Никакого ответа.

— Мы не собираемся мучить вас, сэр. Мы цивилизованные люди. Мы только хотим, чтобы вы сообщили, зачем вам понадобилось исследовать окрестности со всем этим оборудованием, с зажигательными устройствами. Если вы сообщите, что вы здесь делали и кто вас послал, мы отпустим вас.

Никакого ответа.

— Сэр, я понимаю, что вы храните верность тем, кто вас направил сюда, но сейчас вы в плену. Вам не следует молчать, оказавшись в таких обстоятельствах. Будет вполне этично, если вы назовете свое имя, номер ID и сетевой адрес. Тогда мы сможем сообщить вашим родственникам, жене, детям, что вы живы и находитесь в безопасности.

Никакого ответа. Оскар терпеливо вздохнул.

— Хорошо, вы не хотите говорить. Я вижу, что я вас утомил. Так что, если вы только покажете, что вы не глухой…

Тяжелые брови Регулятора дернулись. Он посмотрел на Оскара, будто примеряясь, как получше выпустить ему кишки. Наконец он заговорил.

— Хорошие наручные часы, красивые.

— Ладно. — Оскар вздохнул. — Давайте отведем его в здание Раскрутки к приспешникам Хью. Я уверен, им есть о чем поболтать.

Гаццанига был шокирован.

— Как так! Мы не можем отослать этого типа к тем людям! Он очень опасен! Это гнусный кочевник!

Оскар улыбнулся.

— Ну и что? Здесь сотни гнусных кочевников. Забудьте об этом парне. Он нам не нужен. Мы должны серьезно поговорить с нашими собственными кочевниками. Они знают все, что знает он, и даже больше. Плюс наши друзья фактически хотят защитить нас. Мальчики, заберите заключенного.

После этой конфронтации переговоры сразу же переместились на значительно более прочную почву: оборудование и инструменты. Здесь у кочевников и ученых быстро нашлись общие интересы. Их потребность друг в друге была особенно выгодна тем и другим. Бенингбой предоставил трех своих технических экспертов. Грета откомандировала на время ее лучших сотрудников из биотехнологии. Переговоры затянулись до темноты.

Оскар оставил здание, переоделся, чтобы убрать любые подслушивающие устройства, которые цепляются на одежду, затем прошел в один из садов для тайного свидания с капитаном Бенингбоем.

— Шеф, ты хитер как дьявол, — Бенингбой размышлял вслух, жуя длинную горстку сухих синих лопухов. — Тон встречи полностью изменился, когда привели туда этого жлоба. Интересно, что они сделали бы, если бы он открыл рот и сказал им, что мы поймали его два дня назад.

— О! Но ведь мы оба знали, что Регуляторы никогда не отвечают на допросах, — сказал Оскар. — Я ввел его в игру в надлежащий момент. Нет ничего нечестного в том, чтобы представить нужные факты в пределах надлежащего контекста. В конце концов, ты захватил его, это правда.

Они понизили голоса и прошли на цыпочках мимо дремлющей рыси.

— Видишь ли, призывы к здравому смыслу с учеными не срабатывают. Ученые презирают здравый смысл, они думают, что это иррационально. Чтобы добиться от них чего-то, нужно сильное моральное давление, что-то, чего они не ожидают. Они живут за высоким интеллектуальным забором, который сами же и возвели, — мнение коллег, сложные грамматические конструкции, правильное склонение…

— Я верю тебе, Оскар. Комбинация сработала отлично. Но я так и не понял — почему?

Оскар сделал глубокомысленную паузу. Он наслаждался дружескими беседами с Бенингбоем, который, как выяснилось, был благодарным слушателем. Потрепанный старик, он находился вне закона, много времени провел в тюрьме, но он был также настоящим политическим деятелем регионального масштаба, игроком с горячим южным темпераментом. Оскар чувствовал сильную потребность вкратце объяснить коллеге, что к чему.

