— Что за странный вопрос?

— А то, что я не хуже их мог бы богачек лечить!

— Это как же?

— А вот так. Во-первых, я нанимаю себе ассистента, глухонемого. Работа у него важная: сиди, помалкивай с умным видом. Во-вторых, покупаю бутылку горькой соли, развожу и разливаю в маленькие флакончики с притертой пробкой. Получается шикарное лекарство под названием… допустим, «Лунная пыль». За каждую чайную ложку я бы брал по тридцать долларов, — принимать внутрь у меня в кабинете. А еще я бы придумал специальный аппарат-кресло с разными блестящими трубочками и с разноцветными лампами. Сажаешь туда женщину, пристегиваешь ремни, включаешь — и начинает ее в этом кресле вихлять!.. Полчаса — двенадцать долларов. А вихляет ее так, как она сама бы могла — если б, скажем, дома белье стирала. Вот бы я всех богачек и вылечил. И сам бы, глядишь, разбогател… Они, конечно, через неделю снова какую-нибудь хворь найдут, но и я к тому времени что-нибудь новенькое выдумаю. Скажем, пилюли — смесь снотворного с возбуждающим, чтоб ни туда и ни сюда!..

— Слава богу, что у тебя нет врачебного диплома, — сказал Док.

— Это почему?

— Действительно, почему? — удивился вдруг сам Док, не находя аргументов. — Постой, а как насчет профилактики заболеваний?

— Как сделать, чтоб они не болели?

— Вот-вот.

— Да очень просто. Не приноси домой ни гроша.

Док помолчал, посмотрел на морских звезд — между лучами проступала семенная жидкость.

— Слушай, Мак. Тебе, наверное, от меня что-нибудь надо, раз пришел?..

— Вроде нет. Может, и было надо, да я уж забыл. Я главное рад, что у тебя все прошло.

— Что прошло?

— Ну, эта… восьминожья болезнь.

— Рад, говоришь! — рассердился Док. — Так знай же — все равно будет по-моему! Книжку — умру, а напишу! Мне бы только в Ла-Джоллу добраться, к весенним приливам!

— Хорошо, хорошо, — испуганно проговорил Мак. — Пусть будет по-твоему.

Вернувшись в Королевскую ночлежку, Мак сказал ребятам:

— Эх, показалось мне поначалу, что дело на поправку пошло. А потом… — Мак махнул рукой. — В общем, нельзя ему писать эту чертову книжку…

17. ОКРУТИЛА!

Поступь у Сюзи была легкая. Сюзи взошла на крыльцо Западной биологической и постучала, — а змеи даже не застрочили трещотками.

— Войдите! — крикнул Док, не отрываясь от микроскопа.

Сюзи стояла в дверях, на ладони тарелка с диковинным, красивым тортом, в другой руке — бумажный пакет с банками пива.

— Добрый вечер, — сказала она церемонно.

Док поднял глаза.

— А-а, здравствуйте. Боже, это еще что?!

— Торт. Джо Элегант испек.

— Зачем?

— Наверное, Фауна велела.

— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.

Сюзи рассмеялась:

— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.

— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?

— Ничего.

— Странно.

— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.

Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.

— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.

— Что это?!

— Гремучие змеи.

— Для чего ты их держишь?

— Беру яд на продажу.

— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.

— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.

— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.

— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.

— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!

Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.

— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?

— Сказать почему?

— Сделай милость.

— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.

— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!

— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!

— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?

— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.

— Да я же просто пошутил.

— Мне так не показалось.

— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.

— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.

— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный

— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.

— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.

— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?

— Сзади тебя, в раковине.

Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.

— Что это ты такое делаешь?

— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.

Сюзи склонилась над чашками.

— Ничего не видать.

— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.

Сюзи выпрямилась.

— И зачем ты все это делаешь?

— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.

— А для чего это изучать?

— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.

— Ну и изучали бы людей.

Док рассмеялся:

— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.

Сюзи приникла к окулярам.

— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?

— Да, что-то в этом роде.

— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа — личинки, червяки…

— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.

— На меня намекаешь? — Лицо у Сюзи сделалось черствое. — Работа моя не по нраву?

