Однако дворец не был мертвым. Откуда-то выползла маленькая виртуальная ящерица и заскользила по стене. Судя по этому признаку, обеспечивающие порядок правила по-прежнему действовали и пробивались сквозь темные пятна дворцового кода.

Миа решительно взяла в руки фотографию и подняла ее над столом. Изображение как будто вырвалось из рамки и перескочило на стену кабины с занавесом. Оно бросилось навстречу Миа и предстало перед ней панорамой в ярко-красных пикселях, размером с отпечатки пальцев. Миа мигнула, положила снимок на место и долго глядела на него сквозь мембрану своего веера на запястье. Предметы, до которых можно было дотронуться, гораздо лучше обозначались графически, чем непонятный склад вещей на стенах кабины.

В рамке была еще одна ее фотография: молоденькая Миа Зиеманн сидела на старом красном диване в таком же красном, правда новом, купальном халате и читала журнал. Ее стройные босые ноги лежали на кофейном столике. Волосы Миа были мокрыми. На полу валялась всякая всячина — пакеты с чипсами, кассеты, кроссовки. Юная Миа, по-видимому, не знала, что ее фотографируют. Она выглядела расслабленной, была погружена в чтение журнала, ничего не замечала вокруг.

Очередное напоминание о Мартине. Его посмертный сигнал будущей владелице дворца. Миа выдвинула ящик виртуального стола. Он был пуст. Она сунула туда фотографию и захлопнула ящик. Потом обследовала второй, в нем лежали ножницы, бумага, ручки, магнитофонная лента и булавки. Миа несколько раз безуспешно пыталась дотянуться до виртуальных ножниц. Потом она обшарила третий ящик и достала оттуда коробочку с цветными мелками.

Она вынула кусок бледно-зеленого мела и повернулась к грифельной доске на дальней стене. Когда она двинулась к ней, доска стала скатываться в рулон, на который наткнулись ее пальцы в перчатках, а виртуальный мел внезапно удлинился. Он то улетал за поверхность доски, то выскакивал из нее, совсем как Алиса, попавшая в Зазеркалье. После значительных усилий Миа смогла нацарапать дрожащей рукой короткую фразу. Она написала первые пришедшие ей в голову слова:

МАЙА БЫЛА ЗДЕСЬ

И нарисовала мальчишескую рожицу с носом-картошкой, а рядом маленькую девочку с выбивающимися из-под шапочки кудрями. Потом Миа случайно уронила на пол виртуальный мел. Он с шумом упал и куда-то укатился. Она принялась искать его с помощью веера на запястье и почувствовала, что ее сильно укачивает. Миа отсоединила наладонник, откинула занавес и вышла наружу.

Сплюнув скопившуюся слюну с привкусом желчи, она отстегнула веера на запястье и отложила их в сторону. Стянула с рук перчатки, разлетевшиеся на узкие полосы, и швырнула их в мешок для мусора. Для первой попытки она сделала более чем достаточно. Если она когда-нибудь вновь проникнет во дворец Уоршоу, то воспользуется какими-нибудь более совершенными перчатками для работы с данными, — они лежали у нее на работе, — и какими-нибудь приличными наглазниками.

Миа почувствовала, что ее тошнит. Она также ощутила смутное разочарование. Скорее всего, ее обвели вокруг пальца. Ей сделалось грустно от чувства беззащитности и одиночества.

Она направилась вниз по петляющему проходу, заваленному деталями Стюартовой коллекции. Тяжело вздохнула и старалась объяснить себе случившееся. Миа минула склад с новыми машинами. В дальнем конце здания она повернула и двинулась назад. Теперь ей стало лучше. Ходьба всегда помогала Миа.

— Поезжай со мной в Европу, — громко сказала какая-то женщина.

Миа остановилась.

— У нас нет времени для поездки в Европу. И денег тоже нет, — проворчал в ответ мужчина.

