– Против всех четверых?

– Нет, против Урека.

– Урек подрался с вами и девушкой или только с вашим сыном?

– Сначала с Лайлой, потом с Эдом.

– Но не с вами?

– Нет.

– Но вы напали на него?

– Я пытался спасти сына, оторвать руки этого негодяя от шеи...

– Если я вас правильно понял, вы лупили его кулаками по спине. Теперь в третий раз я прошу ответить, знаете ли, вы почему дрались Урек и ваш сын?

Мистер Джафет чувствовал, что его показания не принесут Эду никакой пользы. Если б он только запомнил, что говорил Эд о мнении доктора Коха. Но ему возразили бы, что он опять говорит с чужих слов.

– Почему дрались ваш сын и Урек?

– Я не знаю, – со вздохом признал мистер Джафет.

– Ваша честь, – Томасси взглянул на судью, – я думаю, что мистер Меткалф может приглашать девушку.

17

Лайла Херст ждала в соседней комнате. Войдя в зал суда, она кивнула отцу и матери и немного смутилась, увидев, что на нее устремлены взгляды всех присутствующих.

Судья подумал, что Лайла очень милая девушка, не из тех, кто гладят волосы утюгом и обожают джинсы и бусы. Он попросил ее положить левую руку на Библию и поднять правую.

– Вы обещаете говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?

– Да.

Мистер Меткалф начал допрос.

– Пожалуйста, назовите суду ваше имя и род занятий.

– Лайла Херст. Я учусь в школе.

– Вы, без сомнения, слышали, как другие обсуждали случившееся двадцать первого января. Хочу предупредить вас, что вы не должны высказывать чьи-то суждения, но рассказывать нам только о том, что видели и слышали сами.

– Хорошо.

– Что произошло после танцев?

– Мы пошли к машине мистера Джафета...

– Кто мы?

– Мистер Джафет, Эд и я.

– Продолжайте.

– Выпало много снега, я была в длинном платье и смотрела себе под ноги. Поэтому я не увидела сидящих в машине, пока об этом не сказал мистер Джафет.

– Вы узнали тех, кто там сидел?

– Не сразу.

– А когда?

– Я узнала Урека перед тем, как он схватил меня.

– Расскажите нам, как это произошло?

– Он несколько раз ударил чемоданом о бампер автомобиля, а потом бросился ко мне, заломил мне руки за спину и дергал за волосы, пока Эд не заставил его отпустить меня. А после этого он ударил Эда цепью по лицу.

– Цепью? – переспросил судья.

– Суд интересует сказанное вами, потому что, согласно закону, драка голыми руками, на кулаках, квалифицируется не так, как драка с применением опасного оружия, – пояснил Меткалф.

– Ваша честь! – возмущенно воскликнул Томасси, вскакивая с места.

– Да, я понимаю вас, мистер Томасси, но это очень важный момент. Я не помню упоминания цепи в донесениях полиции. Мистер Джафет показал, что обвиняемый использовал цепь, чтобы разбить стекло, но не против пострадавшего. Вы сможете уточнить показания свидетельницы, когда мистер Меткалф закончит допрос и передаст ее вам.

Томасси, надувшись, опустился на стул.

– Мисс Херст, что произошло, когда Урек достал цепь?

– Он и не доставал ее. Я хочу сказать, что цепь с самого начала была обмотана вокруг его руки.

– Как это? Не могли бы вы объяснить подробнее?

– Вот так, – Лайла подняла правую руку и левой сделала движение, будто наматывала что-то на сжатый кулак.

– Так что делал Урек?

– Левой рукой он держал меня за волосы. Цепь была в правой.

– Вы испытывали боль?

– Мне было больно, когда он дергал меня за волосы.

– И когда заломил вам руку за спину? Томасси скрипнул стулом.

– Мистер Меткалф, – вмешался судья, – мне кажется, вы направляете свидетельницу. Позвольте ей говорить о том, что она видела и чувствовала, своими словами.

– Прошу извинить меня, ваша честь.

– Хорошо, продолжайте.