— По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…

Сюзи подбоченилась.

— Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как ты сам-то живешь? Со змеями да с личинками? Дом весь запаршивел. Пол сто лет не мыт. У тебя и костюма-то, поди, приличного нету. И жрешь, небось, одну сухомятку… Работу выискал — личинок разводить. Это, по-твоему, хорошая жизнь?

— Замолчи, — сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, — как хочу, так и живу! Я человек свободный — поняла? Что хочу, то и делаю.

— Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, — вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!

— На кой мне жена! — Док сам удивился, что кричит. — У меня женщин и так хоть отбавляй!

— Женщины — это одно, а женщина — совсем другое, — сказала Сюзи. — Можно все знать о женщинах вообще и ничего — о той, единственной.

— Ну и не надо. Я и так счастлив.

— Счастлив? — хмыкнула Сюзи. — Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?

— Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, — резанул Док.

— Нет, вы только посмотрите, какой умник, — процедила Сюзи. — Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?

— Откуда ты знаешь?

— Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…

Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, — и сердце ее наполнилось болью и стыдом.

— Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?

— Что ж, может, и верно, — спокойно проговори Док. — Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…

— Сюзи.

— Скажи, Сюзи, потешаются?..

— А ты не обращай внимания, они просто дураки, — сказала Сюзи. — И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.

— Ничего. Правда — это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. — И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: — Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал — чтоб заполнить пустоту, — будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…

— Ну все, теперь Фауна меня убьет, — простонала Сюзи, — отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…

— Какая разница? Правда в любых устах хороша.

— Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, — сказала Сюзи. — Почему ты на меня не злишься?

— А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала — положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.

— Ну, пожалуйста, рассердись на меня, — взмолилась Сюзи. — Ну хочешь, ударь!

Док усмехнулся.

— Если б от этого прок был…

— Что ж, тогда ничего другого не остается, — печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: — А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!

Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:

— Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.

— Между прочим, цвет называется «помдамур», — тихо сказала Сюзи. — Пока, Док, — и вышла вместе с Бекки

Док посмотрел ей вслед.

— Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… — сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: — Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. — И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.

18. В ЧАС ДОСУГА

Одним из важных и ценных обычаев, заведенных Фауной в «Медвежьем стяге», был обычай собираться в Комнате досуга перед сном, для отдыха и раздумий. Здесь также разбирали жалобы, улаживали ссоры; все до последней заботы представлялось на общий суд: вместе решали, такова ли печаль, чтоб горевать, такова ли радость, чтобы веселиться. Сообща, с профессиональным тактом выносили друг другу похвалу или порицание, давали мудрые советы. Фауна руководила беседой, взращивая в воспитанницах душевную доброту, которая, как известно, — матерь покойного сна. Нередко в Комнату досуга подавались легкие закуски; воспитанницы пели хором различные песни, в зависимости от настроения — «Дом родной», «Бравый Черный Джо», «Страдная пора», а то и что-нибудь из «Прекрасной мельничихи»… Полувахта в Комнате досуга врачевала расстроенные нервы и усталые мышцы.

Вечер памяти покойных членов Клуба Гремучей змеи оказался нелегким для воспитанниц Фауны (не хватало двух девушек: Элен и Уистерия отбывали двухмесячное тюремное наказание за драку, которую между собой учинили и о которой до сих пор с восторгом вспоминает Консервный Ряд). Удалился последний «змей», — парадный вход заперли… Девочки устало прибрели в Комнату досуга, плюхнулись в кресла, скинули туфли.

— Слышь, подружки, — сказала Бекки. — Один «змей» сказал, что у нас приют благородных девиц и что мы местная достопримечательность.

— Да уж, еще парочка таких, как Сюзи, и у нас точно будет приют, — ядовито заметила Агнесса. — У меня дядя служил в приюте. Работка — не приведи господи. Кстати, где Сюзи?

— Вот она я, — сказала Сюзи, появляясь в дверях. — Пластинки колотые из музыкального автомата вытаскивала… Что-то я устала, прямо с ног долой. Пора на боковую!