Эта пара сидела на полу, на расстеленном одеяле, в узком, неудобном проходе между машинами. Мужчина был одет в длинную штормовку, нестираные штаны и большие поношенные ботинки на толстой подошве. На лбу у него красовались наглазники. А вот необычный костюм женщины бросался в глаза — ее коричневое пончо напоминало шатер, а под ним были широкие турецкие шаровары, расшитые лентами. Мужчина и женщина вместе работали в системе проектирования. У них был перерыв, они сняли перчатки, расстелили одеяло во всю ширь и ели бисквиты из бумажного пакета.

Вид у них был довольно непрезентабельный, неряшливый, к тому же они слишком громко разговаривали. Их лица показались Миа странными — неподвижные, нечеткие, будто смазанные. Резкая угловатая жестикуляция. Похоже, чем-то расстроены.

Они были молоды.

— В Штутгарте этот полимер могут начать выпускать за шесть дней, — сказала девушка. — А быть может, и за шесть часов.

— Штутгарт — это не выход, — возразил парень. — По крайней мере, здесь у нас есть какие-то связи.

— Старик держит нас здесь, потому что ему нравится наблюдать за нашей игрой! А нам нужны живые люди. Вроде нас самих. И то, где что-нибудь происходит. А не в этом музее.

— Мы никогда не сможем обосноваться в Штутгарте. Не получится. Ты же знаешь, какая арендная плата в Штутгарте. И почему ты говоришь, что нам не хватает энергии? Тебе и мне? Мы тоже станем живыми и энергичными, но по-своему! Во всяком случае, это ничего не значит.

Миа прошла мимо них, сделав вид, что не слышит их разговора. Они даже не обратили на нее внимания. Она нашла мистера Стюарта у стойки. Он копался в серебристых внутренностях поломанного видеошлема.

— Я все сделала, — сообщила Миа.

— Отлично, — равнодушно отозвался Стюарт, приставив стекло к одному глазу.

— Расскажите мне об этих двух молодых людях, работающих с проектом. Кто они такие?

Стюарт уставился на нее, сверкнув стеклом:

— Вы шутите? Какое вам до них дело?

— Я же не спрашиваю вас, к каким сетям у них есть доступ, — пояснила Миа. — Я просто хочу кое-что узнать о них.

— О'кей, нет проблем, — с облегчением вздохнул Стюарт. — Этим ребятам лет по двадцать. И у них всегда какие-то планы, да вам, должно быть, известно, как ведут себя в этом возрасте. Никакого ощущения времени, бездна энергии и вечно витают в облаках. Они модельеры, шьют одежду. Вернее, пытаются.

— Неужели?

— Они шьют для молодежи. Она дизайнер, а он закройщик. Работают на пару. Детская романтика. Но стильно.

— А как их зовут?

— Я никогда не спрашивал.

— И сколько они вам платят за аренду?

Стюарт ничего не ответил. Намеренно.

— Спасибо, — сказала Миа и вернулась, чтобы послушать продолжение разговора. Но молодые люди уже ушли. Миа поспешно вынула свою кредитную карточку из прорези у входа. На карточке осталось совсем немного, потому что Стюарт взимал с незнакомых посетителей солидные суммы. Не задерживаясь, она вышла на улицу.

Парень и девушка, с рюкзаками за спиной, направлялись к остановке автобуса. Подъехал автобус, Миа забралась в него вслед за ними. Они устроились на заднем сиденье. Миа села неподалеку, их разделял проход. Они по-прежнему не замечали ее. Молодые люди не любили обращать внимание на стариков.

— Мне до смерти надоел этот город, — заявила девушка.

— Верно, — отозвался парень и зевнул.

— Он мне уже осточертел, — сказала девушка.

—Ты в автобусе, — многозначительно заметил парень и стал рыться в своем рюкзаке.

Миа вытащила из сумки темные очки, надела их и притворилась, будто рассматривает разлегшихся в проходе трех собак и парочку кошек. На переднем сиденье автобуса двое прилично одетых азиатов ели палочками из коробок.

Девушка тоже открыла свой рюкзак, вынула оттуда змею и повесила ее себе на шею. Змея была красивая. Ее чешуйчатая кожа напоминала скругленную мостовую, увиденную с большой высоты. Змея немного сдвинулась и соприкоснулась с теплым девичьим телом.

