После того, как я пересказал Архипычу содержание анонимки, кондотьер обмозговал это дело быстренько и заявил, что "то самое место" мне, дракону кручённому, конечно же, известно, просто моё засоренное всякой чепухой сознание не может сходу соотнести его с тем, о котором сказано в послании. Говорил он убеждённо, решительно, не выказывая ни малейших сомнений, а я слушал и думал: до чего ж обидно, когда розы истины расцветают на медоточивых устах мудрейшего из мудрейших, а тебе почему-то от этого ничуть не легче. Даже напротив – во стократ труднее.
      Одно место, которое мы, нагоны, между собой называем "тем самым", вернее с заглавных букв – "Тем Самым", я действительно знал, но оно по моему разумению в эту тему никоим образом не вписывалось. Настолько "никоим", что просто караул. На птичьем нашем языке эвфемизм "То Самое Место" означает удивительную точку на пересечении улицы Марата и переулка Гашека, где находится вход в драконье Подземелье. Место это хотя и публичное, но по сути своей тайное, ибо никто чужой о его предназначении никогда не догадывался, не догадывается и не будет догадываться. Вот почему у меня имелись веские причины сомневаться, что пославший записку (кем бы он там ни был – боссом Варвары или господином хомма) ждёт меня именно там. А то обстоятельство, что словосочетание "то самое место" было мной, действующим Хранителем, услышано здесь и сейчас вне служебного контекста, отнёс я к чистой случайности.
      – Нет, – сказал я твёрдо в ответ на все уверения Архипыча. – Ерунда это полная. Сам, Серёга, подумай: если понимать послание в прямом смысле, то выходит, что мы – я и тот, кто руку мою приказал изуродовать – пересекались где-нибудь когда-нибудь и поэтому у нас с ним есть некие общие воспоминания. Но это не так. Уверяю тебя.
      – Ты, Егор, как-то уж больно по-житейски рассуждаешь, – возразил кондотьер. – А тут не житейские пласты вспаханы, тут о-го-го какие пласты вспаханы. Может, он всё, то есть абсолютно всё о тебе знает. И не нужно ему никаких общих воспоминаний. Ему достаточно твоих.
      Это замечание прокомментировать я не успел, потому что в наш разговор вмешался Боря Харитонов. Продолжая рулить, и не отрывая взгляда от мокрой щербатой дороги, он посоветовал простодушно:
      – Ты, братишка, мозги-то включи на полную катушку. Из Города уже лет двести никуда не уезжал, сидишь как на привязи, стало быть, и место это должно быть где-то здесь. Рядом. Быть может, это просто место Силы какое-нибудь? Почему нет? Коса Адмирала, к примеру. Или перекрёсток Маркса и Ленина. Или – чем чёрт не шутит – подземный переход Чёрной Невесты на Лермонтова. Или ещё что-то типа того. Ты копни хорошенько. Копни-копни. Глядишь, что-нибудь дельное на ум и придёт. Только не очень глубоко копай. Глубоко копать – заранее облажаться.
      – Спасибо тебе, добрый человек, – поблагодарил я его искренне за посильную помощь и сочувствие, но тут же и заявил категорично: – Только это всё сразу отпадет. Моментально.
      Боря собрался было привести какие-то дополнительные аргументы, но я его остановил:
      – Погоди, солдатик, не горячись. Я тебе объясню, почему отпадает. Лёха Боханский, опираясь на какие-то одному ему ведомые намёки, которых, к слову, в самом тексте нет, убеждён, что имеется в виду локация в Запредельном. Так что давайте будем исходить из этого.
      Молотобойцы переглянулись, и на несколько секунд в салоне воцарилось молчание. Нарушая его, Архипыч спросил:
      – А как у тебя, Егор, обстоят на данном историческом этапе дела с Запредельным?
      – Да никак, – с максимальной, каковая в таких обстоятельствах только, пожалуй, и требуется, честностью ответил я. – За последнюю сотню лет всего только один… Нет, два… Нет, теперь уже три Образа поднимал. Образ Храма Книги, посещение которого нам, драконам, вменено в обязанность, и ещё два Образа, о которых в силу разных причин сейчас умолчу. Все три эти Образа никакого отношения к данной истории не имеют. И это точно. Они очень личные, чужие там не ходят.