– Я обрадовалась, когда он отпустил меня, но тут же увидела кровь на лице Эда. Он сбил Эда с ног и начал душить его.

– Руками? Я хочу сказать, – тут же поправился Меткалф, – как он начал душить его?

– Руками. Цепь оставалась на его правой руке, но он душил Эда двумя руками и при этом бил его головой о землю. Вот так, – она показала движения рук Урека.

– И что вы сделали?

– Я закричала. Вероятно, сторож услышал меня.

– Вы слишком торопитесь. Когда Урек перестал душить Эда?

– Ну, мистер Джафет пытался как-то помочь Эду, но Урек отпустил его только после того, как появился школьный сторож и осветил их фонарем. Видите ли...

– Да?

– Сторож крикнул, что вызовет полицию. Урек испугался и бросился бежать.

– Хорошенько подумайте. Не упустили ли вы чего-нибудь важного?

– Нет, больше я ничего не помню.

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.

– Я хочу задать ей еще один вопрос, – сказал судья. – Скажите, пожалуйста, то, что вы видели, можно описать как драку?

– Пожалуй, что да. Полагаю, Эд защищал меня. Поэтому он ударил его по руке.

– Ударил по чьей руке? – переспросил судья.

– Эд ударил Урека по руке, чтобы тот отпустил мои волосы.

– Это был первый удар, которым обменялись Урек и Джафет?

Лайла на мгновение задумалась.

– Я стояла к ним спиной, но Эд пытался мне помочь.

– Ударив Урека по руке?

– Думаю, что да.

– Что значит "думаю, что да"?

– Я не видела самого удара. Я думаю, что все произошло именно так.

– Хорошо, – кивнул судья. – Задавайте вопросы, мистер Томасси.

– Ваша честь, некоторые ответы свидетельницы требуют того, чтобы я принес несколько предметов домашнего обихода. Не могли бы вы дать мне пятнадцать минут. Мне нужно съездить на Главную улицу.

– Это необходимо?

– Да.

– Хорошо. Объявляется перерыв на полчаса. Я не хочу, чтобы вас оштрафовали за превышение скорости, мистер Томасси.

* * *

– Это безумие, – жаловалась Лайла родителям, которые подошли к ней во время перерыва. – Всем же ясно, что произошло в тот вечер, а в суде они смотрят совсем по-другому. Они подозревают, что каждое мое слово может оказаться ложью. А я говорю правду.

* * *

Спустя полчаса на столе перед Томасси лежали два больших бумажных пакета.

– Пистолет, по вашему мнению, является опасным оружием? – спросил адвокат.

– Да, – кивнула Лайла.

– А нож?

– Какой нож?

– Любой.

– Полагаю, что да.

Томасси засунул руку в пакет и достал скалку.

– Это опасное оружие?

Все засмеялись, в том числе и судья.

– Нет, – ответила Лайла. – Если, конечно, тебя не стукнут ею по голове.

– Но, увидев скалку, вы не подумали, что это опасное оружие?

– Нет.

Он вновь сунул руку в пакет.

– А это опасное оружие?

– Нет, – сказала Лайла, взглянув на отвертку.

Судья Клиффорд кашлянул.

– Я не совсем понимаю, к чему ведут эти вопросы, мистер Томасси.

– Еще минута, ваша честь, – адвокат вытащил из пакета садовый совок с деревянной рукояткой. – Как вы думаете, это опасное оружие?

– Нет.

Томасси быстро вытащил из пакета последний предмет, велосипедную цепь.

– Вы бы сказали, что это опасное оружие?

– Нет, – ответила Лайла и тут же поправилась: – Да.

– Так все-таки нет или да? Лайла молчала, надеясь, что судья или мистер Меткалф что-нибудь скажут.

– Я изменю формулировку вопроса. Что делает велосипедную цепь более опасным оружием, чем скалка? – Не получив ответа, Томасси обратился к судье: – Ваша честь, чтобы правильно определить, совершено ли правонарушение моим клиентом и следует ли классифицировать его как мелкое или злостное хулиганство, нам важно знать, имел ли он при себе опасное оружие или нет.

– Совершенно верно, – согласился судья.

