Чем же вызвана реакционная политика царского правительства в отношении народною образования? Доводить полицейский надзор за школьным учителем до такого абсурда кажется не чем иным, как бессмысленной прихотью власти. Это все равно, что сжечь дом, дабы избавиться от мышей. Однако имеется достаточно явная, хотя и совершенно несостоятельная, причина. Школьные учителя - это обычно молодые люди, юноши и девушки, а так как молодые более восприимчивы к новым и неведомым идеям, чем пожилые, заражение их чумой нигилизма, разумеется, более вероятно. Ибо нет никаких сомнений, что репрессивные меры правительства направлены именно против молодых учителей, даже с риском вообще уничтожить начальное образование или сделать его бесполезным до никчемности.
      Это заключение само по себе правильное, но оно не объясняет, почему управление школами отнято у земства. Такое противоречащее здравому смыслу решение не может быть продиктовано политическими соображениями. Даже самому подозрительному из министров никогда не приходило в голову, что земство способно превратить школы в центры социалистической пропаганды. Земские деятели - это помещики, священники, купцы и старшины, притом никто из них не находится в расцвете молодости, и даже одаренный самым поразительным нюхом полицейский чин не учуял бы у этих людей симпатий к социалистическим идеалам. Действительно, земцы не одобряют существующего строя. Каждый земский деятель, если он не предатель своего дела, непременно должен желать самоуправления и свободной инициативы общества и поэтому более или менее широких политических свобод. С другой стороны, не было такого случая, чтобы земство использовало школы для пропаганды, скажем, конституционных идей. В течение двадцати одного года существования тридцати четырех земств им ни разу не было предъявлено подобных обвинений.
      Итак, мы приходим к заключению, что реакционные меры правительства продиктованы его инстинктивной неприязнью к образованию; власти исходят при этом из собственных интересов и стараются помешать тому, что они называют слишком быстрым просвещением народных масс. С первого взгляда такой вывод покажется столь же нелепым, как и другие неизбежные выводы, касающиеся побуждений царского правительства. Но надо вменить ему в заслугу, что оно откровенно до цинизма, - такие факты имеются в избытке.
      Положение 1874 года строго ограничивает рамки образования, получаемого в народных школах. В других странах существует так называемый образовательный минимум, обязательный для всех детей. В России, напротив, имеется максимум, за пределы которого не дозволено выходить. Строго запрещено давать крестьянским детишкам больше, чем элементарное знание катехизиса и Священного писания, чтения и письма, а также четырех правил арифметики.
      Земство все снова и снова ходатайствовало перед министерством о дозволении хоть немного расширить этот скудный учебный план и дать ребятам, из которых многие очень способны и жаждут учиться, представление о геометрии, десятичных дробях и географии родной страны. Но все напрасно. Ответом на просьбы было либо презрительное молчание, либо безапелляционное "нет". Не чем иным, как мракобесием, нельзя объяснить отказ разрешить пользоваться в народных школах Финляндии, Украины и Польши не только русским, но и родным языком, хотя крестьяне в этих странах знают один только свой родной язык. Вследствие этого дети большей частью не выучиваются ни русскому языку и вообще ничему другому, то есть происходит как раз то, чего власти, вероятно, и добиваются.
      Управление школами при нынешней системе из рук вон плохое, как всегда бывает, когда бюрократия начинает вмешиваться в местные дела, требующие особых знаний. Расходуемые на 112 инспекторов средства, которых вполне хватало бы на содержание 700 новых школ, просто выброшены на ветер. Каждый из 112 чиновников имеет на своем попечении 122 школы, а так как начальные школы открыты всего 156 рабочих дней в году, то уездный инспектор в течение этого времени может уделить каждой школе не более одного дня, то есть мог бы, если бы все они находились на близком расстоянии одна от другой. Но школы обычно рассеяны на территории, равной половине Ирландии, и не сообщаются железной дорогой, а только очень плохими проселками, поэтому совершенно очевидно, что ни один инспектор, каким бы он ни отличался усердием, не может посвятить каждой из подведомственных ему школ более одного часа в год, даже если он будет скакать галопом по всему уезду.
