ГЛАВА 9

Колорадо, февраль 2002 года

Хикок был не из тех, кто лелеет обиду молча. На первой же остановке за воротами базы «Шайен» он купил две четверти[42] «Джека Дэниелса».

Ван сидел за рул ё м, покуда Хикок похлебывал бурбон и ворчал. Он собирался навестить Дотти и ради этой цели позаимствовал у Хикока машину.

Неудача терзала его. Он был прав. Он знал, что прав. Так почему это не помогло? Почему он не смог убедить генерала?

По двум причинам на самом-то деле, и первая из них была до обидного субъективной. Он, доктор Дерек Вандевеер, был в душе своей ботан. Типический интровертный бородач не от мира сего. Да, он справлялся, если к нему обращались с техническими проблемами. Но твёрдости, чтобы прогрызать себе дорогу и выстоять под ударом, у него не было. А должна быть. Некого винить в собственной слабости, кроме себя же. Дед переломил бы этого генеральчика от авиации двумя пальцами.

Почти. Совсем чуть-чуть не хватило. Если бы не та скверная история с «Мондиалем»… но не в ней дело.

Или, по крайней мере, она была лишь одним из симптомов кризиса куда более глубокого. Вообще не надо было идти в кабалу к частному бизнесу. В Стэнфорде, в МТИ, учёные придерживались определенных стандартов. Принципов научной работы. В «Мондиале» принципы никому не были нужны. Их метод – слепить в лаборатории прототип и перекинуть в отдел маркетинга для доводки. Это и попытался сделать Ван с генералом Весслером. И не вышло.

Ван яростно стискивал резиновые накладки на рулевом колесе. Он вел по извилистой, заснеженной горной дороге машину размером с маленький дом, пробиваясь через плотные колорадские пробки. Дорожная лихорадка тянула из него нервы.

В снегу впереди плясали миражи стыда и вины. Мало того что руководитель из него скверный – он даже и не учёный. В этом заключался трагический исток нынешней безобразной каши. Компьютерные науки – это сплошное притворство. И всегда им были – единственная отрасль науки, получившая название по своему инструменту. Ван и его коллеги были, в сущности, не кем иным, как механиками-любителями. Вот физика – это настоящая наука. Физиков никто не называет «рычажниками» или «бильярдистами».

Ахиллесовой пятой вычислительной техники было то, что она моделировала сложные системы, не понимая. Компьютер имитировал сложность. Можно было предсказать более-менее точно, что случится, но неясным оставалось, почему. И когда расчетливый, практичный человек вроде генерала Весслера спрашивал – «почему», Вану оставалось только беспомощно разводить руками.

А ведь он мог пойти в математики. У него был талант. Математика куда лучше подошла бы некрасивому, стеснительному, робкому парню. Только слабость заставила его поддаться притяжению компьютеров. Говорят – «программотехника», но это даже и не техника. Будь Ван настоящим инженером, как дед, он никогда не сунулся бы в ВКС с дешевым, дрянным патчем. С недооформленной идеей. Патч – это заплатка, которой залепляют дыры в системе слишком большой, сложной и запутанной, чтобы ее чинить. Вот поэтому он потерпел неудачу и с позором вылетел за ворота.

Джеб заманил его той же самой песней сирен: «На сей раз мы всё исправим». Нет. Никто не мог обещать подобного. Потому что это ложь. Как бы ты ни был умён или опытен – компьютеры не «чинят». Их выбрасывают и ставят новые. Реальных перемен не будет. Можно только замазать трещины свежей штукатуркой.

Или опустить руки. Уйти в пустыню, спрятаться от жгучего стыда. Да, он, Дерек Рональд Вандевеер, был дутым экспертом из несуществующей спецслужбы. Но и к прежней жизни он не мог вернуться. То, что случилось с «Мондиалем» и его конкурентами… это была не «депрессия». Это было крушение пополам с лавиной. Он, Дерек Вандевеер, приложил руку к величайшему расточительству в истории мира. Люди, которых он знал и которым доверял, корпоративные мечтатели, посвятившие себя строительству нового, лучшего электронного мира, стояли на расстоянии залога от тюрьмы. Те самые люди в кашемировых свитерах и отглаженных брючках, что заглядывали в его мервинстерскую лабораторию, чтобы поохать и поахать над опытными образцами. Их особняки распродавали судебные исполнители. Декоративные жены со страниц модных журналов перемещались в наркологические клиники.

