Мисс Грейвз, исполнительница заглавной партии Принцессы бабочек на ежегодном Празднестве бабочек в Пасифик-Грове, застукала одного пожилого статс-эльфа в окрестностях своего плавательного бассейна… Ну довольно, разве перескажешь все, что случилось в самых разных местах в этот Благостный четверг…

Для Мака с ребятами наступивший день был днем схватки с Судьбой, а поскольку сражаться с ней предстояло Маку, друзья накормили его горячим завтраком, подлив в кофе настоящего пшеничного виски из запасов Эдди. Элен почистил самые приличные, голубые штаны Мака, до блеска надраил ему ботинки. Уайти I извлек откуда-то отцовскую шляпу — черную, с узкими стильным) полями и лихо заломленным верхом (покойник был не кто нибудь, а стрелочник на Южно-тихоокеанской железной дороге!). Чтобы подогнать шляпу к голове Мака, пришлось напихать сзади под тулью туалетной бумаги.

Мак молчал все утро, но ребята видели, что он страшно волнуется. Он знал, как много от него зависит, и чувствовал в сердце робость и отвагу. Ребята вложили ему в руку прилежно изготовленные лотерейные билеты и проводили за порог, а потом сели на траву у входа и стали ждать.

Мак спустился по тропке, пересек узкоколейку. Проходя мимо старого бойлера, с показной беспечностью пробарабанил пальцами по ржавым трубам… Долго изучал набор отверток в витрине лавки Джозефа-Марии, собираясь с духом, потом наконец вошел.

За прилавком стоял Какахуэте, красивый поджарый парень в лиловой яхтсменской куртке с золотыми галунами. Он листал «Эстрадное обозрение», в глазах горел мрачный, диковатый огонек гениальности.

— Здорово, — сказал Мак.

— Привет, — сказал Какахуэте.

— Джозеф-Мария дома?

— У себя, наверху.

— Мне нужно поговорить с ним лично.

Какахуэте медленно, исподлобья оглядел Мака, потом прошел в подсобное помещение и прокричал оттуда:

— Tio mio!

— Чего тебе?

— Тут Мак пришел.

— Зачем?

— Фиг его знает.

Джозеф-Мария в нежно-голубом шелковом купальном халате спустился по ступенькам.

— Доброе утро, Мак. У этих мальчишек никаких манер.

Какахуэте передернул плечами и убрал «Эстрадное обозрение» с прилавка на ларь с картошкой.

— Рано ты, однако, поднялся, — сказал Маку Патрон и выжидательно посмотрел на него.

Мак повел свою речь с учтивой серьезностью:

— Ты здесь у нас недавно, Джозеф-Мария, но у тебя уже много добрых, хороших друзей…

Конечно, во второй части этого высказывания Джозеф-Мария усмотрел небольшую натяжку, однако решил, что беды в ней нет.

— Да, мне здешние люди по душе. Хорошо ко мне относятся… — глаза у него сонно прижмурились — это означало, что он весь настороже, как радар.

— Городишко наш маленький, — продолжал Мак. — Кругозор у нас узкий. А ты свет повидал, все знаешь…

Патрон улыбнулся, признавая собственную мудрость, и ждал, что последует дальше.

— Мы с ребятами хотим спросить у тебя совет, — вкрадчиво сказал Мак, — ты ведь не откажешь.

Патрон ощутил смутное беспокойство.

— Совет? Какой совет? — спросил он осторожно.

Мак глубоко вздохнул и сказал:

— Ты человек торговый, оборотливый, тебе это может показаться чепухой. А может, ты нас и поймешь, как никак уже пожил с нами. Дело тут чувствительное, касается Дока. Понимаешь, мы с ребятами у него в должниках ходим. Не знаем, как расплатиться…

— Много должны-то? — спросил Патрон. Он поднял за нижний конец стоявшую рядом метелку и выломал веточку, ковырять в зубах. — Иди погуляй, — приказал он тихонько Какахуэте — племянник скользнул вверх по лестнице в мансарду.

— Это долг не денежный! — сказал Мак. — Это долг душевный. Вот уж сколько лет Док нам помогает: заболеем — вылечит, сядем на мель — подкинет денег.

