Накинув мощности центральному прожектору, он увеличил масштаб панорамной картинки, добавил контрастности и обнаружил дикую вещь: впереди на Колее, прямо по курсу, выдержанному на этом участке строго на запад, расположились всадники.

Машинально отсек время запуском секундомера, отсканировал расстояние – сто пятьдесят шесть метров – и только потом ахнул:

– Не может быть!

Какие могут быть, к черту, на удаленной от поселений Колее всадники? Неоткуда им взяться в Зоне Отчуждения.

Не-от-ку-да!

Если только, конечно, это не всадники апокалипсиса.

Подумал встревоженно: «Может, от переутомления того самого… с крыши спрыгнул?»

Легко допускал такую штуку.

Но через секунду сенсоры проснулись, и система наблюдения запоздало подтвердила наличие неизвестной групповой цели, пошла выдавать параметры и автоматически врубила ревун тревоги.

Ничего спросонья не понимающий Воленхейм ворвался в рубку и, плюхнувшись в кресло, затравленно спросил:

– Что за хрень?

Влад отключил сирену, запустил режим плавного торможения и доложил:

– Люди на Колее, сэр. Похоже, туземцы.

– Туземцы?! – не поверил Воленхейм и поглядел на Влада ошалелыми глазами. – Как это они сквозь Сетку прорвались? Там же, мать их, семь тысяч вольт!

– Не могу знать, сэр, – честно ответил Влад.

И они вместе уставились на обзорный экран.

Ветер гнал с потухающего запада невообразимых размеров тучу. Она – волнуясь, клубясь, раздуваясь во все пределы, словно переспевшее тесто, – наплывала на долину, сгущая и без того суровые краски позднего вечера. Сумерки гасли на глазах, но идущая им на смену грязно-бордовая темень, как это ни странно, делала фигуры загадочных всадников все более явственными и преувеличенно реальными.

Влад насчитал одиннадцать верховых. Одиннадцать суровых бородачей в черных широкополых шляпах.

В позах всадников, которые отворачивали бронзовые лица от блуждающих лучей ксеноновых прожекторов, не читалось никакого напряжения. Приструнивая с угрюмой солидностью разгоряченных долгой скачкой лошадей, они терпеливо поджидали состав. И было очевидно (во всяком случае, для искушенного в боевых разборках Влада), что появились они здесь не случайно, что они здесь по делу, что дело это для них судьбоносно и что всякому, кто попытается помешать им это дело исполнить, несдобровать.

– И что дальше? – раздраженно и вместе с тем растерянно спросил Воленхейм.

– Не могу знать, сэр, – вновь вынужденно ответил Влад и с ходу предложил: – Разрешите отработать тему?

– Валяй, служивый.

– Слушаюсь, сэр!

Когда вездеход окончательно встал и освещение мигнуло, обозначив переход питания с подкузовного генератора на батареи, Влад полез через шлюзовой отсек к верхнему люку. Откинул накидные болты, до упора утопил расколотую кнопку и, дождавшись, когда гидравлика с протяжным стоном сдвинет ржавую, сто лет не крашеную крышку, выбрался наружу.

Тотчас обдало жаром.

После двух суток комфортной жизни в кислой атмосфере кондиционера здешний воздух показался раскаленным. И это несмотря на сильный ветер. От него, от бестолкового ветра, только-то и пользы было, что подхватил и потянул за собой поднятое составом густое облако пыли. Туда потянул – на черный восток. Пронося мимо крепкий запах лошадиного пота, нервный звериный храп и возмущенное ржание.

Лошади действительно активно выражали недовольство, не нравилось им близкое присутствие стальных громадин. А вот всадники выжидательно молчали и между собой не переговаривались. Во всяком случае, слышно этого не было.

Влад встал в полный рост и помахал руками. Показал, что готов переговорить. И заодно – что безоружен.

Они будто ждали этого приглашающего жеста. От группы тут же отделился один верховой. Саданув каблуками в упитанные бока своего каурого, направил его ближе к вездеходу и встал в той зоне, где было светло, словно днем.

