– Понимаешь, здесь, в США, все говорят о Вацлаве Гавеле так, словно он, типа, святой. Ну так и есть. Было. Но Ева, моя подруга, – она, типа, его родственница. Ей пришлось терпеть святого на посту президента.

Ван поднял брови – точней, попытался. Правая послушалась. Левая до сих пор не отошла от лидокаина.

– Ева мне говорила – да, Вацлав Гавел точно святой, но святые не могут руководить правительством. Ну то есть началось с того, что страна развалилась напополам. Гавел отвратительный администратор. Он всё время болел. Его первая жена, первая леди, которую все любили, – она умерла от рака. Он женился во второй раз на какой-то, типа, хипующей актриске, которую никто терпеть не мог.

Ван молча уставился на нее. Ну зачем Фанни его мучает? К чему, во имя всего святого, клонит эта женщина?

– Мы с тобой раньше никогда так замечательно не болтали! – заметила Фанни. Она вытащила из сумки пару хирургических перчаток, а за ними салфетку. – Вот теперь мне кажется, что мы и правда нашли общий язык!

С некоторым усилием Ван смог пошевелить языком. Сколько он мог понять, впрямую язык не пострадал, но всё равно почему-то болел ужасно.

– Спасибо, – прошепелявил он. – Хорошо, что заглянула, Фанни.

Секретарша коротко прослезилась.

– Босс, ты только ни о чём не волнуйся. Я обо всём позабочусь.

– Мм-мм!

– Непременно верну деньги, которые ты потратил на «Грендель». Джеб сказал, что это задача номер один. Bay! А ты такого наворотил с заявками, что это настоящая проблема – вытрясти деньги обратно.

Ван фыркнул. Пазухам его тоже пришлось несладко.

– Джеб от тебя в восторге. Я что хочу сказать – для полицейского он правда отлично разбирается в компьютерах. Ему всё равно, что компьютерщики все такие безнадежные идеалисты. Джеб знает, что ты лучший.

«Я – лучший», – подумал Ван. Стоит ли мучений повторить это вслух? Нет. Никакого смысла.

– Работая с тобой, я так многому научилась, – с благодарностью заявила Фанни. – Типа, так клёво было, что ты никому ничего не говорил про мою дурацкую интрижку на работе. Мне следовало перерасти эту дурь самой. Я всегда слышала, что крутить романы с сотрудниками непрофессионально, но знаешь, пока сама не попробовала, да ещё с таким придурком, как Майк Хикок, не понимала почему.

Сердце Вана заколотилось.

– В общем, теперь я в курсе. Так что с этим покончено и подшито в папку. – Фанни не шутила. – Ван, мне только что предложили работу одновременно в DARPA и внутренней безопасности. Я могу получить место на самом высоком уровне в настоящем федеральном бюро. Они знают, что я работала с тобой и Джебом, и тянут к себе. Ты бы на моем месте, конечно, выбрал DARPA? DARPA – оборонные научно-исследовательские работы, всё такое.

Ван кивнул.

– Вот поэтому я выбираю внутреннюю безопасность. Для одинокой женщины это самая подходящая работа. Женщины лучше разбираются в безопасности. С научной работой у меня напряг, а в правоохранительной работе главное – это внимание к мелочам. Это мое сильное место.

Ван закрыл глаза. Открыл. К несчастью, Фанни никуда не делась.

– Я хочу сказать, типа, когда мы начали постукивать на «Энрон», – это всё только женщины из центрального офиса были. Мы, женщины, единственные в «Энроне» обращали внимание на мелочи.

Ван уставился на нее.

– Боже, эти ковбои из Хьюстона точно думали, что они самые крутые. Быстрый Энди Фастоу, Кен Лэй… Они всё делили фирму на маленькие такие команды, знаешь, вдесятеро меньше обычной бухгалтерии… Моментальная реакция – и все эти секретные, невидимые офшорные проекты, о которых не говорят вслух… Я так счастлива, что Джеб в конце концов нашел мне федеральную работу. Я хочу сказать, жизнь после «Энрона»… Я даже не рассказываю больше никому, что работала на «Энрон» когда-то. Самое странное – ведь работа-то была роскошная. В смысле «Энрон» подбирал лучших специалистов. Лучших из лучших. Я попала в «Энрон» прямо из колледжа.