— Да, — согласился Патрон. — Док безотказный…

Он еще не мог понять, куда метит Мак, но чувствовал — опасность где-то рядом.

А Мак — профессиональный обольститель! — от звуков собственного голоса воодушевлялся, делался все увереннее:

— Долго еще можно было бы на Доке ездить, да сейчас ему и без нас тошно…

— А что с ним такое?

— Как, разве ты не знаешь? Он сидит день и ночь как проклятый, бьется над своими целлофаноподами…

— Да-да, ты мне уже говорил, — закивал Патрон.

— Вот мы и хотим с ребятами ему помочь. Не можем смотреть, как наш лучший друг мучается… Он ведь, наверное, и тебе что-нибудь хорошее сделал…

— Да, — обрадованно вспомнил Патрон. — Ты знаешь, что в шахматах нельзя сжульничать?

— Знаю, знаю. Док мне объяснял, — нетерпеливо сказал Мак. — Так я вот о чем: дела у Дока — табак. Вот если б ему новый большой микроскоп, он живо бы с этими целлофаноподами разделался, а стоит микроскоп верных четыре сотни…

— Если вы собираете деньги — десять долларов за мной, — поспешно заверил Патрон.

— Благодарю! — с чувством вымолвил Мак. — Я знал, что ты настоящий друг! Но не об этом хотел я тебя просить. Мы хотим помочь Доку сами, одни! Ты нам не десять долларов, ты нам совет дай!

Патрон зашел за прилавок, достал из холодильника пару банок пива, открыл, подал одну Маку.

— Спасибо… — Мак сделал большой глоток, промочил горло. — Благодать… Теперь послушай, какой расклад.

У нас с ребятами есть кое-какая собственность, мы думаем разыграть ее в лотерею. А на лотерейные деньги купим Доку микроскоп. Вот и решили с тобой посоветоваться насчет лотерейных билетов и всего такого прочего…

— А что же вы будете разыгрывать? — спросил Патрон.

Вот он, ужасный миг! Дрожащей рукой Мак запрокинул банку, втянул остатки холодного, ядреного пива. Потом с душевным трепетом ответил:

— Наш дом, Королевскую ночлежку!

Патрон вытянул из ящика с расческами одну расческу, задумчиво провел по своим черным лоснящимся волосам.

— Да разве эта развалюха стоит четыре сотни?

Господи, неужто пронесло?! В эту минуту Мак любил Патрона как родного, готов был руки ему целовать.

— Может, и не стоит. Но ведь это наш дом! — голос Мака дышал силой и чувством. — Согласен, недорогой товар, но кто же дорогое в лотерею разыгрывает? Да будь это хоть пара старых калош —и ту не грех разыграть, на доброе-то дело!

— Хм, в этом что-то есть, — Патрон впервые взглянул на Мака с уважением. — Ну, и кто ж, по-вашему, должен выиграть?

Теперь Мак уверился в успехе окончательно. Как вести себя с жертвой дальше, он знал.

— Я вижу, тебя не проведешь, — доверительно произнес он. — Если я скажу, что разыгрывать будем по-честному, ты все равно не поверишь… Слушай, что мы придумали…

Патрон подался вперед. В нем не чувствовалось прежней настороженности. Конечно, веревок вить он из себя не даст, но уже изрядно смягчился.

— Ну? — спросил он с любопытством.

— Лотерея лотереей, а жить-то нам где-то надо. Верно я говорю? Вот мы и решили… только, чур, между нами?..

— Разумеется, — успокоил Патрон.

— Так вот, мы продадим выигрышный билет Доку, или просто ему подсунем, в общем, подстроим, чтоб выиграл Док.

— А зачем?

— Затем, что всем от этого будет хорошо! Док получит микроскоп. А мы будем жить, как и жили, в Ночлежке. Только она теперь докова будет. Это ему вроде страховки, на старость. Вот так мы и отблагодарим его за все хорошее!

— А вдруг он продаст ваш сарай?

— Не продаст. Не захочет же он нас на улицу выкинуть!

На красивом смуглом лице Патрона расплылась одобрительная улыбка: продумано четко, не подкопаешься.