Оказался он не молодым, этот скуластый мужик в потертых кожаных штанах и светлой, расшитой замысловатым орнаментом рубахе. Но и стариком не был. Даже по здешним меркам. Влад, приглядевшись, посчитал его ровесником. Где-то тридцать три на вид, ну, быть может, тридцать пять – не больше.

Парламентер сдернул с левой руки перчатку и, не поднимая головы, коснулся края шляпы. То ли придержал ее, чтобы не сорвало порывом ветра, то ли отсалютовал. Влад на всякий случай решил ответить стандартным воинским приветствием: большим пальцем правой руки коснулся с отмашкой груди в области сердца. Дескать, вот где, почтенный тиберриец, у меня, землянина, сердце. Там же, где и у тебя. Если вздумаешь наповал, засаживай сюда.

Чем засаживать у аборигена, кстати, имелось. Влад наметанным взглядом сразу заприметил и солидный арбалет на две стрелы, и что из-за правого плеча у мужика торчит пук болтов с жестким оперением из ярко-красного пластика – тоже заметил. Еще насчитал два ножа. Один – огромный тесак – покоился в ножнах, висящих на широком поясе. Выгнутая рукоять второго, не такого мощного, но и не перочинного, выглядывала из голенища сапога.

При этом Влад почти автоматически зафиксировал, что этот глядящий на него исподлобья крепыш, судя по всему, левша. Что ни о чем не говорило.

И обо всем.

Чтобы разрядить обстановку, землянин решил поздороваться на понятном для всех народов Схомии аррагейском языке. Придав голосу максимум доброжелательности, пожелал ясного горизонта:

– Торрум оват!

– И тебе чистого, – ответил всадник и, глядя куда-то в сторону, не без гордости добавил: – Я понимаю ваш.

Голос его звучал невыразительно, глухо, но при всем при том очень уверено. Очень.

Влад спрыгнул с башни на лобовой выступ корпуса, оседлал шар космической антенны и, оказавшись почти на одном уровне с всадником, представился:

– Я – Влад.

Тиберриец кивнул:

– Гэндж.

Влад перевел для себя: «Гэндж – означает “смельчак”» и заметил:

– Я рад, что ты гэндж, Гэндж. И я хочу спросить у тебя, Гэндж.

– Давай спросить.

– Зачем ты здесь, Гэндж?

– Населяю здесь. А ты, не свой?

Простой ответ и столь же немудреный вопрос поставили землянина в несколько затруднительное положение. Если не сказать – в тупик. Но Влад нашелся:

– Я здесь служу.

– Можно, – будто разрешил Гэндж, а потом, резко хлопнув по холке забеспокоившегося коня, предъявил: – Нам нужен фенгхе.

– Фенгхе? – Такого слова Влад не знал.

Тиберриец, заметив его недоумение, махнул в сторону контейнера и повторил:

– Нам нужен фенгхе.

До Влада дошло, что речь идет о грузе. Присвистнув от удивления, спросил:

– Зачем вам эта штука, Гэндж? Слышал, вы ее за греховную держите.

– Надо, – ответил тиберриец. – Сильно надо.

– Верю. Но я не могу его отдать, Гэндж.

– Зачем?

– Это не мой раймондий. Или как ты его там… фенгхе. Да?

– Фенгхе, – подтвердил Гэндж и продолжил гнуть свое: – Сильно надо. Отдай.

Влад мотнул головой:

– Отставить, Гэндж. Я не уполномочен раздавать подарки.

– Как? – не понял его Гэндж.

– Не имею я права распоряжаться грузом. Не могу я его раздавать налево-направо. Никому не могу. И вам не могу. При всем уважении. – Влад старался говорить медленно, тщательно подбирая и четко выговаривая каждое слово. – Груз не мой. Я его только охраняю. Понимаешь?

– Понимаешь. Чей?

Влад ткнул рукой в неприглядную муть чужого неба:

– Хозяева там, Гэндж.

– Хозяева – там, фенгхе – нет там. Мы здесь, и фенгхе здесь. Мы забираем.

– Отставить, Гэндж. Те люди, – Влад вновь показал на небо, – договорились с вашим правительством.

– С правителями?

– Так точно, Гэндж. С федеральными вашими правителями.

– Которые в Киарройоке?

– Да, которые в Киарройоке. Именно с ними. А у нас так: слово сказано – дело сделано. И обратного хода нет.

Тут Владу показалось, что Гэндж улыбнулся. Сдержанно, но улыбнулся. Это удивило. Как уверял инструктор-этнограф, тиберрийцы никогда не улыбаются. Или улыбка почудилась? Быть может, принял за нее игру света? Возможно. Бывает. Тени любят лить пули.

Гэндж какое-то время молчал, что-то обдумывая. Но ничего нового не сочинил, никаких свежих аргументов не родил и вновь завел шарманку:

– Киарройок там, но фенгхе нет там. Мы здесь – фенгхе здесь. Мы забираем.

Столь незамысловатая, грубо говоря – первобытная, логика убедить Влада, безусловно, не могла. Отвергая предложенную схему, он мотнул головой туда-сюда – нет. Потом сообразил, что тиберриец может и не знать такого жеста, продублировал словами:

– Нет, Гэндж. Нет. – И счел нужным предупредить: – Чтобы забрать фенгхе, вам придется убить… Меня… И еще кое-кого.

– Хорошо, – спокойно согласился Гэндж убить всех желающих. Гордо вскинул голову и впервые за время разговора прямо посмотрел на Влада. С откровенным вызовом.

Влад выдержал его взгляд и, не отводя глаз, предупредил:

– Мы будем защищаться.

Гэндж не возражал и даже подтвердил за чужаками такое право:

– Так.

– Слушай, Гэндж, – Влад постучал каблуком по броне, – там у меня коман… Начальник там у меня. Пойду, скажу ему, что вам нужен фенгхе. Доложу по команде. Может, скажет чего умного. Лады?

– Хорошо. Но – время.

– Я быстро. – Влад встал, собрался было развернуться, но остановился и попросил: – Ты это… Ты вот что, Гэндж. Не стреляй мне, пожалуйста, в спину. Хотя бы пока.

Тиберриец рявкнул в ответ нечто непереводимое. Видимо, выругался. И раздраженно сплюнул. Не понравилось ему, похоже, что Влад заподозрил в подобном коварстве. Обиделся. И даже конь его, косящий умным глазом, будто понял все – фыркнул, недовольно пожевал пенистым ртом мундштук и отбросил копытом попавший под раздачу камень.

– Ну и чего там? – спросил Воленхейм, когда Влад, задев по пути плечом короб фильтров, скатился во чрево вездехода.

– Мы атакованы, – выдохнул Влад.

– Чего-чего?! – не поверил Воленхейм.

– Мы атакованы, сэр, – повторил Влад, потирая ушибленное место. – Братьям тиберрийцам приспичило вернуть себе раймондий.

– На полном серьезе?

– Так точно, сэр. Они не шутят.

На лице Воленхейма загуляла нехорошая улыбка:

– Сколько их там?

– Столько же, сколько на экране. Одиннадцать штыков. Вернее, арбалетов.

– Арбалетов?

– Взрослого оружия не видел.

– Да откуда ему взяться! – Воленхейм, нервно потирая руки, затараторил: – Ну-ну, посмотрим. Посмотрим-посмотрим. Ну-ну…

В интонациях его голоса вдруг зазвучала радость, похожая на радость человека, который чего-то очень долго ждал и вот наконец-то получил. Столь неожиданная реакция начальника озадачила Влада, и он осторожно поинтересовался:

– Сэр, а что, раньше с вами подобного не случалось?

– Нет, мать их, никогда! – признался возбужденный Воленхейм и вдруг понес невнятное о чем-то наболевшем: – Никогда такого… Никогда… Представляешь, служивый? Никогда. Но я говорил… Сто раз им говорил. А они мне… Дурак ты – они мне. Чуханили, мать их! Гнобили. А я предупреждал… А они… А я-то… И вот! Каково, мать их?! Вот то-то!.. Влад прервал его бессвязное бормотание:

– Я так понял, сэр, что и другие экипажи не сталкивались с такими проблемами?

Воленхейм посмотрел на него мутными глазами, не понимая, о чем он.

– Говорю, и других парней аборигены раньше не беспокоили? – повторил Влад вопрос, невольно повысив голос.

Наконец до Воленхейма дошел смысл слов, и он подтвердил:

– Ну да, мать их, никогда такого не было.

– Тогда… – Влад пожал плечами. – Тогда как-то странно все это, сэр.

– Еще бы! – Воленхейм треснул кулаком по обзорному экрану. – Нарываются зверюшки! Ей-ей, нарываются. Ну и хорошо, клепаный форс! Ну и славно, мать их. Засадим им, служивый, по полной!..

Он резко встал, лихорадочным движением вытащил из кармана плоскую металлическую флягу и незамедлительно приложился. Хорошо так приложился. Желтоватый напиток, распространяющий дешевый запах алкогольного эрзаца, струйками стекал по давно не бритому подбородку. Выпирающий кадык гулял, будто поршень насоса. Пробка фляжки болталась на цепочке, как сошедший с ума маятник судьбы.

Зрелище было неприятным. Влад отвернулся. Чтобы занять себя, направил одну из камер слежения на Гэнджа и несколько секунд держал под наблюдением. Тот, ожидая возвращения переговорщика, спокойно дымил сигарой – красный огонек то ослабевал, то разгорался. Строгое лицо тиберрийца не выражало ничего, кроме уверенности в себе и в своей правоте.

И вдруг Влад поймал себя на мысли, что этот суровый мужик ему по душе. Что, как это ни странно, вызывает он уважение.

Удивившись, прислушался к себе.

Чувство симпатии к налетчику явно шло не от ума, оно шло от чего-то безотчетного. В нем присутствовало нечто глубинное, древнее. Это скорее даже и не чувство было – чутье. Настоящее такое чутье. То самое, которое зовут звериным. Известно: всякий зверь чует силу другого зверя. И уважает его за эту силу. Если, конечно, сам силен. Если нет, то он его просто-напросто боится. Боится, поджимает хвост и делает ноги.

Заметив краем глаза, что напарник оторвался от соски, Влад поторопил его с решением:

– Так что предпримем, сэр?

– Буфем ых ашить, – пробурчал Воленхейм, вытирая рот плечом.

– Не понял, сэр?

Воленхейм аккуратно закрутил пробку, утопил флягу в кармане, только потом повторил:

– Будем гасить уродов!

Влад оценивающе глянул на Воленхейма и осознал, что его дерганый начальник не шутит. И тут же понял, чем питается его решительность. Корявым пойлом, криво легшим на косую дурь. Этим. Видно, не впервые за сегодняшний вечер приложился дядя – стало глючить. Всерьез и затейливо. С выходом на поверхность всего накопленного за жизнь дерьма. Что не есть хорошо – что есть плохо, ибо не лечится. В таком состоянии дров можно наломать изрядно.

Уяснив случившееся, Влад попробовал корректно пресечь:

– А может, сэр, не будем горячиться?

– А кто здесь горячится?! – вскинулся Воленхейм.

– Но…

– Никаких, служивый, «но»! – Воленхейм потянулся и с силой выдернул из тугого паза штырь, блокирующий рукоятку механизма вращения тепловой мортиры. После чего, явно накручивая самого себя, выкрикнул: – Поджарим зверюшек, мать их! К бою!

Влад поморщился и, буравя взглядом затылок Воленхейма, сказал:

– Ну хорошо, сэр, будь по-вашему. Тогда разрешите запросить санкцию?

– Санкцию? – не поверил Воленхейм и обернулся. – Какую еще на хрен санкцию?! Мы же защищаемся. Они же сами, мать их, нарываются.

– А как же…

– Клепал я, служивый, все эти злобно-жгучие подгоны!

– Сэр, нам необходима санкция. – Влад в пику начальнику твердо выдерживал линию поведения. – Стандартная санкция на физическое воздействие. Мы обязаны запросить ее, сэр, коль на то пошло. Статья двадцать четвертая Основного уложения. Параграф восемь.

– А у кого запросить-то? – продолжая криво ухмыляться, осведомился Воленхейм и, энергично работая рукояткой, развернул рупор мортиры в направлении всадников.

Владу захотелось врезать ему по носу. Захотелось резким ударом без замаха вбить внутрь черепа крючковатый хрящ, из дырок которого торчали покрытые росой рыжеватые волоски. Очень-очень захотелось. Просто сил нет, как захотелось. Но сдержался и, ткнув пальцем в потолок рубки, ответил:

– У дежурного координатора Экспедиции Посещения. Запросить санкцию… Сэр.

Воленхейм постучал себя по лбу:

– Думай, служивый, прежде чем языком ляпать.

– В смысле? – не понял наезда Влад.

– Разуй глаза, глянь, где находимся, – снисходительно, через губу, посоветовал Воленхейм и, по-хозяйски обосновавшись за пультом, стал, делая ошибки и тут же исправляясь, вводить боевые параметры в блок управления мортирой.

Озадаченный Влад в мгновение ока выгнал на свой экран маршрутную карту и вычислил на обозначенной коричневым цветом линии Колеи текущее месторасположение. Синяя точка «МЫ ЗДЕСЬ» мигала в левом нижнем углу квадрата 22-96. Под значком, обозначающим подвижный состав, горели и более точные координаты. До секунд. Но только на какой именно широте, и на какой долготе они в данное время находились, по большому счету было неважно, поскольку, прежде всего они находились в центральной части Долины Молчания. Это определяло все.

Влад понял суть намека.

Область, по которой проходит часть арендованной у администрации округа Амве Зоны Отчуждения, называется Долиной Молчания не случайно – слывет аномальной. Во всяком случае, так утверждал инструктор, проводивший занятия по прикладному планетоведению. Он заунывным голосом человека, которому до чертиков и колик надоело в стотысячный раз талдычить об одном и том же, поведал на последней перед зачетом лекции, что в пределах Долины Молчания странным образом ведет себя вся радиопередающая аппаратура. Расписывается она здесь в собственной несостоятельности. А именно: без всякой видимой на то причины испускаемые волны не в состоянии выйти за границы Долины. Затухают на высоте от полутора тысяч по границе и до семисот пятидесяти метров в центре, которым, между прочим, является туземный городишко под названием Айверройок. Мало того, войти извне волны тоже не могут. На Долину будто экранирующий колпак накинут. Вернее, если представить форму, – шляпа. И никто, ни один, черт бы их всех побрал, умник, не в состоянии растолковать, почему так происходит.

Вот о каком чуде природного радиопротиводействия предупреждали их на специальных курсах подготовки к самостоятельной работе в составе Экспедиции Посещения.

Запоздало вспомнив про эти темные дела, Влад подумал с досадой, что, видимо, так все оно и есть – часов уже, пожалуй, восемь станция не запрашивала доклад по пяти пунктам. Да и уж больно глумливо лыбится придурок Воленхейм, всем своим видом высмеивая предложение выйти на связь с дежурным координатором.

– Я так понял, связи со станцией нет? – все же уточнил Влад.

– И до Подкидного Моста не будет, – отрезал Воленхейм.

– Тогда – отставить.

Воленхейм проглотил ухмылку и недоуменно вскинул брови:

– Чего-чего?!

Владу надоело корчить из себя салагу. Приелась игра.

– Убери ручонки с пульта и спрячь под задницу! – приказал он.

Приказал хорошо поставленным командным голосом. Проще говоря, гаркнул. Так гаркнул, что в миг побледневший Воленхейм испуганно отшатнулся от пульта. И оторопел на несколько долгих секунд – настолько поразило его внезапное превращение салабона в волчару. Но потом, правда, сумел совладать с собой. Смахнул со лба выступивший пот и промямлил:

– С ума, что ли, спятил, служивый? Забылся, мать твою?!

– Я запрещаю это делать, – уже спокойно, но с железной увесистостью сказал Влад. И чтоб было понятно, что имеет в виду, показал на пульт.

– Да кто ты, мать твою, такой, чтоб что-то мне запрещать?! – нервно взвизгнул Воленхейм.

Влад мериться резьбой болтов не собирался. Этого только не хватало. Но по тринадцатому параграфу тридцать девятой статьи Основного уложения перед выстрелом на поражение положен предупредительный выстрел в воздух. Поэтому повторил, четко проговаривая каждое слово:

– Я. Запрещаю. Это. Делать.

– Здесь босс я, и мне решать, – севшим от волнения голосом прошипел Воленхейм, вновь навис над панелью ввода и, быстро щелкая по пипкам, задал мортире максимальную поражающую мощь.

Несмотря ни на что, он все же намеревался сыграть на этом своеобразном клавире свою печальную мессу.

А тем временем камера точного наведения уже сфокусировалась на групповом объекте, и на экране выделились его границы. Центр прицельной сетки совместился с интегрированным центром мишени – шестнадцать светящихся точек перестали блуждать и слились в одно пульсирующее пятно. Столбик постоянно уточняющихся показаний сканирующего локатора тревожно мигал у правой кромки экрана.

Влад уважал себя и никогда никому ничего не повторял трижды. Поэтому, недовольно мотнув головой, встал и двинулся на потеющего от алкоголя и усердия маньяка. Тот все мгновенно понял и, затравленно озираясь, потянулся к кнопке «РАЗРЯД». Нарушив пломбу, откинул предохраняющую крышку. Еще доля секунды – и нажал бы.

Но не успел.

Не хватило ему этой самой доли – Влад перехватил его кисть на излете движения.

Воленхейм дернулся всем телом, пытаясь освободиться от болезненного захвата, но тщетно.

Схлестнулись взглядами.

Первым не выдержал Воленхейм, отвел глаза и, морщась от боли, сумел задать справедливый вопрос:

– Кто здесь, мать его, начальник?

– Ты, – ответил Влад и вырубил его ударом в челюсть. – А теперь – я.

Влад не сомневался, правильно ли он поступает, «увольняя» зарвавшегося Воленхейма. Он об этом даже не думал. В такие секунды думать вредно. В такие секунды нужно следовать текущей внутренней программе. У Влада она имелась, была проста, исходила из посыла: есть время под присягой, есть время вне присяги, а кроме этих двух, никаких других времен по большому счету не существует.

Год назад, заполнив стандартный бланк рапорта об увольнении, он выбрал для себя время, в котором присяги нет.

Все.

А дальше, не морща лба: как есть, так есть.

Присяга обязывает умереть, если так нужно для выполнения приказа. Обязанность умереть дает моральное право убить. Твой долг тебя оправдает, а война все спишет. Баш на баш – таков закон высшей справедливости войны.

Трудовой контракт с Корпорацией – это не присяга. Это сортирная бумажка мирного времени. Она не обязывает умереть при исполнении. Но если ты вправе остаться в живых, разве ты имеешь право убить? Пожалуй, нет. Нет. Точно.

Он устал убивать.

Он закрыл эту тему.

Год назад.

Вырвав с корнем коаксиальный кабель, идущий от блока управления мортирой, Влад полез наружу. Он искренне намеревался уговорить местных парней от глупых намерений. Хотел обрисовать расклады. Объяснить, в чем не правы. Призвать, в конце концов, к порядку. В общем, любыми доступными ненасильственными способами остановить непоправимое.

Он считал, что сумеет.

Едва он вынырнул наружу, Гэндж, щелчком отправив недокуренную сигару в темноту, нетерпеливо спросил:

– Ну что, не свой?

– Ничего, – спрыгнув вниз, ответил Влад. – Вернее, все то же самое.

Гэндж осуждающе повел бородой:

– Нельзя хорошо, будем плохо.

– Мы будем отбиваться, – еще раз предупредил Влад.

– Так.

– Вы погибнете.

– Вы.

Влад собрался втолковать наивному смельчаку, что арбалеты, как они ни хороши, не идут ни в какое сравнение с тем оружием, которым оснащен конвой. Решил прочитать что-то типа краткой лекции о тактико-технических характеристиках средств активной обороны, которые стоят на вооружении у стрелков корпоративного конвоя. Нет, не напугать хотел, а достучаться до здравого смысла. Для начала.

Но даже и начать не успел – сверху раздался окрик:

– Эй, «кирпич»!

Влад обернулся.

Это Курт Воленхейм вылез из люка по пояс.

Лицо чудилы перекосила гримаса ярости, а в руках ходила ходуном винтовка. Автоматическая. М-86. Тип – штурмовая. Вес с оптикой – 4,6. Длина регулируемая. Ствол заменяемый. Патрон – 7,62x51, специальный. Целеуказатель – ДХЕ-914. Начальная скорость пули – 1500. Прицельная дальность – 1800. Емкость магазина – 24 или 48. Отсечка очереди – отсутствует. Использование – боевые подразделения Экспедиционного корпуса.

Это раньше она использовалась в боевых подразделениях Экспедиционного корпуса. Но года три тому назад ее сняли с вооружения и передали для оснащения полицейских патрулей, конвойных отрядов и егерских кордонов.

А вообще-то – достойная машина.

И безотказная.

Но выглядящая нелепо в случайных руках.

Увиденное крайне поразило Влада. Никак не ожидал, что распоясавшийся начальник столь быстро придет в себя. Бил его, конечно, не насмерть, но прилично приложился и на полчаса спокойствия рассчитывал. Да, видать, плохо рассчитал. Голова у Курта Воленхейма оказалась чугунной.

Удивиться – это единственное, что успел сделать Влад. Воленхейм проорал дурным голосом:

– Сержант Блэр начистил пряжку и надул себе во фляжку!

И сразу утопил гашетку.

Рой самонаводящихся разрывных пуль рванулся в направлении солдата – алкающие человечьего мяса снаряды собрались впиться в плоть.

Но не дано им было утолить свой голод.

Обломилось.

Не долетев сантиметров пятнадцати, рой рассыпался. Парфянские пули, сами того не желая, разлетелись в разные стороны: большинство метнулось в ночное небо, какие-то зарылись в песок и там разорвались, несколько, развернувшись, зацвели белыми астрами на броне, а одна, совсем дурная, сбила шляпу с головы Гэнджа.

Тот, к слову, даже глазом не повел, а вот конь под ним рванулся, встал на дыбы и протяжно заржал.

У Воленхейма от удивления отвисла челюсть.

– Что за черт! – проорал он и выдал еще одну длинную очередь.

С тем же успехом.

«Большое число выстрелов в очереди нерационально вследствие увода среза ствола с линии прицеливания», – машинально дал бывалый солдат критическую оценку действиям Воленхейма и, не дожидаясь третьей попытки, рванул к башне сквозь клубы удушливого жирного дыма. Вовсе не для того чтобы рассказать безумцу, как во время «горизонталки» уговорил полкового коновала Штейнберга оставить в плече блок-имплантат с системой опознавания «свой-чужой». Док, будучи великим любителем всего колющего-режущего, с благодарностью принял в качестве отступного трофейный меч-трость, отобранный Владом у дикого «гаринча» с Прохты. Покрасовавшись перед зеркалом, майор медицинской службы несколько раз рассек мечом воздух, поцокал языком от удовольствия и без лишних разговоров поставил штамп в обходном листе.

Только не для рассказа об этой левой сделке карабкался Влад наверх. Конечно, нет. Хотел успокоить Воленхейма оплеухой посолидней. Окончательно собрался снять его с довольствия.

Но и тут не успел.

Сообразив, что в пальбе по напарнику толку мало, Воленхейм направил ствол на Гэнджа. Едва он это отчебучил, раздался громкий хруст – арбалетная стрела пробила его лобовую костомаху. Еще одна вонзилась в горло. А третья, прилетевшая издалека, – в грудину.

Раз-два-три – и Курт Воленхейм, начальник актуального конвоя, захлебнулся собственным криком.

Владу доставило труда вырвать из его рук винтовку – держался Воленхейм за нее цепко. Так держался, будто она являлась краем той бездны, в которую суждено ему навеки рухнуть.

Но все же не удержался – рухнул.

Внутрь вездехода.

Пытался еще что-то спросить оттуда, снизу, но вместо слов раздалось невнятное бульканье, а через миг все было кончено – его невысказанный вопрос навсегда застыл в остекленевших глазах.

Влад, не без основания считая, что следующая порция болтов полетит уже в него, намылился немедленно исчезнуть. Вжал голову в плечи, пригнулся, швырнул в дыру винтовку и приготовился к прыжку.

Но вновь опоздал на полсекунды.

Какая-то неведомая сила подхватила его, оторвала от брони, подержала несколько секунд над открытым люком, будто раздумывая, как поступить, а потом потащила наверх по спирали и с огромной скоростью.

Он ничего не успел понять – свистящий на невозможно тонкой ноте вихрь мгновенно уволок его в такую сияющую высь, где нечем было дышать. Там, на высоте, лихорадочно болтая ногами, задыхаясь, хватая руками и ртом пустоту, он потерял сначала слух, потом зрение, а, в конце концов, и сознание. И уже не мог слышать, видеть и осознавать того, как та же самая сила опустила его вниз. А она его опустила. И уложила на грунт метрах в двадцати справа от укрепленного бетонными плитами гребня Колеи. Плавно опустила и бережно уложила. Именно вот так вот – плавно и бережно.

Так деликатно даже ветер не опускает слетевший с ветки лист.

Очнулся Влад от холода – дело шло к рассвету. С некоторым усилием открыл глаза и увидел два светящихся шара. Стояла одна из тех ночей, когда обе местные луны встречаются на небосводе. Две вишни. Одна – та, что побольше, – Эррха, сочилась багряным светом и казалась переспевшей. Рроя выглядела бледнее. Она высовывалась из-за Эррхи на одну треть и оттого походила на застенчивую девчушку, выглядывающую из-за юбки старшей сестры.

Сообразив, что ноги-руки целы и голова на месте, Влад, чтобы не обнаруживать себя, подниматься не стал, а перевернулся на живот и отполз чуть в сторону. Завалился за первый попавшийся валун и стал осматриваться. Осмотреться – это у солдата, работающего автономно, прежде всего. Потом уже – оценить обстановку и доложить. Если есть кому. А если нет, то принять решение и действовать самостоятельно. Влада учили-учили и научили, что сила армии – в сплоченности, а сила солдата – в способности орудовать в одиночку. Вот и орудовал.

Между тем противник не наблюдался.

Нигде не было видно лихих всадников – ни на том месте, где до того кучковались, ни возле машин, ни за ними. Вездеход стоял на своем месте, тягач – на своем. Их не тронули. Похоже, не интересовали бородачей столь сложные механизмы. А вот контейнер с грузом интересовал. Вернее – сам груз. И над огромным сейфом грабители потрудились славно: створки бронированной двери были сорваны. Одну Влад видел – лежала на этой стороне от Колеи, о другой догадался – там, за насыпью. Выглядело все так, словно некий исполин рванул с дьявольской силой дверь за ручки, разорвал блок замка и, сорвав с петель створки, отшвырнул их подальше в разные стороны.

Влад восхищенно хмыкнул и прикинул: «Локальным направленным взрывом дело уладили». Но тут же понял, что чушь городит. Откуда у вооруженных арбалетами взрывчатка? Нет у них никакой взрывчатки. Была бы, на курсах предупредили. Не предупреждали. Значит, нет ее.