей всегда казалось, что два таких разных человека не могут быть детьми одних родителей и вообще появиться на свет на одной планете.

Райан был смазливым, высокомерным и довольно-таки недалеким парнем. Трудно было предположить, что они близкие родственники.

— А что вообще тебя интересует? — однажды спросила она брата, пытаясь разобраться, кто он такой и какое отношение имеет к ней.

Райан посмотрел на нее с удивлением, не понимая, зачем она об этом спрашивает.

— Машины, девочки… пиво… удовольствия… Папа говорит, что я должен как следует изучить механику. Это хорошо… потому что я вряд ли буду работать в банке или в страховой компании. На самом деле мне очень повезло, что я работаю у папы.

— Ну да, — тихо кивнула Мэрибет, глядя на него большими зелеными глазами и изо всех сил пытаясь почувствовать к старшему брату уважение. — Но неужели тебе никогда не хотелось добиться чего-то большего?

— Чего-то большего? О чем это ты, сестренка? — недоумевая, переспросил он.

— Да чего угодно. Большего, чем просто работать в мастерской у папы. Например, поехать в Чикаго, или в Нью-Йорк, или найти работу получше… или поступить в колледж…

Это были ее мечты. Это ей хотелось большего, но Мэрибет не с кем было поделиться своими желаниями. Даже ее одноклассницы отличались от нее. Никто не мог понять, почему Мэрибет так серьезно относится к урокам и к своим отметкам, когда вокруг столько всего интересного, веселого и заманчивого? Какое это имеет значение? Для чего все это?

Она точно знала, для чего. Но в результате друзей у нее не было, и Мэрибет вынуждена была ходить на танцы с мальчиками вроде Дэвида О'Коннора.

Но мечты у нее отнять не мог никто — даже отец. Мэрибет хотелось сделать приличную карьеру, переехать в какой-нибудь крупный город, найти интересную работу и получить хорошее образование, если она сможет себе это позволить.

А еще — когда-нибудь выйти замуж за человека, которого она будет любить и уважать.

Она не могла представить себе жизни с мужчиной, недостойным ее восхищения.

Повторить судьбу своей матери, связавшей себя с человеком, который не обращал на нее никакого внимания, никогда не прислушивался к ее мнению и даже не интересовался ее мыслями и внутренним миром, ей совершенно не хотелось. Она мечтала и верила, что всего достигнет.

У нее было так много устремлений и идей, что окружающие считали ее сумасшедшей — все, кроме школьных учителей, которые видели способности девочки, ее высокий потенциал и, как могли, помогали ей избавиться от связывающих ее уз. В школе многие преподаватели знали о том, как важно для Мэрибет Робертсон продолжить образование.

Но единственной возможностью выплеснуть свои самые сокровенные мысли, выпустить свою душу из клетки были для нее школьные сочинения на вольную тему. Учителя хвалили Мэрибет за обилие мыслей и идей… но через минуту переходили к скучной школьной программе. Она никогда ни с кем не обсуждала своих планов на будущее и становилась все более замкнутой и одинокой.

— Хочешь пунша? — спросил Дэвид.

— Что? — переспросила Мэрибет, возвращаясь из прекрасного далека своих мечтаний. — Извини… Я думала о другом… Прости, что мой папа тебя сегодня так долго мучил.

Понимаешь, мы поссорились из-за платья, в котором я хотела пойти на вечер, и мне пришлось переодеться.

Эти сорвавшиеся с губ слова заставили ее еще больше смутиться.

— У тебя очень красивое платье, — совершенно неискренне ответил Дэвид.

Мэрибет прекрасно понимала, что он лжет.

Синее платье было настолько старомодным и строгим, совершенно не подходящим к атмосфере школьного выпускного бала, что требовалась немалая смелость, чтобы появиться в нем.

Но она привыкла быть смешной и отличаться от других. Или должна была привыкнуть. Ее всегда считали не такой, как все.

Именно поэтому Дэвид О'Коннор чувствовал себя так уверенно, приглашая Мэрибет Робертсон на танцы. Он знал, что никто другой из одноклассников и не подумает это сделать.

Она была красивой, но очень странной — так говорили все вокруг. У нее были ярко-рыжие волосы, великолепная фигура и развитые формы, но, кроме школы, ее ничто не интересовало, и с мальчиками она никогда не гуляла.

За Мэрибет никто не ухаживал, слишком серьезной и неприступной она выглядела.

Дэвид решил, что она ему не откажет, и оказался прав. Он был из тех мальчиков, которые не увлекаются спортом и сильно страдают из-за своего маленького роста и щуплого сложения. Кого еще он мог пригласить, кроме Мэрибет Робертсон? Разве что совсем некрасивых девочек, с которыми даже в люди выйти стыдно. Да и Мэрибет ему на самом деле нравилась.

Дэвид даже не слишком испугался ее отца.