Ван втянул холодный воздух сквозь дырку от выбитого зуба.

– Но благодаря тебе я могу начать с чистого лица. В федеральной службе безопасности. Могу подняться, насколько позволяет талант! Здесь нет стеклянного потолка! Джанет Рино вообще стала генеральным прокурором!

Ван машинально поправил букет в вазе, её подарок.

– Я тебе ещё одну вещь хочу сказать, Ван, – тебе так идет без бороды! Ты так приличней выглядишь. Ну, то есть та половина лица, которая не отекла. И прическа ничего. Похоже, типа, на Сонни Боно[57], прежде чем он стал конгрессменом.

Фанни миленько улыбнулась ему и украдкой глянула на часы.

Ван показал ей дисплей лэптопа:

«А ЧТО С КНИГОЙ ГАВЕЛА?»

– Оставь её себе.

Ван забарабанил быстрее.

«В СМЫСЛЕ, ЗАЧЕМ ОНА МНЕ, ФАННИ?»

– Ты почитай и попробуй понять сам,… ответила она.

«Эрлетт-хаус», штат Виргиния, март 2002 года

«Эрлетт-хаус» был виргинской усадьбой восемнадцатого века. Когда-то он мог посоперничать с Маунт-Верноном и Монтичелло[58]. Теперь стал загородным пристанищем вашингтонской политической элиты.

В легендарные времена большинство сенаторов и конгрессменов были крупными землевладельцами, и вполне уютно они чувствовали себя только в простодушном и теплом гостеприимстве на богатой ферме. В «Эрлетт-хаус» эту благородную иллюзию поддерживали до сих пор. Сено с полей до сих пор сгребали конные упряжки, хотя «Эрлетт-хаус» обзавелся вертолётной площадкой, своим аэродромом и компьютерным центром. Вокруг простирались современные виргинские пригороды, торговые центры и стеклянные офисные коробки. Но «Эрлетт-хаус» оставался настоящим поместьем – своего рода. Со скотиной, розами и лебедями.

Вану, Дотти и Теду выделили апартаменты в «Озёрном домике». «Домик» – на самом деле небольшой особняк – мог похвастаться каминами, антикварными стульями в федеральном стиле, картинами в стиле американского примитива и кроватью под изумительным балдахином ручной работы. «Озёрный домик» переполняло старомодное достоинство власть имущих Восточного побережья. Каждая вещица покоилась на своем месте с ненарушаемым самообладанием, отточенным вкусом, властью и богатым наследством. Не считая, конечно, лэптопов Вана и Дотти, уместных здесь, как марсианские треножники из «Войны миров».

Бледно-зелёная Дотти рухнула на кровать. Белая пуховая перина промялась под ней, точно жареная лакрица. Дотти ужасно страдала от воздушной болезни. Долгий перелёт до «Эрлетт-хаус» на тряском самолёте Тони здорово нарушил ее пищеварение.

Швейцарским киберножом Ван отковырнул пробку с холодной фигуристой бутылки.

– Милая, драмамину хочешь?

– Я пытаюсь удержать в себе предыдущий, – сдавленно отозвалась Дотти.

Ван поставил бутылочку «Перье» на прикроватный столик – древний, колченогий и поцарапанный. Очень старый. Какой-то так и не вошедший в моду плод фантазии американских мебельщиков восемнадцатого столетия. Похоже было, что его выстругал сам Бен Франклин в минуты душевного расстройства.

Ван устроился в кресле красного дерева рядом с космических очертаний детским креслицем Теда. Доттин приступ слабости вызывал в нем исключительную нежность и мужское стремление защитить.

