4

Старлиц сел вместе с дочерью на заднее сиденье и дал ей зубочистку и мятную конфетку. Хохлов сел рядом с таксистом.

— Эркан! — распорядился Старлиц.

— Почему в аэропорт? — удивился Хохлов.

— Чтобы успеть взглянуть на артисток до их отлета в Стамбул. Девочка хочет на них полюбоваться, — объяснил Старлиц с усмешкой и закурил.

Хохлов нахмурился и опустил стекло. Старлиц послушно затоптал сигарету на резиновом коврике. Они въехали в гору, оставив позади гавань. Несмотря на бесконечную засуху, перед ними расстилался прекрасный вид. Такси, прыгая на ухабах, покатило по пригородам Гирны, чтобы, миновав хребет, попасть на шоссе.

Предоставив Зете возможность исследовать с помощью зубочистки провал на месте выпавшего зуба, Старлиц продолжил по-русски беседу с Хохловым.

— Как я понял, у тебя возникли проблемы с ребятами Озбея в отеле.

— Возникли, — подтвердил Хохлов.

— У ребят Озбея чешутся руки.

— Чешутся.

— Как тебе удалось так их разозлить? Их и его? Я велел тебе за ним следить, а ты взял и улетел в Будапешт.

— Следить за Озбеем должны специалисты, — сказал Хохлов. — Я нашел для этого субподрядчика — турецкого коммуниста, ностальгирующего по КГБ.

Старлиц потрогал свой гладкий свежевыбритый подбородок.

— Разве тут существуют действующие коммунистические ячейки?

— Конечно! В Турции тысячи коммунистов. Здесь еще не кончились шестидесятые годы. Интернационалист, пролетарский революционер — это здесь заманчивая карьера. Я нашел этого коммуниста в радикальном левом движении «Девримчи Сол». Он так мало запросил, что я нанял его вместе со всей его партийной ячейкой. Поэтому за Озбеем следила целая коммунистическая организация. Их побуждала к этому идеология, но они не побрезговали и деньгами.

— Что дальше?

— Как много тебе хочется узнать? Поездка в аэропорт занимает двадцать минут.

— Откровенно говоря, знать слишком много я не хочу. Зачем портить красоту сделки? — Старлиц поднял пухлые руки в знак покорности. — Все волшебство аферы вроде «Большой Семерки» — в изящном скольжении по самой поверхности, без всякого погружения. Излишнее вовлечение уродует картину.

— Хорошо. — Хохлов повернулся на ветхом сиденье такси и кашлянул в кулак. — Всего одна деталь, зато важная. Знаешь, почему ребятам Озбея взбрело в голову меня шлепнуть? Из-за Алтимбасака, владельца казино.

— Неужели? Уточни.

— Он оказал мне гостеприимство и поведал много полезного о ситуации здесь. Но притом он был леваком.

Вот его тело и оказалось в разбитом «мерседесе» на дне пропасти. Тело, но не голова: в голову угодило несколько пуль, поэтому пришлось замуровать ее в ведерко с цементом.

Старлиц промолчал.

— Ты слыхал о «Турецких серых волках»?

— Они стреляли в папу римского, — машинально отозвался Старлиц.

— Да, Мехмет Али Агджа. Из-за банковского спора. Ватиканский «Банко Амброзиано» — банк, отмывавший деньги для польских антикоммунистов и снабжавший оружием антикоммунистов в Турции. Польша вызвала у него такой энтузиазм, что платить «Серым волкам» он не стал. Вот папа и пострадал.

Старлиц крякнул.

— Это Озбей дал Агдже пистолет, чтобы стрелять в папу. Только тогда он не звался Озбеем. У Озбея не меньше шести официальных личин. Мне доподлинно известно, что у него шесть турецких дипломатических паспортов. К тому же он пользуется специальными паспортами от разведывательных структур Азербайджана и Туркменистана. Господин Озбей перерос «Серых волков»: он выгодно вложил деньги и оказался в высоких кругах турецкого правительства. Теперь его интересы — нефть, торговля оружием и наркотиками в тюркских странах бывшего СССР. Его «дядя-министр» — это руководитель тайных операций МП, турецкого Центрального разведывательного управления.

— Я вполне мог бы обойтись без всего этого, — пожаловался Старлиц. — Какое мне дело до здешней политической каши?

