- Ну, утконос ринулся было на баррикаду. Так нас забросали гранатами с газом - от него сразу слезы текут, я прострелили шины. Все кашляют, слезы глаза застят, а у тех-то противогазы. Они из-за баррикады повылазили, наручников штук сто приготовили и - на нас! - он снова ухмыльнулся. - Мы и вернулись. Ничего не поделать. Даже камней-то подходящих не нашлось, чтоб их закидать. А всех, кто на "утконосе" был, они схватили. Газу-то, газу - такого в жизни не видывал! - Он взглянул на шоссе и уныло сказал: - А вон и вторая партия едет. Дорогу, поди, с обоих концов перегородили.
      По толпе пронесся тяжелый долгий вздох. Кое-кто повернул обратно к палаткам. Шли медленно и понурившись, погрузившись в невеселые думы.
      Лондон озадаченно посмотрел на Мака. Тот предложил:
      - Не пустить ли нам машины садами? Не могут же они все тропки перегородить.
      - Слишком сыро. Машины и десяти метров не проедут, в грязи увязнут.
      Мак вскочил на подножку одной из машин.
      - Вот что, ребята! - крикнул он. - Все-таки у нас есть возможность прорваться. Выйти всем миром и разнести все их заграждения. Они не имеют права нас держать в этой мышеловке. Мы не сдадимся! -Мак чуть выждал, но в толпе молчали, слова его не возымели дейс твия. Люди отводили взгляды, каждый уповал на соседа, а сам молчал. Наконец раздался одинокий голос:
      - Нам нечем драться! Голыми руками против ружей да газа не повоюешь. Дайте нам ружья, тогда разговор другой.
      Мак запальчиво крикнул:
      - Они убивают наших ребят, жгут дома наших друзей, а вы сидите сложа руки. Сейчас вас загнали в мышеловку, а вам хоть бы что! Да крыса и та за свою жизнь бороться бы стала!
      Казалось, все вокруг напиталось самым страшным газом-безысходностью. Тот же голос из толпы повторил:
      - Мистер, голыми руками против ружей да газа не повоюешь.
      Мака прорвало.
      - Ну, а со мной шестеро голыми руками справятся?! Есть среди вас храбрецы? - бросал он безнадежные слова. - Вот и попробуй вам помочь! Попробуй хоть что-нибудь для вас сделать!
      Лондон решительно стащил Мака с подножки машины. Тот попытался вырваться, глаза выпучились.
      - Своими руками трусов придушу! - кричал он.
      Джим придержал его с другой стороны.
      - Мак, одумайся, ты уже сам не понимаешь, что говоришь!
      Вдвоем с Лондоном они вывели Мака под руки из толпы. Люди вокруг стыдливо опускали глаза. А меж со бой тихо повторяли:
      - Голыми руками против ружей да газа не повоюешь.
      Вернувшиеся повылезали из машин, оставив их на до роге, смешались с толпой.
      Мак больше не упирался. Его привели в палатку Лон дона, усадили на матрац. Джим намочил в ведре с водой тряпку и хотел вытереть другу лицо, но Мак взял у него тряпицу и обтерся сам.
      - Я уже в норме, - спокойно сказал он. - А вообще-то толку от меня нет. Партия должна гнать меня в шею. Ишь, разошелся!
      - Ты на ногах едва держишься, тебе выспаться надо, заметил Джим.
      - Верно. Но дело не в этом. Ребята даже за себя драться не хотят. А ведь такие же, как они, на моих глазах шли с голыми руками на пулеметы! А эти убоялись горе вояк, шерифских помощников! До смерти испугались. Да и я, Джим, не лучше. Мне бы мозгами пошевелить. Ведь когда я на подножку вспрыгнул, думал, сейчас зажгу ребят, подниму на борьбу. А они как стадо баранов, вот я и взорвался. А какое я имел право! Нет, таким, как я, в партии не место.
      - Да я и сам едва сдерживался, - попытался поддержать Мака Лондон.
      Мак сосредоточенно разглядывал свою пятерню.
      - Бросить бы все к чертовой матери да убежать. Зарыться с головой в стоге сена и заснуть. И чихать я хотел на всех!
      - Отдохнешь и сразу взбодришься, - сказал Джим. Ложись-ка, поспи. Мы с Лондоном, если будет нужно, тебя позовем, верно, Лондон?