      Кроме того, инспектора, по уши занятые школьной работой, завалены еще огромным количеством канцелярских бумаг. Они всегда пишут письма и отвечают на письма, составляют отчеты и заполняют формуляры. Когда земство пожаловалось, что белоозерский инспектор никогда не появляется в их школах, он страшно возмутился: как, мол, могут они ожидать от него другого, если он в течение года обязан отправлять две тысячи ведомственных и других бумаг. В 1879 году новгородское земство пожаловалось, что у инспекторов нет времени посещать даже образцовые школы уезда или присутствовать на экзаменах. Это создает постоянные затруднения, ибо никто, кроме инспектора, не может делать распоряжений и представлять отчеты. Подобные же жалобы постоянно поступают от саратовского, черниговского, екатеринославского и других земств. И хотя они неоднократно предлагали назначить дополнительных инспекторов за свой счет, им не удалось добиться согласия министерства на столь разумный выход из создавшихся затруднений.
      * * *
      В конечном счете школы оставлены без надлежащего учебного надзора (в отличие от политического надзора) и какого бы то ни было управления. Инспектора сами не руководят и другим не дают. Земские деятели стоят перед выбором: либо смотреть, скрестив руки, как гибнет их любимое детище, или ввязаться в нескончаемую борьбу с представителями государства. В итоге мы видим полный упадок начальных школ, с одной стороны, и беспрестанные передряги с инспекторами - с другой. Злосчастная история наших народных школ представляется нам в виде непрерывной войны между непримиримыми элементами, и в этой войне инспектора при поддержке министерства всегда побеждают. Кроме того, в стране, столь привыкшей к деспотическому правлению, споры совершенно неизбежно принимают характер чистейшего вандализма.
      Примечательным примером этому является происшествие, случившееся в Бердянске.
      Бердянск заслужил особую репутацию большими достижениями в области народного образования. В этом просвещенном уезде - он славится лучшими школами во всей просвещенной Таврической губернии - только одна из 88 народных школ получала государственную субсидию, остальные содержались местными обществами. В уезде не было своего школьного инспектора. Чиновник, исполнявший инспекторские обязанности, имел под своим началом еще два уезда и, естественно, не мог уделять много внимания ни одному из них. Поэтому земство, не надеясь получить разрешение назначить собственного дельного инспектора, решило добиться передачи инспекторских полномочий одному из местных чиновников.
      Министру было послано ходатайство, причем земство предложило платить чиновнику жалованье из собственных средств. Целых пять лет на неоднократно повторяемое скромное прошение не обращали никакого внимания и не ответили на него. Но упорство делает чудеса, и на пятом году земство обрадовали назначением некоего Гарусова - милость, за которую земские деятели выразили министру свою глубочайшую благодарность.
      Но прошло немного времени, и они обнаружили, что совершили такую же большую ошибку, как лягушки, попросившие короля и получившие аиста. Новый инспектор повел себя как в завоеванной стране. Он отменил все распоряжения и правила дирекции школ, не заменив их новыми, и это немедленно вызвало страшную неразбериху. А когда через некоторое время появились правила и предписания Гарусова, то они настолько противоречили прежним, что учителя не знали, что им делать и чьи указания выполнять. Затем он принялся без всякого благовидного предлога увольнять и перемещать с места на место лучших учителей. Преследуемые угрозами Гарусова быть "выброшенными на улицу одним росчерком пера", учителя бросились бежать из уезда. А когда Гарусов для устрашения предъявил некоторым из них политические обвинения, абсолютно ложные, как впоследствии выяснилось, учителей охватила настоящая паника.