— Ты что, с ума сошла? — удивилась Мейбл. — Ведь нам еще Фауна не сказала баиньки. Она тебе такую боковую задаст!..

— Ну и ночка, — вздохнула Бекки. — По-моему, правильно Фауна скостила цену. Шума от них много, аж голова болит, а зачем сюда ходят, они забыли.

— Пока у них свое горючее не вышло, они в рамках держались, — проворчала Мейбл. — А вот когда Могучая Ида им своего нового пойла прислала… Из чего она его только делает, из шила, что ли?

— Помните того коротышку? — спросила Сюзи. — Я думала, его убью, если он еще раз примется рассказывать, как его сынишка червяка лопаткой…

— А, значит, он и тебе рассказывал? «Представляете, мой сопляк, четыре года, разрезал червяка лопаткой и говорит — я лазъезал чилвика…» Нашел, чем удивить. Я понимаю, слона бы разрезал, — тогда б я, может, и послушала…

— А лысый-то, лысый, — вспомнила Мейбл, — у которого жене операцию сделали. Вот это была операция! Наизнанку ее вывернули, прямо какие-то китайские пытки. А что же у ней нашли? Я так и не поняла — он как зарыдает…

— У ней нашли… как это… фиго-аденому, злокачественную, — припомнила Бекки. — Я его нарочно два раза заставила повторить.

— Слушайте, а кто этот Сиг из Мунд, про которого они горланили? —спросила Агнесса.

— Бог его знает, — сказала Бекки. — Сиг, рыба такая есть.

— Есть, я даже как-то раз пробовала, — подтвердила Мейбл. — А ты, Сюзи, брось эту манеру пререкаться с клиентами…

— Тоже мне, клиенты, — фыркнула Сюзи. — Устроили вечер памяти покойников! Да они сами как покойники. Или как резиновые лягушки…

Тут из спальни-кабинета вышла Фауна в персиковом халате (успела переодеться), встала на пороге, втирая в руки крем.

— Вот что, дорогие мои воспитанницы, — начала она серьезно, — вы можете потешаться над членами клуба сколько угодно, но будь вы на месте администрации, то бишь на моем, вы бы только приветствовали таких солидных, почтенных граждан. Если хотите знать, сегодня у нас в гостях было много важных шишек! Я сделала им скидку и, как видите, не прогадала: никакой поломанной мебели. Не то что ваши любезные матросы — после них ремонта на восемьдесят пять долларов! Ну, дал один матросик Бекки пять долларов чаевых, так зато он два окна высадил да удрал вместе с вешалкой из оленьих рогов…

— Господи, как спать-то хочется, — Сюзи зевнула.

— Запомни, Сюзи, — произнесла Фауна сурово, у меня закон: с долгом да со словом недобрым спать не ложись… — Она почесала нос карандашом. — Побольше бы было членов в этом клубе…

— Покойных, — прибавила Сюзи.

— Вот оно, недоброе слово, — укоризненно сказала Фауна. — Берите пример с птиц небесных: они щебечут беззаботно, ни на кого не держат зла. Так давайте и мы будем добрее… Давайте расслабимся. Кто хочет пива?

— Если я скажу, что хочу, мне придется тащить пива на всех, — проворчала Бекки. — У меня и так ноги отваливаются. Вы видали, как я кадриль танцевала?

— Как же, видала, — сухо сказала Фауна. — Только ты не танцевала, а виляла и трясла… Сколько я тебя ни учила изящной пристойности, из тебя куртизанка так и прет.

— А что такое куртизанка? — спросила Бекки.

— Девка, по-нашему, — ответила Мейбл.

— Ага, значит, девка?.. — обиделась Бекки.

— Фауна, ты прикажи, пожалуйста, Сюзи, чтоб она быстрей возвращалась, если куда послана. Ушла, понимаешь ли, к Доку, а мы тут за нее работай…

— Странный он какой-то, ваш Док, — сказала Сюзи. — Он, часом, не того?