– Ваша честь, – вмешался Меткалф, – мы же хотим восстановить истинную картину происшедшего в тот вечер. И адвокат обвиняемого должен спрашивать свидетельницу именно об этом.

– У нас предварительное слушание, – заметил судья. – И мы можем позволить себе поставить вопрос несколько шире.

– И уж во всяком случае, не стоило устраивать здесь выставку скобяных товаров.

Судья первым обратил внимание на то, что по щекам свидетельницы текут слезы.

– Джентльмены, позвольте напомнить вам, что свидетельница – молоденькая девушка. Сколько вам лет, мисс Херст?

– Шестнадцать.

Томасси чуть не взорвался от негодования.

– Ваша честь, моему клиенту тоже шестнадцать лет! Как и Эдварду Джафету. Шестнадцатилетние, какова бы ни была их ответственность перед законом, остаются детьми, которые смеются, плачут и дерутся, да, дерутся друг с другом, и мы не имеем права подходить к ним с теми же мерками, что и ко взрослым. Могу я задать свидетельнице несколько вопросов?

Ошеломленный Меткалф не смог найти способа остановить Томасси.

– Вы с Эдом Джафетом близкие друзья? – спросил адвокат.

– Подождите! – взревел Меткалф, чувствуя, к чему клонит Томасси.

– Я могу ждать, сколько угодно мистеру Меткалфу, но вопросы, которые я хочу задать, имеют прямое отношение к этому делу. Итак, вы с Эдом Джафетом близкие друзья?

Лайла кивнула.

– Пожалуйста, скажите об этом вслух.

– Да, – выдохнула девушка.

– Насколько близкие?

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? – Ее глаза вновь заблестели от слез.

– Почему вы не поехали домой сразу после танцев?

– Мистер Джафет обещал отвезти меня.

– И пока вы ждали мистера Джафета, вы были близкими друзьями?

– Мы и сейчас близкие друзья!

– Вы стали бы лгать ради Эда Джафета?

– Я не лгу.

– Вы сказали, что обвиняемый дергал вас за волосы. Кто-нибудь еще дергал вас за волосы?

– Ну, в школе...

– Что в школе?

– Мальчишки частенько хватают за волосы.

– Значит, в школе дерганье за волосы довольно обычное явление. Однако, согласно вашим показаниям, Эд Джафет ударил Урека, когда тот дернул вас за волосы?

– Я вас не понимаю.

– Вы и мистер Джафет обсуждали события того вечера?

– Да, в больнице.

– Вы выслушали его версию случившегося и рассказали ему свою?

– Это не версия. Мы говорили о том, что произошло.

– Вы говорили о том, что произошло между вами и Эдом перед тем, как мистер Джафет приехал в школу?

– Конечно, нет.

– Почему же?

– Это не его дело. И не ваше. – По щекам Лайлы вновь потекли слезы.

– Ваша честь, – обратился к судье Томасси, – мне кажется, надо разобраться, можно ли предъявлять обвинение моему клиенту, если первый удар нанесен так называемой жертвой? Мне также не ясно, может ли эта девушка, находящаяся в близких отношениях с юношей, который нанес первый удар, считаться объективным свидетелем? У меня больше нет вопросов.

18

Судья Клиффорд пригласил Меткалфа и Томасси к себе. Маленькая комната служила также и библиотекой. Три стены занимали полки с книгами, на четвертой висели портреты предшественников Клиффорда, нарисованные местными художниками.

Когда Меткалф и Томасси вошли, Клиффорд уже снял мантию и закурил сигару.

– Томасси, – сказал он, – что на вас нашло?

Адвокат предпочел промолчать.

– Почему вы накинулись на девушку? Чего вы хотели этим добиться? – И продолжал, видя, что Томасси не собирается отвечать: – Я скажу вам, что думаю по этому поводу. Вы пытались до смерти напугать и саму свидетельницу, и ее родителей, чтобы в следующий раз, перед жюри присяжных, она стала податливой, как тесто. – Судья повернулся к Меткалфу. – А чему вы ухмыляетесь? За сегодняшний день я бы поставил вам тройку с минусом.