— Это еще цветочки, ягодки впереди. Мои друзья-революционеры, турецкие коммунисты, уже полвека борются с правительством. Но они терпят поражение, потому что всегда оставляют свои грузовики со взрывчаткой в неверных местах. Зато у них много тайных досье на Озбея, его друзей, спонсоров, наставников. Свои файлы они хранят в компьютерах в Голландии, потому что в Турции MIT бросает коммунистов в тюрьмы, пытает, убивает.

— Послушай, папа! — подала голос Зета.

— В чем дело?

— Сколько можно разговаривать по-русски? Меня укачало в машине.

Старлиц в тревоге посмотрел на Зету. Она выплюнула мятную конфету и побледнела до зеленого отлива.

— Если мы остановимся, — предупредил ее он, — то упустим девушек из «Большой Семерки».

Зета капризно нахмурилась.

— Что же делать, раз меня укачало? Меня сейчас вырвет!

— Остановите машину! — велел Старлиц водителю.

Машина затормозила у длинного каменного ограждения, и Зета вывалилась наружу, как комический персонаж, которого выворачивает наизнанку. Старлиц и Хохлов тоже вышли, чтобы подышать воздухом. Вокруг раскинулись кипрские красоты: роскошные виллы, мерцающие бассейны, высокие конусы ливанских кедров, суперсовременный комплекс веселого оффшорного университета. Чтобы наверстать упущенное время, Старлиц дал молодому водителю несколько сот тысяч лир. Таксист философски пожал плечами, достал из бардачка бутылку джина и сделал хороший глоток.

Старлиц мастерски закурил «Данхилл» на ветру. Хохлов наблюдал за этим ритуалом с отчаянием заядлого курильщика.

— От этих сигарет ты угодишь в больницу, — предупредил он.

— Ничего подобного.

— Вот увидишь! У них невинный вид, но они страшно вредные, можешь мне поверить.

Старлиц выдохнул дым и уставился в сиренево-синее кипрское пространство.

— Значит, он меня перехитрил?

— Ты, конечно, мне друг, Леха, но со своим маленьким музыкальным бизнесом ты Озбею не соперник, понимаешь? Человек, называющий себя Озбеем, — профессиональный тайный агент. Он командует «эскадронами смерти». За ним стоит государственный аппарат. Никакой он не музыкальный антрепренер, все это притворство.

— Я тоже притворяюсь антрепренером.

— Ты даже на него не похож, — мрачно бросил Хохлов. — Озбей выглядит гораздо убедительнее тебя.

— «Тайный агент»! — внезапно передразнила их Зета по-русски. — «Эскадроны смерти», «государственный аппарат»!

Старлиц сделал сердитое лицо.

— Зета, не перебивай взрослых, когда у них серьезный разговор. Это невежливо.

Она насупилась.

— Зачем ты столько с ним болтаешь? Как же я? С ним ты еще наговоришься. Я хочу, чтобы ты разговаривал со мной.

— Что она тебе сказала? — спросил Хохлов. — Мне показалось, что она пытается произнести что-то по-русски.

— Дочь просит меня проявить больше внимания к семейным делам.

— Правильно, умница! — одобрил Хохлов. — Думаю, пришло тебе время остепениться. — Он задумчиво оглядел Старлица. — Забота о чудесной дочке — или голова, вмурованная в турецкий цемент! К таким сигналам грех не прислушаться.

Старлиц повернулся к дочери.

— Зета, я с тобой поговорю, честное слово. Я очень много тебе расскажу. Просто ты застала отца в разгар важных событий. Мне надо сперва кое в чем разобраться.

— Деньги? — догадалась Зета.

— Совершенно верно, деньги. Ради них и создаются поп-группы.

Она внимательно на него смотрела, щуря глаза.

— Разве люди из-за этого играют музыку? Из-за денег?

— Ничего подобного! Я сказал только, что ради денег создаются группы.

Зета пожала худенькими плечиками и потупила глазки.

— Ладно, папа, я подожду.

Старлиц, глядя на нее, ощущал первый приступ искренней вины за всю свою взрослую жизнь. Ему пришло в голову, что малышка Зета держится отлично. Ее переправили через полмира, как невостребованный багаж, и оставили у его порога, а она… Он был противен самому себе. Особым тоном, предназначенным для усмирения разбушевавшихся на концерте подростков, он спросил:

— Тебе лучше, Зета? Тошнота прошла?

— Когда ты со мной разговариваешь, мне становится лучше.

Они захлопнули дверцы такси и покатили дальше.

— Кстати, Пулат Романович, мы с тобой не впервые сталкиваемся с такими типами. Вспомни Шакала Рафа [21] в Финляндии. Тоже был крепкий орешек.

