И главное ведь ничего нового не будет, подумал я, когда вновь сумел открыть глаза. А будет всё как у Александра Блока. Умрёшь – начнёшь опять сначала. И повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь. Подумал так и простонал:
      – Про аптеку – актуально. Очень. – После чего осторожно повернулся на бок и приказал себе: – Вставай, недобиток. Толку дохлым притворяться, когда вампиров за борт смыло.
      Обидчиков моих и вправду ни слышно, ни видно не было.
      Когда поднялся (далось с трудом, но далось), первым делом отодрал от спины доску. Не так-то просто это было сделать. Из горбыля, которым меня столь коварно огрели, торчал гвоздь, и ржавая эта "сотка" вошла в моё мясо минимум сантиметров на пять. Однако справился. Изловчился, вывернул руки не хуже какой-нибудь цирковой женщины-змеи и выбил из себя дурацкую деревяшку. Постоял немного, постанывая от боли и витиевато матерясь, после чего сунул руку под мышку. Кольт оказался на месте, в аккуратно застёгнутой на пуговку кобуре. Не сумел Гурон его вытащить.
      Точнее – не успел.
      Это я понял, когда обнаружил тело вампира в двух шагах слева от себя, а его бритую тыковку в двух шагах справа.
      – Пальцы веером, очко пропеллером, – обронил я ошарашено и чисто на автомате выхватил пушку. Замер. Прислушался. Но – ничего. И никого. Только шум дождя, плеск воды, звон цепей.
      Продолжая держать оружие на изготовке, я стал подниматься по тропе к дороге, и через десяток шагов, обогнув голый безобразный куст, наткнулся на второе тело. Вернее сначала на голову, а потом уже на тело. Разглядывать не стал, и без того было ясно, что эти мрачного вида комплектующие когда-то составляли единое целое по имени Адлер. Всё походило на то, что гадёныш спешно пытался покинуть место преступления, да ничего у него с этим делом не вышло. Догнал его таинственный зорро. Догал и почикал. В два счёта почикал. Причём, так ловко почикал, что вампир, будучи уже дохлым, успел сделать по инерции два-три шага, и только после этого рухнул. Это судя по тому, где лежала его голова и где всё остальное. А вообще-то он теперь походил на вратаря, пропустившего одиннадцатиметровый и рухнувшего на землю в отчаянном прыжке. На бесбашенного такого вратаря.
      – Возмездие должно вершиться своевременно, – произнёс я назидательно и убрал пистолет в кобуру.
      Нет, я не злорадствовал. Вот ещё. Просто радовался. За себя радовался. А помимо того чисто не по-человечески был благодарен тому, кто проучил мерзавцев. И мне даже повезло увидеть его, своего спасителя. Другое дело, что спасибо сказать ему не сумел. Так уж вышло. А вышло так. Выползаю, расставляя лапти "елочкой", на обочину, смотрю и вижу: неподалёку от моего болида в круге жалкого фонарного света тарахтит кровавого (сразу уточню – не чёрного драконьего, а человечьего красного) цвета "ямаха". В седле в позе форейтора сидит человек во всём чёрном. Боты на нём чёрные, штаны-куртка чёрные, шлем и тот чёрный – всё чёрное. И всё стильное. Любо дорого поглядеть. Красавчик с рекламного постера. Не то что некоторые. Под некоторыми я в первую очередь себя имею в виду. Одетого в будничное шмотьё, с ног до головы перемазанного глиной, да ещё и вампирами отчебуреченного.
      Разглядеть лицо незнакомца я не смог, расстояние не позволило, но каким-то шестьсот шестьдесят седьмым чувством понял, что именно этот таинственный мотоциклист вытащил меня из передряги. Само собой, приветственно махнул ему рукой. Дескать, привет, мужик. Жди, уже иду выразить признательность и всё такое. Но, как оказалось, встреча со мной в планы человека в чёрном не входила. Убедившись, что я жив-здоров, он опустил на лицо зеркальное забрало и выжал газ. "Ямаха" взревела диким зверем, встала на заднее колёсо, и в следующую секунду сорвалась с места. И всё. Только грязные брызги из-под колёс в разные стороны.
      Истребитель вампиров? – озадаченно подумал я, провожая незнакомца взглядом. – Или нет? А если нет, то тогда кто?