      Земство пожаловалось губернатору, а затем министру и умоляло избавить их от вандала, которым он их наградил. Но все было тщетно. В конце концов земство отделалось от Гарусова только благодаря счастливому случаю. Инспектор предъявил одному учителю столь возмутительное обвинение, что Тотлебен вынужден был уволить этого инспектора, и в октябре 1879 года его сменил Янковский. Но министр, очевидно, питал к Бердянскому уезду особую ненависть, ибо его прославленные школы процветали. Янковский оказался немногим лучше своего предшественника. Он беспричинно увольнял учителей, а когда земство заявило протест против увольнения классной наставницы, которой он предъявил обвинение в сочувствии социализму, Янковский стал грозиться обвинить все земство в приверженности к подрывным идеям. Он не обращал никакого внимания на пожелания земства в отношении ведения школ, заявляя, что их единственная забота - платить ему жалованье. Он внес многочисленные изменения в учебную программу, а новые учебники могли прибыть только к концу года, когда занятия уже кончились. Школы оставались без учителей только потому, что инспектор не давал себе труда утвердить назначения. Эта варварская система продолжалась два года и не кончилась бы по сей день, если бы в газеты не устремился поток писем и бердянские школы не превратились в злобу дня и публичный скандал.
      Будь подобные явления редким исключением, их можно было бы при большом желании считать случайностью и объяснить тупостью властей. Но они повторяются слишком часто, чтобы не быть умышленными, и, несомненно, если не на словах, то на деле выражают преднамеренную политику министерства народного просвещения. В Тамбовской, Екатеринославской и многих других губерниях имели место подобные же факты; конфликты между земством и инспекторами, возникавшие по тем же причинам, можно перечислять до бесконечности. На своем годовом собрании в 1879 году рязанское земство поднесло адрес с выражением благодарности пяти инспекторам губернии за то, что они "воздерживались от применения средств, имеющихся в их распоряжении, и не мешали усилиям земства, направленным на распространение начального образования и успешное развитие сельских школ". Может ли ирония звучать горше и можно ли привести лучшие доказательства решимости правительства всеми возможными средствами, за исключением закрытия, препятствовать преуспеванию народных школ? Правда, школ стало больше, но вследствие отсутствия подлинной инспекции, с одной стороны, и частых изменений в учебной части, а также беспрестанного увольнения учителей - с другой, их успеваемость уменьшилась до такой степени, что они совершенно захирели.
      В некоторых случаях земство, когда надоедало ходатайствовать и увещевать, отказывалось давать субсидии и оставляло школы на произвол судьбы. Во время кратковременной опалы графа Толстого возникли новые надежды и его преемника Сабурова буквально засыпали ходатайствами со всех концов империи, упрашивая вернуть земству свободу действий в деле народного просвещения. Но когда через год и два месяца граф Толстой вернулся к власти в качестве министра внутренних дел, снова рухнули все надежды на какие-либо изменения к лучшему.
      * * *
      Военное министерство всегда выказывало большую благосклонность к народному образованию, чем министерство народного просвещения, и по новому закону о воинской повинности юношей, окончивших народные школы, отпускают после четырех лет военной службы вместо обычных шести лет. Но из-за равнодушия крестьян, вызванного явно неудовлетворительным состоянием школ, эта статья стала почти мертвой буквой. "О положении в наших школах, - писал один журнал в 1880 году, - свидетельствует тот факт, что большое число учеников бросают занятия до окончания курса. В 1877 году свидетельства об окончании школы были выданы не более 88 255 ученикам, что составляет всего восемь процентов всех учащихся". Эти цифры красноречивее слов. Только одному ученику из двенадцати или тринадцати удается достигнуть весьма невысокого уровня знаний, установленного экзаменаторами.
      Конечно, власти могли бы быть вполне удовлетворены - они и в самом деле притесняли одиннадцать школ из двенадцати. Но очевидно, это не так, ибо министр народного просвещения носится с мыслью осуществить еще более радикальные меры, чем отстранение земства, меры, которые означали бы в конечном итоге полное оскудение начального образования по всей империи*. Министр предполагает вовсе забрать школы из ведения земства и передать их под исключительное управление духовенства. Он с таким же успехом мог бы предложить передать руководство школами самим детям, все равно школы были бы полностью заброшены и преданы гибели. У духовенства нет ни времени, ни желания для чего-либо другого, кроме чисто церковных обязанностей.