— А ты молодец, Мак. Я тебя недооценивал. Пожалуй, мы могли бы делать кой-какие дела вместе… Лотерейные билеты уже заготовили?

— Да, полночи вчера рисовали. — Мак выложил на стол пухленькую пачку.

— Почем они у вас?

— Да вот, написано — по два доллара.

— Ну что ж, десять долларов за мной, как я и обещал. Покупаю пять билетов. Могу взять еще сколько-нибудь на продажу.

— Штук двадцать возьмешь?

— Чего уж там, давай полсотни. Я их со своим оркестром распространю…

Мак поднимался обратно по тропинке, не чуя под собой ног, глядя вперед и вдаль. Не останавливаясь, прошел мимо ребят в Ночлежку, тяжело опустился на кровать. Ребята вошли за ним гуськом, обступили.

Мак помолчал, потом торжествующе произнес:

— Наша взяла! Он ведать не ведает, что Ночлежка его. Сам купил пять билетов, да еще полсотни «мокрым спинам» продаст!

Бывают минуты всеобщего облегчения и ликования, когда слова излишни. Эдди выбежал, и все в тишине услыхали, как вонзилась в землю лопата, откапывая очередной бочонок…

Таково было первое событие в этот Благостный четверг.

20. БЛАГОСТНЫЙ ЧЕТВЕРГ (2)

Отправляясь на покой далеко за полночь, Фауна опускала у себя в спальне глухие шторы — и спокойно спала до полудня. Но в утро Благостного четверга шаловливое солнце сыграло с ней шутку. Проникло в комнату через крошечное — с острие иглы — отверстие в шторе и давай показывать на стенке все, что делается в Консервном Ряду, как в цветном кино, только перевернутом. Вот прошагала вразвалку — вверх тормашками! — Могучая Ида в цветастом ситцевом платье и черной беретке… Вот проехал, вертя колесами в воздухе, грузовик Тихоокеанской газоэлектрической компании… Проплелся к лавке Джозефа-Марии Мак вверх ногами… А еще спустя прошел по обоям перевернутый Док — вид измученный, в руке откупоренная бутылка пива, и, что самое занятное, пиво не выливается!.. Вначале Фауна старалась снова уснуть, потом раздумала: вдруг пропущу что-нибудь важное? Призрак перевернутого Дока окончательно отбил у нее сон.

Не зря говорится: утро вечера мудренее. Вчера Фауна ломала голову над своей задачкой, а сегодня — проснулась с готовым ответом… Фауна подняла шторы и порадовалась, какой прекрасный выдался день. Кровля Вонючего завода, облепленная чайками, переливалась, как жемчужная.

Фауна облачилась в темно-серый вязаный костюм, зачесала назад свои густые непослушные волосы, надела аккуратную шляпку с черными блестками и перчатки. Зашла на кухню, погрузила в сумку шесть бутылок пива, потом, поразмыслив, прихватила одну из сушеных обезьяньих голов, в подарок… Вскоре она уже стояла на крыльце Западной биологической, переводя дух; глядя на нее, вы бы сказали, что она представляет интересы ну хотя бы Красного Креста, а уж никак не «Медвежьего стяга».

Док жарил колбаски, посыпая их тертым шоколадом: получалось нечто пикантное, восточное.

— Что-то ты раненько, — приветствовал он Фауну.

— Да вот подумала: вчерашнего пива надолго не хватит, принесла еще.

— Очень кстати, — сказал Док. — Хочешь колбасок?

— Спасибо, не откажусь, — отвечала Фауна, ибо знала: кто дает тебе, тот тебе должен.

— Смотри, обезьянья голова. У меня их много, привезла из Южной Америки.

— Ну-ка, ну-ка, интересно…

— Знаешь, чудаки говорят, будто это человечьи головы.

— Выдумывают, — рассмеялся Док. — Разве у человека такая форма глаз и ушей? Тем более носа…

— Не все же к людям, как ты, приглядываются… — сказала Фауна. — Я, пожалуй, выпью с тобой пива… Сроду ничего похожего не ела, — подивилась она вкусу шоколадных колбасок. — А ты кузнечиков когда-нибудь пробовал?