      – Это как сказать, – произнёс Боря тоном бывалого человека. – Иной раз, думаешь – не имеет никакого отношения. А потом так оборачивается, что бац – и имеет. Причём, по полной программе, во все дырки и без предварительных ласк.
      – Может быть, может быть, – проговорил я, уступая его напору. Однако после небольшого раздумья всё-таки высказал сомнение: – Нет, братцы мои, такая вот игра в угадайку мне решительно не нравится. Это путь в никуда.
      И только я произнёс эти слова, Архипыч тотчас выкрикнул какое-то малопонятное, но энергичное словцо и заявил решительно:
      – Ладно, хорошо, раз путь логического перебора – путь в никуда, тогда попробуем решить вопрос иначе. – С этими словами откинул дверку бардачка, покопался там недолго и вытащил узкую коробочку, обитую синим бархатом. Открыл её, подцепил из углубления тёмно-коричневую, почти чёрную горошину и, бережно зажав большим и указательным пальцами, протянул мне между кресел: – На, дракон, глотай.
      – Что это? – напрягся я.
      – Глотай, говорю, не бойся.
      Он был настойчив, но я упёрся:
      – Пока не скажешь, что за гадость, даже не подумаю.
      – Сыворотка правды, – оскалился Архипыч.
      – А если честно? – нахмурился я.
      – Честно? Да я и так тебе честно. А если хочешь ещё честнее, то – пожалуйста. Это пилюля Гамсунуса. Знаешь, кто такой Гамсунус?
      Так сложилось, что я знал, кто такой господин Гамсунус, и даже видел как-то раз этого удивительного человека. Случайно видел и что говорится мельком, однако видел. Сидим, помнится, с Кикой в кабаке у Жонглёра, выпиваем-закусываем, рассуждаем о том, о сём, в том числе и о гадостной природе современного человека. И вот в тот самый момент, когда Кика обозвал современного человека варваром и стал обосновывать это тем, что восприятия современного человека настолько грубы, что ему кажется, будто посредством тупого технического прогресса он способен достичь того, что можно достичь лишь долгой духовной эволюцией, в зал спустился неизвестный мне долговязый растрёпанный дядька потерянного вида. Приметив вошедшего, эгрегор осёкся на полуслове, показал на него, смешно кося глазами, и прошептал: вот смотри, Егор, это тот самый Виктор-Викторин Де Фон Ван Гамсунус, который у местных Преображённых за идейного вождя.
      Ну а кто такие Преображённые я и до этого знал. Говоря без излишне умных заворотов, это такие посвящённые светлой масти, которые сознательно отказались использовать магическую силу, но зато развили в себе естественную способность воспринимать связь между вещами, которые обычному человеческому рассудку кажутся абсолютно никаким образом не связанными. В дела земные и суетные эти гордые ребята, против которых наши признанные ведуны и провидцы – дети малые, особо не вмешиваются, но если вдруг придёшь к ним в недобрый час за добрым советом, в помощи не откажут. И это точно. Ну а не дай Сила придёшь за советом недобрым да ещё и в добрый час, опустят по полной программе и за милую душу. В моральном, конечно, плане. Вот такие вот правильные ребята, эти Преображённые. А про то, что они помимо советов ещё и какие-то особые таблетки распространяют, услышал я от Архипыча впервые.