— Ты шутишь? Я по-прежнему имею дело с Шакалом Рафом. Это одна из причин, почему мне так не терпится покинуть этот вшивый турецкий остров и вернуться в покой и безопасность Белграда. Раф в Белграде, теперь он работает там. Мир на Балканах затянулся, скоро там опять начнется заваруха. Тогда русские станут в Сербии очень популярны. Всякий раз, когда сербам попадает шлея под хвост, они вспоминают о своей любви к русским.

— Я тоже это заметил.

— Так что они нас скоро полюбят, и президент Сербии простит мне угон его специального самолета.

— Тут мне нечего сказать, Пулат: ты говоришь дело. Что у нас с поп-музыкой в Белграде? В Нови-Саде? Не считая всех этих славянских девчонок в стиле «турбо-фолк», вроде Цецы Разнятович. Мы уже выступали в Хорватии и Словении.

— Послушай моего совета, Леха, и забрось свой музыкальный бизнес. Не борись с Озбеем, просто продайся ему. Он способен хорошо заплатить: за ним стоит все турецкое государство, поэтому он может проявлять щедрость. «Большая Семерка» гораздо дороже Озбею, чем тебе. Международный гастрольный тур — прекрасное прикрытие для турецкого тайного агента, торгующего оружием и наркотиками. Твои девчонки переправят его на Ближний Восток, на Балканы, в Центральную Азию, как семь верблюдиц.

— Очень может быть. Но чёс по маргинальным, зарождающимся рынкам с группой, копирующей «Спайс Гёрлз», — это моя оригинальная идея, черт возьми!

Хохлов поднял на него влажные глаза. —"Оригинальная идея"? Это непрофессиональный разговор.

— Кроме того, я сделал на группу ставку в маджонг.

Хохлов махнул рукой.

— Тебя не поймешь, Старлиц. То ты изрекаешь истины, то становишься дурак дураком.

Турецкая Республика Северного Кипра, непризнанное государство, не добилась от непреклонного руководства гражданской авиации большинства стран разрешения на открытие воздушного сообщения. Поэтому главный аэропорт страны поражал скромностью. Терминал был неприглядным и пыльным, вокруг цвели неухоженные кусты. Ржавый радар аэропорта был похож на решетку для барбекю.

Оставив Хохлова в такси, Старлиц распахнул перед Зетой треснутую стеклянную дверь терминала и дальше повел ее за руку. Пол аэропорта Эркан был покрыт тонким хрустящим слоем желтой пыли, надутой ветром, торговые киоски выглядели неопрятно, щербатые металло-искатели казались совершенно лишними.

Старлиц купил дочери пузатую цветастую коробку рахат-лукума.

— Это съедобное? — подозрительно спросила Зета.

— Да, похоже на мармелад.

— Я ем только белый мармелад.

— Значит, выбирай белые кусочки.

На табурете у стойки бара восседал Визел. Он цедил джин с тоником из стакана, отягощенного крупными зелеными дольками местного лайма. Его изможденная физиономия была вымазана кремом для загара, на верхней губе уже отрастали усы. У него была новая прическа, новые очки, новые сумки с аппаратурой. Из кармана плаща, смахивающего на шинель, торчал красно-белый билет турецкой авиакомпании.

Появление Старлица с девочкой стало для него неожиданностью, но он взял себя в руки.

— Легс! Вот так встреча!

— Как дела, Визел?

— Отлично! Превосходно! Я тебе бесконечно благодарен за то, что ты познакомил меня с Мехметкиком. Он завалил меня фотографической работой. Его дядя — большая шишка в турецких масс-медиа.

— А как же!

Визел показал ламинированный пропуск с эмблемой «Большой Семерки», висевший у него на шее.

— Он поручил мне снимать группу в турецких гастролях. Возможно, здесь не центр мировой поп-культуры, зато туркам, представь, такие штуки еще не безразличны. — Визел отодвинул экспонометр и непочатую пачку «Крейвен-Эй» и извлек турецкий скандальный журнальчик из стопки глянцевых западных аналогов, валяющихся на стойке. — Полюбуйся этими турецкими снимками! Здесь все еще лезут за корсаж и задирают юбки… Если звезда ложится в постель с мужчиной, турки еще не ленятся раздуть из этого скандал. Я вернулся в эпоху «Сладкой жизни»! [22]

— Смотри, не увязни в сладкой старине.

— Не увязну. Я зачарованно плыву по поверхности. Старые приемчики — мой хлеб. Мне поможет прошлое. — Визел осушил стакан. — Поможет забыть.