      - Непременно, - откликнулся тот. - Ложись поудобнее, вытяни ноги. Дел сейчас никаких нет. С командирами я потолкую сам. Может, наберем ребят побойчее да тишком к баррикадам проберемся.
      - Боюсь, победа уже за ними, - проговорил Мак. Они сломили дух у наших ребят, когда еще до дела и не дошло, - он улегся на матрац. Толпе нужна кровь... О, господи, я с самого начала напутал...-он закрыл глаза, но тут же снова открыл. - Вот что, очень скоро к нам, может, сам шериф в гости пожалует или какая иная важная шишка. Обязательно меня разбудите. Просто так их нельзя отпускать. Непременно меня позовите, он по кошачьи свернулся клубочком, сложил руки под головой и сразу задышал мерно и ровно.
      От палаточных тросов по брезентовым стенам побежали тени, солнце разбросало лучи перед входом на пятачок утоптанной земли.
      Джим с Лондоном тихонько выбрались наружу.
      - Ишь, намаялся, бедняга, - сказал Лондон. - Прямо изголодался по сну, я никогда такого не видал. Легавые, говорят, нарочно спать арестанту не дают, и он умом трогается.
      - Отдохнет Мак, совсем другим станет, - уверил Джим. - Ох, я ж обещал Дану кое-что! А там наши машины подошли... Схожу-ка сейчас!
      - А я пойду Лизу проведаю. Может, пошлю ее к старику, пусть присмотрит за ним.
      Джим пошел к кухне, наложил в котелок фасоли и понес к больничной палатке. Солнечный зайчик уже спрыгнул с койки Дана на пол. Старик лежал, закрыв глаза, дышал редко и тихо.
      В палатке пахло чем-то гнилым или тухлым, необычный запах этот исходил от тела умирающего, оттого что он уже долго не мог опорожниться. Джим наклонился над стариком.
      - Дан, я принес поесть.
      Тот медленно открыл глаза.
      - Не хочу ничего. Сил нет жевать.
      - Непременно нужно поесть. Тогда и силы появятся. Давай-ка я под спину тебе подушку подложу, ты сядешь, и я тебя покормлю.
      - Не нужны мне силы, - промямлил старик. - И подниматься не хочу. Я только на верхушки деревьев поднимался, - он снова закрыл глаза. Лезешь по стволу, все выше, все выше, и вот уже деревья что поменьше под тобою. Тогда уж спасательным поясом пристегиваеш ься, он глубоко вздохнул, губы продолжали шевелиться. Вдруг на солнечное пятно на полу упала тень. Джим поднял голову. У входа стояла Лиза. На плечи накинуто одеяло, его краем укрыт и ребенок.
      - Мне хватает дел со своим малышом. А он говорит, иди, за стариком присмотри.
      Джим приложил палец к губам и отошел от койки, чтобы Лизе лучше было видно исхудавшее лицо Дана.
      Войдя, Лиза села на свободную койку.
      - Ох ты! Я же не знала! Скажи, чем помочь?
      - Ничем. Просто побудь с ним.
      - Уж больно он плох. По запаху чую. Знакомый запах, - она поежилась, плотнее закутала личико младенца, чтобы уберечь от вони.
      - Тише. Может, еще поправится.
      - Нет, запах не тот. Знакомый запах. Старик уже гниет.
      - Вот бедняга!
      Возглас этот, видно, тронул ее за душу, на глаза навернулись слезы.
      - Конечно, я побуду с ним. Не впервой. А меня не убудет.
      Джим присел рядом.
      - С тобой хорошо, - прошептал он.
      - Ты эти штучки брось!
      - Да я разве что! Просто рядом с тобой почему-то всегда тепло.
      - А мне и не холодно.
      Джим чуть отвел лицо.
      - Мне нужно поговорить с тобой, Лиза. Ты, наверное, не поймешь меня, да это и неважно. Все кругом рушится, или как вода меж пальцами, глядь - и нет. Но это пустяки по сравнению с главным. И мы с тобой песчинки в людском море. Понимаешь? Я всякий раз сам себе это говорю, но мне легче самого себя понять, когда ты рядом, слушаешь. Догадываешься, о чем я?
      Щеки у Лизы зарумянились.
      - Я же только что родила. Да и не такая я, - она пристыжепно взглянула на него. - Не говори так. Таким тоном, - попросила сна. Понимаешь, я просто не такая.