— Не сжимай ее, — предупредил парень.

— Я не сжимаю. Змеи ничего не весят и не могут давить.

— Ну, тогда не дави ее сама. Ты всегда лезешь обниматься, стоит нам заспорить. Словно это способствует примирению. — Молодой человек достал из сумки расческу и принялся нервным жестом водить ей по своим растрепанным волосам. — Во всяком случае, в Штутгарте эта змея будет выглядеть дурацки. Они там, в Штутгарте, не привыкли иметь дело со змеями.

— Мы можем отправиться в Прагу. Мы можем поехать в Милан. — Девушка не прерывала игры со змеей. — Здесь, в Заливе, время как будто застыло и ничего не происходит. Дорогой, мне плохо. — Она оставила змею в покое и откинула прядь своих неухоженных черных волос. — Я не могу работать, когда я несчастна. Ты же знаешь, что я не могу работать, когда у меня на душе кошки скребут.

— А что я стану делать, если ты почувствуешь себя несчастной в Европе?

— Я никогда не бываю несчастной в Европе.

— Ты в этом уверена?

— Ты думаешь, я себя плохо знаю? — сердито бросила девушка. — Ведь это твоя вечная проблема.

— Ты сама себя не понимаешь и никогда не хотела понять, — грубовато отрезал он. — Это ты моя головная боль и тяжкое бремя.

— Я тебя ненавижу! — воскликнула девушка и убрала змею в рюкзак.

— Вам надо поехать в Европу, — вмешалась в их разговор Миа.

Они изумленно поглядели на нее.

— Что? — спросила девушка.

— Вам надо отсюда уехать. У вас все наладится, если вы уедете. — Сердце Миа словно подпрыгнуло в груди и учащенно забилось. — Вы еще очень молоды, у вас масса времени в запасе. Поезжайте в Европу недель на пять. На пять месяцев. На пять лет. Для вас пять лет не срок. Вы можете отправиться в Европу вдвоем и изменить свою жизнь.

— Извините меня, — обратился к ней парень, — но разве мы просили у вас совета?

Миа сняла темные очки. Их взгляды встретились.

— Оставь ее в покое, — торопливо проговорила девушка.

— Вам нет смысла продолжать в том же духе, — сказала Миа. — Если вы слишком долго прождете, то слишком многое узнаете. И тогда все покажется вам постным. Неважно где, вероятно, в любой стране. — Она заплакала.

— Потрясающе, — пробормотал парень. Он встал, схватился за поручень автобуса и повернулся к девушке: — Ну все, мы выходим.

Но его подружка не сдвинулась с места:

— Почему?

— Давай, выходи, не то она на нас набросится! А это уже не наша проблема. У нас и своих полно.

— Вы чересчур молоды для настоящих проблем, — сказала Миа. — А сейчас можете рискнуть. Энергии у вас хоть отбавляй, вы свободны. Возьмите ее в Европу.

Парень пристально посмотрел на Миа:

— Неужели я похож на человека, нуждающегося в советах странных старушек, которые плачут в общественном транспорте?

— Вы очень похожи на человека… На человека, с которым я когда-то давным-давно была хорошо знакома, — ответила она. У нее задрожал голос, глаза покраснели от вновь подступивших слез. Крупные капли потекли по щекам.

— Вы вправе давать советы другим людям. Сами-то когда в последний раз пытались рискнуть?

Миа вытерла покрасневшие глаза и высморкалась.

— Я собираюсь рискнуть прямо сейчас.

— Несомненно, — хмыкнул парень. — Как же некоторые геронтократы любят над нами потешаться! Да взгляните на себя! К вам каждый час приезжают машины скорой помощи! Вы захватили себе весь мир и господствуете в нем! А что досталось нам? — Он обжег Миа гневным взором. — Знаете, мэм, даже если мне всего двадцать два, моя жизнь столь же реальна и ценна, как ваша. Да она куда реальней вашей! Вы думаете, что мы глупы только потому, что молоды? Вы не знаете о нас и половины всего, где уж вам давать советы! Вы о нас ничего не знаете — ни о нашей жизни, ни о нашем положении, ни о чем! Вы нас лишь терпите!