Пока он ждал ее, папаша, конечно, заставил его попотеть, и он уже начал думать, что ему придется весь вечер провести в его обществе, но тут она наконец появилась в этом своем темно-синем платье с белым воротником.

И выглядела она в нем вполне нормально. Даже этот угрюмый наряд не мог скрыть ее прекрасную фигуру. Так что какая разница?

Дэвид мечтал о том, как Мэрибет будет танцевать с ним, касаясь его своим телом. Одна мысль об этом приводила его в возбуждение.

— Пунша хочешь? — повторил Дэвид, и она кивнула.

Ей совсем не хотелось никакого пунша, но Мэрибет не знала, что еще ему сказать. Она уже пожалела о том, что пришла сюда. Надо же было случиться так, что именно этот размазня пригласил ее сюда, да еще это платье…

Лучше бы она осталась дома и слушала радио вместе с мамой, как ей и грозил отец.

— Я сейчас приду, — сказал между тем Дэвид и исчез, оставив ее смотреть на танцующие пары. Большинство девочек казались Мэрибет просто красавицами, их платья были самых ярких расцветок, с широкими юбками и короткими жакетами, совсем как то, которое ей не позволили надеть.

Казалось, что прошла целая вечность, когда сияющий Дэвид возник перед ней снова.

Он выглядел так загадочно, будто владел какой-то невероятной тайной, и, как только Мэрибет попробовала пунш, она сразу поняла, в чем дело: у пунша был странный вкус, потому что в него явно что-то добавили.

— Что в нем такое? — недоверчиво спросила она, принюхавшись и отпив небольшой глоток, только подтвердивший ее подозрения.

Мэрибет пробовала спиртное только несколько раз в жизни, но сразу поняла, что кто-то поработал над пуншем.

— Немножко такого особого сока, — ухмыльнулся ее кавалер, сразу став еще более фамильярным и неприятным, чем до своего исчезновения. Этот сопляк, смотревший на нее с таким вожделением, был ей отвратителен.

— Я не собираюсь напиваться, — спокойно ответила Мэрибет, сожалея о том, что вообще пришла сюда, да еще в его обществе.

Как обычно, она чувствовала себя среди шумных, веселящихся ровесников белой вороной.

— Перестань, Мэрибет, чего ты боишься? — приставал Дэвид. — Не волнуйся, от этого не опьянеешь. Сделай несколько глотков, и тебе сразу будет хорошо.

Приглядевшись к нему, Мэрибет поняла, что он уже успел выпить, когда бегал за пуншем.

— И много ты выпил?

— Ребята из младших классов пьют ром за спортзалом, а у Каннингхэма есть целая пинта водки, — похвастался своими сведениями Дэвид.

— Замечательно! Просто потрясающе! — иронически усмехнулась Мэрибет.

— Правда? — Дэвид довольно улыбнулся, радуясь тому, что она не возражает, и совершенно не замечая сарказма в ее тоне.

Мэрибет смотрела на него со все возрастающим презрением, но он словно бы не видел этого.

— Я сейчас вернусь, — холодно сказала она, чувствуя себя рядом с этим хорохорящимся юнцом слишком взрослой.

Ее рост, женственные формы и манера вести себя постоянно заставляли ее казаться старше своих лет, и по сравнению с ним она выглядела великаншей: хотя в ней был всего метр шестьдесят два, Дэвид был на добрых десять сантиметров ниже.

— А куда это ты? — с беспокойством спросил он.

Они не успели даже потанцевать, а он так на это рассчитывал.

— В туалет, — ледяным тоном ответила Мэрибет, свысока глядя на своего кавалера.

— Я слышал, что там тоже пьют водку.

— Я тебе принесу, — сказала Мэрибет и исчезла в толпе.

Музыканты играли «Холодный вечер», парни и девчонки танцевали, прижавшись друг к другу щеками, и, пробираясь к выходу из спортзала, Мэрибет вдруг почувствовала, как к сердцу подступает печаль. Она прошла мимо группы мальчиков, которые, завидев ее, явно попытались спрятать бутылку. Однако скрывать свое занятие было бесполезно — двоих из них уже рвало у стены. Жизнь в одном доме с братом приучила Мэрибет к этому зрелищу.

Стараясь держаться от них как можно дальше, она завернула за угол и села на скамейку у стены спортзала, чтобы собраться с мыслями и потянуть время до неизбежного возвращения к Дэвиду.

Было ясно, что он собирается напиться, а ей вовсе не хотелось иметь дело с пьяным парнем. Наверное, ей надо просто поскорее пойти домой и забыть об этом неудачном вечере. Она была уверена, что еще несколько стаканов — и Дэвид даже не сможет вспомнить, с кем сюда пришел.

