Как-то утром Сюзи села пить кофе; Джо Элегант вытирал столики.

— Хороший у тебя кофе, — оказала Сюзи.

— Спасибо за комплимент.

— Странно, что ты работаешь в таком заведении…

— Не волнуйтесь, это временное пристанище.

— Слушай, у меня есть отличный рецепт, как готовить гомбо. Хочешь дам?

— По вопросам меню — к Фауне.

— Не очень-то ты приветливый!

— А почему я должен быть приветливым?

Он как раз поравнялся с Сюзи. Сюзи быстро протянула руку, запустила пальцы ему за воротничок, потащила вниз — приблизилось моргающее лицо Джо.

— Ну ты… — начала она, потом опомнилась, разжала пальцы: «Тьфу, черт…»

Джо Элегант поспешно отступил — потирая горло, разглаживая воротничок.

— Прости, пожалуйста, — сказала Сюзи.

— Ладно уж…

— Сам виноват. Почему ты такой злой?

— Сами видите — эта жизнь не для меня…

— Какая ж тебе жизнь нужна?

— Боюсь, вы не поймете.

— Ты что, лучше других?

— Да нет. Просто не такой как все.

— Это уж точно, — усмехнулась Сюзи.

— Я пишу роман.

— Да ну! Про что? Дашь почитать?

— Вряд ли вам понравится.

— Это почему?

— Непонятно будет…

— Зачем же писать, если непонятно?

— Я пишу не для широких масс.

— Ух ты, здорово сказал! Значит, я — массы? Ты, наверное, и пишешь здорово?..

Джо Элегант сглотнул, держась за горло.

— Я вам как-нибудь почитаю отрывки.

— Ладно. Но ты же сказал, я не пойму…

— Ничего, я буду объяснять по ходу дела.

— Хорошо, а то я такая бестолковая…

— Скажите, вы любите шоколадное пирожное с орехами?

— Ага.

— Тогда я испеку. Может, зайдете как нибудь. Чаю попьем…

— Конечно, зайду.

— А ты хороший парень, Джо. Кофейку не осталось?

— Сейчас свежий сварю.

13. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ПРЯМЫЕ ПЕРЕСЕКАЮТСЯ

Док провел бессонную ночь. Голова пухла: желтые блокноты, ясновидцы, осьминоги!.. В другое время он сел бы в бессонье работать, или почитал бы что-нибудь, но теперь, стоит зажечь лампу, — в глаза навязчиво лезут желтый блокнот да строй карандашей…

Когда над заливом занялся рассвет, Док решил: нужно проветриться, совершить длительную прогулку — хотя бы на другой конец полуострова, в Кармел, только не прямой дорогой, а в обход, берегом моря. Он встал, зажег свет (в лаборатории было еще темно), сварил кофе…

Разглядев, что у соседа свет, Могучая Ида поставила в полиэтиленовую сумку бутылку с коричневым напитком без опознавательных знаков, вышла из кафе, пересекла улицу и постучалась к Доку.

— Док, ты не мог бы взять пробу?

— Что это хоть такое? — спросил Док. — Говорят, виски. Мне важно, чтоб никто от него не помер. В Сосновом каньоне делают, предлагают дешево большую партию.

— Но это же против закона…

— А если кто умрет, это по закону?

Вот и выбирай между подпольной торговлей и убийством. Вечно меня втягивают в какие-то аферы, грустно подумал Док. Преступлением это не назовешь, но и хорошим делом тоже.

Он быстро произвел химический анализ:

— Конечно, не яд, но на пользу вряд ли кому пойдет… Есть толика сивушного масла. Но в общем, не намного хуже «Старой тенисовки».

— Вот и спасибо. Чем же мне тебя отблагодарить?

— Ну, пришли как-нибудь бутылочку… только не этого напитка.

— Тогда «Старого портного». Сойдет?

— Слушай, — сказал Док. — Я ведь по твоему лицу вижу — еще что-то хочешь сказать. Так говори, не тяни.

— Док, это правда… что у тебя что-то неладно?

— У меня? С чего ты взяла?

— Да вот, люди говорят.

— Что за бред! У меня все хорошо!.. — сердито сказал Док. — Обхаживают как больного! Ну что, по-твоему, со мной случилось?