      Он потянулся было обнять ее, но она отпрянула.
      - Не нужно.
      Джим поднялся.
      - Будь повнимательнее к старику, ладно? Вода и ложка на столе. Давай ему понемножку, - он поднял голову, вслушался: по лагерю пошел говор, все громче и громче. Но вот из шмелиного жужжания голосов вдруг выделился один, то взмывал на высоких тонах, то сердито басил.
      - Пойду посмотрю, что там, - сказал Джим. - Не бросай старика, - и поспешно вышел.
      Недалеко от кухни он увидел людей: толпа окружила какого-то сердитого оратора, потом двинулась к помосту, на котором некогда покоился гроб Джоя. Люди облепили его со всех сторон, из толпы вдруг выпрыгнул человек и утвердился на помосте. Джим подбежал ближе. Теперь он видел говорившего. То был мрачный Бэрк. Он размахивал руками, а голос его колоколом гудел над головами. Джим приметил, что от дороги к сборищу поспешает Лондон.
      Бэрк крикнул, вцепившись в перила:
      - Вон он! Полюбуйтесь! Это из-за него вся заваруха! А сам-то и пальцем ради нас не пошевелил, сидел в своей палатке да персиковый компот жрал. А мы под дождем мокли да жрали то, что и свинье непотребно!
      От изумления у Лондона распахнулся рот.
      - Что здесь происходит? - гаркнул он.
      Бэрк подался вперед.
      - Сейчас! Все узнаешь! Мы решили: нам нужен на стоящий вожак! Такой, что не предаст нас за ящик консервов.
      Лондон побледнел, плечи опустились и подались назад. Он взревел и бросился в людскую гущу, расшвыривая стоявших на пути, хотя никто и не думал его задерживать. Он буквально пробуравил толпу и остановился лишь у самого помоста. Ухватившись за перила, п однялся, и в то же мгновение Бэрк ударил его. Метил он в голову, но попал в плечо, и рука у Лондона сорвалась с перил, он пошатнулся, но устоял и вновь взревел. Бэрк ударил еще раз, на этот раз - в лицо, но снова промахнулся. Плавным, как у всех крупных лю дей, но быстрым движением Лондон нанес прямой удар левой, Бэрк увернулся, и тут его настиг боковой справа в челюсть, оторвал от пола, уложил наземь. Голова у Бэрка запрокинулась, челюсть свернулась на сторону, выбитые зубы повисли на губах, по подбородк у побежала струйка крови, обогнула нос, глазницу и скрылась в волосах.
      Тяжело дыша, Лондон стоял и смотрел на Бэрка. Потом медленно поднял голову.
      - Ну, может, еще один сукин сын отыщется, скажет, что я хозяевам продался?
      Люди, стоявшие вокруг Бэрка, зачарованно смотрели на его запрокинутую голову. В последних рядах стали напирать, вставать на цыпочки, чтобы лучше увидеть. Глаза у всех горели недобрым огнем.
      - Челюсть сломал! - воскликнул один. - Из мозгов кровь течет!
      - Поди, до смерти прибил! Ишь, голову прямо снес! взвизгнул другой.
      Просочились сквозь толпу женщины; застыли, глядя на запрокинутую голову. По толпе пронесся то ли тяжелый вздох, то ли всхлип. В глазах полыхал гнев, плечи напружились, руки изготовились к ударам. Лондон стоял, тяжело дыша, глядя на до крови разбитые ко стяшки пальцев. Потом оглядел толпу - видно, искал поддержки и увидел Джима, тот ободряюще поднял сомкнутые над головой руки. Затем указал на дорогу, где стояли машины, повел рукой вдаль и снова указал на дорогу. Лондон оглядел воинственную толпу. Задумч ивость на его лице сменилась угрюмостью.
      - Что ж, ребята, - начал он, - говорите, я ради вас и пальцем не пошевелил? Да потому, что помощи от вас нет. Зато сейчас вам бы только в бой. Ничем не остановишь.
      Неистовый, почти звериный рев вырвался из сотен глоток. Лондон поднял руку.
      - Кто готов сейчас пойти и разнести к чертовой матери их баррикаду?