Ну почему, с какой стати он поверил когда-то в эту ерунду? И – подводя смертную черту – какой приговор вынес тем самым собственной честности и здравому смыслу? В своей лаборатории он разбазаривал деньги, доверенные компании вдовами и сиротами. Ну или матерями генералов ВКС.

Какое право он имел влезать в политику? Что он вообще здесь делает? Кошмарное зрелище явилось перед глазами Вана – чудовищный призрак орды обманутых, обездоленных и надутых. Миллионы простых людей по всей Америке, по всему миру не ведают, что он сотворил с ними и от чего пытался уберечь… Эй, мистер и миссис Америка, помните те горящие акции, что вы купили? Помните умников, которые обещали вам Новую Экономику? Вон один из них, гоняет здоровенный джип по дорогам Колорадо. В одиночестве. В компании пьяного отставника. В год «войны с террором». Отчаявшийся, отчаянный, богохульствующий, смятенный.

Во время панического бегства с горы Шайен Ван забыл на базе мобильник и даже любимый швейцарский нож. Карманы его были пусты. Поговорить не с кем. Он был обречён. БКПКИ обречено. Спутник обречён. Кто их знает, может, и Штаты обречены.

– Что-то ты молчалив, – заметил Хикок.

– Я облажался, Майк. Я должен был справиться. Всё должно было получиться.

– Ты ещё жалуешься? Это я без работы остался! – Хикок вышвырнул пустую бутылку в окно – с размаху, точно «коктейль Молотова». Открыл вторую.

У тебя, приятель, есть жена и сын! А у меня только эта тачка и пара кассет «Дикси Чикс»[43].

– Нужна работа, Майк?

– Не помешала бы, – отозвался Хикок. – Работа в вашей конторе, ты хочешь сказать? – Идея эта его позабавила. – Собираетесь сделать из меня настоящего кибервояку, а, дохтур-профессор?

– Aгa. Майк, ты принят. Вернешься в Вашингтон – загляни ко мне в кабинет.

Хикок вгляделся в мелкие буковки на этикетке.

– Я, пожалуй, поеду прямиком через Теннесси. В Теннесси гонят лучший виски на всём белом свете.

Телескопам Дотти требовались черные небеса. С темным небом в Америке был дефицит. Но в глухих углах Колорадо таились жуткие чудеса. Горцы всегда жили свободно. По теснинам и закоулкам Скалистых гор прятались генералы ВКС, дряхлые хиппи, искатели серебряных жил и мормоны-подёнщики.

– У нас, в земле Господней, такие отщепенцы попадаются! – урчал Хикок, в пьяном восторге поколачивая себя по бедру булыжным кулаком. Настоящие психи! Многожёнцы. Парни типа Унабомбера. Да, и сервайвелисты!

Во время паники 99-го года, вызванной «нроблемой-2000», Ван немало нового узнал для себя о сервайвелистах, и то, что он узнал, ему не понравилось. Это были люди дурной веры. Они верили, что цивилизация погибнет, и должна погибнуть, и заслуживает погибели. Что никому, кто облечен властью, доверять нельзя. Что любая власть бесполезна, безумна и гнусна.

Их символом веры было отбросить всё и вся. Скрыться. Накупить противогазов. Бетона. Фильтров для воды. Мешков с зерном. Золотых слитков.

– Майк, ты с сервайвелистами знаком?

Хикок заморгал, приподнявшись с заднего сиденья «хаммера».

– Ещё бы! Мы, «змеежоры», чем угодно можем прокормиться! Скрываться и бежать, как тати в ночи! Намазав морду грязью! Я в здешних местах тренировки проходил. Если не путаю, тут дальше по дороге должен быть магазин. Продают почти всё, что на самом деле нужно.

Магазин Ван скоро нашел. Здоровенный красный барак выглядел непритязательно. Программист хотел уже проехать мимо – он торопился к Дотти, – но тут заметил ослепительно желтую вывеску, прислонившуюся к ржавым бензоколонкам.

«НОЖИ ПАТРОНЫ, – хвастались пробитые мелкой дробью буквы. – СТВОЛЫ СТВОЛЫ СТВОЛЫ».

– О-па! – сказал себе Ван и затормозил.