— Не того, — сказала Фауна. — Если хочешь знать, лучше него нет человека на всем Консервном Ряду. Все на нем ездят, кому не лень; другой на его месте давно бы озлобился. Могучая Ида несет самогон на проверку, Мак с ребятами в карман залезть норовят. Мальчишка порежет палец — бежит к Доку, Док перевяжет. Или вот, подралась как-то наша Бекки с клиентом, и он ее в плечо укусил, так она чуть руку не потеряла. Спасибо, Док вылечил. Покажи ей шрам, Бекки…

— А что, сюда Док не приходит? — спросила Сюзи.

— Нет, — отвечала Фауна. — Но ты не подумай ничего такого — он мужчина нормальный. К нему ходят разные богачки в мехах, он им музыку как в церкви заводит. Так что Док своего не упускает. Раньше — Дора мне говорила — наши девочки тоже к нему захаживали. Но я это дело прекратила.

— Почему? —спросила Сюзи.

— Берегу его для кого надо — вот почему. Посмотри вон туда, на золотые звезды — видишь, сколько моих воспитанниц вышло замуж!

— Да кто ж возьмет замуж девку? — сказала Сюзи.

— У тебя допотопные представления, — холодно произнесла Фауна. — С такими представлениями мы боремся! Видишь вон ту звезду, третью с краю? Конечно, она теперь зазналась, так ведь есть с чего. Шутка ли — церковная чтица, муж проповедник! Так что берут нашу сестру замуж!

— А при чем здесь Док? —спросила Сюзи.

— А при том, что я все время держу его на прицеле: ищу для него подходящую партию.

— Зря стараешься. Он мне сказал, что ему жена на фиг не нужна.

— Как ты выражаешься! — возмутилась Фауна и тут же, с интересом: —Ну и как вы с Доком поговорили?

— Поговорили? Да мы чуть не подрались! Он разозлил меня, а я его. Червяков, видите ли, разных разводит, книжку сочиняет про нервные припадки у осьминогов. Я чувствую, он до психушки досочиняется…

— Не говори ерунду, — сказала Фауна. — За некоторых червяков, если хочешь знать, он по десять долларов выручает.

— Да ну! За штуку?

— Это еще что… Купит за двадцать пять центов старую драную кошку, впрыснет в нее разную краску — синюю, красную, желтую, — и нате вам — продаст за пятнадцать долларов.

— Ни хрена себе! — удивилась Сюзи.

— Что за слова! Язык отрежу, так и знай. Ну-ка, в наказание, марш за пивом. То, что ты необразованная, это еще ладно, а вот вульгарность тебе вовсе не к лицу!..

Сюзи вышла.

— Сгодится ли она Доку? —сказала с сомнением Фауна. — Уж больно ершистая. Всегда у нее словцо за щекой…

Сюзи внесла на подносе бутылки с пивом.

— А почему бы тебе не составить Сюзи гороскоп? — предложила Бекки.

— Это что, гадать по звездам? — спросила Сюзи. — А зачем?

— Чтоб узнать, выйдешь ты замуж за Дока или нет.

— Люблю шутки, но не такие.

— А никто и не шутит, — сказала Бекки.

— И вообще, не верю я звездам… Кончайте-ка эту песню про Дока. Он ученый, колледж закончил, одних книжек прочитал незнамо сколько, и не каких-нибудь там комиксов… Я ему не ровня.

— Ну, хватит, милочка! — сказала Фауна. — Взгляни еще раз на этот стенд. Да, да, на золотые звездочки. Особенно вон на ту, у которой внутри еще одна. Так вот, она замужем за профессором Станфордского университета. У него этих книжек мильон. А она, кроме комиксов, и вправду ничего в руках не держала. И что ты думаешь? Укажет какой-нибудь гость на полки с книгами: «Неужели очаровательная хозяйка все это прочитала?», а она только улыбнется этак спокойно, таинственно… А когда спросят ее что-то мудреное, она, знаешь, что делает? Это, между прочим, совсем легко — ты, Сюзи, можешь научиться… Так вот, она повторяет с важным видом чьи-нибудь умные слова, и все думают, что она сама такая умная. Собственный муж не догадывается, что она читать-писать толком не умеет. Так-то… А ты говоришь — Док… Неужто Доку нужна жена, которая больше него знает? О чем же ему тогда с ней говорить? А говорить-то должен он, а не ты. Ты больше помалкивай.