      Настроение толпы менялось на глазах. Завороженно остановились на вожаке сотни взглядов. Точно волна про неслась по людской массе. Нет больше одиночных выкриков. Толпа стояла единым многоногим существом. Множество лиц как одно. Множество глоток как одна.
      - Некоторые поедут на машинах, - скомандовал Лондон,- остальные пешком. Вперед, мы еще не сказали последнего слова, вперед! - Он лихо спрыгнул с помоста, протолкался во главу толпы. Тотчас заурчали моторами машины. Толпа хлынула на дорогу; ни следа разобщенности, ни тени безразличия. Быстрый, бесшумный, пугающе действенный механизм. По дороге пустились рысцой, все вместе, все разом. Позади медленно ехали машины.
      Джим, глядя на двинувшуюся процессию, заставил себя остановиться, вслух приказав:
      - Не поддавайся, где твой разум? Не поддавайся.
      Женщины почти все бежали за уходящей колонной, а немногие оставшиеся чудно смотрели на Джима: глаза у него завороженно и недвижно глядели вослед человеческому потоку - орудию слепому и страшному. Вот скрылись из вида. Джим, дрожа всем телом, вздохнул и отвернулся. Потрогал больное плечо, надавил - боль быстрее приводит в чувство. Неспешно направился к палатке Лондона, во шел, уселся на ящик.
      Полуприкрыв глаза, Мак наблюдал за другом, лишь едва заметная щелочка меж веками выдавала, что он проснулся.
      - Джим, я долго спал?
      - Всего ничего. Сейчас еще и двенадцати нет.
      - Каких только снов не снилось, однако отдохнул хорошо. Пора вставать.
      - Поспи-ка еще.
      - Зачем? Я ж отдохнул, - он открыл глаза. - И вижу все уже по-иному. Когда намаешься, спишь как убитый. А снилась мне какая-то сумятица.
      - Ну и спал бы себе.
      - Хватит, - он сел на постели, потянулся. - Что-то произошло, пока я спал? Уж больно тихо кругом.
      - Произошло, и немало. Бэрк хотел скинуть Лондона, а тот ему врезал, - Бэрк и с копыт долой, чуть жив остался. Ой, да я ж забыл совсем про него! - Он выбежал из палатки, обогнул ее, оглядел помост. Вернувшись, сказал: Кто-то успел подобрать.
      Мак был уже на ногах.
      - Рассказывай! - взволнованно попросил он Джима.
      - А в толпе, как увидели кровь, будто с ума посходили. Ну, а Лондон и направь их баррикады сокрушать.
      - А я что тебе говорил! - воскликнул Мак. - Увидят кровь, и дело пойдет. Ну, а дальше, что дальше было?
      - Уехали, вот и все. Видел бы ты их. Все будто воедино слилось, будто один огромный зверь дорогу заполонил. Даже мне невтерпеж стало. Сам чуть было не пошел, да вовремя одумался, приказал себе: "Стой! Где твой разум!"
      - Отлично, - радовался Мак. - Говорят, что от толпы проку мало. А я тебе так скажу: если толпа знает, чего хочет, она не хуже обученных солдат действует, только с большей выдумкой. Так, ну разнесут они баррикаду, а дальше? Ведь они не враз угомонятся, им еще что-нибудь сотворить захочется. А про зверя ты хорошо сказал. Именно: огромный зверь. И он совсем не схож с каждым, кто составляет его силу, да и силы у него больше, чем у всех людей, вместе взятых. И запросы у него совсем иные, чем у людей. Док насчет этого верно говорил. Не угадать, что зверь натворит.
      - Пока что разнесет баррикаду.
      - Да я не о том. Зверю на баррикаду наплевать. А вот что ему нужно - сам не знаю. Беда всяких там социологов в том, что они изучают народ как группу людей, а это совсем не так. Народ - это тот же самый зверь. И людского в нем не больше, чем в собаке. Д жим, здорово, когда нам удается обратить этого зверя на доброе дело, но мы так мало знаем. Разойдется зверюга - неизвестно, что натворит. - Лицо у Мака разгорелось, но угадывался за радостным волнением страх.
      - Тише! Никак наши возвращаются. - Джим подбежал к выходу. Как переменились! Словно бы и не вместе, а вразнобой идут.
      Мак подошел. Дорога была запружена людьми. Вот из потока выбрался Лондон и припустил к Маку с Джимом.
      - Назад! В палатку! - орал он на ходу.