— Не знаю, но если понадобится помощь… — только и сказала Ида и поспешно удалилась, нарочно оставив бутылку.

Док взял ее, сделал маленький глоток, скорчил гримасу. Потом отхлебнул побольше. Сердце сердито колотилось. От жалости друзей еще тоскливей на душе. От жалости один шаг до презрения. Док сжал зубы: «Все равно весной поеду в Ла-Джоллу! Все равно куплю новый микроскоп!» А нижний голос шепнул чуть слышно: «Ну хоть бы кто тебя согрел…»

Док сел к столу и, полный злого своеволия, зачем-то написал: «Параллельные прямые пересекаются!» Снова отхлебнул из бутылки и вскрыл вчерашнюю почту. Оклендский политехникум шлет заказ на шесть комплектов препаратов для микроскопа — стадии развития зародыша морской звезды. Слава богу: старая верная работа! Док подхватил ведерки и корзинки, забросил их, вместе с резиновыми сапогами, в свою машину-развалюху и покатил к бухте Большого прилива.

14. НЕЗАДАЧЛИВАЯ СРЕДА

Бывают в жизни незадачливые дни. Хорошая стоит погода или плохая, все равно добра не жди. Люди обычно чувствуют приход такого дня; еще только раскрыв один глаз, понимают — сегодня лучше бы и вовсе не вставать. А когда все-таки встают — есть хочется, да и работать надо, предчувствия начинают сбываться. Кофе заваривается скверно, шнурки рвутся в руках, чашки самовольно спрыгивают с полки на пол и бьются вдребезги. Честные по натуре дети начинают врать; примерные дети скручивают краники с газовых горелок и теряют винты — приходится давать взбучку. Кошка в такой день, как нарочно, приносит котят; собака, приученная к выгулу, вдруг мочится на ковер в гостиной…

Жизнь кажется ужасной… Почтальон доставляет ворох просроченных счетов. Если выглянет солнце, то такое яркое, что впору ослепнуть; если день пасмурный — тоже приятного мало…

Еще с утра Мак почувствовал, что среда будет незадачливой. Проснувшись, битый час не мог отыскать штанов. Направляясь к двери, споткнулся о ящик, который как будто затем и поставили, и долго бранил соночлежников. Шагая через пустырь, он яростно пинал ногами головки одуванчиков; потом уселся на ржавую трубу у дороги и нахохлился. Спустя короткое время показался Эдди — он спешил на работу, в кафе Иды. Разумеется, Мак пошел вместе с ним, надеясь поднять настроение. Долго отирался у бара, ждал, когда Могучая Ида отойдет — Эдди уже держал для него наготове стаканчик, — но Ида как прилипла к стойке — читала письмо из казенного конверта и ворчала:

— Черт бы их всех подрал! Только дела пойдут в гору, на тебе — налог подскочил… Тебе-то, Мак, хорошо. Не владелец, не рукоделец — никаких забот. Покуда не начнут брать налог за твою собственную кожу — тебе бояться нечего…

— А что, собственно, случилось? — спросил Мак.

— Опять налоги повысили! Городские, да еще окружные…

— Налоги? На что?

— На недвижимость. Вот на этот дом. Все бы ничего, но я собиралась по кредиту за кофеварочную машину заплатить…

Обыкновенно при подобной жалобе Мак отвлеченно бы посочувствовал, радуясь в душе, что сам не обременен налогооблагаемым имуществом. Но тут его словно по голове ударило: Королевская ночлежка!.. Всю обратную дорогу сердце щемило от беспокойства.

Мак улегся на постель и принялся восстанавливать в памяти историю Ночлежки. Значит так. Хозяином был Ли Чонг. Но еще задолго до войны они взяли у него этот сарай в бессрочную аренду, за пять долларов в месяц. Не заплатили ни разу (впрочем, Ли Чонг на плату и не рассчитывал). Потом Ли продал дело Джозефу-Марии. А Ночлежка? Вошла ли она в сделку? Неизвестно. Во всяком случае, если Джозеф-Мария и хозяин, то явно сам этого не знает. Иначе давно бы потребовал плату за жилье. Он ведь не Ли Чонг! Но если Ночлежка и вправду записана за Патроном, то ему скоро тоже пришлют извещение о налогах, как Иде. А раз так, он тут же возьмет за горло жильцов. Не такой он человек, Патрон, чтоб платить деньги, а обратно не получать! Захочет получить, да еще и с процентами!