— Нет, она этого не делает, — возразила девушка.

— Вы нас опекаете!

— Да нет же! Не делает она этого! Посмотри, она плачет, она и правда плачет.

— Вы мелете всякую чушь и абсолютно нетерпимы к миру.

— Перестань оскорблять эту милую даму! Она совершенно права, я согласна с каждым ее словом!

Автобус остановился.

— Я выхожу, — заявил молодой человек. — Я презираю стариков, которые меня не понимают.

— Уходи, убирайся поскорее, — бросила ему вслед девушка. Она скрестила руки на груди и снова устроилась на сиденье.

Парень был потрясен. Его лицо медленно стало краснеть. Он вскинул рюкзак на плечо и направился к выходу. Его ботинки загромыхали по ступенькам.

Автобус тронулся.

— Простите. Мне очень жаль, — робко извинилась Миа.

— Было бы о чем, — отозвалась девушка. — Я его ненавижу! Он меня подавляет! Он думает, будто может указывать мне, что надо делать.

Миа ничего не ответила. Девушка нахмурилась:

— Вот так всегда. Стоит мне переспать с мужчиной больше двух раз, и он уже думает, что может мною распоряжаться: сделай это да не делай того!

Миа окинула ее взглядом:

— Сколько вам лет? Девушка вскинула подбородок:

— Девятнадцать.

— Как вас зовут?

— Бретт, — представилась девушка. Она солгала. — А вас?

— Майа.

Бретт пересекла проход и подсела к ней.

— Я рада познакомиться с вами, Майа.

— И я тоже, Бретт.

— Я поеду в Европу, — уверенно произнесла Бретт и снова зашарила в своем рюкзаке. — Возможно, в Штутгарт. Это самый крупный центр искусств во всем мире. Вы когда-нибудь бывали в Штутгарте?

— Я несколько раз была в Европе. Но недолго.

— А вы были в Штутгарте после того, как его перестроили?

— Нет.

— А в Индианаполисе вам приходилось бывать?

— Я как-то была там через телеприсутствие. Сейчас Индианаполис несколько пугает.

Бретт предложила Миа бумажную салфетку, которую достала из рюкзака. Миа с благодарностью взяла ее и вытерла нос. Ее носовые платки больше ни на что не годились. Они были совершенно мокрые. Бретт с нескрываемым любопытством посмотрела на нее.

— Вы не так уж много путешествовали в последнее время, верно, Майа?

— Да. Кажется, совсем немного.

— А вы не хотите попутешествовать вместе со мной? Может быть, я сумею вам кое-что показать. Как вы на это смотрите?

Миа была удивлена и растрогана. Не слишком вежливое приглашение, однако девушка пыталась быть любезной.

— Хорошо. Я согласна.

На следующей остановке Бретт помогла ей выйти из автобуса. Они спустились по Филмор. Улица была густо обсажена деревьями, которые методично подравнивали, объедая их, жирафы. Миа считала, что жирафы совершенно безвредны, хотя они были самыми большими животными, свободно гуляющими по Сан-Франциско. Кто-нибудь в мэрии должен теперь ими заняться.

Сначала Бретт шла быстро и беззаботно. Она бежала впереди Миа, но потом приостановилась и постаралась приноровиться к медленному шагу спутницы. — Вы же можете довольно быстро ходить, — заметила девушка. — Скажите правду, сколько вам лет?

— Я приближаюсь к столетнему юбилею.

— Вы никак не выглядите на сто лет. Наверное, вы привыкли следить за собой.

— Просто я очень осмотрительна.

— Но у вас, очевидно, остеохондроз или еще какой-нибудь тяжелый недуг?

— У меня болит блуждающий нерв, — сказала Миа. — По ночам бывает боль в суставах. Да к тому же астигматизм. — Она улыбнулась. Это была интересная тема. Миа вспомнила, как незнакомцы начинают вежливо болтать о погоде.