      - С чего бы это? - недоуменно спросил Джим. Но Мак затолкал его в палатку, развязал бечевку и опустил полог.
      - Ему лучше знать. Сиди спокойно и жди. Он сам все уладит. Что бы ни случилось, сиди и носа не высовывай.
      Ураганным ливнем прошуршали по земле шаги сотен ног, прогромыхали голоса. На брезентовой стене обозначилась квадратная тень-то был Лондон, - и знакомый голос прокричал:
      - Спокойнее, ребята, спокойнее!
      - Мы ему покажем, кто струсил!
      И снова голос Лондона.
      - Вас отругали - вот вы и злобитесь. И мой друг здесь ни при чем. А сейчас вы поработали на славу. А мой друг - он друг и вам. Он же день и ночь ради вас старался, намаялся.
      Судя по всему, настроение толпы менялось, напор на Лондона ослабел, растворился в разрозненных криках.
      - Все ясно, Лондон!
      - Но ведь он обозвал нас трусами!
      Мак, наконец, перевел дух.
      - Ну, Джим, пронесло, чудом пронесло.
      Квадратная тень на палаточной стене не шелохнулась, а беспокойные выкрики стали удаляться, озлобленность таяла.
      Лондон, однако, не закончил разговор.
      - Ну, а если кто из вас думает, что я персики лопаю, зайдите да посмотрите.
      - Да что ты, Лондон. У нас и в мыслях такого не было.
      - Это все Бэрк придумал, чтоб ему пусто было.
      - Он давно против тебя, Лондон, народ подговаривает. Сам слышал.
      - Что ж, давайте расходиться, ребята. Меня дела ждут.
      Голоса стихли, толпа, очевидно, разошлась, и лишь тогда Лондон откинул полог и устало вошел в палатку.
      - Спасибо, - сказал Мак. - Мы на волосок от гибели были. Ты даже и не представляешь, Лондон. А здорово ты их утихомирил. Ох, как здорово.
      - Да я и сам испугался, - признался Лондон. - Небось, презирать меня за это не станешь. На обратном пути и меня что-то так разобрало, сам бы тебя придушил, - он ухмыльнулся. - Даже не знаю почему.
      - Да и они не знают, - вздохнул Мак. - Так уж мир устроен. Ну, а теперь рассказывай, что на дороге произошло.
      - Мы их в лепешку раскатали! И следа от них не оста лось. Пробовали нас газом отравить, конечно, кое-кто из ребят закашлялся, слезы из глаз. И все равно им ни за что было нас не одолеть. Как они драпали! А остальных наши буквально втоптали в землю. Ребята удержу не знали.
      - В вас стреляли?
      - Да они и ружей вскинуть не успели - мы уж у них под носом. Пальнули поверх голов, чтоб попугать, а мы, знай себе, вперед прем. Легавым тоже не очень охота по людям стрелять. Мы накатили, смяли их, баррикаду в щепки.
      - Машины с собой брали?
      - Целых восемь штук. На них наши самые отчаянные парни ехали.
      - Убили кого из легавых? - сурово спросил Мак.
      - А кто его знает. Я не следил. Может, убили. Ребята прямо озверели. Их, поди, и с пулеметами не остановили бы.
      - То, что надо! - обрадовался Мак. - Да если б мы могли в нужную минуту наддать жару, а сделав дело, хладнокровно притормозить, завтра утром у нас бы революция началась, а к вечеру б кончилась. Ребята что-то уж очень быстро со всем управились.
      - До баррикады бегом бежали, почти милю. А уж обратно едва ползли - выдохлись. Меня аж блевать тянет. Непривычен бегать-то.
      - Ясно, - кивнул Мак. - Хотя, конечно, бег тут ни при чем. Такая встряска все нутро перевернет. Небось сейчас многие завтрак стравливают.
      Лондон словно только приметил Джима. Подошел, размашисто хлопнул по спине.
      - Хорошую мысль мне подал. Я Бэрка - то уложил, стою, не знаю, что делать. А тут ребята окружили, чую, злоба в них так и кипит. Еще чуток, и за меня бы принялись или еще за кого. Глядь: ты там рукой машешь на до рогу. Я сразу смекнул, что делать.
      Джим просиял от радости.
      - Какой от меня толк с больным-то плечом. Просто пришло на ум, как Мак говорил: пролейся кровь, тогда ребят не сдержать. Помнишь, Мак?