— Да, в Мексике, они вроде как перченые…

Фауна не любила ходить вокруг да около.

— Слушай, тебе, наверно, надоело, что все к тебе с просьбами пристают…

— Хуже было б, если б меня все забросили, — с усмешкой сказал Док. — Так что тебе нужно? Кстати, спасибо за давешний торт с пивом…

— Как тебе показалась Сюзи?

— Не как все. Даже не верится, что она работает в «Медвежьем стяге».

— Вот-вот, — подхватила Фауна, — проку от нее никакого; да, понимаешь, полюбилась она мне. Беда ее в том, что она в душе леди, ничем этого из нее не вытравишь.

Док хрустнул жесткой румяной корочкой, задумчиво отхлебнул пива.

— Оказывается, это тоже может быть недостатком…

— Девушка хорошая, — продолжала Фауна. — Мне нравится. Но для дела большая обуза.

— Ну, так выгнала бы ее.

— Не могу! — сказала Фауна. — Ей в жизни и так досталось. И потом, не тот у меня характер, чтоб людей выставлять на улицу. Вот если б она сама нашла для себя что-нибудь другое. У нас ведь она все равно карьеры не сделает…

— Она мне столько всего наговорила…

— Девушка с характером! А в нашей работе характер — помеха.

— Разом открыла мне несколько горьких истин. Глаз у нее острый, ничего не скажешь…

— И язычок хорош, не промолчит… Знаешь, Док, у меня к тебе большая просьба.

— Да, пожалуйста.

— Ни к кому другому я обратиться не могу: не поймут…

— Да говори, в чем дело.

— Дело в том, что я по опыту знаю: если девушка в душе леди, то ни на что другое уже не годится… Теперь дальше. Ты к нам в «Медвежий стяг» не ходишь; у тебя и так женщин пруд пруди. Правда, мое личное мнение такое, что дешевле иметь дело с нами… Но я тебе не указ, живи как знаешь…

— Не понимаю, куда ты клонишь?

— Сейчас поймешь… Ты, когда пригласишь к себе девушку, только еще начинающую, ты ведь сперва ее обхаживаешь, говоришь ласковые слова, правильно?

— Правильно, — Док покаянно улыбнулся.

— А сам веришь в эти слова, что говоришь?

Док покусал нижнюю губу.

— Ну… допустим, верю… в ту минуту.

— А потом?

— Потом… — Док замялся.

— Ага! Значит, наговорить с три короба, закружить голову — у тебя язык не отвалится?..

— Ты могла бы с успехом заниматься психоанализом. — Док вздохнул. — Так чего ты от меня хочешь?

— Видишь, Док, Сюзи строит из себя недотрогу, мне от нее одни убытки. Не знаю, выйдет ли из нее настоящая леди, но мне хорошо бы от нее избавиться. Так вот, Док, не поухаживаешь ли ты за ней, как за своими красавицами?..

— Погоди, а кому какой от этого прок?

— Может, я ошибаюсь, но кажется мне, ты умеешь так вести себя с девушками, что любая недотрога будет довольна. Поухаживай за Сюзи, как за леди, — глядишь, и поведет себя под стать…

— Ничего не понимаю.

— Так ведь она тогда уйдет из «Медвежьего стяга». Не захочет больше знаться с девками.

— А что будет со мной?

— Ничего. Ты ведь на других своих не женишься.

— Не женюсь, но…

— Ну, пожалуйста, Док, поухаживай за ней! Тебя от этого не убудет. А она, глядишь, сбежит от нас, выучится на машинистку или на телефонистку… Ну как, согласен?

— По-моему, это нечестно.

Фауна переменила тактику:

— Вчера вечером мы с ней разговаривали, так она и говорит: забыла, мол, когда мужчина последний раз обращался со мной, как с порядочной… Это будет ей очень приятно.

— А может, еще больше расстроит?

— Главное, она потянется к новой жизни!

— А может, ее устраивает старая.

— Нет, что ты! Она ведь в душе леди!.. Слушай, Док, пригласи ее в ресторан, за стол я заплачу. Обниматься-целоваться никто тебя не просит. Просто посиди, поговори с ней ласково…

— Надо подумать…

— Я думаю, ты смог бы.