— У вас был любовник?

— Нет.

— А почему?

— Я слишком долго была замужем. А когда наш брак распался, эта сторона жизни уже не казалась мне важной.

— А какая сторона жизни для вас сейчас важна?

— Ответственность.

— Это как-то не вдохновляет.

— Это не вдохновляет, но если вы лишены ответственности, то не можете должным образом о себе заботиться. Вы разболеетесь и рассыплетесь на части.

Азбучная истина прозвучала довольно глупо, неуместно и мрачно, особенно для юной женщины.

— Когда вы так долго живете, — осторожно предположила Миа, — то у вас полностью меняются установки. Вы иначе относитесь к миру, политике, деньгам, религии, культуре, короче, ко всему человеческому. И эти установки — свидетельства вашей ответственности, они приносят вам пользу, вы сами их формируете. Вы должны много и хорошо работать, чтобы общество могло преуспевать. Для достойного гражданина всегда найдется много работы. А она требует самопожертвования.

— Конечно, — проговорила Бретт и рассмеялась, — я как-то забыла об этих сторонах жизни.

Бретт провела ее по магазинчикам рядом с «Хайятом». Там собралась немалая толпа, гревшаяся на скамейках, покупавшая что-то с лотков и потягивавшая целебные настойки в кафе. Двое полицейских в розовых форменных мундирах сидели на велосипедах и наблюдали за покупателями. Впервые за долгие годы Миа уловила, что копы смотрят на нее с подозрением. Скорее всего, из-за спутницы.

— Вы здесь бывали? — спросила Бретт.

— Конечно. Видите этот антикварный магазин? Там продают старые медийные безделушки. Иногда я покупаю там кое-какие канцелярские товары.

— Надо же! — восхитилась Бретт. — Я всегда гадала, что за люди посещают эту страшненькую старую лавчонку.

Бретт юркнула в темный крохотный магазинчик с дверью из красного дерева. Там торговали подержанной одеждой, одеялами и дешевой бижутерией. Миа не заходила туда ни разу в жизни. В магазине сильно, почти одуряюще пахло, словно лежалой ванилью. На стенах была плесень. На застекленном прилавке лениво растянулась спящая кошка. Ни одного человека поблизости видно не было. Бретт направилась в угол, где висела одежда.

— Идите сюда, посмотрите, тут тряпье по моим моделям.

— Все это?

— Нет, не все, конечно, — уточнила Бретт, пробираясь сквозь груды одежды. — Но вот это — мой дизайн. И это, и вот это. Я хочу сказать, что разрабатывала модели, а Грифф их кроил и шил.

По нахмурившимся бровям Бретт Миа догадалась, что Грифф и есть ее сердитый приятель.

— Со стариканом мистером Кирогой мы заключили договор, он продает наши изделия.

— Это очень интересные модели, — отметила Миа. — Оригинальные.

— Они действительно вам понравились?

— Конечно понравились. — Миа сняла с вешалки красный жакет. Он был сделан из надувного жатого пластика, со вставками, на вид нечто среднее между кожей, брезентом и жеваными сладостями на желатиновой основе. Жакет был красный, как сладкое яблоко, но на локтях, воротнике и обшлагах красовались заплаты тускло-синего цвета. На нем было множество надувных карманов с пуговицами, а под воротником спрятан красный капюшон от дождя.

— Видите, как все продумано хорошо, — похвасталась Бретт. — И в нем даже нет батареек. Он весь выкроен. Плюс модуль Юнга в волокнах.

— А из чего он сделан?

— Из эластомеров и полимеров. Немного керамических волокон для верхних частей. Понимаете, он подходит для любой погоды и годится для путешествий. Примерьте его!

Миа просунула руки в рукава с мягкой подкладкой. Бретт расправила рукава и застегнула жакет у ворота.

— Потрясающе! — воскликнула Бретт. — Он сшит прямо на вас. И очень вам идет.