      Думал я над этим до тех пор, пока красно-чёрное пятно окончательно не растворилось в промокшей темноте. И даже после этого ещё какое-то время думал. До тех пор думал, пока в кармане перепачканного плаща не зазвучал твист, под который в "Криминальном чтиве" так ярко зажигали Ума с Джоном. Этот рингтон в шутку, смысл которой я давно уже позабыл, закреплён у меня за мобильником Ашгарра. Тщательно потерев руку о джинсы, потом ещё и о свитер, я вытащил трубу и приложил к уху:
      – Говори.
      – Тут два трупа, – взволнованным голосом сказал поэт.
      Я его поправил:
      – Не тут, а здесь.
      – Где здесь? – не понял он.
      Несколько запутавшись, я по-собачьи встряхнул головой:
      – Ты, вообще-то, про что сейчас говоришь?
      Ашгарр прокашлялся и хрипловатым шёпотом поведал:
      – Пять минут назад звонок в дверь. Подхожу, гляжу в глазок, там двое. Спрашиваю, кто, какого. Привет, говорят, дракон, мы правильные перцы, мы бабло Егору за Зёрна подкатили. Должок хотим задуть, проценты отслюнявить и всё такое. Ну ладно, думаю, должок так должок. Пошёл халат накинул, возвращаюсь, открываю, а там… Короче эти двое уже не стоят ни фига, а лежат в затейливых позах. И у них, знаешь, это…
      Ашгарр замялся.
      – Ну выкладывай давай, не томи, – поторопил я. – Чего там у них?
      – Головы у них отрезаны, – выдохнул поэт.
      Час от часу не легче, подумал я. Быстро прикинул хвост к носу и распорядился:
      – Шухер не поднимай, срочно затащи тела в квартиру.
      – Уже.
      – Молодец. Видел кто?
      – Вроде нет. Тихо в подъезде, спит народ.
      – Черепушки подобрал?
      – Само собой.
      – Вот и хорошо, вот и отлично. Дальше так: никому не открывай, жди меня, буду через полчаса. И это ещё…
      – Что?
      – Не нервничай.
      – А я и не нервничаю.
      – Вот и умница.
      Сложив трубу, я прыгнул за руль и сразу вжал педаль газа в асфальт. Час был поздний, светофоры мигали жёлтым, и я катил без остановок на предельно возможной скорости. Через двадцать восемь минут подъехал к дому и, оставив болид у подъезда, рванул к себе на третий.
      Ашгарр уже открывал.
      – Смотрю, крови нет, – сказал я, оглядев лестничную площадку. – Затёр?
      – Её и не было, – ответил Ашгарр, пропуская меня в квартиру. А когда увидел, в каком виде я припёрся, ахнул: – Ёпсель-мопсель! Ты чего такой уделанный?
      – Работа такая у нас, шахтёров, – коротко ответил я. Но затем, пока скидывал плащ и боты, всё-таки рассказал (за не имением времени, не вдаваясь в подробности) о том, что со мной произошло у моста через Ухашовку. После чего спросил: – Ну а где твои?
      – В комнате Вуанга, – ответил Ашгарр и зачем-то показал рукой, будто я не знал, где это.
      Поэт уложил тела посреди вечно пустующей комнаты воина с какой-то немыслимой аккуратностью – ножки вытянуты, ручки прижаты к бёдрам. И даже головы приставил.
      – Ты уверен, что котелки не перепутал? – спросил я, разглядывая эту мрачную инсталляцию.
      – Этот вот поплотнее, – показал Ашгарр на левого, – значит, и помордатее.
      Я согласился:
      – Логично.
      Парням было лет по тридцать, плюс-минус год-два. Парни как парни – стильные стрижки, модные шмотки, не гопники по виду, но и не метросексуалы. Плотный (тот, что был в плаще) походил на менеджера среднего звена, второй (тот, что был в куртке) – на бандита средней руки. У того, что походил на менеджера, лицо было спокойное (не до безмятежности спокойное, а сосредоточено-спокойное), лицо же "бандита" перекосило от ужаса, и теперь само навевало ужас.
      – Карманы обшманал? – спросил я.
      Ашгарр покачал головой:
      – Нет.
      – Чего так?
      – Ну… как сказать…
      – Понятно. Побрезговал. Тогда учись, студент, пока я жив.