— Наверно, — нерешительно сказал Док.

— Она девочка славная, — снова принялась уговаривать Фауна, — если отнестись к ней по-людски… Пожалуйста, Док, не в службу, а в дружбу.

— А если она не пойдет?

— Пойдет. Я так подстрою, что не сможет отказаться.

Док глянул в окно, что-то теплое шевельнулось у него в душе. Он вдруг почувствовал себя так хорошо, как давно уже не чувствовал.

— Ладно, подумаю, — сказал он.

— А как надумаешь, я ставлю три бутылки шампанского, — пообещала Фауна.

После завтрака Джо Элегант прочитал Фауне очередную главу своего романа. Потом принялся объяснять мифологическую основу повествования и символический подтекст.

— Понимаете, — говорил он, — бабушка воплощает комплекс вины героя.

— Постой, она же, вроде, померла своей смертью и спокойно лежит в могиле.

— Верно.

— Что же это тогда за комплекс вины?

— Это комплекс в подсознании героя. Я пишу о подсознательной жизни.

— Чушь! — сказала Фауна. — Написал бы лучше о настоящей.

— Уж не собираетесь ли вы учить меня искусству слова?

— Собираюсь. Вот тебе, например, рассказ: парень, девушка, и у них любовь…

— Очень оригинально, — покривился Джо.

— Когда человек что-то говорит, он верит своим словам, даже если считает, что врет…

— Господи, о чем вы?

— Спорим, я скоро избавлюсь от одной особы и прилеплю новую звездочку? На что угодно спорим!

— Кстати, как мой торт? Понравился Доку?

— Еще бы!

На том закончилось второе событие Благостного четверга.

21. АЙ ДА ЧЕТВЕРГ!

Королевская ночлежка сыграла роль ядра, от которого во все стороны пошла цепная реакция. Воспламенившись, Мак с ребятами зажгли весь Консервный Ряд. Что там энергия плутония в сравнении с их энергией! Только отъявленные ленивцы могли взяться за дело так рьяно и столько успеть. Совещания! Депеши! Планы! Контрпланы! Мак рисовал все новые и новые лотерейные билеты. То, что затевалось как скромное мошенничество, постепенно перерастало в демонстрацию народной любви к Доку. Билеты… Их покупали, продавали, меняли… Посланцы Консервного Ряда появлялись всюду: на станции Южно-тихоокеанской железной дороги, на станции автобусов дальнего следования… Констебль Джо Блейки таскал пачку билетов в нагрудном кармане мундира: нарушил правила стоянки — изволь купить билет, попытать счастья в лотерее.

Уайти I проник в чудесные, но чуждые пределы Галечных пляжей, Кармела и Сугорья, и успешно сбывал товар среди богатой публики. А его тезка, Уайти II, действовал проще: предлагал билеты всем проезжающим автомобилистам; первый, кто отказался — получил в стекло камнем; и весть об этом разнеслась по дорогам.

Мак с ребятами чувствовали, что делают праведное дело. Заветный выигрышный билет с именем Дока был, разумеется, спрятан: его положили в консервную банку и зарыли на пустыре. По молчаливому соглашению никто ни словом не обмолвился Доку о лотерее. Друзьям Дока ребята намекнули, что лотерея будет с подтасовкой в его пользу, а посторонним это знать незачем… Словом, налицо был прекрасный пример коллективного доброхотства и щедрости.

Впрочем, в обществе живет не только добрый волшебник, но и злой чертенок, и действуют они нередко разом. Если первый заставлял людей радоваться за Дока, то второй внушал злорадные чувства по отношению к Джозефу-Марии. Патрон себя умником считает, думали все. Живет здесь без году неделя, ходит разряженный, как павлин. Наживается, прохвост, на безответных «мокрых спинах»… Наверняка, Королевская ночлежка отошла к нему вместе с лавкой, а он про это забыл, а может, просто не знает. Как бы то ни было, если Док выиграет Ночлежку в лотерею, у Патрона не хватит смелости ее отспорить.