Какая несправедливость! Все разом очутилось под угрозой — кров, безопасность и — какое-никакое! — общественное положение… Что же теперь будет? А ну как Патрон потребует плату задним числом — за все прошлые годы? С него ведь станется… Ну и денек! Не зная, что делать, Мак решил созвать всех ребят на совет. Даже отправил Элена за Эдди…

Мак долго объяснял, что случилось, пока все — включая Элена — не уразумели, какая грозит беда. Ребята были потрясены и тягостно задумались; они чесали в затылке, качали ногой, смотрели в потолок. А Эдди даже встал и заходил вокруг стула — может быть, так скорей осенит?..

Первое предложение внес Уайти II:

— А что если красть у него почту? Тогда он не получит квиток.

— Это не выход, — сказал Мак. — К тому же кража почты — уголовное преступление.

— А если его убить? — сказал Элен.

— Думаешь, меньше чем за почту дадут? — усмехнулся Мак.

— Надо подстроить как будто несчастный случай, — не унимался Элен. — Будто он свалился со скалы в море…

— Все равно, Ночлежка еще к кому-нибудь перейдет. Где гарантия, что новый хозяин будет лучше Патрона?

Впервые в жизни ребята ощутили на себе всю тяжесть и несправедливость отношений частной собственности.

— Может, попросим Дока замолвить за нас словечко? — предложил Уайти I. — Он Дока уважает.

— Не надо, только лишний раз привлечем внимание, — сказал Мак. — Не дай Бог, прибавит плату!

— Да еще вздумает ее требовать… — добавил Эдди.

Сердце Элена наполнилось острой тоской. Он посмотрел на родные беленые стены Ночлежки, увешанные изображениями прелестных любительниц кока-колы, на древнюю плиту, на высокие напольные часы, на портрет известного боксера Джекса в рамке, — посмотрел и заплакал как ребенок, не стыдясь слез.

— Какая же сволочь этот Джозеф-Мария! — сказал он, всхлипывая. — Мы столько труда вложили в Королевскую ночлежку, а теперь он ее отбирает. Мой дом, мое счастье!..

— Успокойся! — сказал Мак. — Ничего он пока еще не отобрал. Поди, и сам не знает, что хозяин.

— Вот если б хозяином был Док! — вырвалось у Эдди. — Мы б тогда забот не знали…

— Док? — быстро переспросил Мак. — Что это тебе вдруг пришло в голову?

— Как что? Док месяцами в почтовый ящик не заглядывает. Он и квиток налоговый заполнить забудет, и плату с нас не спросит.

Глаза Мака засветились:

— Эдди, а ведь ты, кажется, попал в десятку!

— В какую десятку?

— Надо, конечно, все обмозговать… — сказал Мак, — но знайте, ребята: Эдди у нас — гений!

Эдди аж порозовел от удовольствия.

— А что я такого гениального сделал, Мак?

— Отстань, дай подумать…

— Но должен же я знать, что я сделал такого этакого?

— Наверное, тебя просто осенило свыше, — сказал Мак. — Давайте-ка пораскинем умом: что за личность Патрон. Как по-вашему, он боязливый?

— Нет, — сказал Элен, — он не трус. И башковитый!

Мак продолжал рассуждать вслух:

— Что такое Патрон? Патрон — это прежде всего мошенник, причем изрядный…

— И одевается шикарно, — вставил невпопад Элен.

— …а мошеннику незачем иметь врагов — из города в два счета вылететь можно. Так что, хочешь не хочешь, а всех ублажай, со всеми дружбу води…

— Что ты придумал. Мак? Не томи! — Уайти I ерзал от нетерпения.

— Вот что, ребята, — оказал Мак. — Я погожу вам пока говорить. А то вдруг выйдет пшик — сами же потом меня уважать перестанете. Мне нужно толком все обдумать. Ничего, бог даст, перехитрим Патрона. Но, чур, в этом деле все мне помогайте как один!