Жена была так рада его видеть, что едва не скатилась с трапа ему в объятия. Хотя часть правды Дотти уже знала, она ни слова не сказала мужу про коронки на зубах, свежеотращенную бороду и шепелявость. Хотя вообще-то про шепелявость сказала. Она решила, что с ней Ван разговаривает, точно Хэмфри Богарт.

Ван высвободил Теда из пластикового креслица и усадил к себе на колено. Тед был в восторге. Авиаперелёты его не смущали. Он был в полном порядке, словно его перевозили из далекого Колорадо в пенопластовой формочке.

Малыш задумчиво оглядел страдающую мать, как бы отмечая её слабость для будущего использования.

– Ты иди, Дерек, – глухо пробормотала Дотти в подушку. – Я уверена, вам с боссом есть о чём поговорить.

Ван поглубже внедрился в кресло.

– Ну и плевать, – ответил он.

Дотти беспокойно вскинулась:

– Что?

– Я говорю, мне плевать, милая. Это лебединая песня нашей конторы, и я вложил в неё все свои силы. Я не желаю сидеть в рабочих группах. Мне плевать на лоббистов и представителей. Я не собираюсь чмокаться… – Ван поморщился. Он ненавидел это слово, а с рассаженной губой оно звучало ещё омерзительней. -… Чмокаться с ведущими. Я никогда не любил выступать на публике. И не стану. Всё. Они свое получили. Довольно. Теперь это «политическая проблема». Мы попросту устроили большое предвыборное шоу. Ненавижу.

– Ох, милый…

– Эта дурацкая история с самолётом Тони. Я попал в больницу, и у нас не хватило времени всё сделать нормально. Аппаратура не проверена, не обкатана. В реальных условиях прототип себя покажет не лучше, чем эти противоракетные щиты из программы «Звездных войн». Это всё очковтирательство! Обман!

– Милый, если ты над этим работал, это уже точно не обман.

– Ну, символический вклад. Лучшее, что можно сказать об этой затее. Я учёный! Я учёный, а занимаюсь политикой. – Ван потер зарастающие длинной щетиной щеки. – Ладно, может, заниматься приходится. Выбора нет. Но это не значит, что я должен впутывать в это дело тебя. Тебя – никогда. Покуда мы здесь, я хочу о тебе заботиться. Я хочу именно этого, понимаешь? И о тебе тоже, Тед. Я хочу, чтобы мы побыли втроём: ты, и я, и Тед.

Дотти вжалась в подушку.

– Место вроде бы очень славное… Но мне так плохо!

– Выпей минералки.

Дотти послушно приложилась к бутылочке и тут же подавила рвоту.

– Господи, ужас какой.

– Всё пройдёт, – знающе заметил Ван. – Отдохни лучше. Мы с Тедом сходим ненадолго в главный корпус. Принесем тебе… ну, лимона ломтик, тарелку фруктов.

Дотти зарылась лицом в подушку.

Ван подхватил сына на руки и вышел. Они пробежали через поле, мимо увитой плющом беседки, вокруг живой изгороди и вверх по склону к многоколонному портику исторической усадьбы. Теплый мартовский день пахнул апрелем. Погода стояла чудесная. Ван повесил на шею залитую в пластик именную карточку и поднялся по лестнице – мимо белых колонн, через резные двери, по винтовой лестнице, – чтобы попасть в конференц-зал.

Официально совещание называлось «Совместный стратегический саммит по неотложным практическим вопросам инфо-безопасности». Вот так, с дефисом. Поразительно, сколько споров из-за злосчастного дефиса разгорелось в БКПКИ.

Тед оказался единственным ребенком, получившим пропуск на совместный стратегический саммит. Он немедля превратился в звезду представления. Ван очень удивился. Он-то планировал держаться в глубокой тени. Главную роль в спектакле всё равно предстояло играть Джебу. Но сияющий, радостный Тед сокрушил мудрецов и властителей. Почтенные мужи и седеющие дамы с американскими флажками в петлицах тянули к нему руки, словно Ван собрал и презентовал им электронного младенца-робота.