      ______________
      * Это было написано до 12 июня 1884 года. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)
      Казанское земство не так давно жаловалось на то, что в течение двух лет школы ни разу не посетил ни один священник. Официальные жалобы по этому поводу высказывали московское, воронежское, черниговское, тамбовское и петербургское земства. В некоторых губерниях священники даже собирались и выносили решения о том, что закон божий успешно могут преподавать и мирские учителя, ибо эту обязанность духовенство совершенно не в состоянии выполнять. Но даже если учесть большие размеры некоторых приходов, при которых один урок в неделю в каждой школе отнимал бы два-три дня, все же такое заключение весьма удивительно. Ведь попу тоже не дано быть одновременно в двух местах. Легко себе представить, какими могут быть последствия передачи школ священникам, столь обремененным собственными делами, не говоря уже о совершенном отсутствии у них педагогических навыков.
      Все это хорошо известно графу Толстому как бывшему министру народного просвещения и бывшему обер-прокурору Святейшего Синода. Со своей стороны я не думаю, чтобы чудовищный план был проведен в жизнь. Есть границы даже слепоте и злобности самодержавия, основанных на невежестве и подкрепленных ложью. Но весьма характерно для духа, вдохновляющего царских советников, что столь враждебный лучшим интересам страны план вообще может подвергаться серьезному обсуждению.
      * * *
      Я писал это в "Таймсе" весной 1884 года и теперь воспроизвожу предыдущие строки в искупление отсутствия у меня дара предвидения и проявленного тогда неуместного оптимизма. Замещение земства духовенством в управлении школами - то, что я менее года тому назад считал явно невозможным, - осуществлено законом от 12 июня 1884 года, упразднившим училищные советы и передавшим все их полномочия епархиальным архиереям и назначенным ими лицам из духовенства.
      Если в результате этих мер крестьянство не будет отброшено назад к своему дореформенному положению, когда, как сказал один наш писатель, можно было ездить неделю и не встретить мужика, умеющего подписать свое имя, то только потому, что сами мужики приобрели вкус к учению. Что касается министра народного просвещения, то надо отдать ему справедливость и признать, что он сделал теперь все, что в человеческих силах, для осуществления золотой мечты деспотизма - всеобщей неграмотности.
      Глава XXVIII
      ЗЕМСТВО
      Принцип самоуправления не был новью в России. Когда московский деспотизм сокрушил под своей железной пятой все сословия и отнял у народа его самые священные права, село и город, как говорит Костомаров, выразили свой протест по-своему. Люди возмещали утраченные права тем, что прибирали к рукам все, что вверялось им государством. Обманывать правительство, похищать его средства, торговать правосудием, которое они отправляли от его имени, и грабить земли, которыми им поручено было управлять, превратилось для должностных лиц древней Московии в принятый, закоренелый и наследственный обычай. От высших до низших - все воровали. Они не делали различий между хищением и жалованьем, грабежом и доходами. Да и центральное правительство само не очень противодействовало такой практике и таким принципам, оно защищалось против казнокрадства и вымогательства только тогда, когда грабители подчас переходили всякие границы. Бедный боярин, прося у царя должности воеводы, не пытался даже скрывать свои побуждения, излагая свою просьбу примерно в следующих выражениях: "Воевода имярек достаточно долго занимал эту должность, чтобы стать богатым, а я, твой верный слуга, превратился в нищего, и холопы мои мрут под палками податных. Отдай мне эту должность, чтобы я мог хоть немного покормиться".
      "Давать в кормление" или "получать в кормление" были принятые выражения, когда речь шла о назначении на пост правителя области, города или крепости. С течением времени эта фраза вышла из употребления, но сама идея существует и поныне. Когда великому князю Михаилу Павловичу, брату императора Николая, доложили, что генерал Афросимов, командир лейб-гвардии Финляндского полка, представил около тридцати тысяч рублей годовой экономии, тот резко о нем выразился, прибавив: "Ему не для того дан полк, чтобы он собирал крохи"*.