Приятно обжулить жулика, что там ни говори! Злой чертенок на этот раз выступал в роли правосудного судьи и потому был особенно в ударе. Люди покупали лотерейные билеты у Патрона с большим удовольствием, чем у других; любовались его довольной физиономией, заранее предвкушая, как она потом вытянется.

В другую пору ребята были бы рады подольше растянуть это удовольствие — продажу билетов, — но время!.. Время буквально наступало на пятки. Если Патрон получит налоговый счет до лотереи, тогда пиши пропало. До пятницы дело еще терпит, но в субботу надо обязательно его провернуть. Ребята бросили клич: в субботу в Королевской ночлежке будет вечеринка, приходите все, кто хочет, с припасами.

После обеда в Благостный четверг Мак заглянул к Доку.

— У нас с ребятами в субботу вечеринка намечается. Так что приглашаем. R. S. V. Р.

— Moi, je reponds oui.

— Чего-чего?

— Приду, обязательно.

Тут Мак вспомнил о возложенном на него поручении:

— Слушай, Док, такое дело. Можно, конечно, у тебя окольным путем выведать, но я лучше напрямик. Когда у тебя день рождения? Я что-то позабыл.

Док содрогнулся:

— Только не надо отмечать! Вы уже один раз отметили, помнишь, еще до войны, — мне до гроба хватит!

— Да не собираемся мы ничего отмечать, — успокоил Мак. — Просто с одним парнем поспорили, на доллар, когда у тебя день рождения. Ну?

— Четвертого июля, — Док назвал первую дату, какая пришла на ум.

— Так ведь это День независимости!

— А я и родился в День независимости, — с радостным облегчением подтвердил Док.

В тот же день, ближе к вечеру, Фауна и девочки наведались в Королевскую ночлежку (как вы помните, Мак пригласил их письмом — «на стаканчик винца, и для важного разговору»). Однако Сюзи с ними не было. С самого утра она казалась молчалива, а потом и вовсе отделилась от компании — пошла гулять на Сосновый мыс, бродила в окрестностях маяка, глядела в озерца, оставленные приливом, срывала скромные, робкие цветы, что растут под самым боком у океана. На сердце было смутно. Хотелось и смеяться и плакать: Док пригласил ее в греческий ресторанчик на пристани. Сюзи ощущала радостное волнение и вместе боязнь, доходящую до тошноты. Док пригласил через Фауну, а Фауна уговорила.

— Нет, нет! Ни за что не пойду, — кричала она Фауне в первом порыве.

— Пойдешь как миленькая, — отвечала Фауна. — Добром не захочешь —палкой погоню!

— Гони! Все равно не заставишь.

— Вон ты как! А я-то, дура, для нее стараюсь…

— Как я пойду? У меня и надеть-то ничего красивого нет.

— А у Дока, думаешь, есть? Если уж его не заботит, в чем он будет, так зачем тебе голову ломать?

— Конечно, ему-то что. У него, поди, суть не в наряде, а в душе. А у таких, как я, — в душе одна пустота, вот и приходится наряжаться. И потом, я не знаю, как себя с ним вести. Снова разозлюсь, наговорю гадостей. Не умею я быть душкой…

— Вот что, детка, — сказала Фауна. — Хочу я тебе дать один хороший совет. А если он не пойдет впрок, можно хоть сейчас звать Джо Блейки, выпроваживать тебя из Монтерея. А совет такой: никогда не начинай драку первая. Бей только тогда, когда тебя ударили. И не думай, что все только и мечтают, как бы тебя обидеть…

— Разве что старый костюм одеть? — заколебалась Сюзи. — Правда, он с пятном…

— Ничего, попросишь Джо Элеганта — выведет пятно и погладит. Скажешь, я велела.

Так вот и получилось, что бродила Сюзи в Благостный четверг около маяка…

По правде говоря, встреча в Королевской ночлежке была не так уж нужна: гости знали про лотерею. Фауна еще раньше сама купила десяток билетов и девочек заставила купить по одному.

Эдди позаимствовал с работы стаканы — на сей раз с разрешения Могучей Иды, которая была в числе гостей. Ида принесла с собой две бутылки виски «Сосновый каньон».

— Недорого купила; да не больно и жаль, — объяснила Ида.