— Это сработало, потому что… Хорошо, позволь, я обрисую общую картину. Это действительно большая философская картина. Ты когда-либо задавался вопросом, почему я никогда не пытался напасть на людей Хью, находящихся внутри этой лаборатории? Почему они — все еще держат здание Раскрутки, забаррикадировавшись там? Потому что идет сетевая война. Мы — как группа камней в го. Чтобы выжить в сетевой войне, окруженной группе нужны глаза для наблюдения. Ну ты понимаешь: линии, восприятие, пространство битвы. Мы окружены внутри этого купола, но не полностью, потому что у нас есть меньшая группа врагов под куполом. Я намеренно бросил этого Регулятора к ним, так что теперь у подгруппы есть ее собственный маленький контингент, состоящий из кочевников, точно так же, как у нас. Видишь ли, люди инстинктивно чувствуют такую симметрию. Это работает на бессознательном уровне. Наличие врагов внутри купола могло бы, казалось, ослабить нас, но факт, что мы допускаем ядро инакомыслия, фактически усиливает нас. Поскольку означает, что мы не склонны к тоталитаризму.

— Да? — сказал Бенингбой скептически.

— Такая вот фрактальная ситуация. Мы находимся под куполом. Зеленый Хью за его стенами полон зловещих планов относительно нас. Но Президент то же самое испытывает по отношению к Хью. Наш новый Президент в своем роде еще более зловещий человек, чем губернатор штата Луизиана. Президент управляет США, нацией, которая вся изранена внутренними переворотами, — это маленький мир, окруженный большим, полным людьми, не испытывающими к нам особо дружеских чувств. Они больше не восторгаются Америкой, и мы не можем доказать им, что мы — их будущее. И затем идет мир… Ну, я думаю, далее уже — мир Греты. Рациональный, эйнштейновско-ньютонианский космос. Космос, объективные наблюдаемые факты. И далее уже за границей научного понимания… все те темные явления. Метафизика. Воля и идеи. История, возможно.

— Ты действительно веришь во все это барахло?

— Нет, я не верю в это, как в то, что два и два будет четыре. Но для меня это полно смысла, это моя рабочая метафора. Что, разве политические деятели когда-нибудь действительно «знают о чем-то»? История не Лаборатория. Тебе никогда не вступить в одну и ту же реку дважды. Но у некоторых людей есть понимание, что такое политика, а у некоторых — нет. Бенингбой задумчиво кивнул.

— Ты действительно видишь нас как бы со стороны, Оскар?

— Ну, я никогда не был кочевником — по крайней мере, до сих пор. И я никогда не буду ученым. Я могу признать мое невежество, но я не хочу страдать оттого, что чего-то не знаю, я нахожусь у власти, я должен действовать. Знание — только знание. Но управление знаниями — это уже политика.

— Я не о том спрашивал.

— О! — Оскар понял. — Ты спрашивал обо мне.

— Ага.

— Ты имеешь в виду, что я как бы вне человеческой расы?

Бенингбой кивнул.

— Я не мог не заметить этого. Ты всегда был таким?

— Да. По большей части.

— Парень, ты из будущего?

— Нет. Я бы не сказал этого. У меня слишком много кусков выкинули из ДНК.

Оскар понял, что ситуация стабилизировалась, когда вспыхнул сексуальный скандал. Юная солдат-подросток обвинила ученого средних лет в неприличных домогательствах. Инцидент вызвал ужасный шум.

Оскар счел это хорошим знаком. Это означало, что конфликт между двумя популяциями в Коллаборатории вышел на символический психосексуальный, не имеющий политического подтекста уровень. Противостояние разворачивалось теперь по причине глубоко спрятанного недовольства и психического голода, которые не могли быть исцелены и потому в основном принимали неадекватные формы. Но шум был очень полезен, поскольку это означало, что прогресс может быть теперь достигнут на любом другом фронте. Общественная психодрама заняла умы. Реальные проблемы были оставлены людям, которые были способны делать дело.