      Не особо вдаваясь в фармакопею, кондотьер вкратце, но с бойкостью опытного дилера описал чародейственные свойства препарата и убедил таки меня закинуть в рот это снадобье, похожее консистенцией и цветом на мумиё, однако пахнущее чабрецом, вереском, мятой и ещё чем-то до боли родным, но чего я вспомнить так и не сумел. Проглотив пилюлю, я не умер, но и не прозрел, лишь почувствовал во рту горьковатый привкус лаврового листа. Это поначалу. Но минут через сорок (именно настолько в среднем тормозит драконья кровь против человечьей), когда мы уже почти подъехали к городу и Боря завернул на заправку возле поста ГАИ, средство наконец начало действовать. Меня вдруг резко бросило в холод, потом сразу в жар, а когда отпустило, я самым безобразным образом раскис. Захлопал осоловелыми глазами и стал засыпать. Однако не уснул, а погрузился в то состояние между сном и явью, которое называется грёзой. Точнее даже не в грёзу я погрузился, а в такой странный вид воспоминания, когда кажется, что всё происходит здесь и сейчас. Оно, это воспоминание, было очень коротким, но при этом достаточно информативным. Дико звучит, но из салона летящей в пробуждающийся город машины, я в один миг и чудесным образом перенёсся на кухню Альбины Ставиской, где увидел, как хозяйка, загадочно улыбаясь, вытягивает карту из потрёпанной колоды Таро. Вытащив карту, ведьма перевернула её рубашкой вниз и показала мне. При этом сказала игриво:
      – Вот оно, милый мой Егор, то самое место.
      На карте был изображён аркан "Мистерия", во многих мистических системах известный так же под названием "Луна" и в немногих – под названием "Сумерки". Впрочем, как его не называй, по счёту это восемнадцатый аркан. Старший, разумеется, аркан. Аркан, олицетворяющий не самый удачный расклад судьбы и не лучшее состояние духа.
      Впившись взглядом в картинку, где волк и собака воют на луну, сидя на пустынной дороге, я пролепетал непослушными губами:
      – Ты это, Альбина, серьёзно?
      – До известной степени, – ответила ведьма, подмигнула заговорщицки и приложила палец к губам: – Т-с-с-с.
      После чего растворилась в густом, как сгущённое молоко, тумане.
      Вот и всё.
      Из состояния прострации меня вывел резкий сигнал клаксона. Это Боря, встраиваясь в общий поток, дал понять заметавшейся маршрутке, кто тут у нас вообще-то главный. Очнувшись, я – лучшего способа быстро привести себя в норму не знаю, разве только – кусок льда за шиворот – энергично растёр ладонями уши. А когда окончательно пришёл в чувство, обнаружил, что Архипыч участливо наблюдает за мной и внимательно-внимательно отслеживает мой долгий приход после краткосрочного отхода.
      – Чего уставился? – спросил я у него с полушутливой грозностью.
      – Сдаётся, ты всё вспомнил, – удовлетворённо произнёс кондотьер.
      – Да. Кажется.
      – Кажется или точно?
      – Кажется, точно.
      – Ну, это лучше, чем "точно кажется".
      – Лучше, – согласился я. – Только теперь новая проблема на очереди.
      – Что ещё? – нахмурился Архипыч.
      – Нужный образ я ухватил, это хорошо и даже здорово. Но как мне теперь в Запредельное попасть? Вот вопрос. Самовольно не могу, ворота мне Туда открываются ненадолго и лишь в указанный срок. Что делать?
      – Снять штаны и бегать, – проворчал Архипыч. Потом потрепал в глубоком раздумье бороду и предложил: – Послушай, Егор, а может, я вместо тебя схожу? С тебя, похоже, выкуп какой-то потребует, так я посредником выступлю. Не бойся, я справлюсь. Наш Тарас не хуже вас.
      Меня этот вариант категорически не устраивал.
      – Верю, Серёга, что справишься, – сказал я. – Но в таком случае мне придётся одну тайну раскрыть, которую тебе, извини, знать не положено. Я этого сделать не могу. Так что – увы.
      – Хреново тогда.
      На какое-то время после этого воцарилось молчание. Мы все дружно и наряжёно думали. Потом я решился и, глядя за окно (в это время мы уже проезжали мимо сгоревшего и покуда ещё не отремонтированного здания военной типографии), спросил:
      – Серёга, не сочти за наглость, но ты не можешь мне предоставить свои каналы?
      – Могу, – не оборачиваясь, сказал Архипыч. – Но только это тебе ничего не даст. Ты в них не протиснешься.
      – Ой, Серёга, не ври.
      – О чём это ты?
      – О том самом. Ты высший, ты в курсе: Пределов нет, есть лишь различные аспекты Запредельного. А раз так, значит, и каналы твои безразмерны.