На самом деле все обстояло иначе. У Миа было ощущение, что она попала в громадный фруктовый торт.

Она сделала шаг и посмотрелась в узкое высокое зеркало, стоявшее в другом углу. И увидела незнакомку в невообразимо ярком, приторно-нарядном жакете. Майа — сладкая девочка! Миа надела темные очки. В очках и при плохом освещении она могла показаться почти молодой — очень усталой, болезненного вида женщиной в нелепом тинейджерском жакете. При этом в благопристойных консервативных брючках и туфлях.

Миа провела руками по волосам и тряхнула головой, растрепав прическу.

— Это помогает, — сказала она, не отрывая взгляда от зеркала.

Бретт от удивления засмеялась.

— Какой симпатичный жакет! Как по-вашему, что мне еще нужно?

— Обувь получше, — очень серьезно ответила ей Бретт. — Юбку. Крупные серьги. Никакой сумки. Выберите рюкзак. Настоящую, качественную губную помаду, а не эту медицинскую дрянь для старушек. Яркий маникюр. Декоративные заколки. Ожерелье. Никаких поясов, никаких браслетов, если можете без них обойтись. И особенно, прошу вас, не носите часы. — Она помедлила. — Энергичнее покачивайте бедрами при ходьбе. Доставьте себе такое удовольствие.

— По-моему, это уже слишком.

Бретт недоуменно пожала плечами.

— Вы совершенно не понимаете, что должны выглядеть энергичнее, и не хотите этого понять.

— У меня больше нет ни сил, ни желания для такой жизни, — сказала Миа. — Я с трудом говорю. Я не жестикулирую. Я не смеюсь. Если я попытаюсь потанцевать, то у меня всю неделю будут болеть кости.

— Вам не надо танцевать. Я и так смогу сделать вас живой и привлекательной, если вам захочется. Я это неплохо умею. У меня есть талант. Все так считают.

— Я уверена, что вы можете все это сделать, Бретт. Но с какой стати мне прибегать к вашим услугам?

Бретт заметно обиделась. Миа стало неловко, она почувствовала угрызения совести из-за своего бестактного замечания. Зачем она разочаровала девушку? Как будто нарочно обидела ребенка на улице.

— Я хочу купить у вас этот жакет, — проговорила она. — Он мне нравится, я хочу купить его у вас.

— Вы действительно хотите?

— Да, действительно хочу.

— А вы можете дать мне какие-нибудь настоящие деньги?

— Прошу прощения, я не поняла.

— Я имею в виду настоящие деньги с долгосрочного банковского счета, — пояснила Бретт. — С гарантированного банковского вклада.

— Но гарантированные банковские вклады предназначены для особых случаев. Для продления жизни, для сделок по акциям, для пенсий, для такого рода вещей.

— Нет, не для этого. Гарантированные банковские вклады — это реальные деньги для реальной экономики. Ребята вроде нас с Гриффом никогда не держали их в руках. — Глаза Бретт — теплого карего цвета с золотистым отливом и такими ясными и четкими прожилками, что они казались вроде и не настоящими, — сузились: — И вам вовсе не надо давать мне много настоящих денег. Я буду счастлива даже от небольшой суммы гарантированных банком денег.

— Я бы с удовольствием дала вам немного, — сказала Миа. — Но никак не могу это сделать. Конечно, у меня есть гарантированные банком вклады на мое имя, но все это долгосрочные вклады. Никто не пользуется ими для повседневных мелких нужд вроде покупки одежды или еды. Но чем вас не устраивает хорошая кредитная карточка?

— Заниматься настоящим бизнесом без вкладов, гарантированных банком, просто невозможно, — пояснила Бретт. — Сразу возникнут эти жуткие проблемы с налогами, страховкой и долговыми обязательствами. Все это часть большого заговора, чтобы оттеснить молодых, держать их на задворках.