Оскар воспользовался возможностью изучить лэптопы Модераторов. Ему подарили один, и он воспринял это как оказанную ему высокую честь. Устройство было упаковано в гибкую зеленую оболочку из пластифицированной соломы. Он весил примерно столько же, сколько пакет поп-корна. И его клавиатура вместо почтенного QWERTYUIOP была плоской, чувствительной и непривычной DHIATENSOR.

Оскар был уверен, что почтенная QWERTYUIOP никогда ничем не будет заменена. Возможно, из-за так называемого «технологического замка». QWERTYUIOP была плохим вариантом клавиатуры — фактически QWERTYUIOP была специально разработана, чтобы препятствовать машинисткам, но усилия, требуемые, чтобы ею овладеть, были настолько велики, что никому не приходило в голову от нее отказаться. Это как с письменным английским, или американской системой мер, или смехотворным дизайном туалетов, — это было ужасно, но стало почти что частью природы. Универсальность QWERTYUIOP закрыла путь к распространению любых альтернативных проектов.

Или так ему всегда казалось. И все же невозможная альтернатива стояла на столе прямо перед ним: DHIATENSOR. Это впечатляло. Это было эффективно. И работало намного лучше, чем QWERTYUIOP.

Пеликанос зашел к нему в гостиничный номер.

— Уже встал?

— Конечно.

— Над чем работаешь?

— Пресс-релиз для Греты. И еще я должен поговорить с Бамбакиасом, я пренебрегал сенатором последнее время. Так что пишу заметки и одновременно учусь печатать. — Оскар сделал паузу. Ему хотелось бы вкратце рассказать Пеликаносу об очаровательных социальных различиях, которые он обнаружил между Модераторами и Регуляторами. На первый взгляд различия между теми и другими потрепанными и грубыми пролами нельзя было обнаружить даже под электронным микроскопом — все их реальные и настоящие поразительные отличия заключались в архитектуре их сетевого софта.

Эпическая борьба разворачивалась на невидимых сетевых полях. Виртуальные племена и общины испробовали буквально тысячи различных конфигураций, обновляя их, обеспечивая, наблюдая их умирание…

— Оскар, мы должны поговорить серьезно.

— Да. — Оскар отодвинул лэптоп. — Выкладывай.

— Оскар, ты живешь здесь слишком замкнутой жизнью. Ваши заседания в Чрезвычайном комитете и все это время, что ты тратишь, торгуясь с людьми из СНБ, которые не дают тебе покоя целыми днями… Мы оторвались от реальности.

— Ладно. Хорошо.

— Ты был вне Лаборатории в последнее время? В небе толчея почтовых самолетов, которые никому ничего не доставляют. Копы и блокпосты по всему Восточному Техасу.

— Да, мы вызываем сильный интерес у окружающих. Мы пользуемся большой популярностью. Журналисты толкутся здесь в поисках новых сенсаций.

— Я согласен с тобой, это интересно. Но это не имеет никакого отношения к нашим планам. Нынешнее положение ни в каких планах не предусматривалось. Мы, как предполагалось, должны были помочь Бамбакиасу и Сенатскому комитету по науке. Предвыборная команда, предполагалось, здесь отдыхает. Никто не планировал ситуации, когда ты играешь роль закулисной фигуры при Президенте и одновременно занимаешь федеральное здание с помощью гангстеров.

— Гмм. Ты абсолютно прав, Йош. Это не было запланировано. Но это свершившийся факт.

Пеликанос сел, не зная, куда пристроить руки.

— Знаешь, в чем твоя проблема? Каждый раз, как ты теряешь из виду цель, ты удваиваешь усилия.

— Я никогда не терял из виду цель! Цель состоит в том, чтобы преобразовать американскую науку.

— Оскар, я хорошенько все обдумал. Мне действительно не нравится эта ситуация. С одной стороны, я недолюбливаю Президента. Я член федерально-демократической партии, и я всерьез работал на Бамбакиаса и Блок реформ. Но на этого Президента я работать не хочу, поскольку не согласен с его политикой. Он же коммунист, святые небеса!