— Да что делать-то?!

— Идите пока погуляйте. Мак думать будет, — сказал Мак, улегся на постель, заложил руки за голову и принялся изучать стропила Королевской ночлежки.

Элен тихонько подобрался к нему:

— Ты ведь не отдашь наш дом, правда, Мак?

— Не отдам. Даю слово. Где у нас Эдди?

— На работу пошел.

— Тогда можно тебя попросить?

— Да, что?

— Возьми вон ту банку из-под свиного жира и ступай к Эдди. Пусть он потихоньку нацедит пивка, чтоб мне лучше думалось.

— Ладно, будет тебе пиво. Ты только думай, думай!.. Слушай, Мак, а как это выходит, что Эдди гений, а сам не знает, а я вот тоже не знаю, но я не гений?

— Что-что? — не понял Мак.

— Как выходит, что… — начал было Элен. — А-а, фиг с ним.

15. ТЯЖКО В УЧЕНЬЕ

Фауна была предпринимательница, каких поискать. В былые времена в ее руках приносили доход куда более несуразные заведения, чем «Медвежий стяг». Доверь ей пост председателя правления промышленной корпорации, она бы и там не ударила в грязь лицом — настоящий бизнесмен в юбке. Она была благожелательна, но пальца ей в рот не клади; всегда готова порадеть за общественные интересы, а за свои тем паче; была щедра, когда знала, что за щедрость воздается сторицей; сентиментальна, но в душе тверда как кремень. И как всякий умный работодатель, Фауна пеклась о своих работниках.

Став хозяйкой «Медвежьего стяга», Фауна оборудовала одно из помещений для культурного досуга. Комната, она так и называлась — Комната досуга, была большая, приятная, в три окна, выходящих на пустырь. Меблировку составляли мягкие кресла и кушетки с обивкой в яркий цветочек. Портьеры гармонировали с мебелью; гравюры на стенах действовали умиротворяюще, не поражая воображения: коровы по колено в пруду, олени, пьющие из горного ручья, собаки в луже… Вид мокрых животных почему-то умилителен человеческому глазу… Для активного отдыха Фауна поставила теннисный стол, ломберный столик и столик для игры в триктрак. В общем, в этой комнате можно было расслабиться, почитать, посплетничать, поиграть — что девочки и делали с успехом…

Одна из стенок была целиком занята стендом, на котором красовались звезды из золотой бумаги, составлявшие особую гордость Фауны. В Комнате досуга всегда царил дух веселый и женственный. Нездешний, восточный аромат шел от курильницы, которую держал в закопченных ладонях гипсовый Будда…

…Было примерно без четверти три. Агнесса, Мейбл и Бекки отдыхали в мягких креслах. Вся природа лениво цепенела в этот час. Пустырь был залит мягким и ясным солнечным светом, в котором даже ржавые трубы и старый бойлер казались прекрасны. Высокие мальвы радостно зеленели. Серая, гладкая персидская кошка лениво охотилась в траве за сусликами — ей было совершенно все равно, удастся ли кого-нибудь сцапать.

Мейбл сказала, поглядев в окно на бойлер:

— Я слышала, раньше в этом бойлере жили?

Агнесса, которая красила ногти на ногах и болтала ногами в воздухе, чтоб лак скорее высох, отвечала:

— Да, ты еще тогда у нас не работала. Были тут такие Мэллой, муж и жена. Поселились в бойлере, обжились. Ходили через топку, у порожка постелили половичок, устроили навес… Забраться внутрь трудновато, зато внутри все чин-чином — самый настоящий дом. Вот что значит жена хозяюшка…

— А почему же они уехали? — спросила Бекки.

— Ссориться стали. Она говорит, хочу занавески. А он — на кой тебе занавески, окошек-то нет! Начнут, бывало, ругаться, а там эхо — так и бьет по нервам. Он кричит: «Эх, врезал бы я тебе, да в этой халупе и размахнуться негде!» Сейчас он в окружной тюрьме сидит — скоро освободят досрочно за примерное поведение. Жена его ждет, работает в Салинасе официанткой. Да, славная была пара. Он, между прочим, в каком-то масонстве состоял…

Мейбл отвернулась от окошка:

— А слыхали, нынче к нам из Салинаса приезжают мужики? Клуб Гремучей змеи в полном составе. Сняли наше заведение на всю ночь.