На встрече царила церемонная серьезность. Агнесса и Мейбл сидели как паиньки, колени вместе. Под испепеляющим взглядом Фауны Бекки тоже свела колени — так поспешно, что виски у нее в руке расплескалось.

— Ну, будет дельце! — сказал Мак. — Представляю лицо Дока, когда он выиграет.

— Постойте, — сказала Могучая Ида. — А как же вы ему объясните выигрыш, если он и билета не покупал?

— Мы объявим, — важно отвечал Мак, — что билет на его имя приобрел неизвестный друг… Я только что видел Дока. Он обещал, что обязательно придет в субботу.

— Когда у него день рождения, узнал? — спросила Фауна.

— А как же. Четвертого июля.

Фауна выпустила воздух, как из шарика.

— Вот это да! Вот это я понимаю! Ну все, Док, плакала твоя вольная жизнь. Так уж тебе на роду написано… До чего же славно все сходится!

— Что сходится? — спросил Мак.

Глаза Фауны подернулись влагой.

— Тут такое дело… — голос ее от волнения звучал хрипло.

— Не хочется мне мешаться в вашу игру, но почему б нам заодно не отпраздновать и помолвку?

— Чью помолвку?

— Они, правда, еще не помолвлены. Но скоро будут.

— Да кто?

— Сюзи с Доком. У них по гороскопу так выходит.

— А если они не захотят?

— Захотят, — сказала Фауна. — Еще как захотят!

Все немного помолчали, потом Мак произнес тихо и торжественно:

— Я же вам говорил, что будет дело. Но это не просто дело, это знатное дело! У нас, почитай, с самой войны таких важных событий не было! А ты уверена, что Док не взбрыкнет?

— Ничего, как-нибудь с ним справлюсь. Только, чур, ему о нашей затее — молчок!.. Я однажды боксера тренировала— был один такой во втором полусреднем весе, по кличке Келли-поцелуйся-со-смертью, — вот с кем было трудно. Однако ничего, справилась… И Док у меня тоже будет в форме.

— А Сюзи? — спросил Эдди.

— А Сюзи уже в форме, хоть сейчас на ринг, — отвечала Фауна.

Расходились молча, но у каждого в груди горело пламя. Нет, никогда еще не бывало на свете такого дня, как этот Благостный четверг. И, между прочим, он еще не кончился!

22. ВО ВСЕОРУЖИИ

В половине пятого Фауна вызвала Сюзи к себе в спальный кабинет для смотра снаряжения. Сюзи бросила ворох одежды на кровать Фауны.

— Что, еще раз погладить захотелось? — спросила Фауна. Взяла в руки серую шерстяную юбку и жакет, аккуратно разложила, придирчиво осмотрела, обнюхала: нет ли пятен, не пахнет ли пятновыводителем. — Что ж, неплохая вещь.

— Это у меня еще с приюта, общественное приданое.

— Другим сообщать не обязательно! — Взгляд Фауны остановился на коричневых туфлях. — Эй! Джо! Элегант! — прокричала она в дверь.

Джо нехотя приплелся.

— Вообще-то у меня сейчас отдых…

— Так на то я и хозяйка, чтоб работники отдыха не знали, — сказала Фауна. — Сбегаешь в мастерскую Уилдока, пусть прибьют на эти туфли новые набойки. Где краска слезла — подкрасят. И хорошенько начистят. Подождешь там, пока будет готово.

Джо проворчал что-то себе под нос, однако взял туфли и ушел.

— Перчатки у тебя есть? — спросила Фауна.

— Нет.

— Ничего, я тебе одолжу. Вот эти — белые. Так, держи еще новый платок — смотри не испачкай помадой! Женщина должна быть во всеоружии: начищенные туфельки, чистые перчатки, крахмальный носовой платок, да чтоб шов на чулках в сторону не съезжал… Такая женщина чего хочешь добьется! Костюм у тебя неплохой, хороший матерьяльчик, чем дольше носится, тем лучше смотрится — если, конечно, при этом каблуки на туфлях не сбиты! Эй там, позовите Бекки!

Вошла Бекки.