Мэрибет сидела на скамейке довольно долго, успев как следует замерзнуть. Вечер был холодным, но это ее мало беспокоило. Ей было хорошо здесь, вдали от всех — от Дэвида, от ее одноклассников и незнакомых ей ребят, от тех, кто пил, и тех, кого рвало. И от родителей тоже.

Мэрибет вдруг подумала, что хотела бы сидеть здесь вечно. Откинув голову, она закрыла глаза и вытянула ноги. Теперь она словно парила в холодном воздухе, погруженная в свои мысли.

— Что, слишком много выпила? — спросил чей-то голос совсем рядом с ней, заставив ее испуганно вздрогнуть.

Мэрибет открыла глаза и увидела знакомое лицо. Перед ней стоял старшеклассник, звезда школьной футбольной команды, который и понятия не имел о том, кто она такая. Она не могла сообразить, что он тут делает и почему снизошел до того, чтобы с ней поговорить.

Может быть, он обознался.

Она выпрямилась и встряхнула головой, думая, что он сейчас уйдет.

— Нет. Просто слишком много народу.

И всего остального.

— Да, мне тоже все это изрядно надоело, — ответил парень и уселся рядом с ней, не дожидаясь приглашения.

Даже в неярком свете луны нельзя было не заметить, как он хорош собой.

— Ненавижу толпу.

— В это трудно поверить, — сказала Мэрибет, не скрывая своего удивления.

Она почему-то чувствовала себя странно комфортно рядом с ним — притчей во языцех для всей школы. Впрочем, вся окружающая обстановка — скамейка, тьма, луна — казалась ей нереальной.

— Вокруг тебя всегда крутятся какие-то люди, — продолжила она свою мысль.

— Откуда ты меня знаешь? — Молодой человек выглядел заинтригованным и польщенным. — Кто ты?

— Я Золушка. Мой «Бьюик» только что превратился в тыкву, а мой кавалер только что напился, и я пришла сюда, чтобы поискать свалившийся с ноги хрустальный башмачок.

Вы его не видели, любезный господин?

— Может быть, и видел, — подхватил он игру. — Опишите его. А то откуда же я узнаю, что вы действительно Золушка?

Эта странная девушка рассмешила его, и он спрашивал себя, почему раньше ее не замечал. На ней было какое-то нелепое, старомодное платье, но лицо и фигура у нее были очень красивыми, кроме того, она обладала чувством юмора, не спешила виснуть у него на шее, как другие девчонки.

— Ты в выпускном классе?

Он внезапно заинтересовался ею, хотя — и об этом знали все в школе — он еще с младших классов гулял с Дебби Флауэрс. Поговаривали даже, что они собираются пожениться после выпускного бала.

— Еще нет, — ответила Мэрибет с усмешкой, не осмеливаясь солгать своему Прекрасному Принцу.

— Наверное, поэтому я тебя не замечал в школе, — искренне ответил он. — Но выглядишь ты старше.

— Спасибо, — улыбнулась Мэрибет, думая о том, что должна либо вернуться к Дэвиду, либо отправиться домой.

Сидеть здесь наедине со старшеклассником было нехорошо, хотя в его обществе она чувствовала себя очень спокойно.

— Меня зовут Пол Браун, — представился он. — А тебя. Золушка?

— Мэрибет Робертсон. — Она улыбнулась и встала.

— Ты куда?

Пол тоже поднялся с разочарованным видом. Он был высоким, атлетически сложенным и черноволосым.

— Домой.

— Одна?

Она кивнула.

— Проводить тебя?

— Не надо, спасибо.

Мэрибет поверить не могла, что отказывается от общества Пола Брауна, самого известного парня в школе. Кто бы мог предположить такое? Она усмехнулась, подумав о том, какое это достижение и как бы завидовали ей одноклассницы, если бы увидели ее сейчас.

— Слушай, дай я тебя хотя бы до спортзала провожу, — предложил Пол. — Разве ты не хочешь сказать своему спутнику о том, что ты уходишь?

— Да надо бы.

Они вместе подошли к главному входу в спортзал, словно старые друзья. Мэрибет Сразу же заметила Дэвида, едва держащегося на ногах, в компании не менее пьяных приятелей. В зале было несколько преподавателей, но никто, казалось, не обращал на них никакого внимания, и все делали что хотели.

— По-моему, моему кавалеру уже ничего не надо говорить, — сдержанно сказала Мэрибет и, остановившись, посмотрела на Пола с улыбкой. В ярком освещении зала его внешность ничуть не проиграла, и она невольно отметила это. — Спасибо за компанию. Я пошла домой.

Вечер пропал. За исключением непродолжительного разговора с Полом Брауном, это было бездарно потерянное время.

— Я тебя так не отпущу, Мэрибет. Давай я отвезу тебя домой, или ты думаешь, что мой «Шевроле» тоже превратился в тыкву?

— Не думаю. Разве ты не Прекрасный Принц? — спросила она насмешливо, но затем внезапно смутилась.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.