— Как же, слыхали. У них вечер памяти покойных членов клуба. Фауна сделала им приличную скидку.

Агнесса задрала ногу, подула на пальцы:

— Ну как, красиво?

— Хорошо! — сказала Бекки. — Эффектно смотрится, как будто гнилое мясо… Слушайте, куда у нас Сюзи запропастилась? Фауна ей покажет, как опаздывать. Сказала быть к трем — значит, к трем!.. Нет, девчонки, чудное все-таки имя Фауна…

— Раньше-то ее Флорой звали, — сказала Мейбл. — И вообще, что это за слово — Фауна? Что оно хоть значит? Сроду такого не слыхала…

— Так называют этих… ну, оленят всяких разных, — объяснила Бекки. — Знаете, я думаю, Сюзи у нас долго не задержится. Странная она какая-то, глаза сумасшедшие. Шатается по городу целый день одна…

— Ого, девочки, уже без двух минут, — сказала Мейбл. — Сюзи лучше поторопиться!

Как только часы пробили три, из своего спального кабинета появилась Фауна. Ее оранжевая грива была схвачена серебристым обручем, что придавало Фауне сходство с небезызвестной общественной деятельницей, недавно опочившей. От всего облика Фауны веяло той изящной непринужденностью, какая родится лишь в аристократических гостиных и великосветских борделях. Женщина она была полная, но шла легко и проворно. На руке у ней висела большая корзинка.

— Так, а где Сюзи? — спросила она немедленно.

— Не знаю, — пожала плечами Мейбл.

— Ну-ка посмотри, может, она у себя в комнате?

Мейбл пошла за Сюзи.

Фауна оглядела столик для игры в триктрак:

— Опять играли на деньги?

— Да не играли мы… — начала было отнекиваться Бекки.

— А чьи здесь валяются два доллара? Смотрите, чтоб в Комнате досуга — никаких азартных игр. Другое дело, если посетитель желает сыграть с девушкой кон-другой… Да, еще я замечала — очки на кусках сахара — это уж вовсе безобразие! Запомните, азартные игры — большой порок. Знаете, сколько девушек, таких как вы, с видами на будущее, проматывали это самое будущее в карты? Нельзя отдаваться на волю случая!

— Ладно тебе, Фауна… Ты же сама дуешься в покер… — сказала Бекки.

— Покер — особая статья, там надейся не на случай, а на голову. И вообще, — спохватилась Фауна, — что за слово — «дуешься»! Как это грубо! Грубость, если хочешь знать, создает заведению дурную репутацию. — Тут Фауна извлекла из корзины белоснежную скатерку и постелила на столик для триктрака. Потом достала салфетку, тарелку, разных калибров бокалы, серебро.

Вошли Мейбл и Сюзи.

— Попрошу юных леди впредь не опаздывать! — Фауна вытащила из корзины учительскую указку. — Итак, леди, кто желает отвечать первой?

— Я, — сказала Агнесса. — Я хочу.

— Пошла ты на фиг! — вскричала Мейбл. — Тебя и так прошлый раз спрашивали. Сегодня моя очередь!

— Леди, что за выражения! — Фауна посуровела. — А вдруг бы вас услышал какой-нибудь достойный, но застенчивый молодой человек?.. Ладно, давай ты, Мейбл.

Фауна принялась тыкать указкой в разложенные на скатерти столовые предметы, а Мейбл отвечала, словно школьница, декламирующая стихотворение:

— Устричная вилка… вилка для салата… вилка для рыбы… вилка для поджарки… вилка для острых закусок… десертная вилка… супная тарелка… нож для десерта… нож для пикулей… нож для мяса… нож для рыбы…

— Хорошо, — похвалила Фауна. — А это?

— Бокал для воды… для белого вина… для кларета… для бургундского… для портвейна… для бренди…

— Умница! А теперь скажи, с какой стороны не надо ставить салат?