— У тебя, помнится, была белая пикейная манишка и манжеты…

— Да, я как раз их только что подштопала и накрахмалила.

— Ты не могла бы одолжить их Сюзи? Пришей их пожалуйста, вот к этому жакету.

— Только пускай потом выстирает!

— Это само собой…

Бекки прихватывала к рукавам манжеты, а Фауна занялась сумочкой Сюзи.

— Ну-ка, вытряхни все ко мне на кровать. Так, аспирин тебе ни к чему. Расческу возьми мою, а свою выбрось. Только у нерях бывает расческа без зубьев. Гигиенические салфетки? Пригодятся. Вот тебе еще моя компактная пудра — время от времени пудри легонько нос. Так, посмотрим на ногти. Хм, не худо… Голову ты, я вижу, помыла?

— Дай ей лучше парик, — посоветовала Бекки, откусывая нитку.

— Не умничай, — одернула Фауна. — Чего сидишь, пришила? Тогда берись за ее прическу, да смотри не начуди. — Потом, повернувшись к Сюзи, объяснила: — Бекки у нас по прическам мастерица… А плащик этот ты лучше не надевай. Тоже в приюте дали? Ну, с плащиком они явно сплоховали. — Фауна в задумчивости постучала по зубам карандашом, потом подошла к шкафчику и вытащила горжетку из двух куниц, которые словно сгрызлись между собой. — Ну-ка, надень. Только смотри, потеряешь или чего с ними сделаешь — убью! Так, что еще? Духов не надо. Побрызгайся немножко вот этой розовой водой — запах чуть старомодный, зато свежий и юный.

Бекки стояла за плечами Сюзи, колдовала над волосами.

— Уши большие, — пожаловалась она. — Ничего, может, я их немножко прикрою.

— Молодец, — сказала Фауна, — ты и вправду мастерица.

В шесть часов вечера, при закрытых дверях, состоялся последний инструктаж.

— Ну-ка повернись, — скомандовала Фауна. — Ноги вместе. Теперь пройдись. Хорошо! Походка у тебя что надо. Я же говорю, ты очень даже симпатичная, если постараешься.

Сюзи глянула на себя в зеркало и улыбнулась: ой, кажется, я действительно симпатичная. Эта мысль волновала и была приятна, — от волнения Сюзи еще больше похорошела. Но вдруг улыбка исчезла с лица — снова накатил страх.

— Что такое? — спросила Фауна. — О чем я с ним буду разговаривать? Не пойду! С таким человеком, как Док, я себя чувствую не в своей тарелке. Фауна, ты скажи ему лучше, что я заболела! Не пойду!..

Фауна дала ей выговориться, потом спокойно сказала:

— Давай, давай, поплачь еще… Авось красные глаза наплачешь. А я-то стараюсь, привожу тебя в божеский вид.

— Прости меня, пожалуйста. Ты все сделала чудесно. Только я никуда не гожусь, не стоит на меня время тратить. Я уже знаю, как все получится: он загнет что-нибудь непонятное, а я разозлюсь. Не пойду! Мне страшно.

— Еще б тебе не было страшно, — сказала Фауна. — И хорошо, что страшно. Значит, ты и впрямь к нему неравнодушна. Думаешь, ты первая такая? Не было еще женщины, чтоб шла первый раз на люди с мужчиной, который ей нравится, — и не боялась! Может, Док тоже боится.

— Ну да, как же, — не поверила Сюзи.

Фауна вздохнула:

— Эх, мне бы твои годы, твое личико, твою фигурку да мой теперешний жизненный опыт, — ни один бы мужик передо мной не устоял. А что я сейчас? Все знаю, да ничего не могу. Ну да ладно. Буду тебя уму-разуму учить, а ты слушай, запоминай — всего в жизни добьешься!.. Да в том-то и беда, что не станешь ты слушать. Кому нужна чужая мудрость… А пока свою наживешь — глядишь, жизнь уже прожита… Кто знает, может, так и должно быть…

— Я буду слушать внимательно!

— Будешь-то будешь, а прибавится ли от этого ума? Вот скажи, тебе никогда в голову не приходило, что главный наш враг — это язык? Держи рот на замке — убережешься от многих неприятностей.