— Президент не коммунист. Он барон деревообрабатывающей промышленности, миллиардер, опирающийся также на сеть казино в резервациях.

— Хорошо, но коммунисты входят в его левый традиционный блок. Я не доверяю ему. Мне не нравятся его речи. Мне претит его тактика, когда он затевает войну с голландцами, чтобы решить свои внутренние дела. Он не наш политик. Он жестокий, трусливый и двуличный человек.

Оскар улыбнулся.

— По крайней мере, он не спит на работе, как это делал предыдущий Президент.

— Лучше Король-Бревно чем Король-Аист, приятель.

— Йош, я знаю, ты не левый, но ты должен согласиться, что левый традиционный блок — намного лучше, чем те сумасшедшие из левого прогрессивного блока.

— Не в этом дело! Бамбакиас доверял тебе, президент же даже не дал тебе реального поста! Он не держит своего слова. Он не помог тебе, когда нам пришлось обратиться к этим Модераторам. Но гангстерская крыша — это бесперспективно.

— Ты не прав.

— Прав. Пролы — даже хуже, чем левые прогрессисты. У них забавный сленг, и забавная одежда, и лэптопы, и биотехнология, все это живописно, но все равно они — мафия! Этот милый старикан, капитан Бе-нингбой… Он нравится тебе, но он совсем не тот, каким ты его себе представляешь. Ты думаешь, что он — очаровательный старый простак, необработанный бриллиант, но это не так. Он — ультрарадикал и определенно вынашивает собственные планы.

Оскар кивнул.

— Я знаю это.

— И потом Кевин. Ты не уделяешь достаточного внимания Кевину. Ты поставил бандита на место полицейского. Он у тебя вроде карманного Муссолини. Слежка по телефонам, слежка через компьютеры, слежка по видео, все вокруг нашпиговано жучками. Сейчас он набрал команду ищеек из этих кочевых старушек. Это нездоровый подход.

— Но Кевин из Бостона, как и мы, — сказал Оскар. — Интенсивное наблюдение замещает в нем низкие позывы к уличному насилию. Кевин старательно работает, он выполняет все задания. Он действительно хороший работник.

— Оскар, ты немного увлекся. Забудь изящные социальные концепции и всю эту болтовню на публику. Вернись к реальности. Кевин работает здесь потому, что ты платишь ему. Ты платишь всей команде, и эти люди действительно управляют Лабораторией. Никто больше не получает здесь жалованья. Все, что они могут, так это есть то, что им дают пролы, и работать в лабораториях. Я твой бухгалтер и говорю тебе: так больше продолжаться не может. У тебя нет столько денег, чтобы оплатить революцию.

— Ну, на оплату революции ни у кого денег не хватит.

— Ты несправедлив по отношению к команде. Твоя команда — массачусетские политические работники, а не творцы чудес. Ты не готовил их к роли революционной хунты. Лаборатория не имеет никакой реальной финансовой поддержки. У тебя самого нет жалованья. У тебя нет даже официального поста в правительстве. Коллабораторий пожирает твой собственный капитал.

— Йош, но деньги всегда можно найти! Что действительно интересно, так это управлять без финансирования! Управление, построенное на престиже. Посмотри, как действуют Модераторы, например. Фактически у них функциональная, основанная на престиже экономика. У них все разработано до мельчайших деталей. Например, они используют австралийскую электронную систему избирательного бюллетеня…

— Оскар, ты хоть когда-нибудь спишь? Ты питаешься нормально? Ты сам хотя бы понимаешь, чем ты тут занимаешься?

— Да, я понимаю. Мы не планировали поначалу то, чем сейчас занимаемся, но это должно быть сделано. Я ворую одежду у Хью.

— Ты лично враждуешь с губернатором Луизианы.