Ван уже привык к подхалимажу бизнесменов и чиновников. Он понимал, что к нему лично это не имеет отношения. Твердые рукопожатия, приглашения, льстивые письма получала его должность. Он был заместителем директора Бюро координации прохождения критической информации по технической части. В течение нескольких месяцев, по большей части пока он торчал в бетонном бункере в Западной Виргинии, Ван имел возможность оценить самые дурацкие их идеи и, спаси господи, зарубить поскорее хотя бы некоторые.

Ван предложил Теду сочный ломтик дыни с огромного хрустального блюда с фруктами. Малыш впился в дыню новоприобретенными маленькими, но эффективными резцами.

Вот знакомое лицо Пико Янг. В Стэнфорде они с Ваном работали вместе. Человек с невозможным именем был одним из тех десяти программистов на планете, кто разбирался в операционной системе «Гренделя». У него была жена-ирландка и четверо китайско-ирландских детишек. Одинокий Тед его не впечатлил. У него своих таких хватало.

– Рассказывай про демонстрационный полёт. Перехват управления самолётом – это звучит как чудо.

Ван разом обернулся к нему.

– Бортовая ОС – дерьмо. Проблемы с задержками – нетривиальные. Сбои развертки нас чуть не убили. Работает только в пределах прямой видимости. Хреновина, которую мы слепили, не тянет даже на альфа-версию.

Пико просиял.

– Ван, это же замечательно! А то я начал думать, что отстал от жизни на сорок лет.

– Можно и рабочую версию создать. Если у тебя есть запасная спутниковая группировка и лишних шестьдесят миллиардов.

– Бюджет штата Калифорния, – промолвил Пико. – Старая школа получила в затылок пулю. По Силиконовой долине как нейтронной бомбой вмазали. Самый страшный кризис со времен Второй мировой. Ты вовремя смылся из Калифорнии, Ван. Вернёшься сейчас – не узнаешь.

– Скверно.

– И так во всех штатах. Не только у нас.

– Совсем скверно.

– Да ещё война. Я ушам своим не верил, когда ты ушел в оборонку, но, Ван, ты просто обогнал время. Молодец, приятель. Это было хитро придумано. И с «Гренделем» ты отлично сработал. Потоки? Bay! Вот то, как ты справился с потоковой передачей, меня с ног свалило. – Пико опрокинул в себя узкий бокал белого вина. – Славный малыш.

Ван ничем не мог помочь Пико. Раньше – может быть, но не теперь. Вана вышвырнули из Склепа, потому что БКПКИ доживало последние дни. Выбраться из бомбоубежища было всё равно что выйти из тюрьмы, но для постоянных обитателей Склепа это был безошибочно распознаваемый сигнал. Пошел вон, олух. Дяде Сэму ты больше не нужен. Свободен.

В другом конце зала Тони Кэрью улыбался, чаровал, жадно пожимал руки, болтал в кругу завороженных федеральных чиновников. На саммит его протащил Ван, но в «Эрлетт-хаус» Тони себя чувствовал как дома. По виду его можно было подумать, что он посещает совместные стратегические саммиты по неотложным практическим вопросам инфо-безопасности каждый вторник.

Ван повернулся спиной к Тони и его новым приятелям. К нему никто так липнуть не станет. Он сделал вид, будто изучает огромную белую доску, на которой вывешено было расписание рабочих групп саммита. «Департамент внутренней безопасности: история создания». «Ключевые моменты упреждающей защиты программного обеспечения». «Избыточно-устойчивая кризисная инфраструктура: сотрудничество в области поддержания национальной инфраструктуры». «Распределение анализа уязвимостей в конкурентной среде: хрупкое равновесие». Ни один из семинаров Ван не собирался посещать, хотя лично знаком был с большинством докладчиков. Ключевой доклад саммита в исполнении министра транспорта он уже пропустил.

Не то чтобы темы были неинтересные или люди скучные. На самом деле семинары были куда любопытнее, чем звучали темы докладов. Истина заключалась в том, что Ван не услышал бы на них ничего такого, о чём уже не знал.