— Куда ей, — сказала Бекки, — у нее язык прежде ума брякает.

— Да, язычок придется придержать, — сказала Фауна. — Иначе не видать золотой звезды… А насчет гороскопа — мысль хорошая. Когда у тебя день рождения, Сюзи?

— Двадцать третьего февраля.

— А в какое время суток ты родилась?

— Не знаю. Вот год, по-моему, был високосный.

— Могу спорить, что она родилась ночью, — оказал. Агнесса. — Я всегда верно угадываю.

Фауна сходила к себе в комнату за звездной картой приколола ее к стене булавками, потом вытащила из стола свою учительскую указку.

— Ага, вот ты где. Под созвездием Рыб. Значит ты Рыба.

— Кто, я?

— Ну да.

— Чепуха, не верю, — сказала Сюзи. — Терпеть не могу рыбу, от одного вида тошнит.

— Кто ж тебе велит на нее смотреть, — оказала Фауна. — И все-таки ты Рыба, если не наврала свои день рождения… Ну-ка, прикинем. Рыба посвящена Юпитеру, Сатурн здесь ни при чем… А в каком же доме у тебя Венера?.. [в астрологии небесная сфера делится на 12 частей, так называемых домов]

— Все равно не верю.

— Расскажи ей, Мейбл, как мои гороскопы сбываются, — попросила Фауна, продолжая вычислять что-то на бумажке.

— Да, прямо чудеса, — начала рассказывать Мейбл. — Завела я как-то щенка. Ну, Фауна и составила ему гороскоп. И выходило, что на третий год, в день своего рождения, в десять часов утра, щенок должен лопнуть.

— Ну и как, лопнул? — спросила Сюзи.

— Лопнуть-то не лопнул, видать, по ходу дела что то сместилось в гороскопе, а все одно, погиб. В третий свой день рождения, ровно в десять утра, взял да и загорелся. Жарко было, я еще, помню, лимонад пила…

— Где бы это записать, что не пиво, — сказала Фауна.

— От чего же он загорелся? — спросила Сюзи.

— Не знаю, верно, от жары. Жалко, хороший был кобелек. Не слишком, правда, смышленый. Никак не могла отучить его дома гадить. Подойдет, бывало, к Джо Элеганту, задерет ножку…

— Так, наверное, Джо его и поджег! — воскликнула Сюзи.

— Неправда! — сказала Мейбл. — Джо тогда в больнице лежал.

В этот миг Фауна подскочила на стуле.

— Вот те раз!

— Что такое? — спросила Бекки. — Что там у нее?

— Знаешь ли ты, Сюзи, кто будет твоим спутником? — внушительно сказала Фауна. — Спутником твоим будет Рак!

— Это что, болезнь что ли? Не надо мне таких спутников!

— Не остри так глупо, — сказала Фауна. — Рак — это вроде краба. Суженый твой родился в июле. Ну-ка, теперь подумайте, кто у нас спец по всяким крабам?

— Джо Ангуро, — сказала Бекки, — он рыбой торгует.

— Да нет же, Док!.. Ну, все, если у него день рождения в июле — спета его холостяцкая песенка! Агнесса, когда у Дока день рождения?

— Не знаю. Пусть Мак спросит.

— Да, обязательно надо выпытать. И чтоб Док не догадался, для чего.

— Мак узнает, — уверенно пообещала Агнесса. — Он из Дока что хочешь вытянет.

— Только пусть поскорее, — сказала Фауна. — Ну а теперь, дорогие мои, спать! —Фауна воткнула карандаш себе в гриву. — Да выспитесь хорошенько. Во-первых, сегодня приходит в порт эсминец с богатенькими моряками. А во-вторых, вспомните, что у нас за день сегодня?

— Получка! — хором воскликнули воспитанницы.

Фауна пошла к себе, прибрала волосы. Минут через пять она отправилась с последним обходом: вынесен ли мусор, не горит ли где свет. В темной Комнате досуга краснел огонек чьей-то сигареты.