      ______________
      * "Исторический вестник", декабрь 1884 года. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)
      Но жадность саранчи, налегавшей на земли, чтобы, пожирая все, тучнеть от кормления, стала столь ненасытной, что центральное правительство уже в давние времена начало бить тревогу: жалкие остатки, уцелевшие для нужд государства, были слишком малы. Надзор, который осуществляли московские приказные дьяки, был весьма призрачен, ибо сами дьяки были не меньшие воры, чем воеводы. Поэтому правительство вынуждено было создать местные органы власти для охраны против хищений и грабежа своих же собственных уполномоченных.
      Первая попытка учредить систему местного самоуправления была сделана еще в царствование Ивана IV. В начале петербургского периода Российской империи, при Петре Великом, дальнейшие усилия в этом направлении были невозможны, так как все живые силы народа были привлечены на службу государству. Но, когда столетие прогресса породило образованный класс, попытка была возобновлена и нашла свое выражение в так называемой Жалованной грамоте дворянству, дарованной дворянам Екатериной II. Губернским дворянским собраниям предоставлено было право избирать из своей среды членов местной администрации и судебных органов, а также право контроля над всеми правительственными чиновниками, включая генерал-губернатора, который обязан был представлять комиссии дворян финансовый отчет губернии.
      Право контроля, особенно в отношении финансовой сметы губернии, - по видимости во всяком случае - означало самое широкое самоуправление. Однако это установление всегда было, конечно, чистой формальностью. Для господ, живущих среди масс крепостных, было бы вершиной глупости ссориться из-за нескольких тысяч рублей, принадлежащих "матушке России", с губернатором, который командовал военными силами и только один мог держать в узде рабов, возделывавших их земли. Новое аристократическое самоуправление с самого начала было мертворожденным институтом, совершенно неспособным защищать государство от колоссального воровства его чиновников. Правильно говорили после Крымской войны, что поражение нашим армиям нанесли не союзные силы, а собственные администраторы, поставщики и чиновники.
      Когда по окончании войны сочли необходимым полностью реорганизовать все общественные учреждения страны, невозможно было пренебрегать единственной возможностью хоть в какой-то степени предохранять государство от безмерной прожорливости его чиновников; эту возможность предоставило бы местное представительное управление. Поэтому вслед за освобождением крестьян самой неотложной задачей было создание земства. И из всех институтов, вновь основанных или преобразованных в первые годы царствования Александра II, ни один так мало не пострадал от последующей свирепой реакции, как земское самоуправление.
      * * *
      После принятия решения ввести систему местного самоуправления, абсолютно необходимого для жизни государства, в 1864 году было выработано Положение о земских учреждениях. Но власти проявили достаточно осторожности, чтобы не допустить самоуправления в слишком большой дозе, тем более что реакция уже начала поднимать голову. Роль, предоставленная земству в местных делах, фактически была весьма ограниченной. Оно могло распоряжаться только двадцатью двумя миллионами рублей из общей суммы доходов губернии. Из этих денег приходилось нести тяжелые финансовые обязательства, совершенно не входившие в круг земской деятельности: ремонт казарм, продовольствие для солдат, расходы по рекрутским наборам, расквартирование войск и удовлетворение других подобных же требований. Столь большие повинности, не имеющие никакого отношения к местному самоуправлению, поглощали львиную долю местных доходов и оставляли земству всего только четыре миллиона для собственных целей: строительства школ, здравоохранения, хозяйственных предприятий и прочего. Разумеется, денег было мало, и, если земство вообще хотело приносить какую-то пользу, их едва ли хватало.
      Ограничение земств средствами вызывалось желанием властей помешать им проявлять слишком большую активность в их расходовании; были также приняты действенные меры, чтобы не допускать их вторжения в область политики.