      Документов у мертвяков при себе не оказалось, зато у одного нашлась заточка, а у второго – финский нож с красивой, до умопомрачения красивой, наборной ручкой. Это всё. Ни лопатников, ни банковских карт, ни мобильников, ни ключей. Знали ребята, куда и на что идут.
      Я передал оружие Ашгарру:
      – Кинь куда-нибудь.
      Сам вновь склонился над трупами и засунул палец в пасть сначала одному, потом и другому.
      Мои худшие предположения подтвердились.
      – Что там? – заглядывая мне через плечо, поинтересовался Ашгарр.
      – Вампиры, – доложил я и вытер руку о штанину "бандита". После чего расстегнул на нём куртку и разорвал рубаху на груди. Над левым его соском синела татуировка в виде коронованной жабы. Точно такую же лупоглазую царевну я нашёл и на загорелой груди "менеджера". Чертыхнувшись, я обернулся к Ашгарру: – Видишь?
      – Вижу, – сказал он. – Только не совсем понимаю, что эти тату означают.
      – А то и означают, что парни из стаи Дикого Урмана.
      – Это плохо или очень плохо?
      – Это никак. Но если Урман решит, что мы его парней уделали, то…
      – Что?
      – Вспотеем.
      Ашгарр нахмурился и, сложив по своему обыкновению руки на груди (чисто Наполеон Бонапарт), спросил:
      – Ну, и что мы, Хонгль, будем со всем этим делать?
      Я не ответил, не до того мне было. Ухватив голову "бандита" за волосы, обследовал поверхность среза.
      Не дождавшись ответа, Ашгарр присел рядом:
      – Чего такого интересного узрел?
      – Смотри, – показал я. – Видишь, как мясо спеклось и все сосуды опалены. Потому и крови не было.
      – Огненный луч?
      – Так точно.
      – Полагаешь, инхип?
      – Не-а, Молотобойцы не причём.
      – Думаешь?
      – Тут и думать нечего. Случись официальная ликвидация, Архипыч нас обязательно бы предупредил. А если тайная… На тайную они бы со штатными мечами не пошли. Факт. Не дети подставляться.
      – Тогда кто, если не они? – нахмурил лоб Ашгарр. – Истребители?
      – Вопрос, – заметил я. – Большой вопрос. Вдогон другому: какого беса дикие вампиры решили напасть на старого дракона?
      – Версий нет?
      – Честно?
      – Честно.
      – Сплошной туман и ни одного просвета.
      Ашгарр вздохнул и вновь озаботился:
      – Ну, так и всё же, Хонгль, что будем делать?
      – Будем разбираться, – ответил я. – Но прежде избавимся от трупов,
      – Сейчас?
      – А когда? Когда вонять начнут? – Я глянул на часы. – Два двадцать. Времени вагон.
      – До чего? – уточнил Ашгарр.
      – До рассвета, – пояснил я и, уже покидая комнату, распорядился: – Я в душ, а ты пока найди какие-нибудь старые простыни, пододеяльники… Короче, сам сообрази. Сообразишь?
      – Уж как-нибудь, – обиженно хмыкнул Ашгарр.
      Прежде чем зайти в ванную, я поинтересовался:
      – Слушай, а пожрать есть что-нибудь? Жрать хочу, как медведь бороться.
      – Суп на плите, – ответил Ашгарр, выглянув из гостиной.
      – Суп? Суп это хорошо. А какой?
      – Грибной. Дядя Миша Колун целое ведро боровиков притащил, я и наварил.
      – Из целого ведра?
      – Зачем. Часть на зиму заморозил.
      – Ну ты, блин, и хозяйственный.
      – Это похвала или упрёк?
      Я стянул с себя насквозь промокший свитер и уверил брата-нагона:
      – Похвала, чувак, похвала.
      – Тогда живи, – разрешил Ашгарр. Хотел ещё что-то сказать, но заметил свежую рану на моей спине и осёкся.
      Пока он ковырялся в шкафах и антресолях, я успел постоять под душем, смазать рану бальзамом собственного изготовления (аль мы не маги-чародеи), натянуть свежие шмотки и приступить к супу, который был чудо как хорош.
      Я уже заканчивал, когда Ашгарр появился на кухне.
      – Всё, – доложил он.
      – Упаковал? – спросил я.
      – Упаковал. В простыни. А потом ещё и в целлофан.
      – Целлофан-то откуда?
      – Холодильник когда купили, помнишь, упаковку на балкон кинули, так и валялась до сих пор.