Томасси довольно потянулся.

– Я просто пытался разобраться, что к чему. Если я где-то перегнул палку, прошу меня извинить. У Меткалфа хороший мальчик, оказавшийся жертвой, милая девушка, его подруга, прекрасный свидетель, школьный учитель, а у меня испуганный паренек со шрамом на лице. Раз ему достались все козыри, мне пришлось попотеть, чтобы хоть как-то выровнять игру.

Судья не мог не улыбнуться. Как приятно иметь дело с такими адвокатами, как Томасси.

– Полагаю, вам ясен результат предварительного слушания.

– К сожалению, да, – ответил Томасси. Меткалф недоуменно взглянул на судью.

– Решающим доводом является цепь. Мне понравился ваш скобяной магазин, но я думаю, что потенциально это смертоносное оружие.

– Как и нож, – добавил Меткалф.

– Да, а как вы собираетесь связать Урека с больницей, Меткалф?

– С помощью Алисы Гинслер, с которой столкнулся Урек. Она может опознать его.

– Значит, так, – подвел итог судья, – с вами, конечно, интересно, но я думаю, что большое жюри решит это дело лучше меня. Я передаю его в Уайт-Плейнс.

– Понятно, – кивнул Томасси, прикидывая, как ему сдержать Урека, когда тот услышит решение судьи.

– Надеюсь, мы расстаемся друзьями. – Судья неторопливо загасил сигару. – Вам, несомненно, ясно, Джордж, что я не могу оставить его здесь. – Он сунул руки в рукава мантии, которую подал ему Меткалф.

– Разумеется, – нахмурился Томасси, взглянув на прокурора. Тот уже выбыл из игры. Ему оставалось лишь передать свои записи в суд округа.

Судья прошел в зал, и шум мгновенно стих.

– Только после вас, – сказал Томасси, пропуская Меткалфа вперед.

Быстрым шагом он подошел к Уреку, который стоял, как и все присутствующие, ожидая, пока судья займет свое место. Судья Клиффорд сел. Остальные последовали его примеру.

– Возьми этот блокнот, – прошептал Томасси. – Напиши имена и адреса твоих приятелей, которые были с тобой в тот вечер у школы. Телефонные номера, если ты их помнишь. И как они выглядят.

– Я сообщил сторонам, – начал судья, – что имеющиеся в нашем распоряжении сведения указывают на то, что я должен передать дело в Уайт-Плейнс. Обвиняемый отпускается на поруки. – И, подводя черту, он стукнул молотком по столу.

Урек так усердно писал, что не слышал слов судьи. Но его рассерженные родители сразу направились к адвокату. Томасси поднялся им навстречу.

– Поговорим обо всем у вас дома, – сказал он Полу Уреку.

* * *

– Обойдемся без кофе. – Томасси вошел в гостиную, подошел к столу и сел на один из стульев, стоявших вокруг него. – Перейдем к делу.

– Все очень плохо? – обеспокоенно спросил Пол Урек.

– Мне трудно дать однозначный ответ. Я довольно быстро понял, что судья не собирается классифицировать совершенное правонарушение как обычную драку. Клиффорд далеко не глуп. Его очень насторожила цепь, которую можно рассматривать как потенциально смертоносное оружие. Но... – он почувствовал, как родители Урека подались вперед, ловя каждое слово. – Я думаю, что показания Джафетов и этой девушки не причинят нам вреда. Меня немного смущает медицинская сестра. Но есть еще одно препятствие. Меткалф говорил, что один из твоих друзей согласился признаться в совершенном правонарушении. В обмен на компрометирующие тебя свидетельские показания ему поставят в вину лишь мелкое хулиганство.

– Они не посмеют! – воскликнул Урек.

– Мы должны смотреть правде в глаза. Кто-то может решиться и на это. К сожалению, в Уайт-Плейнс нам придется иметь дело не с таким дундуком, как Меткалф. В офисе окружного прокурора работают умные и честолюбивые парни. Впрочем, там у нас будет и большое преимущество.

Родители Урека явно не понимали, на что надеялся адвокат.