      – Откуда знаешь?
      – Знаю.
      Архипыч повернулся, посмотрел на меня осуждающе и, поведя головой в сторону своего заместителя, спросил:
      – Ну и зачем об этом при детях?
      – Тоже мне секрет полишинеля, – фыркнул Боря. Но стоило только Архипычу на него цыкнуть строго, отпустил руль и зажал руками уши: – Всё-всё, мой коннетабль, ничего не знаю, ничего не слышал.
      – Кончай придуряться, Улома, рули давай, – приказал Архипыч и потом вновь обратился ко мне: – Да, Егор, я знаю, причём, знаю точно, что Пределы лишь фантом реальности. Знаю и не сомневаюсь в этом. Ну и что с того? Знание это только знание, оно ни к чему не обязывает, оно даёт право на выбор. Есть два пути. Первый: порвать с иллюзией, пройти по ступеням просветления и слиться с истиной. Второй: не дёргаться, оставит всё как есть и дальше жить иллюзией. Я, как, впрочем, и все другие высшие из ныне живущих, выбрал второй. Выбрал и живу по законам Пределов.
      – Почему так? – не преминул спросить я.
      – А потому что мне так интересней, – с вызовом и задиристо ответил кондотьер. – Это, во-первых. А во-вторых, всерьёз подозреваю, что, истина – это тоже иллюзия. Только высшего порядка. А есть ещё в-третьих, в-чётвёртых… Тебе доложить? Или этого хватит?
      – Пожалуй, хватит.
      – Вот и хорошо. Разговор на эту тему может быть длиннее сказки про белого бычка, а нам недосуг. Нам решение нужно найти. А о высоком поговорим как-нибудь после войны.
      И вновь в салоне надолго повисло молчание. На этот раз прервал его Боря. Вырулив возле Знаменского монастыря на кольцо, он вдруг предложил:
      – Мой коннетабль, а что если задействовать канал номер двести?
      – Ну ты, брат, и хватил! – не то изумился, не то возмутился Архипыч. – Сам-то понял, что сказал?
      Боря стушевался и вновь проглотил язык, а вот я за его идею зацепился:
      – Колитесь, господа, что за канал такой?
      – Это, Егор, технический канал, – выдержав паузу, пояснил Архипыч. – Мы через него отправляем тех, кого уже развоплотили, Грубо говоря, двухсотый служит грузовым порталом для компоста.
      – А что, живому туда нельзя нырнуть?
      – Отчего же. Можно. Но только… – Архипыч обернулся ко мне. – Слышал про жёсткую посадку спускаемых космических аппаратов?
      – Слышал, конечно, – кивнул я. – Это когда они падают по баллистической траектории.
      – Правильно. Так вот это приблизительно то же самое будет. Попасть ты Туда попадёшь, но в каком состоянии, это я тебе, Егор, сказать не могу. Просто не представляю этого. Вдруг тебя так перекрутит всего, что нужный Образ не сможешь поднять, тем более – удержать. Что если так? Ведь для двухсотого, увы, не существует никаких стабилизирующих и защитных ритуалов. Почему, сам понимаешь.
      – Но другого выхода нет, – после паузы, сказал я.
      – Входа, – поправил Архипыч. Глянул на меня долгим, оценивающим взглядом, понял, что в своём намеренье я твёрд, и покачал головой: – Ну, как знаешь, как знаешь. Моё дело – предупредить.
      – Не бойся, начальник, – с напускным запалом сказал я. – Прорвёмся.
      Архипыч кивнул:
      – Ну, хорошо. Тогда сейчас прямиком к нам в штаб-квартиру и сразу в процедурную.
      Едва он это произнёс, в кармане у него зазвенел телефон. Кондотьер крякнул недовольно, долго рылся в карманах, наконец достал и приложил трубку к уху. Послушал, ответил на приветствие звонившего:
      – Привет. – И протянул трубку мне: – Это тебя.
      – Меня? – не поверил я, но трубку взял.
      Звонил Ашгарр.
      – Как там у тебя? – спросил он.