      - А как же! Правда, там у помоста, пожалуй, голова другим была бы занята. И как ты сообразил, Джим? В та кой суматохе только ты и не растерялся. Ты про своего старика рассказывал: он, дескать, не ахти какой башковитый, он всю жизнь кулаками махал. Непонятно только, от куда ты научился мозгами шевелить.
      - Верно, отец именно такой, - согласился Джим. Зато у матери ум холодный, прямо в дрожь бросает.
      Лондон согнул руку, изумленно посмотрел на ободранные костяшки пальцев.
      - Надо ж! Ты только посмотри!
      - Да, разбил до крови!
      - Об этого сукиного сына Бэрка. Как он там, Джим? Я его, похоже, крепко двинул, чуть голову не снес.
      - Не знаю, где он, - ответил Джим. - Кто-то его с помоста уволок.
      - Надо б разузнать, - решил Лондон. - Удивительно, я и боли-то до сей минуты не чуял.
      - Когда с тем зверем стакнешься, уже ничего не чуешь.
      - С каким таким зверем?
      - Да так, это у нас вроде присказки. А Бэрка ты верно решил отыскать. Да и проверить, какое у ребят настроение, тоже неплохо. Они небось сейчас на ногах едва стоят.
      - Не верю я им больше ни на грош. Не знаешь, чего от них ждать. Слава богу, я не оказался по другую сторону баррикады.
      - Слава богу, что ты оказался по другую сторону палатки, - вставил Мак. - Иначе висеть бы нам с Джимом на какой-нибудь яблоньке.
      - Да, туго пришлось...- пробормотал Лондон. Он подобрал полог, поднял его, привязал бечевкой. Но светлее в палатке не стало: солнце уже миновало зенит. Лондон вышел, друзья проводили его взглядами, потом молча переглянулись. Мак упал ничком на матрац. Джим долго смотрел на него. Наконец Мак спросил:
      - Ты в чем-то меня обвиняешь?
      - Нет. Просто думаю: вот сейчас, кажется, мы дрались и победили, и тем не менее, как никогда, близки к поражению. Ведь мы сюда приехали, чтобы помогать. Мак. А мы только все портим!
      Мак грубо бросил:
      - Не слишком ли высоко нас ставишь? Не переоцениваешь ли грошовый успех? Полетит наша забастовка сейчас к чертовой матери - нам по заслугам. Ведь и по сей день столько людей верят сказке о Благородном Американском Рабочем, о его дружбе с Добрым Капиталистом. А теперь они прозрели, поняли, как капиталисты о них заботятся, как могут их в два счета, словно тараканов, из вести. А мы нашим ребятам показали, во-первых, что они могут, а во-вторых, что должны делать. И последняя стычка показала, что ребятам по силам. Видишь, каким стал Сэм после забастовки во Фриско? Так вот, и наши парни будут кое в чем на него смахивать.
      - А хватит ли у них ума правильно рассудить?
      - Дело не в уме, Джим. Ум здесь ни при чем. Кончится забастовка, но в душах у ребят она еще долго бушевать будет. И рассуждать ни о чем не придется, они нутром все почуют.
      - Ну, а как, по-твоему, что же нас ожидает?
      Мак почистил пальцем передние зубы.
      - Думаю, вышвырнут нас отсюда, только косточки затрещат. Может, днем сегодня, может, вечером.
      - И что ж нам лучше: "исчезнуть" бесследно или все таки дать бой?
      - Лучше - бой, если удастся ребят настроить. Разбегутся - и на душе гадко у всех будет, а бой - даже проигранный - дело достойное.
      Джим опустился на одно колено.
      - Слушай, но ведь если они с пулеметами нагрянут, много наших положат.
      Глаза у Мака сузились, взгляд сделался холодным.
      - Подойдем с другой стороны. Допустим, убьют кое кого из наших. Нам это только на руку. Вместо каждого убитого в наших рядах десяток новобранцев окажется. Вся страна в одночасье обо всем узнает, и народ повсюду всполошится. Те, кто колебался, на нашу ст орону перейдут. А удерем отсюда втихомолку, народ прознает, скажет: "Э-э, да они даже боя дать не сумели!" А вся наша трудовая братия уверенность в своих силах потеряет. Вот дадим бой, разнесется о нем молва, и другие забастовщики тоже биться будут, окаж ись они в таких же условиях.