– В Оссининге мне пришлось бы убеждать судью. Это довольно сложно. В Уайт-Плейнс решение будет принимать жюри присяжных. И, поверьте мне, куда проще доказать невиновность Урека нескольким, чем одному человеку.

На лице Урека появилась слабая улыбка.

– Но мне это обойдется дороже, не так ли? – пробурчал его отец. – Об этом не беспокойтесь, – ответил Томасси. – Если дело мне нравится, я беру меньше. Мы договоримся.

– Спасибо, – поблагодарил его Пол Урек.

– И еще. Мне позвонил психиатр из Нью-Йорка, которого по какой-то причине заинтересовал этот случай. Я бы хотел, чтобы он поговорил с вашим сыном. В зависимости от того, что он выяснит, мы, возможно, привлечем его как свидетеля. Хорошо?

Сидевшее напротив семейство Уреков согласно кивнуло, хотя Томасси и предполагал, что они не поняли, о чем идет речь. Он подумал, что лучше не говорить о невменяемости, если учесть, что в случае смерти младшего Джафета ему не осталось бы ничего другого, как настаивать на том, что в момент правонарушения его клиент не ведал, что творит.

– Фамилия доктора – Кох. Я позвоню ему и скажу, что вы согласны на его приезд. – Томасси повернулся к подростку. – Запомни одно. В Уайт-Плейнс нам будет легче. Не упусти этот шанс. Не убегай из дома. Не наживай себе новых неприятностей.

* * *

К дому Урека доктор Кох приехал на такси. Водитель попросил семьдесят пять центов. Доктор дал ему доллар, надеясь, что этого достаточно. Когда такси отъезжало, водитель приветственно помахал ему рукой.

Пожав руку отцу и матери (он никак не мог запомнить, что в Америке не принято обмениваться рукопожатием с женщиной), доктор Кох познакомился и с Уреком, который держался на почтительном расстоянии, не подходя ближе чем на десять футов, и лишь кивнул на приветствие доктора. Тот отказался от кофе, и после нескольких ничего не значащих фраз родители вышли из гостиной, оставив его наедине с подростком.

– Мистер Томасси сказал, что я должен поговорить с вами, – начал Урек.

– Если только вы этого хотите, – ответил Кох и тут же добавил: – Не пойти ли нам погулять?

– Куда?

– Давайте просто пройдемся.

– Они думают, что я убегу, если выйду из дома.

– И куда бы вы убежали?

– Я не собираюсь убегать.

– Я вам верю. Но тогда почему бы нам не прогуляться. Сейчас не холодно.

– Я только возьму пальто. Что, если мальчик убежит, думал Кох. Томасси говорил, что это возможно. Когда они выходили из дома, в прихожей появился Пол Урек.

– Все в порядке, – успокоил его Кох. – Мы немного погуляем и вернемся обратно.

Они шли по дорожке, засунув руки в карманы. Под ногами скрипел снег. Урек не знал, что сказать, хотя и понимал, что молчание Коха означало приглашение к разговору.

Когда повернули за угол, им пришлось идти ближе друг к другу, так как дорожка стала уже.

– Как вам в школе? Нравится? Урек ненавидел такие вопросы.

– Что бы вы хотели услышать?

– Правду.

– Ну...

– Смелее.

– В школе скучно.

– Всегда?

– Почти.

– И чья в этом вина?

– Учителей, – подумав, ответил Урек.

– Они такие зануды?

– Там есть интересные предметы, но их так преподают, что поневоле заснешь.

– А вы спите по ночам? Урек рассмеялся.

– Конечно.

– Скука – самый страшный враг человека.

Урек промолчал.

– А есть ли хоть один учитель, на уроках которого не тянет ко сну?

– Послушайте, я не хочу новых неприятностей.

– Никто не узнает о содержании нашего разговора.

– Это хорошо.

– Вы можете сказать мне ваше имя?

– Стенли. Но все зовут меня Урек.

– Стенли, вы знаете, чем занимается психиатр?

– Слушает, что говорят люди?

– В общем-то, да.

– А почему вы захотели поговорить со мной?

Терпение, сказал себе Кох. Он испуган.

– Вы когда-нибудь ловили рыбу?

– Конечно. Но какое...

– Вы стоите с удочкой, надеясь, что рыба...

– Я не рыба.

– Нет, нет, но мистер Томасси назвал наш предстоящий разговор ловлей идей, рассчитывая выявить какие-то факты, которые помогут ему защищать вас в суде. – Кох помолчал. – Мы говорили о школе.

– Да, да.

– Вы там скучаете из-за учителей. На всех уроках?

– Нет, мне нравится физкультура, но в зале учитель почти не говорит. Есть еще один учитель, который рассказывает интересные вещи.

– Учитель физкультуры?

– Нет.

– Что же он преподает?

– Биологию.

– О, вас увлекает биология?

– Во всяком случае, учитель очень интересно говорит о ней.

– Как его зовут?

– Мистер Джафет.

Доктору Коху с трудом удалось скрыть удивление.

– Вы никому не расскажете, не так ли?

– Нет, нет, – уверил Урека Кох. – И как вы успеваете по предмету мистера Джафета?

– Он меня не любит.

– С чего вы это взяли?

– Я это понял с первого дня. К одним он отнесся очень доброжелательно, к этим маменькиным сынкам, которые приходят в школу одетые как для церкви. Прохаживаясь по классу, он заглядывал к ним в тетради, говоря: "Хорошо, хорошо".

– А вам он когда-нибудь говорил эти слова?

– Он сказал, почему я не могу правильно изъясняться по-английски. Он сказал, что я употребил какой-то чертов глагол не в том времени. Я выучил урок, рассказал все, что написано в учебнике, а он начал придираться к какой-то ерунде.

– То есть по смыслу вы все ответили правильно?

– Конечно. Он же сам рекомендовал нам этот учебник. Я ни в чем не ошибся...

– Кроме как употребили глагол в другом времени.

– Какая в этом разница?

– Он посоветовал вам дополнительно заняться английским языком?

– Он поставил мне неуд. И я перестал ходить на его уроки.

– И что?

– Как-то он увидел меня в коридоре и спросил, почему я пропускаю биологию. Я не мог сослаться на болезнь и сказал правду.

– И что вы ему сказали?

– Я сказал, что он отбил мне всю охоту учиться. Он удивился. Удивился! Он сказал, что хочет поговорить с моим отцом или матерью. Я ответил, что отец работает, а матери не стоит приходить в школу лишь для того, чтобы поддакивать ему. Он сказал, что я веду себя вызывающе, и сообщил директору, что у меня недостаточная подготовка для занятий биологией. Дерьмо!

Через пару минут Кох прервал затянувшееся молчание.

– Я хотел бы задать вам трудный вопрос.

– О чем?

– Не могли бы вы рассказать мне о том, что происходит в раздевалке? Урек смотрел себе под ноги.

– Не пора ли нам повернуть назад? Они пошли обратно к дому.

– Я беру по двадцать пять центов в месяц с одного шкафчика, – неожиданно сказал Урек. – Об этом все знают.

– И сколько учащихся постоянно платят вам деньги?

– Ну, наш директор, как обычно, преувеличивает. Всего лишь шестьдесят один.

Доктор Кох сделал быстрый подсчет.

– Получается пятнадцать долларов в месяц.

– Не совсем, так как не все платят сразу. А с некоторых очень трудно получить деньги, хотя они и обещали заплатить. Но я никогда не бил должников.

– Как вы думаете, не могли бы вы заработать эти пятнадцать долларов?

– Это работа, док. Я должен следить за сохранностью шкафчиков. Я должен сдерживать своих парней. А вам когда-нибудь приходилось пользоваться ножовкой? Эго тяжелая работа.

– Ножовкой?

– Чтобы срезать замок у тех, кто не платит.

– И часто вы это делаете?

– Пока до них не дойдет, что дешевле платить, чем каждый раз покупать новый замок. Этот Джафет, он потратил пять долларов и семьдесят пять центов на специальный замок, который я не могу вскрыть. Ну разве он не псих? Я подсчитал, что этих денег хватило бы на двадцать восемь месяцев. Если учесть, что в году девять учебных месяцев, охрана шкафчика до конца школы обошлась бы ему в гораздо меньшую сумму, не будь он таким упрямым.

– Понятно. Но если бы вы работали по субботам в магазине, подстригали газоны соседям весной и летом, разносили покупки после школы, то за месяц вы смогли бы заработать больше пятнадцати долларов?

– Да.

– И что же?

– Я пытался это сделать.

– И?

– Вы же знаете, как люди относятся к тем, кто на них работает. Сделай то, сделай это, никогда не похвалят за хорошую работу, но не упустят возможности показать, что ты чего-то не знаешь или не умеешь. Я работал в "Сантехнике" Пита, и меня обвинили в том, что я украл какие-то краны.

– Вы ничего не украли, не так ли?

– Я собирался оплатить их из первой же зарплаты. Я откладывал их, потому что мой отец оборудовал ванну на первом этаже и говорил мне, что ему нужно. Отец обещал заплатить мне. Они не имели права обвинять меня в воровстве. Вы знаете, Пит сообщил об этом в школьное бюро трудоустройства, и теперь я не могу найти работу. Что же мне делать, получать пособие? Так мне не дадут пособие. Мне шестнадцать! Пособия дают неграм, а я хочу работать!

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– По-вашему, я что-то не так сделал?

– Я не вправе высказывать свое мнение.

– Вот что я вам скажу. Дело не в пятнадцати долларах, а в том, что я сам себе начальник. Но каждый раз, проходя мимо шкафчика Джафета со специальным замком, я просто выходил из себя от ярости. Я... я слишком много говорю.

– Ничего, ничего.

Они подошли к дому Урека.

– Какие чувства вы бы испытывали, будь вашим отцом мистер Джафет?

– У меня есть отец.

– Да, конечно, но допустим, что обстоятельства изменились?

– Что-то я вас не пойму. Я люблю своего старика.

– Ну разумеется.

– Мистер Джафет ненавидит меня.

– Я убежден, что вы ошибаетесь.

– Откуда вы это знаете?

– Он не производит впечатления человека, который может кого-то ненавидеть.

– Он не позволил мне учиться.

– Почему вас так рассердило выступление Эда Джафета?

– Что значит "рассердило"?

– Вы затеяли драку сразу после выступления.

– Послушайте, этот парень хуже его отца. Он воображает о себе только потому, что знает несколько фокусов. Есть много других вещей, которые ему не под силу. Он не может поднять штангу. Я видел, как он пытался это сделать. Просто умора!

– Разве вам не доставляет удовольствия сознание того, что вы обогнали его в некоторых областях?

– Он...

– Да?

– Он... сукин сын!

– Нам пора зайти в дом. Мне кажется, ваши родители огорчатся, увидев, что я вас расстроил.

– Ничуть вы меня не расстроили. Просто я терпеть не могу вспоминать о нем. Доктору хотелось обнять его за плечи.

– Если даже Джафет совершенно не прав, ваши чувства по отношению к нему принесут больше вреда вам самому. Да, вы подрались, и он попал в больницу. Я говорил с ним. Он не так уж плох, как вам представляется. Я не могу заставить вас изменить мнение об Эде Джафете, но хочу попросить вас об одном. Не могли бы вы полностью выбросить его из головы?

Доктор Кох вздохнул, понимая, что выполнить его просьбу невозможно.

В гостиной он принял предложенную миссис Урек чашечку кофе. Мистер Урек отослал сына в его комнату и взглянул на доктора.

– Томасси сказал, что вы сможете помочь нашему сыну.

– Да. К сожалению, сегодня я не услышал ничего из того, что следовало бы повторить на суде.

Пол Урек встал.

– Если он нахамил вам...

– Нет, нет, мистер Урек. Но психиатра обычно вызывают в суд, когда встает вопрос о психическом состоянии обвиняемого. Ваш сын совершенно нормален, уверяю вас.

– Еще бы, черт побери! Если б я знал, что задумал Томасси...

– Пожалуйста, успокойтесь. Томасси хочет вам добра.

Миссис Урек подошла к мужу. Доктор Кох понял, что ему пора уходить. Он попросил миссис Урек вызвать ему такси. За семь последующих минут, пока машина не подъехала к дому, они не обменялись ни словом.

19

Томасси остановил машину у небольшого, выкрашенного в зеленый цвет домика Алисы Гинслер. В окнах горел свет. Адвокат поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Дверь открыл мужчина лет тридцати, в майке и джинсах, с длинными волнистыми волосами и пухлыми губами, указывавшими на примесь негритянской крови.

– Мистер Гинслер? – спросил Томасси.

– Мы ничего не покупаем.

– Я ничего не продаю, мистер Гинслер. Меня зовут Томасси, – он протянул мужчине визитную карточку с фамилией и телефонным номером конторы.

– Что вам надо?

– Меня попросили расследовать инцидент в больнице, мистер Гинслер. Можно мне войти? Я пытался позвонить...

– Телефон отключен. Мы не хотели, чтобы нас беспокоили.

Из комнаты тянулся слабый запах марихуаны.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Томасси. – Я не полицейский.

– Вы не похожи на полицейского.

– Билл, пусть он войдет. – К двери подошла миловидная женщина лет двадцати шести, снимая на ходу фартук.

Если она мыла посуду, то не могла курить марихуану, подумал Томасси. Но это ее дом, и она отвечает за все, что делается под его крышей.

– Билл, пожалуйста.

Мужчина неохотно отступил в сторону. Адвокат протянул руку:

– Томасси.

– Я прочитал это на визитке. Я Билл Кэри.

– А я Алиса Гинслер. Я не видела вас в больнице.

– Я там не работаю. Я детектив. Вот мой телефон, – он протянул Алисе визитную карточку.

Если она будет давать показания, то скажет, что я приезжал к ней и представлялся детективом. Прокурор сможет за это ухватиться.

Его провели мимо обеденного стола, на котором еще было шесть тарелок с остатками пищи, к большой тахте. Алиса и Билл взяли по стулу и сели напротив Томасси.

– Прошу извинить меня за то, что я отнимаю у вас время, но мне необходимо поговорить с вами о важных делах.

– Вы пришли по поводу того мальчика, который перерезал трубку? – спросила Алиса Гинслер.

– Да.

– Меня снова будет допрашивать полиция?

– Возможно, что нет.

– Не понимаю, чего они хотят от Алисы, – проворчал Билл Кэри.

– Шшш, – сказала Алиса.

– Вы видели, как он перерезал трубку? – спросил Томасси.

– Нет, я уже рассказывала полиции, что видела лишь подростка, выбегавшего из палаты. Он выбил у меня из рук поднос с инструментами и скрылся на лестнице.

– Могли бы вы узнать его?

– Он невысокого роста и со шрамом на лице. В коридоре было довольно темно. Все произошло очень быстро, но думаю, что, увидев его вновь, я смогла бы...

Черноволосая девочка лет трех вошла в комнату и, подойдя к тахте, уставилась на Томасси.

– Привет, – поздоровался тот. Девочка смутилась и отвела глаза.

– Ваша? – спросил Томасси. Мисс Гинслер улыбнулась.

– Нет, это Харриет. Дочь Милтона и Барбары. Они живут с нами в этом доме.

– Все ясно, – кивнул Томасси. Билл рассмеялся.

– Вообще-то она появилась у Барбары до того, как та встретила Милтона.

– Это не столь уж и важно, – заметил Томасси и повернулся к Алисе. – Если я правильно понял, мистер Кэри – ваш законный муж?

Кэри вновь рассмеялся.

– Мы предпочитаем другие термины, – пояснила Алиса.

– Если окружной прокурор вызовет вас в качестве свидетельницы, что совсем не обязательно, ему придется убедить жюри в том, что вам можно доверять. Это понятно?

Мисс Гинслер кивнула, хотя и не слишком уверенно.

– То обстоятельство, что вы работаете в больнице, говорит в вашу пользу, потому что в нашем округе с большим уважением относятся к медицинскому персоналу.