— С левой, а то залезешь рукавом в мясную подливку.

— Вот молодец так молодец! — Фауна была просто растрогана. — Не удивлюсь, если скоро здесь засияет звездочка Мейбл, — Фауна указала на стену.

— А что это за звездочки? — спросила Сюзи.

— Каждая новая звезда означает, что воспитанница «Медвежьего стяга» вступила в законный брак, — гордо объяснила Фауна. — И притом сделала хорошую партию! Вон у той первой звездочки уже четверо ребят, муж у ней управляющий на заводе. Вон та, третья от конца — за президентом Салинасского клуба смелых и умелых, изображала Весну на Празднике деревьев… А следующая за ней — еще лучше; состоит в Общественном комитете по морали, поет альтом в церкви… Да, высоко залетели мои птички… Ну-ка, Сюзи, теперь ты.

— Что я?

— Скажи, для чего предназначен этот столовый предмет?

— Вот эта чудная вилка?

— Да.

— Кто ж его знает…

— А ты соберись с мыслями, подумай, что можно есть этой вилкой?

— Так, — сказала Сюзи задумчиво. — Картошки ей много не подденешь… Может, она для пикулей?..

— Нет. Это вилка для моллюсков!

— Фу! — Сюзи аж передернулась, — Я моллюсков не то что вилкой… Я на них и смотреть-то не могу!

— Какая неокультуренность! — презрительно сказала Агнесса.

— Сама ты… Сама ты это слово!

— Вот-вот, лишний раз подтверждаешь.

— Слушай, ты… — Сюзи вскочила с места.

— Немедленно прекратите! — возвысила голос Фауна. — А то обеим надаю по заднице!.. Так, теперь займемся осанкой и походкой. Где у нас книжки?

— Небось, Джо Элегант опять забрал читать.

— Да что там читать? — изумилась Фауна. — Я ведь нарочно выбирала всякую дрянь, чтоб никто не польстился. «Журнал скотовода», да «Гражданский кодекс Калифорнии», да еще какой-то вшивый роман из современных… Ладно, обойдемся корзинкой. Ну-ка, Агнесса, корзину на голову! —Фауна придирчиво осмотрела ученицу. Итак, леди, послушайте. То, что ноги вместе и бедра напоказ — это еще не осанка. Осанка — это состояние души! У женщины могут быть бедра как ведра, но держаться надо так, словно у тебя стопка книг на голове.

В дверь постучали — просунулся Джо Элегант и вручил Фауне записку. Она прочла, заулыбалась:

— Вот ведь какой этот Мак. Небось, и пакость сделает, а все равно на него не сердишься. Неотразимый мужчина, одно слово — джентльмен.

— Что он там натворил? — спросила Агнесса.

— Пока вроде ничего… Вы только послушайте, каков слог: «Мак с ребятами имеют честь просить Вас пожаловать завтра после полудня в гости — на стаканчик винца и для важного разговору. Приглашаются также девочки. R. S. V. Р. [Repondez s'il vous plait. — Ждем ответа (франц.) — устойчивая форма, применяемая в конце писем]. Мог бы просто крикнуть под окошком, так нет же — „имеет честь просить пожаловать“! Ей-богу, настоящий джентльмен, — Фауна вздохнула. — Жалко, что бродяга, а то бы я какую-нибудь из вас непременно за него сосватала… Значит так. Завтра у Мака в гостях поменьше болтайте, побольше слушайте. Интересно, что это за важный разговор? Очень может быть, что они просто хотят выманить у нас денег. Так что не умничайте, за всех буду думать и говорить я.

Вдруг Фауна стукнула себя рукой в лоб:

— Господи, чуть не забыла! Джо Элегант испек торт. Верней, не торт, а тортище. Ступай, Сюзи, отнеси его Доку, да еще прихвати четыре банки холодного пива. А то совсем что-то наш Док захандрил…

— Ладно, — сказала Сюзи. — А живот от пива с тортом у него не вспучит?

— Это уж не твоя забота, — оказала Фауна.

Сюзи ушла.

— С какой радостью я бы поставила золотую звездочку и этой девчонке! Все равно нам от нее никакого проку.