      Джим подогнул и вторую ногу, сел на пятки.
      - Я просто хотел ясности, вот и спросил. Но согласятся ли ребята биться?
      - Не знаю. Сейчас вряд ли. Еще в себя не пришли. А попозже, кто знает. Подкинь им еще одного Бэрка и, чем черт не шутит, вдруг поднимутся. Пьяный Бэрк очень кстати объявился. Сейчас, глядишь, еще кто кровь прольет ради общего дела.
      - Мак, если не хватает всего лишь крови, так я сорву сейчас повязку - кровища рекой потечет.
      - Чудной ты, Джим, - добродушно бросил Мак. - Все буквально понимаешь.
      - По-моему, ничего чудного нет.
      - Еще как есть! Помнишь анекдот про даму, что покупала собаку? Она спрашивает: "А вы точно знаете, пес чистокровный?" Владелец ей: "Точно! Ну-ка, Оскар, покажи даме, какая у тебя кровь".
      Джим слабо улыбнулся. А Мак продолжал:
      - Нет, Джим, свою кровь побереги. Ты в нашем деле сотни ребят стоишь.
      - Ничего, небольшое кровопускание не повредит.
      Мак беспокойно теребил нижнюю губу.
      - Ты видел когда-нибудь, чтобы дрались сразу четыре или пять собак?
      - Нет.
      - Просто если одну из них ранят или свалят наземь, остальные ее непременно загрызут.
      - Ну, и что?
      - И у людей порой так же. Сам не знаю, почему. Выходит, док прав. Он мне раз сказал: "Люди ненавидят что то в самих себе".
      - Док - парень славный, но не больно-то помогли ему высокие рассуждения. Они бесцельны, просто замкнутый круг.
      - Как бы там ни было, его очень не хватает. Плечо у тебя еще болит?
      - Ни капли. Правда, я его пока берегу.
      Мак поднялся.
      - Давай-ка посмотрим. Снимай куртку.
      Это оказалось делом непростым. Мак отковырнул пластырь, осторожно разбинтовал плечо.
      - Почти зажило. Только краснота кое-где. Все эти марли я выброшу. До города бы поскорее добраться. Там врачи за дело возьмутся. А сейчас пока чистым лоскутом перевяжу. - Он снова залепил повязку пластырем, долго не отпускал руку, пока пластырь не нагрел ся и не "схватил" повязку.
      - Может, в городе и дока встретишь, - предположил Джим. - Он больно чудно говорил перед тем, как пропал. Вдруг ему просто тошно стало или страшно, вот он и дал деру - Давай-ка я помогу тебе в куртку влезть. Чего сейчас о доке вспоминать! Если б ему тошн о стало, он бы давно от нас откололся. Видел я его и под огнем! Страха он не знает.
      В палатку тихо вошел Лондон и остановился. Вид у него был озабоченный, даже испуганный.
      - Надо ж, я его чуть не до смерти зашиб. Челюсть сломал. Боюсь, умрет, если доктора не найти.
      - Можно, конечно, в город его отправить, но, думается, не очень-то ему там помогут.
      - А как его жена разошлась! - продолжал Лондон. Кричит: "Засужу вас всех за убийство! И забастовку вы, дескать, нарочно устроили, чтоб мужа доконать!"
      - И то не напрасный труд, - съязвил Мак. - Не очень то этот Бэрк мне нравился. Больно на стукача смахивал. Как там ребята?
      - Сидят по палаткам, сбылись твои слова: морды у всех кислые, как у малышей, что леденцов объелись.
      - Понятно, - кивнул Мак. - Столько сил потратили, что на неделю б хватило. Надо б их накормить, если есть чем. Потом отоспятся, глядишь, и отойдут. Ты, Лондон, совершенно прав: без доктора не обойтись. Как дела у парня, что ногу вывихнул?
      - Он тоже бочку на нас катит. Не так, кричит, ногу вправили. Больше, говорит, ходить не смогу. Ребятам и без того невесело, а тут еще всякие вопли да причитания.
      - Да, мы совсем забыли про Альфа! - спохватился Мак. - Как у него-то дела? Надо бы сходить проведать. Как, по-твоему, те, кого ты при нем дежурить оставил, сбежали?
      - Кто их знает, - пожал плечами Лондон.