      – Говорил же, пригодится. А ты – давай вынесем, давай вынесем.
      Ничего Ашгарр мне на это не сказал. Некоторое время наблюдал за тем, как я энергично работаю ложкой, после чего спросил язвительно:
      – Слушай, Хонгль, а тебя не выворачивает?
      Я оторвался от тарелки.
      – Ты это о чём?
      – В квартире два трупа, а ты наяриваешь, как ни в чём не бывало.
      – Вот ты про что, – ухмыльнулся я. – Не-а, не выворачивает. – Зачерпнул со дна гущи погуще и, прежде чем закинуть в рот, в свой черёд спросил: – Смотрю, потянуло на труды знатоков инфернального.
      И кивнул в сторону лежащей на разделочном столе книги Томаса Манна.
      – Потянуло, – признал Ашгарр.
      – Чего это вдруг?
      – Да так… Даже не знаю, почему. Как-то само собой получилось. Подумалось, что самоубийство вещь заразительная, и вот…
      – Стоп машина.
      – Что?
      – Говоришь, подумалось? Тебе?
      – А что?
      – Да ничего, просто точно знаю, что эта мысль сегодня приходила мне.
      – А разница?
      Тут Ашгарр был прав, на самом деле так получается, что разница нет никакой. Абсолютно никакой. Такая вот загадка природы.
      – Ладно, проехали, – примирительно сказал я. И отложив на край тарелки лавровый лист, поинтересовался: – Ну и с какого боку в этой теме Томас Манн?
      – С нужного, – ответил Ашгарр. – Ты в курсе, что целая толпа его родственников покончила жизнь самоубийством?
      – Так уж и толпа?
      – Сам посуди: отец, сестра, ещё одна сестра, жена брата, сын. Сын вообще уникум, четырежды пытался убить себя. Представляешь?
      – Кто хочет, тот своего добьётся, – напомнил я расхожую истину.
      Ашгарр кивнул:
      – Спору нет. Во всяком случае, этот точно добился.
      – Застрелился?
      – Нет, снотворным закинулся.
      – Бабский способ, ни фига не офицерский.
      Поэт тему – офицерский, не офицерский – развивать не стал, резюмировал:
      – Если тезис о заразительности суицида верен, то история этой странноватой семьи является наглядной тому иллюстрацией.
      – Даже сомневаться не стоит, – заметил я. – Зараза эта заразительна. Даже больше скажу – заразна. Чума эта бубонная. Натурально.
      Отодвинув от себя пустую тарелку, я с довольным видом откинулся на спинку стула и спросил:
      – Ну и как на твой вкус товарищ пишет?
      – Да ничего так, бодро, – ответил Ашгарр. – Нобелевскую премию, согласись, абы кому не дают.
      – Не соглашусь. Бывает всяко.
      Ашгарр спорить со мной не стал, раскрыл книгу там, где было заложено стариной почтовой карточкой с изображением химеры, охраняющей Собор Парижской Богоматери, и зачитал:
       Во время сборов Григорс сказал своему помощнику:
       – Не падайте духом и не качайте головой! Так уж написано мне на роду – потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если я погибну – что за беда? Моя жизнь – не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия. Если же я одержу верх, страна будет освобождена от дракона.
      Закончив чтение отрывка, Ашгарр положил закладку на место и захлопнул книгу, а я так прокомментировал услышанное:
      – И будуть люды на Земли.
      – Какие Люды? – не понял Ашгарр.
      Я выбрался из-за стола, дошёл до мойки, сунул тарелку под горячую струю и только тогда объяснил:
      – Це мрия, яку поэт Тарас Шевченко уявыв в видомий поезии: "Врага не будэ – супостата, а будэ сын, и будэ маты, и будуть люды на Земли".
      – Это ты к чему? – не понял Ашгарр.
      – К тому, что драконов, если верить поэту, в будущем не будет. А если помимо Охотников, ещё и вампиры на нас начнут с финками-заточками кидаться, столь грустная будущность наступит весьма скоро.
      – Судя по всему, с этим согласны не все. Кто-то ведь нас сегодня выручил.
      – Тут ты прав, – согласился я. Впихнул тарелку в сушилку и, вытирая руки хрустким, расшитым легкомысленными васильками, полотенцем, добавил: – Знать бы ещё, кто этот "кто-то".