— Нет, вы неправы, — возразила Миа. — Таким образом мы поддерживаем финансовую стабильность и сокращаем ликвидность на рынке капитала. По правде признаться, это долгий и скучный разговор, Бретт, но, уж если так случилось, могу сказать, что я по профессии медицинский экономист, и мне кое-что об этом известно. Если бы вы видели, на что был похож рынок в двадцатые или сороковые или даже в шестидесятые годы, то оценили бы теперешние временные ограничения в движении капитала. Они очень помогли, и жизнь в наши дни стала гораздо более предсказуемой. Весь комплекс медицинской индустрии зависит от стабильных процедур субсидирования и постепенного уменьшения ликвидности.

Бретт недоуменно оглянулась:

— Ладно, не обращайте внимания, забудьте… Я знала, что вы мне ничего не дадите, но все же решилась спросить. Надеюсь, что вы от меня еще не устали.

— Нет, все в порядке. Я не устала от вас.

Бретт осмотрела магазин. Она растерянно улыбалась.

— Куда это делся мистер Кирога? Что-то его нет поблизости. Возможно, занят общественной работой. Он думает, что всем здесь управляет, но, когда хочешь с ним встретиться, его вечно нет на месте. Наверное, правительство его как-то поддерживает, чтобы он шпионил за ребятами вроде нас… Кстати, вам не трудно сейчас расплатиться со мной за жакет? Он стоит пятнадцать марок. И лучше всего наличными, прошу вас.

Миа достала из сумки банковскую мини-карточку, перевела пятнадцать рыночных единиц на карточку текущих счетов и отдала ее девушке.

Бретт аккуратно положила карточку в карман своего рюкзака и едва заметно оторвала с пышного красного рукава жакета этикетку. Она швырнула ее в сторону спящей кошки, которая в ответ негромко замяукала.

— Что же, огромное спасибо, Майа. Грифф будет очень рад, узнав, что я сумела продать вещичку. Хоть что-то продала. Если только когда-нибудь снова с ним увижусь.

— А вы с ним увидитесь?

— Конечно, он начнет меня искать. Будет извиняться, наговорит уйму ласковых слов и все такое, но напрасно. Он ловкий, хитрый, но глупый. Вы поняли, что я хочу сказать. Он ничего в жизни не сделал и делать не собирается. — Бретт просто излучала энергию. — Пойдемте.

Они отправились на прогулку по Пир-стрит. Полицейская собака — пекинес в розовом ошейнике — спустилась с холмистой улицы вслед за ними. Бретт спокойно остановилась и смерила крохотную собаку пристальным, откровенно враждебным взглядом. Когда пекинес прошел мимо, они продолжили путь.

— Я могу уехать отсюда сегодня вечером, — заявила Бретт, вынув из-под пончо свои красивые, совершенной формы руки, и взмахнула ими: — Просто сяду в самолет, летящий в Штутгарт. Ну ладно, не в Штутгарт, потому что это людный рейс, там всегда полно пассажиров, а куда-нибудь в Европу. Может быть, в Варшаву. Ведь самолеты вроде автобусов. В них почти никогда не проверяют, заплатил ты или нет.

— Это будет нечестно, — осторожно заметила Миа.

— А я спрячусь. Если у тебя крепкие нервы, сорваться с места проще простого.

— А что подумают ваши родители?

Бретт вызывающе усмехнулась:

— Ни на какие медицинские осмотры в Штутгарте я не пойду. Затаюсь в Европе, залягу на дно и обойдусь без всяких проверок, пока не вернусь назад. Да у меня в Европе не было и нет ни одного медицинского документа. Никто меня ловить не станет. Я могу смыться и улететь хоть сегодня вечером. Никто даже пальцем не пошевелит.

Теперь они поднимались вверх по улице, и у Миа заныли ноги.

— У вас возникнут осложнения, и вы ничего не сможете сделать в Европе, не предъявив документы.

— Да что вы! Люди постоянно так путешествуют. Если у вас нет особых примет и вы не какая-нибудь важная шишка, то можете увезти с собой все что угодно.

— А как отнесется к этому Грифф?

— Грифф лишен воображения, у него нет ни капли фантазии.

— Ну а что, если он примется вас искать?

Бретт впервые задумалась.