      Чувствовалось, что сильно взволнован, хотя и старается говорить спокойно.
      – Работаю, – ответил я.
      – Подвижки имеются?
      – Определёно. Что, с Лерой плохо?
      – Совсем плохо, уже заговаривается.
      Я отвёл руку с трубкой в сторону, выплюнул грубое слово, опять приставил трубку к уху и, не желая удваивать тревогу, сказал чётко и спокойно:
      – Всё будет хорошо. Держи её, не отпускай.
      – Я стараюсь, Хонгль, – сообщил поэт. – Я очень стараюсь. Но ты бы как-нибудь там побыстрее, что ли.
      – Всё вот-вот закончится. Я уже подобрался к гаду… Почти подобрался. Сейчас вот метнусь в Запредельное, встречусь с ним и, думаю, вопрос закрою.
      – В Запредельное? – насторожился Ашгарр. – Ты собрался в Запредельное?
      – Так надо, – сказал я тоном, сразу отметающим всякие возражения.
      Но поэт возражать и не собирался, просто здорово переживал за меня.
      – А каким образом ты туда попадёшь? – спросил он озабочено.
      – Не тревожься об этом. Молотобойцы пообещали канал подогнать. Правда, этот канал, скрывать не буду, суровый, меня может здорово помять, но выбора нет.
      – Суровый… Тогда ведь может и меня… А как же Лера? – На том конце повисла пауза, которая заставила задуматься и меня. Потом Ашгарр опомнился и произнёс: – Послушай, у нас в Подземелье…
      И вновь замолк.
      – Что там у нас? – поторопил я, косясь на Архипыча.
      – Запретная дверь…
      – Ну не тяни ты ради Силы кота за хвост. Говори живее.
      – За этой дверью ход в Запредельное.
      Я чуть не пробил головой дырку в крыши "хаммера":
      – Что там?!
      – Прямой ход в Запредельное, – тихо повторил Ашгарр. – Если хочешь – портал. Вуанг им давно пользуется. Несколько лет уже.
      – И ты молчал!
      – А ты никогда не спрашивал. Да и он просил не выдавать.
      – Сволочи вы оба, вот вы кто.
      – Он не злоупотребляет, – сразу, как это у нас и бывает всегда, стал оправдывать поэт воина. – Он в основном из одной точки Пределов в другую… Ну ты понимаешь.
      А моим возмущениям не было предела:
      – Блин, а я-то думаю чего он такой чистенький и прилизанный всегда наружу выбирается. А оно вон оно как. Нормально.
      – Ну, в общем, я сказал, а ты там смотри.
      – Уж посмотрю.
      – Всё, конец связи, мне пора к Лере.
      Услышав имя девушки, я сразу опомнился, успокоился и сбавил экспрессию:
      – Давай Ашгарр, давай, чувак. Держись там. Я скоро. Я уже.
      Сразу после этого Ашгарр отключился. Я вернул трубку Архипычу. Он спрятал её в карман и спросил:
      – Как там Лера?
      – Плохо.
      – А чего шумел?
      – Да так, ничего особенного, – ответил я. – Просто у меня сегодня день великих открытий. Надо будет его в календаре кружком обвести, и каждый год отмечать.
      – А поподробней нельзя?
      – Забей, Серёга. Это наши дела, драконьи. Но теперь так: канал ваш по боку, пойду, как Ульянов-Ленин, другим путём.
      – Каким?
      – Этого сказать не могу. Не обижайся.
      – Уж как-нибудь не обижусь, чай не барышня, – понимающе обронил Архипыч, после чего спросил: – Ну и где тебя в таком случае высадить?
      – Если можно, то возле памятника Ленину, – прикинул я расклад. – Только, чур, потом не подглядывать. Лады?
      Архипыч в ответ только хмыкнул, а Боря обиженно покачал головой.
      Через восемь минут они, пожелав удачи и выдав по моей просьбе большую отвёртку и фонарь, высадили меня там, где попросил. Прежде чем уйти, я сказал им на прощанье:
      – Не падайте духом и не качайте головой. Так уж написано мне на роду – потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если погибну – что за беда? Моя жизнь – не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия.