Учителю физкультуры вместе с мистером Фредериксом с трудом удалось успокоить зал.

– Я уверен, что мы все благодарны Эду Джафету за прекрасное выступление. Ему пришлось потратить немало времени и сил, чтобы отточить свое мастерство. Я лично получил огромное удовольствие и не сомневаюсь, что вы разделяете мое мнение.

Его последние слова заглушила буря оваций. Эд подошел к краю сцены и поклонился. В полумраке зала он различил лицо Урека. Лайлы он не увидел.

Эду потребовалось пятнадцать минут, чтобы уложить весь реквизит в чемоданы. Его рубашка промокла насквозь. Ему хотелось не танцевать, а поехать домой, скинуть этот проклятый фрак, принять душ и лечь спать.

Он отнес чемоданы в учительскую и переоделся в темно-синий костюм. Эд застегивал пуговицы рубашки, когда в учительскую заглянула Лайла.

– Заходи, – улыбнулся Эд. – Я уже одет.

– Кажется, я поняла, что ты сделал с молоком, – сказала Лайла. – И с веревкой тоже. О галстуке я где-то читала, но вот гильотина... Расскажи мне, как ты это сделал.

– Напрасно ты спрашиваешь об этом.

– Расскажи, Эд. Я буду молчать как рыба.

Эд на мгновение задумался и покачал головой:

– Извини, Лайла. Я не могу.

4

Ночной редактор "Нью-Йорк таймс" Аврам Гардикян просматривал сообщения корреспондентов-учащихся, надеясь отыскать что-нибудь интересное для ближайших номеров. Ничего. Ничего. Ничего, ничего, ничего.

Заметка Джерри Самуэльсона удивила его. Ему удалось поговорить с сонным корреспондентом, лишь убедив отца Джерри, что он действительно звонит из газеты.

Самуэльсон едва сдерживал переполняющее его возбуждение. Он договорился с медсестрой из отделения реанимации в Фелпсе, что даст ей десять долларов, если она сообщит что-нибудь достойное внимания, и такая предусмотрительность принесла свои плоды.

Гардикян внимательно слушал. Через полминуты он придвинул блокнот и начал записывать.

– Тебе повезло, – наконец сказал он. – Приезжай сюда утром и изложи все на бумаге. Если ты не справишься, мы найдем кого-то еще. Хорошо, хорошо, не горячись. Запиши. Джордж Харди. По воскресеньям меня не бывает. Обратишься к нему. – Гардикяну вспомнилась его первая статья. – Знаешь, парень, я думаю, что в понедельник ты будешь в газете.

У Джерри Самуэльсона зазвенело в ушах. Он понимал, как трудно напечатать целую статью, но, может быть, на этот раз...

Положив трубку, Гардикян вставил в машинку чистый лист бумаги и напечатал заголовок: "ШКОЛЬНИК-ФОКУСНИК ЖЕСТОКО ИЗБИТ ОДНОКЛАССНИКАМИ".

Он закурил. Джерри Самуэльсону, несомненно, повезло.

* * *

Лайла ушла в зал. Он не рассказал бы ей секрета фокуса, даже будь она его женой.

Ничего, она переживет. Эд оставил чемоданы в учительской, подошел к зеркалу, поправил прическу и спустился в зал.

Гремела музыка. Лайла танцевала с каким-то рыжим парнем. Танец кончился, и Эд подошел к девушке.

– Привет, Лайла, – сказал он.

Рыжий искоса взглянул на Эда. Сейчас он все поймет, подумал тот. Не надо спешить.

– Фокусник, – сказал рыжий. – Хорошее представление.

– Благодарю.

– Привет, Эд, – тихо сказала Лайла.

– Привет, Лайла.

До рыжего наконец дошло, что он лишний.

– Это твоя девушка? – спросил он. Лайла молчала.

– Ну, я пришел с ней.

– О'кей, – кивнул рыжий. – Не будем ссориться. – Он повернулся к Лайле: – Не забудь, что я тебе сказал, – и отошел в сторону.

– Что он тебе сказал? – поинтересовался Эд.

– Ты же знаешь, что он несет всякую чушь.

– О чем он говорил сейчас?

– Он назвал меня красавицей.

– Да, – хмыкнул Эд, – пожалуй, он прав.

Действительно, почему бы Лайле не танцевать в его отсутствие. Она не принадлежала ему. Даже замужние женщины танцуют не только с мужьями.

– Выступление прошло отлично, – заметила Лайла.

– Это точно.

Заиграла музыка, и они начали танцевать.

5

Как только закончились танцы, Эд с Лайлой побежали в учительскую, чтобы убедиться, что с чемоданами все в порядке. Потом они вышли в холл. У телефона-автомата стояла небольшая очередь, человек семь или восемь. Некоторые кивнули Эду. Никто не предложил пропустить его вперед. Да и с какой стати?

Большинство школьников уже разъехалось. Некоторые родители приехали пораньше. Кое у кого из учеников были свои машины. Других подвозил кто-то из друзей. Школа практически опустела, когда подошла очередь Эда.

– Я буду через пятнадцать минут, – сказал мистер Джафет. – Весь вечер шел снег, и дороги сильно замело.

– Не торопись, – ответил Эд.

В школе остался только сторож, да и тот сразу ушел в подвал, чтобы "уменьшить подачу тепла". Но Эд и Лайла, как и другие школьники, прекрасно знали, что, устроившись у горячей трубы, он достанет бутылку вина и забудет про вентили.

Они вернулись в учительскую. Огромная лампа под потолком казалась слишком яркой. Эд щелкнул выключателем и нашел в темноте руку Лайлы. Окна припорошило снегом. Его сердце билось все громче и громче.

Он коснулся бус Лайлы, и на мгновение его пальцы скользнули по нежной коже шеи девушки. Они поцеловались, сначала робко, затем со все возрастающей страстью...

– Хватит, – прошептала наконец Лайла. – Нам пора.

Эд взглянул на часы. Пятнадцать минут пролетели как одна секунда. Лайла включила свет и подошла к зеркалу причесаться. Эд чувствовал, что у него горят щеки.

Когда они вышли из учительской, в дальнем конце коридора открылась входная дверь и на пороге в снежном вихре возникла маленькая фигурка мистера Джафета.

– Забыл перчатки, – сказал мистер Джафет, подув на замерзшие руки. – А руль такой холодный. Где чемоданы?

Эд кивнул в сторону учительской.

– Как прошло выступление?

– Изумительно, – ответила Лайла. – Жаль, что вы не видели Эда.

Большие снежинки медленно кружились в морозном воздухе. Машина, стоявшая в пятидесяти ярдах, едва виднелась сквозь белую пелену. Они шли друг за другом, первым мистер Джафет, затем Эд и Лайла. Внезапно мистер Джафет остановился, и Эд чуть не налетел на него.

В машине сидели четверо.

– Что за черт, – пробормотал мистер Джафет, поставил чемодан, шагнул вперед и открыл переднюю дверцу. – В чем дело, юноши? – спросил он, не повышая голоса, еще не разглядев лиц сидящих в салоне.

Подошел Эд.

– Это Урек, папа. И его приятели.

Все четверо засмеялись, вселяя уверенность друг в друга.

– У вас удивительный сын, – сказал Урек.

– Да, – поддержали его с заднего сиденья. – Фокусник.

Мистер Джафет заметил цепь, намотанную вокруг руки Урека.

– Я думаю, вам пора домой, – сказал он. – На улице холодно. Вылезайте из машины.

– Попросите как полагается, – ответил Урек.

– Вылезайте, пока я не рассердился!

– Это невежливо, мистер Джафет. – Урек подал знак – двери раскрылись, и все четверо выскочили из машины. – Мы собирались помочь фокуснику донести чемоданы, не так ли, друзья?

Глядя на приближающегося Урека, Эд сжал ручку своего чемодана, но тот схватил другой, стоявший на снегу.

– Не трогай! – крикнул Эд.

– Поставь чемодан, – сказал мистер Джафет. – Дай его мне.

– Вы не хотите, чтобы я вам помог?

– Нет! Поставь чемодан.

– Тогда я покажу вам, что за фокусник ваш сын, – и, вскинув чемодан над головой, Урек с силой ударил им по автомобилю раз, другой, третий. Зазвенело разбитое стекло. Молочный кувшин, подумал Эд. – Ну, мистер Джафет, держу пари, ваш парень сможет склеить все осколки, – ухмыльнулся Урек.

– Зачем ты это сделал? – возмутился мистер Джафет. – Ну что ты за человек?

– Тоже фокусник! – прокричал в ответ Урек.

– Чем он тебе помешал?

Эд, опасаясь цепи на кулаке Урека, дернул отца за рукав.

– Пошли отсюда, папа.

– Поедемте домой, мистер Джафет, – добавила Лайла, стоявшая в десяти футах сзади.

Она тут же пожалела, что открыла рот. Урек бросился к ней, оставляя следы в глубоком снегу.

– Твоя девушка, фокусник?

Мистер Джафет почувствовал, что за этим последует.

– Лайла, Эд, быстро в машину.

Эд двинулся к багажнику. Лайла закричала, так как Урек заломил ей руку за спину и дернул за волосы. Эд бросил чемодан и кинулся на помощь.

– Осторожно! – крикнул мистер Джафет.

Эд пытался оторвать пальцы Урека, сжимавшие руку Лайлы.

– Осторожно!

Но Урек уже отпихнул Лайлу и взмахнул правой рукой. Эд поднял руки, чтобы защитить лицо от удара цепью, но два последних звена рассекли ему щеку. И тут же Урек сшиб юношу с ног, а его руки сомкнулись на шее Эда.

– Я покажу тебе фокусы! – проревел Урек.

Лайла кричала. Мистер Джафет схватил Урека за волосы и дернул изо всех сил, вырвав целый клок. Урек отпустил Эда, вскочил и крикнул дружкам: "Разбейте, разбейте все!" И те начали топтать второй чемодан.

Внезапно открылась дверь школы, и полусонный сторож направил на них луч фонаря.

– Что тут происходит? Прекратите, прекратите! Что вы делаете?

– Я мистер Джафет! На помощь! Скорее!

Мистер Джафет так и не понял, долетели ли до сторожа его слова, потому что в этот момент он услышал булькающий звук. Повернувшись, он увидел, что пальцы Урека вновь сжимают шею Эда. Маленькие кулачки мистера Джафета забарабанили по спине Урека. И тут сторож крикнул: "Я вызову полицию".

Это решило дело. Хотя в такой снегопад полицейской машине потребовалась бы вечность, чтобы добраться до школы, Урек отпустил Эда и вскочил, отбросив мистера Джафета назад.

Он прокричал что-то своим дружкам, и те побежали к дороге. Урек последовал за ними и, пробегая мимо машины, еще раз взмахнул цепью, разбив вдребезги ветровое стекло.

С помощью Лайлы мистеру Джафету удалось довести Эда до машины и усадить на заднее сиденье. Юноша слабо махнул рукой в сторону чемоданов.

– Там все разбито, сынок, я заберу их утром.

Эд качнул головой. Он попытался сказать, что не хочет, чтобы люди узнали секрет его фокусов, но вместо слов из его рта вырвалось неразборчивое хрипение. Он вновь указал на чемоданы.

Мистер Джафет положил их в багажник, сел за руль, завел мотор, и машина медленно поползла к шоссе. Сквозь разбитое стекло хлестал колючий снег.

6

"ШКОЛЬНИК-ФОКУСНИК ЖЕСТОКО ИЗБИТ ОДНОКЛАССНИКАМИ". Эту статью из "Нью-Йорк таймс" перепечатали многие газеты страны.

"Вашингтон пост" предпочла другой заголовок: "ШКОЛЬНИКИ-ХУЛИГАНЫ НАПАЛИ НА ОДНОКЛАССНИКА И РАЗБИЛИ МАШИНУ УЧИТЕЛЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В ШКОЛАХ НЬЮ-ЙОРКА УХУДШАЕТСЯ".

"Пост" заостряла внимание читателей на том факте, что причиной драки стала отнюдь не расовая неприязнь, так как и нападающие, и жертвы были белыми. "Избитый школьник в тот вечер выступал на празднике по случаю окончания семестра. На него напали после того, как он отказался раскрыть секрет фокусов".

Половину первой страницы "Санди ньюс" заняла фотография автомобиля мистера Джафета с разбитым ветровым стеклом, со следующим комментарием: "Машина учителя разбита цепями школьников (см. статью на стр. 6)". Но на шестой странице статье не нашлось места, так как причитающиеся ей девять дюймов газетной полосы заняло сообщение о вечернем изнасиловании в метро. Фотографии, запечатлевшей это знаменательное событие, не оказалось, и читателям пришлось любоваться остатками ветрового стекла "доджа" мистера Джафета.

* * *

Машина вползла на территорию больницы и, следуя указателям, подъехала к приемному покою. Мистер Джафет оглянулся. Голова Эда покоилась на коленях Лайлы.

– Он спит?

– Мне кажется, он без сознания. Ему трудно дышать.

Мистер Джафет вылез из кабины и через минуту вернулся с двумя санитарами и носилками. Они вытащили застонавшего Эда из кабины и уложили на носилки. В приемном покое дежурный врач коснулся лба юноши, послушал его пульс и взглянул на мистера Джафета.

– Несчастный случай?

– Его пытались задушить, – ответил тот.

Доктор приказал переложить Эда на каталку, что-то сказал санитару, тот повез каталку вглубь больницы.

– Я направил его в отделение реанимации, – пояснил врач.

Мистер Джафет поспешил за каталкой. В большом лифте он поднялся наверх, с тревогой всматриваясь в посеревшее лицо Эда.

В отделение его не пустили. Вскоре туда прошли два врача, один из них – дежурный приемного покоя.

Вернувшись в комнату для посетителей, где оставалась Лайла, мистер Джафет увидел, что с ней беседует высокий полисмен.

– О, – воскликнула Лайла, – вот и его отец, мистер Джафет.

– Патрульная машина заезжала в школу, – сказал полисмен. – Они говорили со сторожем, но тот толком ничего не знает. Могу я задать вам несколько вопросов?

– Я должен позвонить домой, – ответил мистер Джафет. – Хотя нет, Лайла, сначала позвони ты. Вот тебе десятицентовик, – он махнул рукой в сторону телефона-автомата в коридоре. Через минуту Лайла заглянула в комнату ожидания и позвала мистера Джафета, с которым хотела поговорить ее мать.

– Твой отец сейчас приедет, – сказал мистер Джафет, положив трубку, и сунул руку в карман, чтобы достать еще одну монету.

– Вы можете воспользоваться служебным телефоном, если хотите позвонить матери пострадавшего, – заметил полисмен, кивнув на телефонный аппарат на столике дежурной медсестры.

– Только постарайтесь не занимать линию слишком долго, – добавила та.

От волнения и навалившейся на него усталости мистер Джафет не сразу вспомнил номер домашнего телефона.

– Теренс, господи, я так волнуюсь, – раздался в трубке взволнованный голос жены.

Как можно мягче мистер Джафет рассказал о том, что произошло, сделав основной упор на разбитое стекло.

Тут в коридор вышел врач.

– Должен идти, Джо, – закончил мистер Джафет и повесил трубку. – Я его отец, – остановил он врача.

– Ну, я думаю, что мы сможем ввести катетер. Вашего сына чуть было не задушили. Пока ничего не могу сказать о возможном сотрясении мозга. Разрывов связок между хрящами гортани нет, но, возможно, есть внутренние повреждения. Вам лучше поехать домой и вернуться утром. За эти несколько часов мы вряд ли узнаем что-нибудь новое.

– Она считает, что нападение готовилось заранее, – обратился полисмен к мистеру Джафету, когда тот вошел в комнату ожидания. – Вы с этим согласны?

– Не знаю, – рассеянно ответил мистер Джафет, занятый своими мыслями.

– Это очень существенно. Если ваш сын умрет, то совершенное преступление может квалифицироваться как предумышленное убийство.

– О чем вы говорите?

– Я просто объясняю юридическую сторону этого дела. – Полисмен повернулся к Лайле. – Расскажите мне о цепи.

– Я только помню, как разбилось ветровое стекло.

– Мистер Джафет, пожалуйста, расскажите мне все, что запомнили, с самого начала, – попросил полисмен.

7

Урек, осовевший от четырех банок пива, открыл еще три и протянул одну Скарлатти. Финн, держа в руке полупустую банку, отказался от полной. Ее взял Диллард.

Урек ненавидел стулья, поэтому все четверо сидели на полу около электрического камина, встроенного в стену отцом Урека.

– Испугали их до смерти, – хмыкнул Урек.

– Зря мы разбили чемоданы, – заметил Скарлатти. – Он поднимет шум.

– Какой шум?

– Не стоило бить по ветровому стеклу, – добавил Диллард.

Урек встал.

– Оно застраховано, не так ли? – Шесть глаз смотрели на него снизу вверх. – Что с вами, парни?

8

Сестры и врачи заходили и выходили из отделения реанимации. В три часа утра прибыл отоларинголог, весь запорошенный снегом. Одна из медсестер помогла ему снять пальто и подала чистый халат. Другая указала на мистера Джафета. Доктор кивнул и прошел в палату.

Мистер Джафет сидел на скамье, следя за медленно ползущими стрелками часов. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем сестра принесла ему специальный бланк и попросила расписаться за согласие на операцию.

– Как, разве его собираются оперировать? – удивился мистер Джафет.

– Нет, но им нужно ваше согласие на случай, если возникнет такая необходимость. Мы не можем проводить лечение без вашей подписи.

– Какое лечение?

– Которое назначит доктор.

– Мне скажут, что они собираются делать?

– Разумеется, они будут держать вас в курсе дела. Пожалуйста, подпишите.

Он подписал и подошел к телефону-автомату. Телефон позвонил одиннадцать раз, прежде чем в трубке послышался сонный голос Джозефины.

– Теренс, почему вы до сих пор не приехали?

Опять лгать, вздохнул мистер Джафет.

– Теренс?

– Да, Джо.

– Я думала, ты привезешь его домой.

– К сожалению, нет, Джо.

– Что случилось? Ты же сказал, что у него только ушибы.

– Скорее всего, да, но они еще не знают наверняка.

– Передай ему трубку.

– Не могу, Джо. Он в отделении реанимации.

– Что у него болит?

– Они не знают. Что-то с шеей, внутри.

– Ты недоговариваешь...

– Послушай, Джо, я...

– Позови к телефону врача.

– Они все заняты, Джо.

– Ты меня обманываешь? Что он мог ей сказать?

– Теренс, он умер? Теренс!

– Нет, нет, Джо, у него повреждена шея.

– Сильно?

– Нет, ну, в общем, там внутри все распухло.

– И все?

– Пока никто не знает. Джо, тут очередь, – еще одна ложь.

– Не клади трубку, Теренс. Я сейчас приеду.

– Джо, сейчас почти четыре утра.

– Может, я вызову такси из Тарритауна.

– Джо, даже я чувствую себя лишним. Мне остается только ходить из угла в угол да подписывать бумаги.

– Какие бумаги? – Тут она поняла, что мистер Джафет плачет. – Теренс, если ты ничем не можешь помочь Эду, приезжай домой. А утром мы вместе поедем в больницу. Дорогой, тебе надо хоть немного отдохнуть.

– Идет врач, Джо. Я перезвоню тебе.

Мистер Джафет повесил трубку, высморкался, вытер глаза и побежал за дежурным врачом, направлявшимся к лифту.

– Как он? Пожалуйста, скажите, как он себя чувствует?

– Ему сделали укол морфия, – ответил врач. – Он спит, боли он не чувствует. С дыханием все в порядке, но мы постоянно наблюдаем за ним. Лед несколько снял отек мягких тканей, но, если дыхание станет затрудненным, нам придется делать операцию.

– Трахеотомию?

– Да, – кивнул врач и, извинившись, вошел в лифт.

Мистер Джафет вернулся к телефону. На этот раз Джозефина сразу сняла трубку.

– Ему дали морфий.

– Он в сознании?

– Спит. – Мистер Джафет решил ничего не говорить о трахеотомии.

– Я могу прийти пешком.

– Нет, Джо. Еще не рассвело, и в темноте тебя может сбить машина. А пока ты доберешься сюда, наступит утро. Позвони Элси, она отвезет тебя.

– Сейчас глубокая ночь!

– Я имел в виду – утром.

– Завтра воскресенье.

– Она не станет возражать, когда ты объяснишь, в чем дело.

– Я позвоню ей в семь часов.

– Я буду тебя ждать.

– Позвони мне, если будут какие-нибудь изменения. Обещаешь?

– Да.

* * *

КОММЕНТАРИЙ МИСТЕРА ДЖАФЕТА:

Люди, в подавляющем большинстве, любят своих детей, но остается ли эта любовь постоянной на всю жизнь? Сохраняется ли она, когда ребенку переваливает за восемь или десять лет? Да и сами дети не так уж часто выказывают привязанность к родителям, во всяком случае, не в переходном возрасте.

В ту ночь в больнице я впервые почувствовал, что моя любовь к Эду в корне отличается от той, что я испытывал к нему как к ребенку. В шестнадцать лет он уже ничем не напоминал малыша, что сидел у меня на руках. Он стал индивидуумом, с собственными интересами и целью в жизни, отличными от моих и Джозефины. И в ту ночь я любил Эда как человек человека.

* * *

Тишина ночных часов больницы сменилась утренней суетой. Только мистеру Джафету разрешили надеть белый халат и пройти в отделение реанимации, как приехала Джозефина. Медсестра дала ей халат, и они зашли в палату.

Эд, с открытыми глазами, лежал на второй койке справа от двери. Оранжевая трубка, приклеенная пластырем к его верхней губе, ныряла в правую ноздрю и уходила куда-то вглубь – по всей видимости, в желудок. Второй ее конец крепился к колбе с какой-то темной жидкостью. У него распухла не только шея, но и нижняя половина лица.

Мистер Джафет заметил карту, висевшую на спинке кровати, и уже протянул за ней руку, как вошла медсестра. Эд мигнул, показывая, что видит родителей, но не может говорить.

– Отек не увеличился, – шепотом сказала сестра. – Признаков внутреннего кровотечения нет.

Джозефина хотела взять Эда за руку.

– Нет, – остановила ее сестра. – Тут все стерильно. Подождите, пока его не переведут в другую палату.

– О, – облегченно вздохнул мистер Джафет, – а когда?

– Если все будет нормально, возможно, сегодня вечером.

Через час приехала Лайла с родителями, но к Эду их не пустили. Они выразили свои сожаления мистеру и миссис Джафет и отвезли Лайлу домой.

Джозефина уговорила мистера Джафета спуститься в кафетерий больницы и хоть что-нибудь поесть. Когда они вернулись, сестра сообщила, что за время их отсутствия изменений к худшему не произошло.

К полудню приехал Френк Теннент. Ему показалось, что мистер Джафет находится в состоянии транса. Поговорив с Джозефиной, он поспешил уехать из больницы.

Во второй половине дня, пытаясь читать воскресный номер газеты, купленной Джозефиной, мистер Джафет обнаружил, что раз за разом перечитывает один и тот же абзац, не улавливая смысла написанного. Он понял, что лишится чувств, если хоть немного не отдохнет.

Он не хотел оставлять разбитую машину на территории больницы, поэтому Джозефина села за руль и отвезла его домой. Снегопад прекратился, печка работала на полную мощность, и, несмотря на отсутствие ветрового стекла, в кабине было относительно тепло.

Из гаража они прошли на кухню, но мистер Джафет отказался от еды. Он снял костюм, надел пижаму и заснул, едва его голова коснулась подушки. Джозефина посмотрела телевизор, позвонила в больницу и, услышав от дежурной сестры, что состояние Эда улучшается, тоже пошла спать.

* * *

КОММЕНТАРИЙ ДОКТОРА ГЮНТЕРА КОХА, психиатра:

По субботам я обычно занимаюсь делами, до которых не доходят руки на неделе. Покупаю продукты для завтрака и ужина, лампочки, всякую мелочь, просматриваю медицинские журналы, потом, если позволяет погода, иду гулять в Центральный парк или в кино.

Фильмы я смотрю старые, которые уже видел с Мартой, потому что после нового фильма мне всегда хочется узнать у Марты ее мнение. Поэтому современное кино меня не интересует. Карл, мой сосед, подзуживает меня снова жениться и ищет подходящую партию среди наших общих овдовевших знакомых. Но я приобрету лишь домохозяйку, а не близкого друга, каким была мне Марта все тридцать четыре года. И мысленно я постоянно стану сравнивать ее с Мартой, а она меня с умершим мужем. И надо ли ради этого жениться?

Чего нам с Мартой не хватало, так это внуков. Наш единственный сын Курт женился на молодой женщине, сделавшей к тому времени гистеректомию. Неужели Курт сознательно выбрал такую жену, чтобы досадить нам?

Я абсолютно убежден, что идеальна семья, в которой несколько поколений живут вместе и детей воспитывают бабушки и дедушки. Когда Курт был ребенком, мне не хватало знания жизни, пришедшего с годами, которым теперь мне не с кем поделиться. Я так надеялся на появление внуков, хотя бы одного, которому я мог бы посвятить все воскресенья.

А что еще делать в эти дни, кроме как читать огромный воскресный выпуск газеты, спать или заказывать в ресторане столик на одного, сидящий за которым всегда вызывает жалостливые взгляды.

В то воскресенье вечером я решил прогуляться до газетного киоска на Бродвее, который первым получает утренние газеты за понедельник. Мое внимание привлекла статья о Джафете. Я прочел ее шесть раз. Допустил ли я ошибку, проявляя интерес к этому делу? И почему меня особенно взволновало то обстоятельство, что пострадавший оказался фокусником? Мне следовало сначала во всем разобраться самому, но руке не терпелось снять телефонную трубку.

* * *

В понедельник, в шесть утра, Теренс Джафет проснулся как от толчка. Когда, приняв душ, он появился из ванной, Джозефина уже сидела на кровати.

– В чем дело, Теренс? – спросила она.

Мистер Джафет не ответил. Выражение его лица испугало Джозефину. Пока мистер Джафет одевался, она позвонила в больницу.

– Они говорят, что ночь прошла хорошо. Что с тобой?

– Дай мне что-нибудь поесть, только побыстрее. Я еду в полицию, – сказал он пять минут спустя, съев полтарелки холодной овсяной каши и выпив чашку кофе.

В полицейский участок на Кроутон-авеню он ехал, подняв воротник, ругая себя за то, что не взял очки.

– В чем дело? – спросил его дежурный.

– Урек арестован?

Полисмен не понимал, о чем идет речь. Мистеру Джафету удалось более-менее спокойно обрисовать ситуацию. Полисмен покопался в лежащих перед ним бумагах.

– О, мы ждали, пока вы напишете жалобу.

– Что?

Полисмен протянул ему чистый бланк.

– Но в больнице я сообщил вашему коллеге все необходимые сведения.

– Его донесение не имеет юридической силы.

– О чем вы говорите?

– Он не видел, как это произошло. Его донесение должно быть подкреплено жалобой свидетеля или пострадавшего.

– Пострадавший – мальчик, который едва может дышать и говорить, а вы все воскресенье не ударили палец о палец. Этот маньяк мог убежать. Моего сына чуть не убили.

– Послушайте, мистер, успокойтесь. Если вы так торопитесь, то почему не пришли сюда в воскресенье утром?

– Я не спал всю ночь с субботы на воскресенье, а вчера весь день был в больнице.

Полисмен, привыкший к нервным родителям, преувеличениям в жалобах пострадавших, нетерпеливо указал на бланк.

– Не теряйте времени и заполняйте его. Тогда мы начнем действовать.

Теренс Джафет заполнял бланк, когда к нему подошел сержант, оказавшийся куда более вежливым, чем дежурный.

– Я подпишу вашу жалобу. А к девяти часам мы отнесем ее на подпись судье.

– Но сейчас только восемь часов.

– Нам нужен ордер на арест Урека дома.

– Но к этому времени он уйдет в школу!

– О нет! – воскликнул сержант. Он терпеть не мог забирать подростков из школы. Учащиеся и так относились к полиции крайне враждебно. А теперь придется получить разрешение директора.

– Мы можем подождать до окончания занятий, – заметил полисмен.

– Прошу вас, – обратился мистер Джафет к сержанту, – учтите, что этот парень – маньяк. Его ни на минуту нельзя оставлять на свободе. Он пытался убить моего...

– Мы все сделаем, – прервал его сержант. – Почему бы вам не поехать домой?

Едва мистер Джафет вышел, он покачал головой, а полисмен пожал плечами.

– Пожалуй, надо поставить в известность капитана, – сказал сержант. – Школа по его части.

Мистер Джафет заехал в мастерскую на Норт-Хайленд-авеню. Ему сказали, что стекло удастся поставить только в пятницу, так как его надо специально заказывать. Потом он поехал в больницу. К Эду его не пустили, но вызвали лечащего врача, который сказал, что непосредственная опасность для жизни мальчика миновала.

– Вы в этом уверены? – спросил мистер Джафет.

– На все сто процентов, – заверил его врач.

Извинившись, врач тут же ушел, так как утром в больницу привезли семерых лыжников, возвращавшихся в Нью-Йорк в микроавтобусе, который врезался в каменную стену на дороге 9.

Мистер Джафет позвонил Джозефине и сказал, что поедет в школу к первому уроку. Он, конечно, мог бы попросить, чтобы его заменили, но хотел присутствовать при аресте Урека.

9

Мистер Чадвик постучал по микрофону, призывая к тишине переполненную аудиторию. В зале собралась вся школа. Преподаватели – справа и слева от рядов стульев, под высокими окнами, сквозь которые лился солнечный свет.

Тридцать лет назад, когда мистер Чадвик пришел в школу, появление директора на сцене мгновенно превращало бурлящий зал в безмолвные катакомбы. Теперь мальчики и девочки не обращали на него никакого внимания. Он разрешил длинные волосы. Он не стал возражать против рок-музыки. Он всегда с пониманием выслушивал жалобы учащихся. Мы хотим свободы, говорили они. Теперь он пожинает неповиновение.

– Я стараюсь не допускать полицию на территорию школы, – начал мистер Чадвик, пытаясь перекричать шум, – но сегодня у меня нет другого выхода.

Капитан Роджерс легко взбежал на сцену. Школьники настороженно затихли.

– Юноши и девушки... Многих из вас я могу смело назвать моими друзьями... По моему твердому убеждению, наведение порядка в школе не должно входить в компетенцию полиции. Если бы мы вели себя так же, как поступают в Нью-Йорке, находящемся всего лишь в тридцати милях, стерлась бы всякая граница между школой и исправительным заведением... Разве что вы бы спали дома.

Как он и ожидал, все засмеялись. Капитан смотрел на собравшихся школьников как на толпу, а разговаривая с толпой, первым делом следовало снять напряжение. Затем он перешел к делу.

– В субботу, после танцев, возле школы было совершено тяжелое преступление. О нем сообщили утренние газеты, бросив тень на репутацию Оссининга. Группа хулиганов прямо у школьных дверей избила Эда Джафета, ученика одиннадцатого класса. Эти же юнцы разбили ветровое стекло в машине его отца, преподавателя этой же школы, – все взоры обратились на мистера Джафета, стоявшего справа от сцены, – а также переломали весь реквизит, с помощью которого Эд в тот вечер показывал фокусы. Нападение на людей и нанесение им физических увечий представляется мне куда более опасным, чем повреждение их собственности. Эд Джафет все еще в больнице, хотя кризис уже миновал.

Услышав это радостное известие, в зале зааплодировали, но капитан поднял руку, давая понять, что еще не закончил.

– Нам известно, что на Эда и его отца напало четверо школьников, которые, по всей видимости, сейчас меня слушают. Я прошу их встать.

* * *

КОММЕНТАРИЙ ДЖОРДЖА ТОМАССИ, адвоката Урека:

Меня возмутило предложение капитана. По нашим законам человек считается невиновным, пока не доказана его вина. Нельзя заставлять человека обвинить самого себя в совершении преступления. Именно к этому и стремился капитан. Тем самым он нарушал конституционные права моего клиента.

* * *

– Мистер Джафет, – продолжал капитан Роджерс, – опознал одного из нападавших, Станислава Урека.

Головы повернулись к Уреку, сидевшему в пятом ряду. А тот, вскочив на ноги, крикнул изо всей мочи: "Стенли!"