«Видимо, оставил на память о службе», – подумал Харднетт и медленно прокрутил фото против часовой.

Нет, конечно, не мог этот бравый воин украсть раймондий. Ни в какие ворота не лезет. Даже если откинуть в сторону симпатию как к товарищу по несчастью (Старик бы, например, откинул без всяких колебаний – как известно, личное – делу помеха), все равно в голове такое не укладывается. Легче поверить, что Воленхейм раймондий утянул. Не очень удачливый уроженец богом забытой промышленной колонии, пожалуй, мог бы на такое пойти.

Но, с другой стороны, разве Арнарди позволил бы Воленхейму похитить взятый под охрану груз? Нет, конечно. Если только допустить, что Воленхейм убил напарника. Такое можно допустить, но трудно представить. Ничем не примечательный конвойный прикончил «звездного кота»? Не смешите!

Выходило, что Арнарди и сам бы не украл, и Воленхейму не дал бы. Третьего не дано. Тупик.

Ну хорошо, допустим на секунду (но только на секунду), что Воленхейму удалось справиться с Арнарди. Что он с краденым раймондием-то сделал? Вывезти не мог – космодром корпоративный, все под контролем, муха не пролетит. Прятать – смысла нет. Убогим тиберрийцам раздал? Ну да, сейчас!

Оставалось грешить на самих аборигенов. Но тут возник естественный вопрос: почему он раньше им на фиг не нужен был? Был не нужен, а теперь резко понадобился. Ерунда какая-то…

Хотя, может быть, и не совсем ерунда.

Или даже – совсем не ерунда.

Вот, например, взять ту же Норпалакту. Стояли у них там эти дурацкие древние пирамиды, сто лет в обед никому не нужны были. Стороной их аборигены обходили. Но стоило археологам из тамошней Экспедиции Посещения одну на блоки разобрать, вырезали археологов. Оказалось, что не все так просто.

Так что – всякие случаи бывают.

Ну ладно. Ну хорошо, предположим, понадобился аборигенам для чего-то раймондий. А как они смогли проникнуть в Зону Отчуждения? Вопрос. А если допустить, что каким-то чудом все же проникли, то как справились с хорошо вооруженным конвоем? Очень большой вопрос.

Мозг работал на полную катушку, перебирая варианты и версии.

Чуть не задымился.

«Баста!» – наконец остановил сам себя Харднетт.

Решил, что хватит на кофейной гуще гадать. В тиши кабинетной по этому делу все равно ничего не высидишь. Нужно, как и приказал Верховный, хватать ноги в руки и двигать на эту самую Тиберрию. Все своими руками щупать и своим носом нюхать. Изучить тему по полной программе: лично осмотреть места происшествий, опросить свидетелей, собрать улики. Улики – обязательно. И косвенные – наталкивающие, и прямые – неопровержимые. И по делу о сгинувшем конвое, и по делу о рухнувшем на скалы «сикорском». По двум делам. Которые дальновидный Старик, между прочим, уже объединил в одно. И, пожалуй, нужно спешить-поторапливаться, пока прочие заинтересованные ведомства дел не наворотили. С них станется. Еще те умельцы следы затаптывать и запутанное запутывать. Так что – вперед! Как говорили древние, время ждать не умеет.

Поторопил сам себя полковник и со словами: «Давно не брал я в руки шашек, а в голову – фишек» немедленно приступил к предварительной подготовке.

Вытянул из приборного пенала шнур переходника. Освободил от защитного колпачка штекер, нащупал за правым ухом и вытащил заглушку порта вживленного нейрочипа. Затем осторожно воткнул иголку «папы» в подкожную «маму».

Через три секунды в мозгах зафонило, виски сдавило невидимыми тисками, а кончик языка защипало, как будто лизнул аккумуляторную батарею – пошел контрольный опрос.

– Аппаратный контакт? – запросил диагност Центрального аппарата.

– Норма, – доложил анализатор терминала.

– Уровень сигнала?

– Сорок восемь единиц от порогового.

– Скорость обмена?

– Восемь с половиной.

– Сжатие данных?

– Включено.

– Контроль ошибок?

– Включен.

– Тип вживленного чипа?

– «Прикладные Цифровые Решения», футорочип, экспериментальная модель, серийный номер ЛК 040314168, экземпляр 2, спецзаказ.

– Драйвер устройства?

– «Пластичные Вычислительные Технологии», Фора-51, версия 34.9008.75.

– Идентификационный номер реципиента?

– НМ 54277059-28956.

– Дата последней диагностики?

– 18 ноября 2232 года.

– Готовность к обмену?

– К обмену готов.

– Обмен разрешаю.

Как только сетевое подключение состоялось, Харднетт вышел через меню на Обучающий узел и запросил информационный пакет по Тиберрии. Узел с готовностью предложил возможные варианты. От расширенного полковник категорически отказался – зачем грузить лишней информацией память? Не резиновая. Ограничился стандартным пакетом. Запустил загрузку и положил набирающуюся ума голову на по-школярски сложенные руки.

Операция прошла без прерываний и заняла двадцать две с половиной минуты. За это время Харднетт успел подремать и даже увидеть сон.

И как подгадал – загрузка уже закончилась, Обучающий узел перешел в режим тестирования.

– Испытуемый НМ 54277059 – 28956, доложите физические параметры планеты Тиберрия, – потребовала машина грудным женским голосом.

Ответ, как и следовало ожидать, дался Харднетту без особого напряжения. Настолько легко дался, что вместо того чтобы вникать в суть произносимого, он начал представлять себе женщину, голосом которой говорил Обучающий узел. Вырисовывал в своем взволнованном воображении ее соблазнительные формы, а сам тем временем тараторил:

– Тиберрия – четвертая планета звезды Эпсилон Айвена 375. Скорость движения вокруг звезды – 30,65 километра в секунду. Среднее расстояние до звезды – 174 миллиона километров. Астрономический год – 412 земных суток. Период вращения вокруг своей оси – около 29 часов.

– Точнее, – потребовала «железная леди».

– 28 часов 57 минут 13 секунд.

– Принято. Продолжайте.

– Слушаюсь, мэм! – дурашливо откликнулся Харднетт и продолжил: – Наклон оси – 26 градусов 15 секунд. Средний радиус – 7 350 километров. Длина экватора – 46 158 километров. Масса – 8*1024 килограммов. Ускорение силы тяжести – 9,88 метра на секунду в квадрате. Спутники – Эррха и Рроя. Состав атмосферы у поверхности – 77,9% азота, 21% кислорода, 1,1% аргона. Океан покрывает 62% поверхности планеты, восемь материков – 35%. Максимальная температура на поверхности – плюс 72 °С (пустыня Кхалтони), минимальная – минус 86 °С (район полярной станции Халустияна – Назарова – Блада).

На этом, в принципе, Харднетт свой краткий доклад закончил и был готов ответить на уточняющие вопросы, но Обучающий узел объявил:

– Зачет.

И попросил дать общую характеристику Схомии.

– Федеративная Республика Схомия, – приступил к ответу Харднетт, – является наиболее развитым государством Тиберрии. Расположена на юго-западе континента Брраррго. Площадь – 7 870 000 квадратных километров. Численность населения – 48 миллионов человек. Столица – Киарройок. Государственный язык – аррагейский. Уровень развития цивилизации – 53 балла по шкале Штайнера. Внутренний валовой продукт – 0,0011 от общего земного. Денежная единица – удэсхом. Основные этнические группы: аррагейцы (они же – арраги) – 57% населения, муллваты – 18% населения, ламты – 9% населения…

Харднетт прервался, надеясь, что этого будет достаточно. Но Обучающий узел молчал. Пришлось продолжить. Чтобы побыстрее набрать необходимые для интегрированного зачета баллы, Харднетт обратился к политическому устройству Схомии.

– После принятия в 2212 году Билля о единстве, ознаменовавшем конец эпохи междоусобных войн, Схомия номинально представляет собой федеративное государство. Но в силу особенностей исторического развития федеральная власть крайне слаба. Переданные субъектам федерации полномочия по современным представлениям чрезмерны. Система обязательного согласования решений федеральной власти с выборными правительствами всех тридцати двух округов неэффективна. Фактически Федеративную Республику Схомия можно считать аморфным объединением самостоятельных административных субъектов. В целом для Схомии характерна неоднородность состояния политической и правовой культуры, что не только тормозит развитие самой Схомии, но и снижает эффективность присутствия представителей Большой Земли в плане как экономической…

– Достаточно, зачет, – прервал Обучающий узел.

– …так и военной составляющих, – по инерции договорил фразу Харднетт.

А неугомонный Обучающий узел, не давая ему передыха, продолжал экзамен:

– Испытуемый НМ 54277059 – 28956, доложите, что означает понятие «халлачахра»?

– Халлачахра – это «колесо времени», – дисциплинированно ответил Харднетт. – В муллватской мифологии халлачахра – базовый аспект представлений о мировой истории. Согласно этим представлениям, мир вечен и неизменен, однако условия существования его центральной части, где и обитают муллваты, подвержены ритмическим колебаниям. Остальная часть мира пребывает в постоянном, не изменяющемся потоке времени. Халлачахра имеет 12 временных периодов – «спиц». Шесть из них относятся к «прогрессивному», восходящему полуобороту колеса времени (период «агалл»), а другие шесть – к регрессивному, нисходящему (период «тллонг»). Агалл в свою очередь состоит…

– Достаточно, зачет, – оборвал Харднетта Узел и с ходу стал монотонно читать гулким мужским басом текст на литературном аррагейском: – Урро тиб тагонато со пррай унго арр жмалк унго? Чрра со. Аган-тиб сум унго атиб дрроп унго ог атиб ой-аган уз пррай ака ой-аган рриорро жакл унго…

Закончив, Узел потребовал прежним, женским, голосом:

– Испытуемый НМ 54277059 – 28956, переведите на всеобщий язык.

И Харднетт перевел:

– Что представляет собой человек, который занят только тем, что спит и ест? Животное, без всякого сомнения. Создавший людей думающими, вложил в них разум, подобный Разуму Высшему, не с той целью, чтоб покрывался он плесенью праздности…

– Зачет, тест завершен, – объявил сладкоголосый Обучающий узел и подвел общий итог: – Уровень усвоения материала испытуемым НМ 54277059 – 28956 составляет восемьдесят семь процентов. Приемлем для выполнения оперативного задания с внедрением на глубину второго уровня.

– А нам больше и не надо, – сказал Харднетт и выдернул штекер из гнезда.

Не придуман еще адаптерный модуль, обеспечивающий стопроцентное усвоение цифрового формата гиппокампом, так чего нервничать? Десять – пятнадцать процентов потерь – пустяк.

Легенду прикрытия Харднетт решил разработать по пути на Тиберрию. Но о лице побеспокоился сразу. Это, конечно, неправильно – легенду к лицу подбирать. Надо бы наоборот. Но время поджимало – лицо делать дольше, чем разрабатывать легенду для неглубокого внедрения. Для неглубокого можно и вообще сымпровизировать.

В долгий ящик полковник откладывать не стал и, напевая под нос слова новомодного шлягера «Мы себе не выбирали маски в этом карнавале», быстро выбрал из каталога подходящую физиономию.

Из всех возможных то еще личико – высокие скулы, мясистые, обиженно поджатые губы, сдвинутые к переносице брови, колючие глаза, возле рта глубокие складки. Все такое брутальное. Даже дикое. Но особенно нос понравился. Занятный такой шнобель – большой, когда-то правильной формы, но переломанный и свернутый набок. Видимо, перебили однажды в драке, да так и сросся. Ну и, конечно, впечатлила борода этого покойного аррагейца. Нечесаное черное бесчинство, тронутое первой сединой.

«Такие лица, – подумал Харднетт, – беременным показывать не стоит. Во избежание преждевременных родов».

Он запомнил постоянный адрес файла и отключился. После чего стал прорабатывать маршрут. Перебрал возможные и предпочел такой: завтра с утра рейсовым НП-лайнером до Саулкгаста, по прибытии попутным военным кораблем до НП-узла Армазд, а с Армазда до Тиберрии на ближайшем сухогрузе Всемирной Сырьевой Корпорации.

«Вот так, – мысленно утвердил Харднетт это дело. – Вот так и так вот».

На сухогрузе, конечно, не слишком приятно вояжировать – удовольствие ниже среднего, но дожидаться более комфортной оказии, типа НП-лайнера Министерства внешних сношений, в той глухомани можно и полгода, а то и больше. Времени же на ожидание нет.

Нет времени.

Определившись, Харднетт приказал менеджеру терминала зарезервировать места по брони Чрезвычайной Комиссии на все суда выбранного маршрута, а потом вызвал по селектору заместителя.

– Весь во внимании, шеф, – как всегда бодро отозвался майор Архипов.

– Сколько на твоих, Рэм? – спросил Харднетт.

– По единому – тринадцать сорок восемь.

– С тринадцати сорока девяти работаешь по плану «Зуммер».

– Куда-то надумал, шеф?

– Я – никуда. А вот Верховный кинул на Тиберрию.

– Ни хрена себе натянули глаз на копчик! – воскликнул удивленный Архипов.

Харднетт усмехнулся:

– Меня, Рэм, всегда восхищало твое умение обрисовать ситуацию в двух словах.

– Нет, шеф, скажи, а почему тебя-то?

– Потому что.

– Не понимаю.

– А ты не напрягайся. Полковнику никто не пишет, полковник пойдет и сам все разузнает.

– У нас что, шеф, рядовых агентов не хватает?

– Сам знаешь, что за глаза.

– Знаю, потому и кукарекаю. – Архипов красноречиво хмыкнул, а через секунду выдвинул гипотезу: – Черт, кажется, врубился. Похоже, Старику в этом деле нужен самый-самый. Я прав, шеф? Скажи.

Харднетт хохотнул:

– Грубая лесть, Рэм. Очень грубая. Если уж льстишь, то льсти тоньше.

– Это как?

– Провести инструкторско-методическое занятие?

– Да ладно тебе, шеф! Какая там, к черту, лесть? Ты что – не лучший? Лучший. Спроси у… Да у кого хочешь. Любой скажет. Согласись, в тридцать полковника получить не каждому дано. Я не прав?

– Это раньше я, возможно, был неплохим агентом, а теперь я, Рэм, посредственный клерк среднего звена. К тому же ожиревший.

– Не наговаривай на себя, шеф. Агент твоего уровня – это что-то вроде табельного ствола. Может пролежать сто лет без дела, а понадобится – вытащи, сотри старыми трусами оружейное масло и шмаляй за милую душу. Не подведет.

Тут Харднетт представил их разговор с Архиповым со стороны – два руководителя Особого отдела дурью маются: один льстит, а другой кокетничает, – и пресек это дело на корню.

– Все, завязали друг другу животики щекотать. Принимай, Рэм, отдел под команду.

– Слушаюсь, сэр! – рявкнул Архипов, но тут же добавил: – Чудит Старик. Ой, чудит!

– Пока Старик чудит, орбиты вписываются в эллипс, – заметил Харднетт.

– Это верно. Шеф, а это… Послезавтра коллегия – что с докладом?

– Почти готов. Аналитики добивают статистику. Заберешь у Бляйбгроя, подпишешь и представишь. Еще вопросы есть?

– Нет, шеф.

– Все – разделяй и властвуй.

– И тебе живым вернуться.

Харднетт отключился, но через секунду вновь вызвал Архипова на связь.

– Ты еще с нами, шеф? – откликнулся майор.

– Как видишь.

– Ценное указание?

– Особо ценное, Рэм. Забыл сказать: если через неделю не вернусь, полей цветок. Тот, что у меня… Ну, ты понял.

– Конечно, понял.

– А если совсем не вернусь, отволоки его Лере.

– Лере, которая Ли? Из шифровального узла?

– Ей. Уяснил?

– Так точно, шеф. Сделаю все в лучшем виде. Даже не вопрос.

– Я всегда знал, Рэм, что на тебя можно…

– И даже нужно, шеф!

Харднетт собрался отключиться, потянулся к тумблеру, но Архипов его остановил:

– Шеф!

– Да?

– Я вот что… Не будешь против, если заберу на память твое ружье для подводной охоты? После того, конечно, как отнесу цветок лейтенанту Ли.

– Иди ты к черту!

Оценив черноту юмора, Харднетт отключил связь, немедленно покинул кабинет и поспешил в лабораторию Мастера Масок.

Лаборатория занимала весь пятнадцатый уровень. Точнее, почти весь. Новую студию криптографической анимации тоже разместили на пятнадцатом. Мастеру Масок пришлось потесниться.

Едва Харднетт вышел из кабины лифта, как сразу почувствовал острый фармакологический запах. Дежурно подумал, что нужно поставить на ближайшем совещании вопрос о замене здешней вытяжки на более мощную. А следом – самокритично о том, что едва отсюда выйдет, сразу же об этой вытяжке напрочь забудет.

Мастер Масок, мужчина за восемьдесят с повадками восьмилетнего хулигана, встретил его на пороге лично. Вытер руку о накрахмаленную полу халата и протянул в глубоком дурашливом поклоне:

– Едренть! Какие люди!

– Они самые, – подхватил тон Харднетт.

Рукопожатие Мастера оказалось все таким же крепким.

Уяснив задачу, чудаковатый гений пластических мистификаций уточнил:

– К какому сроку, Вилли?

– К завтрашнему утру, многоуважаемый Эмэм. – Харднетт постарался приказать так, чтобы приказ выглядел просьбой. – Скажем, часикам к пяти.

– Опять спешка! – недовольно воскликнул Мастер и стал брюзжать: – Все, едренть, бегом да бегом. Все бегом да бегом…

– Что поделать, – наигранно вздохнул Харднетт. – Есть такое слово – «надо».

– Опять придется штамповать.

– Мне все равно.

– Это тебе, Вилли, все равно. А у меня, едренть, как штамповку гнать начинаю, так душу наизнанку выворачивает и пузо чесаться начинает.

Мастер Масок глубоко вздохнул. Харднетт, сообразив, что взгрустнувший ветеран напрашивается на порцию сочувствия, выдал ему эту порцию:

– Что-то ты, многоуважаемый наш Эмэм, совсем раскис. Стряслось чего?

– Творить хочется, Вилли! – оживился Мастер. – Творить! Понимаешь? Чем дольше живу, тем больше хочется.

– Ну так твори. Кто не дает?

– Вы, едренть, и не даете! Вот раньше, помнишь, как было? Лет десять – восемь назад. А, помнишь? Помнишь, как я тебе первую маску делал?

– Помню, конечно, – кивнул Харднетт. – Еще бы не помнить.

– Вот! Ювелирная работа! На моих масках синяки от ударов такие оставались, что любо-дорого поглядеть было. А какая кровь из порезов сочилась? От настоящей и не отличишь. Потому как штучные экземпляры делал. А сейчас что?

– Что?

– Поток.

– А что поделать, дорогой мой Эмэм, если объем задач возрос в десятки раз? Федерация-то расширяется в геометрической прогрессии.

Мастер Масок сокрушенно махнул рукой:

– Да хоть в тригонометрической. Уйду я, Вилли, к чертовой матери!

– Куда?

– Куда-куда… На пенсию, куда еще.

– Что, Эмэм, тебе там делать?

– А тут мне что делать? Раньше-то я вот этими самыми руками клеточку к клеточке, клеточку к клеточке… И сальную железу, и потовую. И тельце Руффини, и тельце Месснера. Все, едренть, вот этими самыми руками. Все! Не поверишь, Вилли, ведь каждую волосяную луковку вручную высаживал. А сейчас… Посмотри.

Он жестом пригласил Харднетта в свидетели произошедших в лаборатории изменений. А таковые действительно имелись: огромный зал под завязку был заставлен новейшим высокотехнологичным оборудованием.

– А сейчас, Эмэм, – сказал Харднетт, по достоинству оценив увиденное, – бюджет у Комиссии стал в два раза больше, чем у Министерства обороны. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Плоды отмены моратория докатились и до нас: переходим от кустарщины на высокие технологии.

– Вот именно! Оседлав эти самые ваши логии, с самой сложной задачей теперь любая дура справится.

Заявив подобное, Мастер Масок беспардонно кивнул в сторону хорошенькой дамы, стоявшей возле биометрического сканера. Эта фигурная шатенка с раскосыми глазами украдкой наблюдала за молодым-да-ранним начальником Особого отдела. С очевидным интересом, надо сказать, наблюдала. Харднетт улучил секунду и заговорщицки подмигнул ей, а затем послал воздушный поцелуй. Она смущенно опустила глаза и стала энергично выкручивать из аппарата силовой кабель. При этом так усердствовала, что запредельного размера ее бюст ходил ходуном под ушитым белым халатиком.

А Мастер тем временем продолжал негодовать:

– Все проще простого стало. Понимаешь? Проще просто некуда. Мордель в окошко просунул, железяка ее лучами вжик, считала. Потом эта же железяка на модель шаблон образца накинет и разницу циферками выдаст. А другая железяка, – Мастер со злостью пнул ногой стойку формовочной студии, – по этим циферкам форму отольет, с учетом того, где чего добавить, где чего ужать. Потом – блямб на эту форму шмат имитационного пластика, и все. Через пятьдесят семь секунд снимай пинцетом и суй в физиологический раствор. Шесть часов цикла – вынимай ткань. Свеженькую дерму с эпидермисом. Подкрась, состарь, волоски натыкай и все – готово. Так даже и на это, едренть, свои аппараты имеются. Беда, Вилли. Просто-напросто беда!

– Ну а что поделать, Эмэм? – развел руками Харднетт. – Прошлогодняя трава всегда зеленее нынешней, да только время вспять не повернешь.

– Уж это да, не повернешь, – согласился Мастер. И, заглядывая в глаза, спросил с надеждой: – А может быть, к обеду?

Харднетт был непреклонен:

– К утру, Эмэм. К утру.

– Вот-вот. Вручную маску за ночь не сделать. – Мастер огорченно помотал головой. – Увы и ах, но так… Образец-то подобрал?

Харднетт вызвал щелчком экран терминала и запросил файл.

– Ну и харя! – восхитился Мастер, взглянув на выбранную Харднеттом модель. – Это где же такие красномордые обитают?

– Тут рядом.

– Бороду вроде этой отрастить?

– Не знаю… Ну сделай, что ли, чуть короче.

– А по мне, едренть, и так хорошо, – прикинул Мастер.

Харднетт легко согласился:

– Ну хочешь, так оставь.

– Прическу такую же простоватую?

– Такую же.

– Височки косые?

– Косые.

– Ладно, Вилли, сделаю в лучшем виде, – горячо пообещал Мастер. – Не сомневайся.

– А я не сомневаюсь, – уверил его Харднетт и еще раз подмигнул шатенке.

Та прыснула и отвернулась.

– Да, слушай, – вспомнил Мастер и схватил полковника за пуговицу, – а как с глазами решим? Просто цветные линзы? Или у тебя со зрением проблемы?

– Зрение, Эмэм, у меня дай бог каждому, – похвастался Харднетт.

– Это хорошо.

– Но есть нюанс. Небольшой, но важный.

– Валяй.

– Понимаешь, дорогой Эмэм, тамошнее светило – дряннее некуда. Поэтому сетчатку желательно прикрыть. Иначе ослепну к черту.

– О, едренть-то! Степень нужной защиты в файле указана?

– Естественно.

– А может, в очках походишь? Как пингвин.

– Почему «как пингвин»? – не понял Харднетт.

– Не знаю. – Мастер пожал плечами. – К слову пришлось. Так что насчет очков?

– Мысль дельная. Но только по сведениям, которыми я располагаю, очков там простолюдины не носят. К сожалению. Так что буду выглядеть в толпе придурком. Не пингвином – придурком.

– Значит, исключительно линзы?

– Значит.

– Ладно, лично напылю защиту.

– Спасибо.

– «Спасибо» не булькает.

– Учту.

Мастер Масок погрозил пальцем:

– Смотри!

– За мной не заржавеет, – побожился полковник.

– Кстати, с утра на себя все это дело напялишь или переносной комплект подготовить?

– Переносной. Я потом, на месте, макияж наведу, – ответил Харднетт, не задумываясь.

– А справишься?

– Обижаешь, Эмэм.

– Ну смотри… – Мастер Масок почесал макушку, взъерошив седые остатки былой шевелюры. – Ладно, я все понял, Вилли. К пяти будет сделано. Сам забирать придешь?

– Да, сам забегу, – кивнул Харднетт. – Ну если все обговорили, я пошел. – И стал застегивать пуговицы своего невзрачно-серого дождевика.

– Куда, едренть, пошел?! – шумнул Мастер. – Посмотрите на него! Пошел он… Давай, суй мордель вон в то окошко.

И начальник Особого отдела, как простой смертный, покорно направился к сканеру. На радость засуетившейся шатенке.

Через две минуты его отпустили. Целым и невредимым. Правда, пышногрудая дамочка все же потерлась об него до электрических искр. Не без этого. Намекнув ей на возможность романтического продолжения прозаически начавшегося знакомства, Харднетт откланялся.

Спасаясь от тошнотворного запаха лаборатории, полковник чуть ли не бегом проследовал к кабинке общего лифта, заскочил и вдавил до упора кнопку нулевого уровня.

Нулевой уровень последние пять лет был замаскирован под бакалейную лавку. На первый взгляд – самая обыкновенная лавка. Да и на второй тоже. Да и на какой угодно. Если загодя не знать, что одна из дверей подсобки, заваленной ящиками, коробками и пахнущей сельдью бочкотарой, ведет к терминалу штаб-квартиры Чрезвычайной Комиссии по противодействию посягательствам, ни за что об этом не догадаешься.

А если догадаешься, тебя самого загадают. Лет эдак на двадцать пять.

Попрощавшись кивком с двумя перекидывающимися в картишки грузчиками, каждый из которых имел звание не ниже капитана, Харднетт вышел через черный ход, но тут же изобразил хитрый финт. Вернулся, подошел к удивленным его маневром охранникам (один так и застыл с поднятой для очередного хода картой) и, понюхав рукав плаща, спросил:

– Парни, от меня сильно химией прет?

– Я не чувствую, – сказал тот, что замахнулся, и объяснил: – Нос ни черта не работает. Насморк. Сквозняки тут сумасшедшие.

А другой, забавно пошмыгав носом, сказал:

– Немного, господин полковник. – И, шмыгнув еще раз, добавил: – Совсем чуть-чуть.

– Вот дерьмо-то дерьмовое, – без какой-либо злобы бросил Харднетт и направился к выходу, гадая, кем будет сейчас объявлен джокер.

Он захлопнул за собой дверь раньше, чем карта коснулась доски, и подумал, что, в конце концов, какие-то вещи в этой жизни должны оставаться тайной даже для начальника Особого отдела.

На улице моросил дождь. От дома к дому двигались бесшумные люди. Голуби на карнизах жались друг к другу и чего-то ждали: то ли окончания дождя, то ли наступления ночи.

Харднетт поднял воротник и поежился. Пересек проезжую часть перед носом вякнувшего больше для порядка, чем по необходимости, трамвая и не торопясь побрел по Десятинной. На первом перекрестке свернул в каменную кишку Оружейной и, старательно обходя лужи, в которых уже дрожали янтарные огни керосиновых фонарей, потихоньку вышел к ратуше. От нее под бой курантов, отмеривших очередную четверть, полковник направился к Каменному Мосту. Напрямик, через площадь.

На мосту, как водится, задержался – постоял, навалившись грудью на отсыревшие поручни.

Река гнала свои базальтовые воды от грузового порта к Смешной Излучине и дальше, туда – за пределы Старого Града.

Река гнала воды, ну а Харднетт погнал из головы мысль о самоубийстве.

Почему-то всегда, когда он пялился с Каменного Моста на реку, обязательно появлялась эта подлая мысль. Ночью ли, днем ли, в солнечную ли погоду, или как сейчас, когда нависли над городом тяжелые, давящие на психику тучи, но эта навязчивая идея возникала обязательно. Сука!

Впрочем, возникала и ладно – он всегда с ней справлялся. Во всяком случае, до сих пор справлялся. И каждый раз, подавляя (не сказать, что совсем уж легко, но все же) эту чуждую для себя мыслишку, Харднетт чувствовал себя победителем. Быть может, есть в этом какая-то патология, но, честно говоря, ему нравилась подобная игра. После нее всегда просыпалось странное ощущение, что ты есть ты и еще кто-то. И что вы оба тут и еще где-то. Занимательное ощущение. Одно скверно – не с кем этим ощущением поделиться. Хочется, а не с кем. С подобным к первому встречному не подойдешь, чего доброго к психоаналитику направит, а такого друга, с которым можно доверительно поговорить начистоту, у него нет. Нет у него такого друга. И вообще никакого нет. И никогда уже не будет. Так жизнь сложилась.

В очередной раз удачно справившись с искусом, Харднетт по сложившемуся ритуалу смастерил из правой ладони парабеллум и трижды пальнул в коварную реку.

На! На! На!

Огляделся по сторонам – никого?

Никого.

И засадил контрольный.

На!

Представив, что река, дернувшись в последней конвульсии, замерзла и встала, он сдул со «ствола» воображаемый дымок и двинул дальше.