      Сборы земств были очень короткими и созывались с большими перерывами. Гласные встречались только раз в год, причем уездные земские собрания могли длиться две недели, а губернские - три недели. Едва ли оставалось время обсудить общие вопросы и дать указания своему исполнительному органу управе, занимающейся текущими делами в промежутках между собраниями.
      В сущности, самоуправление, введенное в 1864 году, в некоторых отношениях было хуже, чем дворянские вольности, дарованные Екатериной II. Земства не только не наблюдают за деятельностью генерал-губернатора, но генерал-губернатор самым бесцеремонным образом наблюдает за деятельностью земств. Он проверяет их отчетность, без его разрешения нельзя публиковать сообщения о земских собраниях и прениях. Он в любой момент может вмешаться и одним своим словом остановить исполнение всякого постановления земских учреждений под предлогом их "несогласия с законами или общими государственными пользами", то есть, попросту говоря, если оно ему не нравится. Правда, губернаторское запрещение не окончательное, оно может быть обжаловано в Сенате. Но так как земство собирается лишь раз в году, то мероприятие, приостановленное губернатором, все равно нельзя проводить в жизнь в течение двенадцати месяцев, даже в том случае, если Сенат сразу же отменит решение губернатора, а не будет откладывать дело два, а то и три года. В вопросах местного управления, не терпящих отлагательства, запрет губернатора практически непреложен.
      Чтобы поставить земства в еще более полную зависимость от правительства, у них отнято право, которым пользовалось дворянское собрание, - назначать начальников низшей администрации - исправников. Это право оставлено за губернатором. Кроме того, земство не имеет своей исполнительной власти. Все дела должны вестись правительственными чиновниками, а это всегда сопряжено с бесконечными дрязгами, особенно в финансовых вопросах. Сбор земских налогов поручен земству, но, будучи для государственных казначеев лишь делом второстепенным, неответственным, исполняемым, так сказать, из любезности, оно проводится из рук вон плохо. Недоимки с казенных имуществ и с помещиков непрестанно растут, и общая задолженность все увеличивается, что причиняет земству бесконечные неприятности.
      Однако вернемся к нашей непосредственной теме - предосторожностям, принимаемым правительством, чтобы помешать земству вмешиваться в политику. Одна из предупредительных мер - лишение земства права (если столь скромную привилегию можно называть правом) обращаться с петициями непосредственно к императору, хотя дворянские собрания широко им пользовались. Земствам фактически не позволено брать на себя инициативу ни в каком общественно полезном начинании. Они нигде не могут возвысить свой голос, кроме как в приемной министра, своего прямого начальника, и в девяти случаях из десяти министр даже не удостаивает их ответом.
      И все же новое самоуправление, невзирая на его недостатки, имело одно несравнимое преимущество перед старой системой - оно не было обманом. Реформа 1861 года уничтожила рабство; дворяне и крестьяне стали согражданами одной страны и равными перед законом. Невозможно было ограничить самоуправление одним лишь сословием. Это значило бы оживить крепостничество в другой форме. Поэтому все сословия участвуют в земстве предписываемым числом гласных. Но разделение депутатских мест между сословиями вопиюще неравное.
      Земские гласные избираются сословием, ими представляемым. Крестьяне, дворяне и города избирают своих гласных на отдельных выборных собраниях. Число депутатов от каждого сословия заранее установлено, и нет ничего более несправедливого, чем распределение количества гласных в нашем парламенте, выгодное только дворянству. Крестьян насчитывается в стране 60 миллионов, они платят 83 процента всех налогов (по подсчетам князя Васильчикова, даже 90 процентов), а имеют в среднем 38,6 процента общего числа депутатских мест. Помещики насчитывают только 1 миллион человек, их вклад в национальный доход не превышает 7 процентов, но избирают они 46,2 процента гласных; участие городского сословия составляет 15,2 процента.
      В ряде губерний, особенно в восьми центральных губерниях, несоответствие еще более значительно. 93 тысячи крупных помещиков представлены 1817 гласными, а 6 миллионов крестьян - только 1597 гласными.