16. ЦВЕТОЧКИ СВ. МАКА МОНТЕРЕЙСКОГО

[По-видимому, автор шутливо перефразирует общее название народных рассказов об итальянском проповеднике, основателе ордена францисканцев Франциске Ассизском (1182-1226) — «Цветочки св. Франциска Ассизского»]

Док выложил на полку десять крупных морских звезд, поставил на столе в ряд восемь лабораторных чашек из прозрачного стекла, наполнил их морской водой до половины. Не слишком склонный к порядку в житейском смысле, Док был педант в лабораторной работе. Приготавливать срезы зародыша морской звезды казалось ему теперь сущим удовольствием. Известная, сто раз деланная работа. Никаких дум. Полная определенность. Череда знакомых явлений. За такой работой отдыхаешь…

Прежний покой вернулся к Доку: на душе был штиль, — легкие ветерки, что срывались порой, не нарушали его. Стихли муки творчества: не стыло сердце в первооткрывательском сиротстве. Тихонько играла пластинка Баха — старые верные фуги, четкие, как уравнения… Работая, Док все больше исполнялся благорасположения. Он снова любил себя — как человека, как личность, как всякую живую душу. Чувство неудовлетворенности, часто отравляющее человеческую жизнь и столь сильно мучившее его прежде, отступило. Верхний голос пел успокоенно и чинно; средний, обыкновенно хриплый и громкий, был едва слышен — ворчал, бормотал, но что — не разобрать. А нижний — тот и вовсе молчал, словно убаюканный теплыми, ласковыми волнами…

Вдруг гремучие змеи забеспокоились в своей проволочной клетке: подняли головы, заводили в воздухе раздвоенными язычками — и все четыре дружно застрочили гремушками. Теперь уж и Док заслышал шаги, оторвался от работы. Дверь открылась, вошел Мак.

— Это, наверно, новые змеи, ко мне еще не привыкли, — оказал он, посмотрев на клетку.

— Сам виноват, редко заходишь, — сказал Док.

— Да не очень-то меня здесь в последнее время привечали…

— Прости, старина, я был не в духе. Постараюсь исправиться.

— Ну как твои восьминоги? Будешь еще ими заниматься?

— Пока не знаю.

— Лучше б не надо. А то они тебя совсем замучали.

— Что ты, — рассмеялся Док, — осьминоги тут ни при чем. Просто я отвык думать — вот и мучаюсь.

— Бери пример с меня, я и не привыкал, — сказал Мак.

— Позволь-позволь, — сказал Док. — По-моему, ты думаешь не меньше моего; ты, правда, посвятил свой ум проблемам более микроскопического ранга…

— Как-как? Что-то я таких не знаю. Скажи лучше, что ты думаешь о Патроне, только чур по-честному.

— Что тут думать. Не понимаю я его. Мы с ним очень разные люди.

— Еще бы, — сказал Мак. — Ты честный, не то что он.

— Это ты как специалист утверждаешь? — усмехнулся Док.

— Что за намеки? — обиделся Мак. — Положа руку на сердце, разве я не честный человек? То есть, может, и не честный, но зато по-честному признаюсь! Всем известно, что я — обманщик, и мне первому. Джозеф — тоже обманщик, а сам, поди, не знает…

— Хм, может, ты и прав.

— Так я вот что хотел спросить. Как, по-твоему, понравится Патрону, если у него будут кой-какие неприятности?

— Кому же это понравится.

— Он ведь на Консервном Ряду большой интерес имеет. И со всеми должен ладить, если, конечно, хочет у нас задержаться. Верно я говорю?

— Не пойму, куда ты клонишь?

— Так, просто рассуждаю.

— Ты хочешь сказать, что положение у Патрона — щекотливое?

— Вот-вот. И ему, стало быть, не нужны враги!

— Ну, враги, по-моему, никому не нужны. А ему особенно! Ведь у него здесь дело, да еще лавка. Так что…

— А-а! — сказал Док. — Теперь я понимаю! Ты решил Патрона слегка распатронить, и прикидываешь, какая у него будет реакция. Так что же ты собрался у него вымогать?

— Ничего, я просто… соображаю.

— Как же, знаем твои соображения. Раз Мак в затылке чешет — добра не жди.