Обдумав стратегию папарацци, Старлиц изрек:

— Возможно. Перейди с джина на арак. Используй устаревшие вспышки. Пусть твои героини носят не только бюстгальтеры, но и корсеты. Это действительно может сработать.

Визел кивнул куда-то в глубину убогого зала, убранного красным бархатом. Проследив его взгляд, Старлиц заметил среди телохранителей Озбея Гонку Уц в шляпе размером с велосипедное колесо. Она внимательно изучала записи в своем блокноте.

— Какой у нее голос, какие движения, какое лицо… — заныл Визел, извиваясь, как голодающий при виде миски дымящейся еды. — Я это чувствую, Легги!

— А где девушки «Большой Семерки»?

— Только что сели в самолет. — Визел осклабился. — Следы губной помады — вот и все, что от них осталось. Исчезли в облаке мишуры, ха-ха-ха! Хочешь выпить?

— Они улетели!? — взвыла Зета.

— Почти, — печально молвил Старлиц. — Прости, милая. Мы их упустили. Они летят в Стамбул, на свой следующий концерт.

Визел перевел взгляд на Зету.

— Еще одна юная поклонница? Победительница конкурса? — Он мгновенно извлек из новенькой сумки на плече серебристый японский фотоаппарат. — Улыбочку! Я тебя сфотографирую, моя прелесть.

— Сделай так, чтобы они вернулись! — потребовала Зета, прыгая на месте от нетерпения. — Я хочу их увидеть!

— Не могу! — ответил Старлиц огорченно. — Когда двери в самолете закрывают и он начинает движение по летному полю, вступают в действие строгие правила безопасности.

Зета расплакалась, вцепившись в свою коробку со сладостями.

— Только не плакать, моя дорогая! — взмолился Визел, прицеливаясь. — Улыбочку! Я помещу твою фотографию в газетах.

Зета бросила на Визела ядовитый взгляд. Он спустил затвор, но вспышки не последовало. Он удивленно поднес фотоаппарат к глазам:

— О, черт!

— Знаешь что? — обратился Старлиц к Зете. Он нашел решение и повеселел. — Видишь вон того детину в феске, с огромными корзинами? Это Ахмед, наш главный по сувенирам. У него их целая куча. Скажи ему, что я велел показать тебе все, что него есть. Все самое лучшее.

Зета мигом смахнула слезы.

— Правда?

— Конечно. Для тебя все бесплатно. Только быстрее, а то он уйдет.

Зета припустила к Ахмеду. Старлиц сурово обернулся к Визелу.

— Почему ты продался Озбею, тупой идиот? Визел вжался в сиденье табурета.

— Потому что это мой шанс! Я влюбился в Стамбул — ты же сам сказал, что я в него влюблюсь. Там тысячелетние кафе. Что им Y2K, что они Y2K? Я просто пересижу спокойно под каким-нибудь симпатичным навесом, булькая кальяном, пока не пронесет беду. Буду полировать свои линзы, собирать чеки и благодарить судьбу.

— А не нанял ли он тебя для чего-нибудь еще? Скажем, для выслеживания с помощью твоих сильных объективов левых и курдов?

— Если это выгодно, я готов! В работе на Озбея нет ничего дурного — он же из НАТО. Он борется с коммунистами, совсем как мы в свингующих шестидесятых на Карнаби-стрит. Подумаешь, немного пощелкать мисс Кристин Килер! [23]

— У нас с тобой был уговор, Визел.

Визел смущенно вертел в руках пустой стакан из-под джина. Несмотря на наглый вид, ему не были чужды угрызения совести.

— Ладно, не огорчайся. Даже если ты лишишься своей дурацкой группы, это не повод унывать. Ты обязательно придумаешь новую аферу. Ты же Легги!

— Ты был мне нужен. Я за тебя заплатил. Визел засопел.

— Что ж, твои денежки пришлись кстати. Договор есть договор, слово надо держать и все такое прочее… Не дрейфь, Легс, я тебя не подведу. Я сведу тебя с очень полезным человечком. Его зовут Тим. «Трансатлантический Тим» из «Эшелона» [24]. Ручка есть?

Старлиц сунул ему хромированную ручку. Визел достал из бумажника жеваную карточку лондонской фотомастерской и что-то нацарапал на обратной стороне.

— Держи! Это номер его пейджера. Доступен круглосуточно. Теперь Тим твой с потрохами. У него самое современное оборудование. К тому же он — компьютерный гений. Тим все видит, все знает, все делает без звука.