— Этот ваш знакомый, ваш бывший друг, он что, действительно был так похож на Гриффа?

— Возможно.

— И что с ним случилось?

— Его похоронили сегодня утром.

— О! — воскликнула Бретт. — Прощание на рассвете. — Она легонько дотронулась до подкладного плеча. — Теперь я все поняла. Простите меня.

— Ничего. Все в порядке.

Какое-то время они шли молча. Миа пыталась справиться с одышкой. Первой заговорила Бретт:

— Могу поклясться, что вы любили его до последнего часа.

— На самом деле все обстояло совсем иначе.

— Но вы же пошли сегодня на его похороны.

— Да, пошла.

— А значит, ручаюсь, что в глубине души вы любили его все это время.

— Я понимаю, так было бы куда романтичнее, — ответила Миа, — но ваше предположение неверно. Нелогично. По крайней мере, для меня. Я никогда не любила его так сильно, как того человека, с которым встретилась много позже. Да нет, не то слово, там и половины этих чувств не было. Но теперь я почти не думаю даже о нем, хотя мы были женаты целых пятьдесят лет.

— Нет, нет, нет! — весело настаивала Бретт. — Клянусь чем угодно, но в сочельник вы примете лекарство для памяти, выпьете чего-нибудь крепкого, алкогольного, вспомните вашего старого приятеля и заплачете.

— Алкоголь — это яд, — возразила Миа. — А с лекарствами для памяти слишком много проблем, которых они не стоят. Я знаю, молодые женщины привыкли считать старушек именно такими. Но постчеловеческие женщины совершенно не такие. Мы не испытываем ни печали, ни ностальгии. Настоящие старые женщины, если они все еще здоровы и сильны, просто совсем иные. Мы сумели все это… все это преодолеть.

— Но вы же не могли быть к нему холодны и равнодушны, а иначе не стали бы плакать в автобусе.

— Ради бога, перестаньте, — отозвалась Миа. — Я плакала вовсе не из-за него, а из-за сложившейся ситуации. Тут вся суть в условиях человеческого существования. В постчеловеческих условиях. Если бы я плакала, сожалея о моей утраченной любви, то приняла бы сторону вашего приятеля, а не вашу.

— Занятно, — с невольной ревнивой ухмылкой заметила Бретт и ускорила шаг. Ее эластичные подошвы поскрипывали при ходьбе.

— Я отнюдь не собиралась красть вашего дружка и даже не пыталась, — очень осторожно проговорила Миа. — По-моему, у него приятная внешность, но, поверьте, он вовсе не в моем вкусе.

Они пересекли Дивизадеро.

— Я знаю, почему вы сейчас об этом сказали, — уныло заявила Бретт, когда они уже миновали полквартала. — Клянусь, вы бы лучше себя почувствовали, если бы могли дать мне дельный, толковый совет или купили бы не только жакет, но и что-нибудь еще, а я вернулась бы к Гриффу, и мы отправились бы с ним в Европу и повели себя именно так, как, по-вашему, должна вести себя молодая пара.

— Почему вы так недоверчивы?

— Я не недоверчива. Просто я не так уж наивна. Понимаю, вы думаете, что я совсем ребенок, что девятнадцать лет — это детский возраст. Конечно, я не очень-то зрелая, но я женщина. И, по правде признаться, опасная женщина.

— Неужели?

— Да. — Бретт тряхнула головой. — Понимаете, во мне все кипит, а страсти не способствуют гармонии.

— Звучит довольно серьезно.

— Я могу обидеть человека, причинить ему зло. Вполне могу, при случае. Для некоторых это даже полезно. Обидеть кого-нибудь, сделать гадость. Немного шокировать. — Нежное, юное лицо Бретт внезапно изменилось — его выражение сделалось каким-то странным.

Миа не сразу догадалась, что Бретт старается выглядеть порочной искусительницей. Вид у нее был, как у котенка, который шипит от страха и показывает когти.

— Я вижу, — сказала Миа.

— Вы богатая женщина, Майа?

— В известной мере, — отозвалась Миа. — Скорее состоятельная.