— Нет. Дело не в этом. Правда заключается в том, что я веду широкомасштабную войну с самым большим политическим провидцем современной Америки. Хью опережает меня на много лет. Он вырастил своих кочевников и теперь добивается их лояльности, строя инфраструктуру. Он поставил дело так, что бездомные бродяги оказались наиболее технически продвинутой группой в его штате. Он стал лидером массового подпольного движения, и он многообещающий деятель, стремящийся сделать научные знания достоянием каждого и каждого превратить в волшебника. Они поклоняются ему, потому что вся структура их сетевой экономики построена на этом. Это — коррупция в фантастическом масштабе, это предприятие настолько не походит на то, что пишут в книжках, что даже не может быть названо коррупцией. Он создал альтернативное общество с альтернативной структурой власти, которая полностью базируется на нем самом, на Зеленом Хью, Болотном Короле. Я работаю здесь быстро и эффективно, но лишь потому, что Хью уже доказал: это работает. Настолько хорошо, что представляет опасность. Америка в петле, и Зеленый Хью улыбается, создавая тоталитарную нейродиктатуру!

— Оскар, ты понимаешь, как дико это звучит? Ты знаешь, как ужасно ты выглядишь, когда говоришь подобные вещи?

— Я был откровенен с тобой, Йош. Ты знаешь, я всегда был с тобой откровенен.

— Хорошо, ты честен со мной. Но я дальше не могу идти с тобой. Этот путь не для меня. Я не верю в это. Мне жаль.

Оскар посмотрел на него.

— Оскар, это для меня тупик. Мне нужна реальная еда, реальная крыша над головой. Я не могу, зажмурившись, слепо броситься в такую авантюру. У меня на руках жена, о которой я должен заботиться. Но ты, ты во мне больше не нуждаешься. Поскольку я — бухгалтер. В нынешней ситуации у меня нет никакой функции. Никакой роли. Никакой работы. Здесь нечего считать.

— Знаешь что? Мне просто не пришло это в голову. Но подожди, имеются связи, есть определенные перемещения дохода. У нас есть наличные деньги, нам нужно кое-какое оборудование…

— Ты устанавливаешь здесь странный, чужеродный режим. Это не рыночное общество. Это общество культа. Все основано на людях, смотрящих глубоко в глаза друг другу, а потом выдающих оценки. Это интересно только теоретически, но когда это потерпит неудачу и развалится, то закончится лагерями и чистками, как уже было в Коммунистическую эру. Если ты собираешься идти таким путем, я не могу спасти тебя. Никто не может тебя спасти. И я не хочу быть с тобой, когда этот карточный домик развалится. Поскольку тогда ты сядешь в тюрьму. В лучшем случае.

Оскар слабо улыбнулся.

— Так ты не думаешь, что «врожденные болезни» помогут уйти от наказания?

— Это не шутка! А что будет с твоей командой, Оскар? Как быть с другими? Ты большой человек в предвыборной кампании — у тебя действительно талант. Но это не избирательная кампания. Это даже не забастовка. Это небольшой государственный переворот. Даже если твои люди согласятся остаться с тобой, как ты можешь подвергать их такому риску? Ты не спрашивал их согласия, Оскар!

Оскар выпрямился на стуле.

— Йош, ты прав! Я не могу так поступить со своей командой, это неэтично. Мне надо объяснить им ситуацию. Если они уйдут, это жертва, которую я. должен принять.

— Я получил предложение работать в Бостоне в офисе губернатора, — сказал Пеликанос.

— Губернатор? Вперед! Это тот старый краснобай из партии «Вперед, Америка»?

— «Вперед, Америка» сейчас поддерживает реформы. Губернатор организует антивоенную коалицию и попросил меня быть казначеем.

— Без шуток? Казначей? Хороший пост для тебя.

— Пацифистское движение имеет большое влияние в Массачусетсе. Оно включает в себя сторонников разных блоков. Кроме того, это то, что нужно. Президент серьезно настроен. Он не блефует. Он действительно хочет войны. Он пошлет военные корабли через Атлантику. Он будет измываться над крошечной страной только ради того, чтобы усилить собственную власть внутри США.