На место он приехал, когда уже стемнело. Пьяный Хикок укатил на ревущем «хаммере» обратно по двухрядке вниз по склону. Сержант уверял, что его в Форт-Коллинзе ждет девушка, но Ван не поверил. Освободившись от секретного чемоданчика, Хикок взирал на мир с выражением человека, нацеленного на грандиозный запой.

Ван остался один в холодной ночи, в сдвоенной луже янтарного света под кривыми, извитыми фонарными столбами. Обсерватории не выносили светового загрязнения. Марсианского вида фонарные столбы оснащены были едва мерцающими панелями светодиодов. Читать в их свете было всё равно что курить кальян под водой.

Ван опустил на землю новенький рюкзак сервайвелиста и уставился на красивую вывеску. «Международный центр астрономии имени Альфреда А. Гриффита», – объявляла она. Ниже на величавом рекламном щите теснились микроскопические логотипы целой своры федеральных спонсоров и частных подрядчиков. «Национальный научный фонд». АУРА[44]. «Национальная обсерватория оптического диапазона». НАСА. Отдел оптических систем корпорации «НортропТрумман». Канадское космическое агентство – AGENCE SPATIALLE CANADIENNE. МАХ PLANCK INSTITUT F[45]. «Осторожно: заказник для вымирающих видов министерства внутренних дел США».

По обе стороны от ворот тянулась ограда против лосей: двенадцать футов высотой, со спиралями колючей проволоки поверху и под током.

А вот дверного звонка не было.

Попасть за ограду Ван не мог никаким способом. Очевидно было, что без приглашения сюда не заглядывали. Ограда была слишком высока, чтобы через нее перебраться. Ворота бы не вышиб и разъяренный бизон. Ни переговорника, ни сторожа на посту.

А мобильника у Вана не было.

Зимняя ночь становилась всё холоднее.

Ван вытащил из рюкзака лэптоп. Опять не повезло. WiFi-карта не могла поймать сигнал.

Когда Ван уже примирился с тотальным поражением, фонари над головой мигнули и погасли. Миллионы горных звезд засияли вдруг очень ярко.

Ван открыл лэптоп. Pdf-файл с федерального сайта носил пугающее заглавие «Черновые инструкции по отчетности исполнения Акта о реформе системы правительственной информационной безопасности и обновленного Руководства по этапному планированию безопасности». Читать этот кошмар Вану, однако, больше не требовалось. Вместо этого компьютер даст ему достаточно света и тепла, чтобы пережить ночь.

Покопавшись в рюкзаке, Ван закутался в плед из космических запасов HACA стоимостью четыре доллара. Он жевал брикет нерастворимых макарон, тоже из космических запасов, и грел руки о горячий аккумулятор лэптопа. В лавке сервайвелистов на него напала паранойя.

Закутанный в непродуваемый плед, Ван сидел на пуленепробиваемом рюкзаке, точно серебряный мешок с мусором. Глаза его не отрывались от сияющего экрана.

Какая разница, что он застрял в тупике, одинокий, замёрзший, несчастный и униженный? Вана ждали горы бумажной работы. Множество нечитаных отчётов, меморандумов, важных официальных документов. Резолюции. Приглашения на важные семинары. Замерзая в лесу, можно очень многое сделать.

Воздух в горах был разреженный, отчего холодало всё сильнее. Ван рассортировал и пометил разными цветами бесчисленные файлы и папки. Пальцы его понемногу синели.

Час и сорок две минуты спустя черные ворота отворились сами собой – Вану пришлось отскочить в сторону, чтобы его не придавило створкой. Мимо прокатился квадратный белый грузовичок. Не дожидаясь, когда ворота закроются снова, Ван подхватил сумку и поспешил внутрь.

Во мраке и холоде Ван ковылял вверх по склону. В звездном свете глаза его округлились, как у филина. Дорога была крутая. Несмотря на тренировки в спортзале, очень скоро Ван задыхался, пыхтел и потирал бедра. Перевалив кое-как через гребень, он увидал вдали подсвеченные прожекторами роторы, неторопливо кружащие в танце, словно игрушечные балерины. Энергия ветра, неиссякаемый источник. Эти ветряные мельницы в своей пляске не застят копотью идеально чистое небо.