— Ладно, можно подумать, от меня много зла видели… — обиделся Мак.

— Насчет зла не знаю, а вот добра — точно видели мало.

Мак беспокойно заерзал: не о себе пришел он толковать.

— Слышал, Док, новость? Весь монтерейский гольф-клуб перед первым матчем сезона присягу принимал. Уайти II взяли на этот матч клюшки носить. Все игроки шапки поснимали и поклялись, что не будут заниматься подрывной деятельностью…

— Слава те господи, — усмехнулся Док, — а то я уж волновался… Ну, а клюшечники тоже присягу принимали?

— А как же. Все до одного. Кроме Уайти! Отказался! Я, говорит, человек идеи. Вдруг у меня возникнет идея подорвать Капитолий? Что же мне, становиться клятвопреступником?.. Так его теперь к клюшкам и близко не подпускают.

— Я не пойму, он в самом деле хочет Капитолий взорвать?

— Да вроде нет. Он как говорит: сейчас не хочу, а потом — кто меня знает. Целую речь толкнул. Я, говорит, морская пехота, спаситель отечества — при своем особом убеждении. Указчиков над собой не потерплю.

Доку стало смешно:

— Выходит, если есть убеждения, то даже клюшки нельзя носить?

— Выходит, нельзя. Ему говорят — ты угроза общественной безопасности. А он им: какая я к черту угроза, у меня память насквозь дырявая — обидчика не упомню. А вообще, надоел ему этот чертов гольф-клуб, разговоры там больно скучные — все про деньги, да про женщин…

— Можешь его утешить: герои всегда страдают от своих сородичей.

— Кстати, о женщинах. Куда делась та богатая краля в мехах? Она ведь раньше частенько к тебе наведывалась…

— Да понимаешь, что-то ей последнее время нездоровится.

— Жалко. А что у нее за болезнь?

— Трудно сказать. Не берусь ставить диагноз.

— Вообще-то, с ее деньгами, — пробормотал Мак, — этого следовало ожидать…

— Постой, при чем тут деньги?

— Как при чем? — Мак подивился доковой непонятливости. — Допустим, муж у женщины получает двадцать пять долларов в неделю. Так она здоровехонька. И ребятишки на ней, и домашняя работа — все ей нипочем, разве что подустанет иногда… Но стоит мужу получить прибавку к жалованью, долларов хотя бы в двадцать пять, тут же и пойдут у нее простуды, аспирины, витамины…

— Да это прямо-таки новая медицинская теория!

— Какая же она новая? Разуй глаза!.. Слушай дальше. Повысят мужу жалованье до ста долларов в неделю. И что же? Женушка тут же выпишет журнал «Тайм» и вычитает себе какую-нибудь диковинную болезнь, там ведь про это на каждой странице. Есть, между прочим, женщины с такими болезнями, что знаменитые доктора только руками разводят! Сейчас самая модная болезнь — алергея. По-нашему, по-простому, раньше ее сенной лихорадкой звали. Кстати, гениальная голова эту самую алергею придумала — я бы сразу патент выдал! Как захочешь от работы отвильнуть, сразу говоришь: у меня на эту работу алергея. У некоторых женщин алергея на грязную посуду — чтоб не мыть… В общем, так скажу: стоит мужчине прилично зарабатывать, тут же дома лазарет…

— Мак, ты циник.

— Почему? Я правду говорю. Покажи мне хоть одну женщину, у которой муж хорошо зарабатывает, и чтоб она была здоровая…

Док хмыкнул.

— Значит, вот какой диагноз ты моей подруге поставил.

— Не знаю, не знаю, — сказал Мак. — У нее особый случай. Тут ведь не просто деньги. Тут большие деньги! А раз так, то и болезнь надо не как у всех, а какую-нибудь непонятную. Такую, что одной английской солью не отделаешься. Пойдет она, милая, по докторам. Обступят они ее, в затылках почешут, руками разведут — мол, первый такой случай в нашей практике…

— Ну, спасибо, Мак, потешил, — Док смеялся от души. — Давно не слышал я твоих речей…

— Скажи уж, не слушал. Ладно. А вот как ты думаешь: доктора, они люди честные?