— Ты веришь этому, Йош? Ты действительно так считаешь?

— Оскар, ты и вправду оторвался от жизни. Ты каждую ночь сидишь, копаясь в крошечных различиях между племенами кочевников. Ты знаешь все закулисные интриги внутри этого стеклянного пузыря. Но ты потерял из виду то, что происходит в действительности. Да, Президент Два Пера вышел на тропу войны! Он требует от конгресса объявления войны! Он собирается ввести военное положение! Он хочет прибрать к рукам военный бюджет. Он разом отменит все чрезвычайные комитеты. И станет настоящим диктатором.

Оскару пришло в голову, что, если бы Президент добился реализации хотя бы половины своих планов, проигрыш в войне с Голландией был бы небольшой платой за успех.

— Йош, я работаю на Президента. Он мой босс, он мой главнокомандующий. Если ты в самом деле так настроен по отношению к Президенту и его планам, то нам нельзя вместе работать.

Пеликанос выглядел несчастным.

— Ладно, именно поэтому я и пришел.

— Я рад. Ты мой лучший и самый старый друг, мое доверенное лицо. Но личные симпатии не помогут преодолеть политические разногласия такого масштаба. Если ты говоришь правду, то наши дорожки расходятся. Ты возвращаешься в Бостон и идешь работать казначеем.

— Мне крайне неприятно, Оскар. Я знаю, что ты нуждаешься во мне, необходимо внимание и твоему собственному благосостоянию. Ты должен следить за инвестициями. На рынке предвидятся бурные колебания.

— Как всегда. Я смогу управиться с бурей. Я только сожалею о том, что мы расстаемся. Ты был со мной на каждом этапе пути.

— До настоящего времени и не дальше, приятель.

— Возможно, если они, в Бостоне, выставят против меня обвинения, ты сможешь замолвить за меня словечко перед твоим другом губернатором.

— Я буду писать, — сказал Йош, вытирая слезы. — Пойду приберусь на столе.

Оскара сильно взволновал уход Пеликаноса. Учитывая все обстоятельства, этого нельзя было избежать. Грустная необходимость, подобная его собственному вынужденному уходу из лагеря Бамбакиаса, когда он перешел в президентский СНБ. Нельзя вести двойную игру. Можно танцевать на двух табуретах сразу, но стоящий на семи или восьми обречен упасть.

Оскар давно уже не говорил с Бамбакиасом. Популярность безумного сенатора была выше, чем когда-либо. Он восстановил свой первоначальный вес, возможно, даже увеличил. Тренеры его команды вывозили его на публику, они рискнули даже привезти его раз в Сенат. Но огонь живого ума в нем погас. Теперь его жизнь поддерживалась газетными вырезками и телесуфлерами.

Используя недавно установленный спутниковый телефон СНБ, Оскар связался по видеотелефону с Вашингтоном. У Бамбакиаса был новый секретарь, женщина, которую Оскар никогда прежде не видел. Оскар сумел получить полчаса разговора. Когда запрос наконец прошел, он увидел стоящую перед ним Лорену Бамбакиас.

Лорена выглядела хорошо. Лорена, как всегда, была Лореной, она никогда не выглядела посредственно. Но сегодня она казалась хрупкой и усталой. Лорена страдала.

Его сердце сжалось при виде ее. Он был удивлен, поняв, что искренне соскучился. Он всегда ходил вокруг Лорены на цыпочках, сознавая, что она опасная женщина, но он забыл, как был привязан к ней, как много она значила для него в той старой жизни. Дорогая старая Лорена: богатая, искушенная, аморальная и утонченная. На самом деле это был его тип женщины: типичная богачка, классическая девочка, выросшая на всем готовом, женщина, которая была действительно верным другом и напарницей. Видеть погруженную в горе Лорену причиняло острую боль. Она была подобна красивым ножницам, которыми почему-то решили стричь колючую проволоку.

— Очень мило с твоей стороны позвонить, Оскар, — сказала она. — Твоих звонков нам всегда не хватает.

— Это приятно. Как дела? Расскажите мне, что там происходит.

— О, помаленьку. День за днем. Доктора сказали, что виден большой прогресс.

— Действительно?

— О, удивительно, что могут совершить в американской системе здравоохранения миллионы долларов. Мы прошли все виды странных нейропроцедур. Он повеселел.

— Понятно.

— Он очень весел. Он устойчив. Он доволен.

— Лорена, я когда-либо говорил, как я бесконечно вам сочувствую?

Она улыбнулась.

— Добрый старый Оскар. Знаешь, я уже привыкла. Я справлюсь с этим. Я не представляла себе, что это возможно. Может быть, это и невозможно, но это выполнимо. Ты знаешь, что действительно меня раздражает? Нет, не все эти выражения симпатии, или освещение в печати, или клубы болельщиков, или что-то подобное… Нет, меня бесят злые дураки, которые полагают, что умственная болезнь — очаровательная, романтичная вещь. Они думают, что сойти с ума — некоторое духовное приключение. Ничего подобного. Это ужасно! Это банально! Я имею дело с тем, кто стал банальным! Мой дорогой муж — наименее банальный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Разносторонний, полный воображения, энергичный, умный, обаятельный. А теперь он похож на большого ребенка, не очень умного ребенка, которого можно обмануть и которым можно управлять, но которого невозможно в чем-то убедить.

— Вы смелая женщина. Я восхищаюсь вами! Лорена заплакала. Она утирала глаза наманикюрен-ными пальчиками.

— Вот теперь я плачу, но… Ну, ты не возражаешь против этого? Ты один из тех, кто знал нас раньше.

— Я не возражаю.

Через некоторое время Лорена подняла голову и взглянула на него. Ее хрупкое лицо осветилось.

— Ладно, но ты еще не рассказал мне, как дела у тебя.

— У меня, Лорена? Лучше не бывает! Масса удивительных вещей. Невероятные события, все совершенно замечательно.

— Ты сильно похудел, — сказала она. — Ты выглядишь утомленным.

— У меня теперь много возни с аллергией. Мне хорошо, пока вокруг много воздушных фильтров.

— Как тебе работается с Президентом? Должно быть, в СНБ очень интересно, когда почти началась война.

Оскар открыл рот. Это было верно, война почти началась. Он работал в Совете национальной безопасности и, несмотря на его неопределенный статус, несмотря на то, что его не интересовала внешняя политика, он много знал о наступающей войне. Он знал, что Президент планирует отправить флотилию линейных кораблей через Атлантику без воздушного прикрытия. Он знал, что Президент решительно настроен и война начнется независимо от того, поддержит его Конгресс или нет. Он знал, что для самонаводящихся дешевых ракет и бесконечного множества автоматических самолетов ржавые корыта, составляющие американский флот, — такая же удобная мишень, как утки на воде.

Он также знал, что может потерять работу или даже быть обвиненным в шпионаже, если расскажет это жене сенатора.

— Я только советник по науке, — выговорил он наконец. — Сенатор должен знать намного больше об этом, чем я.

— Ты хочешь поговорить с ним?

— Было бы замечательно.

Лорена исчезла из кадра. Оскар открыл лэптоп, быстро сверился с экраном и закрыл его снова.

В кадре появился сенатор. На нем была пижама и длинный синий бархатный халат. Лицо выглядело опухшим, гладким и странно бесформенным, как будто он потерял власть над лицевыми мускулами.

— Оскар! — Бамбакиас быстро приподнялся. — Добрый старый Оскар! Я думаю о тебе каждый день.

— Это приятно слышать.

— Ты добился изумительных вещей там, в этой научной лаборатории. Изумительные вещи. Мне действительно жаль, что я не могу помочь тебе. Возможно, мы могли бы прилететь завтра! Это было бы хорошо — мы получим результаты.

Голос Лорены зазвучал из-за кадра.

— Завтра слушания, Элкотт.

— Слушания, все время слушания. Ладно. Однако я поддерживаю! Я поддерживаю вас. Я знаю, что происходит, я действительно знаю! Ты добился огромного успеха. У вас нет бюджетного финансирования. Ничего вообще. Дать рабочие места безработным! Гениальный ход! То, о чем ты всегда говорил, Оскар: стоит подтолкнуть политическое противоречие, как оно вылезет с другой стороны. Тогда ты можешь утереть им носы. Хорошая, хорошая тактика.

Оскар был тронут. Сенатор был в состоянии умопомешательства, но когда он кипел энергией, это было легче сносить — тогда в нем, как в старом домашнем зеркале, отражалось прежнее обаяние.

— Вы много сделали для нас. Мы построили гостиницу по вашим планам. Местные жители были очень увлечены этим.

— О, это ничего не значит.

— Нет, серьезно, ваш проект вызвал множество благоприятных отзывов.

— Нет, я думаю, это ерунда. Ты бы видел планы, которые я составлял, когда учился в колледже. Гигантские интеллектуальные марсианские конструкции. Огромные реактивные структуры, сделанные из мембран и перекладин. Их можно было транспортировать на цеппелинах и опускать голодающим в пустыне. Я спроектировал их для конкурса ООН на лучший проект помощи при стихийных бедствиях. Когда США были еще в ООН.

Оскар вопрошающе посмотрел на него.

— Помощь при стихийных бедствиях?

— Они никогда не были построены. Слишком сложно и высокотехнологично для отсталых стран третьего мира, так они сказали. Бюрократы! Я отсидел задницу на том проекте. — Бамбакиас рассмеялся. — Денег для проекта помощи при стихийных бедствиях не было. И никакого спроса. Эту концепцию я позже использовал для небольшого количества стульев. Стулья тоже не пошли. Ничего из этой серии не оценили.

— Сенатор, у нас есть один из тех стульев в офисе директора, здесь, в Лаборатории. Это вызывает у многих благоприятную реакцию. Интересно, а у вас сохранились те планы где-нибудь в архиве, а, Элкотт? Я хотел бы посмотреть их.

— Посмотреть? Черт, да ты можешь их забрать! Это наименьшее, что я могу сделать для тебя.

— Я надеюсь, что вы сделаете это для меня, сенатор. Я серьезно.

— Конечно, забери их! Бери что хочешь! Это будет как бы распродажа моих интеллектуальных трудов. Знаешь, если мы вторгнемся в Европу, Оскар, это, вероятно, война.

Оскар понизил голос и сказал успокаивающим тоном:

— Я не думаю, Эл.

— Они смеют насмехаться над великими старыми США, эти мелкие голландские ничтожества со своими деревянными башмаками да тюльпанами! Мы — сверхдержава! Мы можем превратить их в пыль.

Лорена вступила в разговор.

— Думаю, пора принять лекарства.

— Я должен знать, что Оскар думает о войне! Я — за! Я — ястреб! Эти красно-зеленые европейцы помыкали нами достаточно долго. Ты так не думаешь, Оскар?

Появилась медсестра.

— Сообщи Президенту мое мнение! — крикнул сенатор, пока медсестра увозила его. — Сообщи Двум Перьям, что я полностью за него.

Лорена вновь появилась в кадре. Она выглядела мрачной и больной.

— У вас теперь много новых служащих.

— А, да. — Она всмотрелась в камеру. — Я никогда не возвращалась с тобой к обсуждению ситуации с Мойрой, не так ли?

— Мойра? Я думал, что мы давным-давно уладили ту проблему, упаковали и засыпали нафталиновыми шариками.

— О, Мойра после того инцидента и тюрьмы вела себя безукоризненно. До тех пор пока не появился Хью. Теперь Мойра работает на него в Батон Руж.

— О нет!

— Это плохо сказалось на нашей команде. Им и так немало пришлось перенести в связи с болезнью сенатора, и когда Хью заполучил нашего прежнего пресс-секретаря… Ну, полагаю, ты можешь вообразить, что последовало.