      - Наберем мы с полдюжины ребят, чтоб его навестить?
      - Сейчас никого никуда не вытащишь. Сидят да на мозоли любуются.
      - Ну и бог с ними. Один пойду! Альф - хороший малый.
      - И я с тобой, Мак, - вызвался Джим.
      - Нет, останешься здесь.
      - Смотри, одному-то небезопасно, - заметил Лондон.
      - Джим, прошу тебя, останься, - настаивал Мак. Вдруг нас обоих схватят? И некому будет здесь наше дело продолжать. Так что оставайся.
      - Нет, пойду. Хватит, насиделся, нанянчился со своей рукой. Хочешь, сам оставайся, а я пойду.
      - Ну, ладно, - сдался Мак. - Будем смотреть в оба, а ухо держать востро. Постарайся, Лондон, ребят хоть не много в чувство привести к нашему возвращению. Накорми говядиной да фасолью, что осталась. Их, конечно, уже воротит от такой жратвы, но какая-никакая, а все - пища. Уж скоро известие должно прийти и о тех машинах.
      Лондон проворчал:
      - А себе я, пожалуй, открою баночку персиков да ба ночку сардин. Говорят же ребята, что у меня до потолка все консервами завалено. Вернетесь и вас угощу.
      15
      Их встретил ясный солнечный день. Серыми и замызганными предстали палатки в лагере, умытом чистым полуденным светом. С тех пор, как исчез доктор Бертон, никто не убирал мусор, повсюду клочки бумаги, на палаточных веревках развешаны комбинезоны. Мак с Д жимом вышли из лагеря и зашагали полем - за ним начинался сад. У самых деревьев Мак остановился, оглядел, сколько мог охватить глаз, окрестности.
      - Джим, смотри в оба! Скорее всего, мы сваляли дурака, отправившись одни. Отказал нам здравый смысл, он пристально вглядывался в каждую яблоню, в долгие тенистые межрядья с солнечными прогалинками. Ни звука. Ни шороха.
      - Уж больно тихо. Я такой тишине не доверяю, - он потянулся и сорвал с ветки маленькое, кособокое яблоко, оставленное сборщиками. Смотри-ка, вкусное. А я и забыл о яблоках. То, что под рукой, рядом, всегда в последнюю очередь вспоминается.
      - Никого пока не приметил, - доложил Джим. - Ни души.
      - Мы пойдем по самой кромке сада, если кто вдоль рядов следит - нас не заметит. - И оба, настороженно озираясь, скрылись под раскидистыми яблонями. Порой теплый яркий солнечный луч выхватывал их из-под сени крон.
      - Мак, а как ты думаешь, можно когда-нибудь взять отпуск и укатить туда, где никто нас не знает, и просто по сидеть в саду?
      - Да тебе ж через два часа надоест, снова будешь в бой рваться.
      - Мне всегда недоставало времени приглядеться ко всему вокруг. Например, как лист из почки прорастает. Я ничего вокруг не замечаю. Утром в палатке по полу ниточкой тянулись куда-то муравьи. Но мне некогда было наблюдать за ними, о чем-то думал. А иной раз так хочется целый день на букашек смотреть, просто бездумно смотреть.
      - Спятишь ты с этими букашками, - бросил Мак. С людьми-то психом станешь, а с букашками и подавно.
      - Время от времени прямо оторопь берет: мы смотрим, но не видим. Некогда. Жизнь пройдет, а я так и не узнаю, как, скажем, яблоко растет.
      Шли они медленно. Мак обшаривал взглядом каждое дерево.
      - Всего не узнаешь, не увидишь, - ответил он. - Я раз решил отдохнуть, да и рванул в Канаду, в леса. Так дня через два примчал обратно. По делу изголодался, по хорошей заварухе.
      - И я когда-нибудь съезжу. Старый Дан прямо взахлеб про лес рассказывал...
      - Всюду не поспеешь, Джим! Всего не заграбастаешь. У нас есть много такого, о чем Дан и не мечтал. Всюду не поспеешь. Вернемся днями в город, и снова так потянет какуюнибудь бучу устроить, что хоть вой. А пока рука не зажила, сиди и не рыпайся. Поселю тебя в ночлежке, там клопов и всякой живности навалом, любуйся на здоровье. Ближе, ближе к деревьям держись. А то выставился, как корова на холме.