На Вана бесстрашно глянул олень и продолжил объедать кусты. Дорога вдруг выровнялась. Ван обнаружил, что бредет по гулкому железному мосту. Впереди в вышине горели янтарные огни. Это оказалась автостоянка, воздвигнутая на колоннах и полная облепленных рекламными наклейками электромобилей.

Ван добрался до обсерватории Дотти. Фотографии, которые жена ему пересылала, не передавали нелепой жути здешних мест. Обсерватория походила на курорт для горных хоббитов, построенный в Силиконовой долине.

Подсвеченный мерцающими янтарными огоньками комплекс прорастал прямо из склона. Отделанные кедром, гранитом, стеклом и алюминием здания – сплошь решётчатые переходы, балюстрады, сверкающие стальные поручни – возвышались над землей на тоненьких кривых ножках. Вымирающие виды могли резвиться прямо под фундаментами. Дождевая вода и тающий снег стекали по желобам в особые цистерны.

Выглядело это на удивление симпатично, словно картинка из детской энциклопедии. По каким-то экофанатическим причинам рыть котлованы, нарушая хрупкий почвенный слой, в горах было запрещено. Поэтому водопроводные трубы, канализация и провода были аккуратно подвешены на опорах, точно трубопроводы на Аляске. Фундаменты оказались опутаны толстыми обмотанными серебряной плёнкой трубами. Похоже было, что среди проектировщиков числился Супер-Марио[46].

Ван перевёл дух и затопотал вверх по крутой алюминиевой лестнице. Отворил двустворчатые стеклянные двери. Прошел по коридору, отделанному темной пробкой.

В комнату А37 он постучал.

Дверь открыла старуха в бифокальных очках, пёстром платке на волосах и свалявшемся вязаном свитере.

– Извините, – пробормотал Ван, – ошибся.

– Вы, должно быть, муж, – заявила цыганка.

– Э… да.

– Поздно вы. Дотти уже ушла. Почему не позвонили?

Ван увидел телефон на прикроватной тумбочке.

– Сейчас же позвоню!

– Не надо. Она на съёмке.

– Ночью? – удивился Ван.

– Конечно ночью! Это же обсерватория!

От шума проснулся Тед, спавший в пластмассовой люльке у изножья кровати. Малыш заерзал на разукрашенных диснеевскими мультяшными персонажами простынях, высунулся из-за решетки и, увидев Вана, заорал.

Ван переступил порог и подхватил сына на руки.

Тед очень вырос. На головке вились новенькие светлые волосики. Похоже было, что он потяжелел раза в полтора и, когда начинал сопротивляться, делал это всерьёз. За долгое отсутствие Вана лакрично-мягкое младенческое тельце налилось мышцами. Казалось, что он сейчас натянет штанишки, подхватит чашку с погремушкой и пойдет наниматься на работу.

– Это я, твой папа, – попробовал поторговаться Ван.

– Ниииии! – Тед заколотил толстыми ножками, будто бежал дистанцию с барьерами. В красной фланелевой пижамке, надетой по случаю холодов, он походил на маленького лесоруба. – Нииииииииии, ни, мама!

От подгузника его попахивало.

– Я скажу Дотти, что вы наконец добрались, – сообщила неведомая нянька и тут же испарилась.

Ван опустил Теда на холодный пол, нашаривая пачку подгузников. Он уже сто лет не менял малышу подгузники, но это умение было не из тех, что забываются. Тед очень обиделся на эту бесчеловечную процедуру и уставился на Вана с горьким, бессильным подозрением.

– Всё в порядке, малыш, – соврал Ван.

Он застегнул Теду пижамку и поставил сына на пухленькие ножки. Упрямо нахмурившись, Тед вцепился в край маминой кровати и бочком отодвинулся от Вана подальше.

Впервые в жизни Ван понял, что сломало его отца. Это было чувство вины. Вот почему он в конце концов сдался – от жгучей, мерзостной, мучительной, унижающей, вполне заслуженной вины. Бывают в жизни грехи, которые невозможно искупить до конца дней своих.

Ван присел на кровать Дотти – узкую и жесткую. Высокоэкологическая комната действовала ему на нервы. Он словно забрел в каюту какой-то альтернативной Дотти из дурацкой серии «Звёздного пути». С тугих чистых простыней подмигивали крошечные незабудки. На бамбуковом гардеробе стояли электроплитка и миленький чайник. В углу – небольшой холодильник почему-то овальной формы.