— Эй, кто там?

— Я, — ответила Сюзи.

— Чего не спишь?

— Думаю.

— Ну, теперь я точно знаю — не будет от тебя в заведении проку. О чем думаешь, о гороскопе?

— Угу.

— Док тебе нравится?

— Я его в самое больное место ранила. Но и он хорош — сам меня довел…

— Хочешь, я его обработаю? — спросила Фауна. — С моей помощью будет твой.

— Зачем? Ему не нужна жена, а если и нужна, то уж, наверное, не такая, как я.

— Э, люди сами не знают, что им нужно. Приходится подталкивать. Какой мужчина в здравом уме станет жениться? Однако женятся.

— Может, по любви.

— Да, бывает и так. Однако это самые скверные браки. Если мужчина женился по любви, девять шансов против одного, что эта женщина ему не пара. Поэтому я устраиваю все за людей сама.

— Как это?

— Понимаешь, если мужчина кладет глаз на женщину, то причина тут вовсе не в ней, а в нем самом. Например, она ему напоминает покойную мать; или она брюнетка, а он боится блондинок; или он хочет жениться в отместку другой женщине; или не уверен в своих мужских способностях и хочет увериться. У меня был знакомый, специально это дело изучал, так он говорит: мужчина влюбляется не в женщину, а в тот образ, который создает в душе… Так что лучше всего, когда брак устраивает кто-то третий, на трезвую голову. По-моему, ты Доку подходишь.

— Почему?

— Потому что на него не похожа. Ну, хочешь его захомутаем?

— Не надо. Не хочу я никого хомутать. Особенно Дока.

— Но все же так делают.

— Знаешь, Фауна, — тихонько сказала Сюзи, — ты тогда про мою жизнь все верно угадала. В шестнадцать лет это со мной случилось. Ты знаешь, он разговаривал со мной, как будто я для него единственная… С тех пор я и слов таких не слышала…

— Ничего, — Фауна обняла Сюзи за плечи, — бог даст, еще услышишь. Если я это дело слажу, я твою звездочку красным кружком обведу. Ну что, пойдем спать?

— Пойдем, — сказала Сюзи. — И все-таки не надо хомутать Дока…

Сюзи подождала, пока Фауна уляжется, и прокралась наружу. В Западной биологической все еще горел свет. Сюзи перешла улицу под фонарем, поднялась на крыльцо, постучала пальчиками в дверь. Док не отвечал. Тогда она вошла: Док сидел за столом, глаза красные от бессонницы, — перед ним, в ряд, чашки из прозрачного стекла. Вид у него очень усталый, кожа на щеках, под бородой, кажется серой.

— Поздно работаешь… — сказала Сюзи.

— Да уж. Выкинул из-за тебя первую серию зародышей, пришлось переделывать заново. А это долгая волынка.

— Прости, пожалуйста. Слушай, Док, ты должен написать свою книжку. Что уж там за книжка, не знаю, а должен!

— Наверное, ты в тот раз угадала. Не могу я ее написать, кишка тонка.

— Глупости, — сказала Сюзи, — еще как можешь, нужно только захотеть.

— Хм, в том-то вся и штука, что я, наверное, не хочу.

— Зато я хочу.

— Ты? А при чем здесь ты?

Сюзи покраснела и долго разглядывала свои ладони, не зная, что ответить, потом промолвила:

— Понимаешь, все ждут, все хотят, чтоб ты написал. Не напишешь — всем будет обидно!

— Ну, это для меня не аргумент, — усмехнулся Док.

Сюзи попробовала зайти с другой стороны:

— Получается, ты просто трус и слабак.

— Ладно, я трус и слабак. Но это мое личное дело!

— Все равно ты должен написать!..

— Ничего я не должен.

— Я бы тебе помогла.

— Чем, дуреха?

— Чем? Подтолкнула бы тебя хорошенько под зад. Может, тебе как раз этого и не хватает.

— Слушай, оставь меня в покое. — Тут Док взглянул на часы. — Опять!! Ах ты, чертова баба! Опять из-за тебя время проворонил!