      Так что дворяне в целом имеют в местных парламентах почти половину всех мест. Но это соотношение еще далеко не точное мерило их влияния, особенно в губернских земствах, где выборы двухстепенные. Крестьян большей частью представляют деревенские старосты. Они административно подчинены предводителю дворянства, который одновременно является земским начальником, и ему подчинены органы крестьянского самоуправления.
      Наконец, с целью исключения из земства наиболее демократических элементов из мелкопоместных дворян, установлен необычайно высокий избирательный ценз - владение от 200 до 300 десятин земли в густонаселенных уездах и 800 десятинами в более редконаселенных местностях. С помощью этой уловки достигается то, что число избирателей, принадлежащих к наиболее образованным кругам дворянского сословия, очень невелико.
      Таким образом, система самоуправления, введенная в 1864 году, в сущности, ставит народ под опеку привилегированного сословия, вернее, его богатой и консервативной верхушки с одновременным отстранением более либеральной и прогрессивной части - мелкопоместного дворянства. Трудно вообразить, чтобы Валуеву удалось изобрести что-либо еще менее либеральное, способное лишь превратить самоуправление в орудие реакции и в препятствие на пути реформ. Но правительство, в конце концов, все же ошиблось в своих расчетах. Можно по пальцам сосчитать те случаи, когда дворяне - гласные земства пытались использовать свое превосходство к выгоде привилегированного сословия, к которому они принадлежат.
      Самые серьезные усилия земства были в первую очередь направлены на то, чтобы предоставить большее влияние крестьянам, усилия, которым правительство, всегда клявшееся в своей любви к труженикам полей, разумеется, воспротивилось. И когда позднее, в 1871 году, правительство просило совета у земств 34 губерний относительно некоторых изменений в податной системе, все 34 земства высказались за уничтожение привилегий, за облегчение тяжелого бремени, возложенного на крестьянство, и предложили принять податную шкалу, пропорциональную доходам налогоплательщиков.
      Тем не менее наше земство заслуживает упрека в чрезмерной почтительности к властям и в недостатке гражданского мужества. Политические теории земских деятелей, отважившихся изложить их в печатавшихся за границей газетах и брошюрах, далеко не являются образцом политической мудрости. Проекты экономических реформ, кои дозволено было им публиковать, - чистейшие паллиативы.
      Я не имею ни малейшего желания особенно превозносить наши местные парламенты. Но нельзя отрицать, что они проявили достойную всяких похвал активность, и в начале своей деятельности, до того как правительство взяло их за горло, земцы трудились с горячим усердием и преданностью делу, на благо народа, а не для выгод сословия, к которому большинство из них принадлежало. В течение немногих лет земство увеличило местные доходы с 4 до 16 миллионов, проявляя также и в других областях глубокое понимание нужд народа. Их деятельность показывает, что они обладают здравым смыслом и практическим взглядом на вещи. Они доказали это, приняв близко к сердцу и поставив во главу угла самое важное дело, от которого зависит благоденствие России, - народное образование. Ибо только через просвещение массы придут к тому, чтобы самим судить и действовать. Мы видели, как энергично земцы взялись за основание начальных школ и с какой рьяностью они защищали свою деятельность от нападок министра народного просвещения.
      Но земские деятели не ограничивались организацией начальных школ. Они пытались создавать также средние и профессиональные школы, чтобы сделать доступными для молодежи техническое образование и прикладные науки. Они стремились объединить свои усилия с инициативой частных лиц - примеры такого сотрудничества весьма часты в России - в основании педагогических институтов с последующей передачей их в дар обществу, и, если бы не недостаток места, я мог бы к этому прибавить множество свидетельств энергии и предприимчивости наших местных парламентов.
      Они сделали фактически все, что возможно было со столь ограниченными средствами. Земство впервые стало оказывать крестьянам хоть какую-то медицинскую помощь, ибо до того времени они были не лучше обеспечены в этом отношении, чем дикари в Африке. Земство направляло врачей в захолустные деревни, отдавая предпочтение женщинам-врачам и сведущим фармацевтам, и, где могло, строило больницы.