Только теперь, много месяцев потратив на неустанные труды в окопах кибервойны, Ван понял, с чем на самом деле сражался всё это время.

Он осознал все сокрушительные проблемы, которые не позволяли приличным, благонамеренным программистам добиться какого-то бы то ни было прогресса в сфере национальной информационной безопасности.

Проблема номер раз: нет такой штуки, как «национальный» компьютер. Не бывает. Это катахреза, как чёрное солнце или квадратный треугольник. Можно наклеить флаг на системный блок. Можно запереть компьютер на военной базе. Можно заплатить за него казенными деньгами. Но «американские» компьютерные науки всё равно что «американская» математика или «американская» физика. На них флажка не налепишь.

Национальные службы были последними, кому можно было поручить безопасность информации, потому что страна – любая страна была слишком мала. На любой карте коммуникаций видны были опоясавшие планету титанические оптоволоконные магистрали: «Тайком трансатлантик», «Эмергия», «Америка-2», «Африка один», «Южный крест», «ФЛАГ Европа – Азия». Кабели, проложенные с величайшими усилиями и затратами по океанскому дну именно затем, чтобы дотянуться до исключительно неамериканских далёких краев. Таких мест, как Сантьяго, Кейптаун, Мумбаи, Перт, Шанхай и Кувейт. Мест, где полно чужестранных компьютеров и их вовсе не американских владельцев.

Смысл всей затеи в том и заключался, чтобы стать менее американизированными. Вот почему Всемирная сеть называлась Интернетом, а не США-нетом. Возможно было создать компьютерную сеть в национальных границах, которой могла бы пользоваться только одна страна. Пыталась Франция: Минитель. Пыталась Великобритания: Престель. Национальные сети умирали страшной смертью. С тем же успехом можно было создать компьютерную сеть, которая обслуживала бы один Милуоки.

И хуже того. Даже на американской территории невозможно было раскрасить все компьютеры в цвета национального флага. Восемьдесят пять процентов всего «железа» в стране принадлежало частным предприятиям. Многонациональным частным предприятиям.

Разорившимся многонациональным частным предприятиям.

Компьютерная и телекоммуникационная отрасли были поставлены на колени. Они потеряли невероятные, фантасмагорические, колоссальные суммы. Они потеряли горы золота и алмазные жилы.

Они пытались построить коммерческий Интернет и получить с него прибыль. Коммерческого в Интернете было не больше, чем национального. Вот поэтому он назывался Интернет, а не «Интернет инкорпорейгед» ©™.

Интернет принадлежал миру девяностых, миру Цифровой революции. Но с новым тысячелетием Цифровая революция устарела. Мир перешел к Цифровому кошмару. Нервную систему мирового управления, образования, науки, культуры и е-бизнеса разбил паралич. На последних шагах перед финишем ее внезапно охватила расслабляющая паника. На последних шагах между населением планеты и огромными, толстыми, мощными, глобальными, пустыми, устрашающими оптоволоконными магистралями.

Сеть не просто рухнула. Она оказалась заброшена, оставлена в страхе. Потому что и киностудии, и телефонные компании, и фирмы звукозаписи осознали вдруг, что их «интеллектуальная собственность» и на пикосекунду не останется в собственности, когда люди по всему миру смогут одним щелчком мыши копировать и переправлять друг другу их продукцию. Все фильмы. Все песни. Все звонки домой, маме. Так и случилось. Цифровая революция породила поколение воришек. «Напстером» пользовалось больше народу, чем голосовало за президента Соединенных Штатов. И никто не платил за музыку.

Люди перестали платить. Люди были свободны. В этом мире не существовало бы музыкальной индустрии. И киноиндустрии не было бы. Не было б международных звонков. Не было бы границ между народами. Не было бы бизнеса. Ничего, кроме неё – Сети. И ужаса невыносимой свободы.

Так что Информационная супермагистраль застыла. Замерла, как недостроенный мост, хотя леса и прожектора оставались на своих местах. Титанические вложения. Потемневшие световоды. Режим ожидания. Всё тихо гниет в жирной земле.

Бизнес не мог избежать беды, которую навлек на себя жадностью, мира бесплатного и открытого доступа. Он не мог выделить достаточно средств и усилий, чтобы преобразовать Интернет в надёжное, удобное, выгодное предприятие. На самом деле такая штука, как компьютерный «бизнес», тоже не существует. Гонка в киберпространетве была деловым предприятием не более, чем давно мертвая космическая гонка. Деньги она порою кое-где приносила, но не в деньгах заключалась цель. То было потрясающее, мучительное усилие в погоне за великим. Люди тянулись к Луне, коснулись её на один славный миг – и вернулись к неоплаченным счетам и ржавеющим антеннам.

Оставались ещё фирмы по производству программного обеспечения. Был «Майкрософт» – настоящая монополия. Но ненависть отнимала безопасность у «Майкрософта». Их повсюду ненавидели, презирали, нападали безжалостно – саботировали, мучили, унижали. «Майкрософт» был трогательно уязвимой монополией, потому что самый последний хакер на свете, едва знакомый с компьютером, уже знал, как взламывать продукты компании-гиганта.

Операционные системы «Майкрософта» создавались не для того, чтобы противостоять целенаправленной ненависти всех озлобленных хакеров. Никакая система не выдержала бы столь сосредоточенного интеллектуального штурма. Всё равно что оборонять Сайгон, когда весь мир захвачен Вьетконгом. В коде Большого Билла зияли не десятки – тысячи дыр. Заплатки сплошь и рядом конфликтовали с программным кодом. В заплатках зияли собственные уязвимости. Некоторые дыры в майкрософтовских продуктах исправлению вообще не подлежали.

Билл заработал больше, чем любой другой человек на Земле, но и ему не хватало денег, чтобы купить спасение. Если не считать известной операционной системы – монополии и пакета «Майкрософт офис» – ещё одной монополии, – все прочие затеи Большого Билла оканчивались грандиозным финансовым крахом.

Несколько миленьких компьютерных игр от «Майкрософта» принесли фирме чуть-чуть денег. И всё.

Главным конкурентом «Майкрософта» была не другая компания. То было страшное новшество открытый программный код. И оно пугало «Майкрософт» до такой степени, что они считали его чумой.

Открытый код готовился пожрать империю Билла и заменить ее суетливым, безначальным муравейником мирового хакерства. Открытый код был не более организацией, чем деловым предприятием. Не с кем было вести переговоры. Не с кем было заключать сделки. Некого было принуждать. Некого бомбить.

Их можно было подкупать. Но всех не подкупишь. Можно было судиться и даже арестовать кого-нибудь, но это выглядело нелепо, и вообще они все живут по разным финляндиям.

Все заявляли, что мечтают об информационной безопасности. Всех пугали последствия беззакония – уже страшные, а будет ещё хуже. Вирусы. Трояны. Мошенники. Порно. Сиам. Атаки DOS. Организованная преступность. Промышленный шпионаж. Сталкинг. Отмывание денег. Призрак компьютерных атак на газовые трубопроводы, авиадиспетчерские, плотины, водохранилища, канализацию, телефон и банки. Черные кони фыркали и били копытом в конюшнях цифрового апокалипсиса.

Если усадить клиента рядом и объяснить, к чему приводит информационная опасность, тот пугался и нервничал. Требовал, чтобы с этим что-нибудь сделали. Покуда ему не приходило в голову, что на самом деле будет означать для него эффективная система безопасности. И чем для него кончится. Вот тут оказывалось, что защищённые компьютеры никому не нужны. Вообще никому.

Шпионы не хотели латать дыры в компьютерной защите. Шпионам нравилось взламывать чужие системы.

Полицейские не хотели латать дыры в компьютерной защите. Полицейским нравилось прослушивать чужие компьютеры, конфисковывать, вскрывать и подвергать экспертизе на месте преступления. Клиенты не хотели латать дыры в компьютерной защите. Потому что клиент не захочет кататься на мотороллере, обвешанном полутора тоннами якорных цепей и амбарных замков.

Ученые знали, как защитить программный код, но ненавидели интеллектуальную собственность.

Военные отлично умели защищать компьютеры. Оборона была их сильной стороной. А нападение – большой любовью. Вооруженные силы США превосходили любые другие в области информационной, электронной и компьютерной войны. Они постоянно изобретали новые, устрашающие методы взламывать, вскрывать, брать под контроль и уничтожать напрочь.

А бизнес ничего не мог с этим поделать. Бизнес был разорён, он погиб на боевом посту.

А на дальнем краю, за мертвыми дот-комами, за отключенными кабелями, маячила WiFi передача данных. Если Интернет был детищем ядерных страхов «холодной войны», WiFi стал порождением спецназа. Он строился на крошечных, армейского образца радиопередатчиках широкого диапазона. Потаенных. Маленьких. Именно такие любит отряд «Дельта» нести в тыл врагу (или союзнику).

Система только зарождалась, но при одной мысли о ней у Вана мурашки бежали но коже. Передача данных по стандарту WiFi была быстрой, дешёвой, анонимной, открытой, беспроводной, карманной – чудовищной угрозой защите данных, интеллектуальной собственности, информационной безопасности, которая продавалась в целлофановых пакетах, точно жевательная резинка… Это был кошмар. А то, что шло WiFi на смену, было ещё хуже. Казалось, будто техническая эволюция нацелилась сделать безопасность невозможной.

Ван перебросил Теда с правого бока на левый. Кто-то похлопал программиста по плечу. Это был Тони.

– Ван, хочу тебя представить.

Немолодой человек. Седые усы. Очки. Лысина. Голубая рубашка, коричневые брюки. Карточка с именем на шнурке.

– Джим Кобб.

– Доктор Кобб! – повторил Ван, от изумления едва не уронив сына.

В области компьютерных наук не присуждали «нобелевки», но Джеймс Кобб всё равно свою заработал. Хотя пришлось поделиться со шведским физиком. Всем было известно, что, когда дело касалось шведов, у Нобелевского комитета прорезалось слабое место со Стокгольм размером.

– Лаборатории Белла, сходящееся надмножество С, – выпалил Ван.

Кобб улыбнулся.

– Забавно. Сейчас об этой работе почти никто не помнит.

– Я по ней диссертацию писал.

– Журналисты предпочитают говорить о стекловолоконной оптике, – заметил Кобб. За это он получил Нобелевскую премию – он и тот швед, занимавшийся у него проводкой. – За труды, которые по душе тебе самому, не получишь и ломаного гроша.

– Та статья семьдесят девятого года по надмножествам – она была самая лучшая, – промолвил Ван искренне.

– Знаете лучший способ родить пару замечательных идей?

– И как? – жадно выпалил Ван.

Он беседовал с натуральным гением, родившим самое малое семь замечательных, без шуток, мирового класса идей. Уникумом.

– Родить сотню, а девяносто восемь отбросить! Ха-ха-ха!

Кобб смеялся, а Ван нутром чуял, что собеседник его так и не свыкся с этой мукой. Девяносто восемь паршивых идей были ему дороги не менее, чем две, или пять, или семь, обременивших его бессмертной славой.

– Условия синхронизации, которыми вы воспользовались в «Гренделе», – заметил Кобб.

– Да!

– Где капсульная структура поддерживает иерархию.

– Именно!

– Мне понравилось, – признался Кобб. – Это было толковое решение.

Ван чуть не сел на пол. Его похвалил Джеймс Дж. Кобб. Тот Джеймс Кобб, который знаком был с поведением полупроводников на уровнях вплоть до атомарного. Теоретик высшей пробы, зарывшийся головой в биты. Настоящий гроссмейстер эпохи героев программирования.

В «Лабораториях Белла» такие ученые, как Кобб, даже не замечали границ между научными дисциплинами. Это были чародеи из самой высокой, самой клёвой башни из слоновой кости. Люди, которые поутру занимались физикой, за обедом – электроникой, а к вечеру – программированием. В «Лабораториях Белла» появились на свет транзистор, UNIX, С и С++, и алгоритм Кармакара[59]. Немногочисленный штат научных работников «Мондиаля» мог только мечтать о титанических достижениях «Лабораторий Белла».

– Славный малыш, заметил Кобб. – А где его мама?

– Мама отдыхает, – ответил Ван. – Это Тед.

– И что – кормите малыша, меняете пелёнки? Эк вы, молодое поколение…

Кобб поднял коктейльный бокал. Ван не заметил, чтобы кто-то ещё пил крепкие напитки. Все ходили с бокалами для вина. Очевидно, нобелевскому лауреату нетрудно было отыскать в «Эрлетт-хаус» вермут и оливки.

– Над чем работаете сейчас, доктор Кобб? – поинтересовался Ван.

– Уже год ни над чем, ответил Кобб. – В феврале две тысячи первого закрылись «Лаборатории Белла» в Силиконовой долине. Первый раз, когда «Лаборатории» закрывали одно из отделений.

– Да, я слышал.

«Лаборатории Белла» теперь принадлежали «Люсенту». А «Люсент» разорялся.

– Сосредоточились на исследованиях, дающих краткосрочные результаты. Я работал над ЦТВЧ. Не особенно перспективно.

– Пожалуй.

– Некоторое время держал собственную консультационную фирму, но не сложилось. В последнее время – ракетная оборона.

Ван постарался сдержать изумление. Ракетная оборона? «Звёздные войны»? Этот шедевр псевдонаучного вздора? Великий Джим Кобб опустился до работы над «Звёздными войнами»?

Хотя, мрачно предположил Ван, на это у них деньги есть. Программа «Звёздных войн» поглотила уже немало денег.

– Не то, что вы подумали, – соврал Кобб и накрыл бокал для мартини седыми усами. – Проект лазеров воздушного базирования. ВВС.

– О! Ван кивнул. – Фотоэмиссия.

– Правду сказать, я работаю вовсе не над этой частью проекта.

Ван поднял брови. Толпа кибервояк уже нагрузилась и начала шуметь. Тед заерзал у отца на руках.

Кобб уставился пустыми глазами куда-то за плечо Вана.

– Попробуйте представить, – сказал он, – каково это пытаться утрамбовать сто восемьдесят тысяч фунтов лазерной техники в один «Боинг – семьсот сорок семь». Это и есть лазер воздушного базирования. Чтобы сбить ракету, требуется четырнадцать лазерных батарей, когда ни один грузовой самолёт не может поднять больше шести. Химические лазеры. Огромные летающие баки хлора, иода и перекиси водорода. Дьявольское зелье, вот что это такое. Оно плещется. Господи, как оно плещется! Кобб отступил, подняв руку. – Попробуйте прицелиться этим огромным, летающим химическим лазером в ракету, только что покинувшую пусковую шахту…

– Лучи смерти?

– Лазеры никогда толком не работают, – пробормотал Кобб, возвращаясь в вертикальное положение. Всё время не хватает мощности. Разрушительная сила – в килоджоулях на сантиметр дальности. На хлор-йодных длинах волн просто невозможно обеспечить эффективную оптическую связь. Есть способы протолкнуть импульс, но когда приходится их синхронизировать… – Кобб принялся размахивать руками. Он поискал, куда бы отставить пустой бокал, не нашел и рассеянно сунул узкую стеклянную ножку в потный кулачок Теда.

Внезапно старик принялся шарить по карманам. Нашел визитку и отдал Вану. Адрес на ней значился ещё старого, арпанетовского образца – только числа и точки. Мама, довольно заметил Тед.

Подошла Дотти, одетая, к изумлению Вана, в короткое чёрное платье. Чулки и туфли на шпильках. И серьги к ожерелью.