— Сам виноват, недотепа. Нечего на других сваливать.

— Убирайся отсюда! — рыкнул Док. — Шагай обратно в свою шлюшню!

На пороге Сюзи обернулась:

— Господи, бывают же такие дураки! — и громко хлопнула дверью.

Спустя немного времени раздался робкий стук в стекло.

— Я же сказал, убирайся! — крикнул Док.

— Это не Сюзи. Это я. — В дверь просунулся Мак.

— Что, подслушивал?

— Ничего я не подслушивал… Как ты думаешь, недвижимая собственность на Консервном Ряду — это хорошее вложение капитала?

— Не знаю, не думаю.

— А она девушка ничего, — сказал Мак.

— Ты же говоришь, не подслушивал!

— Чего подслушивать, и так все — слышно. Знаешь, умные люди говорят, брать жену из заведения хорошо по трем причинам.

— Постой, ты о чем? — удивился Док.

— Во-первых, — Мак загнул палец, — она будет тебе верна: она и так уже все в жизни перепробовала. Во-вторых, она тебя насквозь видит, значит, в тебе уже не разочаруется. А в-третьих, — Мак загнул третий палец, — если она глаз на тебя положила, то причина тут только одна.

— Какая?

— Нравишься ты ей! — сказал Мак. — Ну, я пошел…

— Погоди, присядь. Давай выпьем чего-нибудь.

— Извини, не могу, выспаться надо. У меня завтра дело важное. Спокойной ночи.

Некрашеная сосновая дверь закрылась за Маком, но Док еще долго смотрел на нее, и казалось его усталым глазам, что древесные волокна извиваются как живые…

19. БЛАГОСТНЫЙ ЧЕТВЕРГ (1)

Человек так устроен, что все крупные исторические события на своем веку — убийство эрц-герцога в Сараево, Мюнхенский договор, Сталинградскую битву — жаждет увязать, по дням и по часам, с событиями собственной жизни. Американец точно помнит, что именно делал в то время, когда японцы разбомбили Пирл-Харбор; а некоторые даже утверждают, что имели предчувствие.

Четверг, о котором речь, несомненно, был для Консервного Ряда поворотным моментом. То, чему предстояло произойти, подготовлялось исподволь, в течение жизни нескольких поколений, всем ходом внутреннего развития… Теперь кто-нибудь непременно вспомнит, что у него было предчувствие. Старожилы скажут, что ощущение было такое, словно назревает землетрясение…

Итак, был четверг. В Монтерее выдался один из тех нудных дней, когда воздух настолько чист и светозарен, что за добрых двадцать миль, как в линзе телескопа, видны крыши домов Санта-Крус на другом берегу Монтерейского залива, и видны исполинские секвойи на склонах горы за Уотсонвиллом, а если взглянуть на восток, то откуда-то из-за Салинаса выплывет гордая вершина пика Фремонта… Солнце улыбалось золотой улыбкой. Красная герань так пламенела, что казалось, воздух займется вокруг. Дельфиниумы голубели ярче самого синего неба.

Такие дни повсюду редки. Люди на них нарадоваться не могут. Мальчишки ни с того ни с сего издают радостный щенячий визг; черствый бизнесмен отправляется за город — присмотреть дом с участком… Старики посиживают, глядя куда-то вдаль, — смутно припоминают, что в молодости все дни были такими… Кони валяются на зеленом лугу… Куры кудахчут, хлопают крыльями на солнцепеке.

Четверг был как раз таким волшебным днем. Мисс Уинч, которая до полудня всегда пребывала не в духе и этим кичилась, вдруг мило раскланялась поутру с почтальоном.

Джо Элегант встал рано, намереваясь поработать над романом, над той сценой, где главный герой, юноша, выкапывает из могилы свою бабушку, чтобы проверить, так ли она красива, как ему запомнилась. (Роман назывался «Эдипово семя».) Однако, глянув в окно, Джо увидел, как золотится от солнца пустырь, как играет в сердце каждого мальвового цветка алмазик росы, — и тут же выскочил босиком на волю и долго скакал по сырой траве, пока не расчихался.