В общем, все шло очень хорошо. Время и расстояние были точно рассчитаны. Все твердо знали свои роли. Несколько сигналов были заменены другими, так как они оказались недостаточно ясными на расстоянии. Словом, все было наготове. Предполагалось, что заключенных потребуют к допросу на следующей неделе - в понедельник или в среду. Так как понедельник сошел тихо, а по вторникам и четвергам следственная комиссия не заседала, то можно было рассчитывать почти наверное на среду.
      Василий поднялся утром рано, в шестом часу, и в сотый раз осмотрел каждый винт в экипаже, каждый гвоздь лошадиных подков, каждую пряжку в упряжи. Все было в замечательном порядке, вычищено и смазано как бы напоказ.
      Он засыпал лишнюю порцию овса лошадям и с особенным старанием выскреб их щеткой. Затем он пошел наверх, вымылся, причесался и почистил свое платье. Когда пробило восемь, он разбудил Андрея, который крепко спал, просидевши накануне до поздней ночи за работой.
      Поставив самовар, Василий собрался идти в конюшню, чтобы запрягать лошадь, когда дверь отворилась и вошла Зина.
      Она держала в руках корзинку для провизии, а на голове у нее была накинута серая шаль.
      Конечно, она могла зайти, с тем чтобы посоветовать что-нибудь: часто хорошие мысли приходят в голову в последнюю минуту. Так, по крайней мере, утешал себя Андрей, чтобы прогнать дурное предчувствие при ее появлении.
      Но когда она сняла платок, покрывавший ее рот и подбородок, и Андрей увидал ее бледное, взволнованное лицо, сердце его упало.
      - Новая беда? - воскликнул он.
      - Нет. Но вот прочтите, - сказала Зина, подавая ему телеграмму из Петербурга, которую он быстро пробежал глазами.
      Телеграмма была от Тараса Кострова и заключала в себе самую обыкновенную коммерческую новость, но смысл ее был очень важен. Костров от имени комитета просил отложить их попытку на три дня.
      Очевидно, в Петербурге затевались что-то очень важное в продолжение этих трех дней и попытка в Дубравнике могла помешать.
      Андрей и Зина хорошо понимали возможность таких неприятных совпадений. Но они также знали - Андрей, во всяком случае, знал, - что при теперешнем положении дел уступить такому требованию значило рисковать всем предприятием.
      - Как тебе это понравится, - с саркастической улыбкой сказал Андрей, передавая Василию телеграмму.
      В ответ Василий скомкал ее в кулак и бросил на стол, протяжно свистнув.
      "А я-то как хорошо смазал сегодня экипаж и почистил лошадей!" мелькнуло у него в голове среди грустных размышлений о неудаче.
      Андрей хотел во что бы то ни стало отделаться от этого нового препятствия.
      - Слишком поздно откладывать наше дело, - сказал он.
      - Вовсе нет, - отвечала Зина. - Раз оно еще не начиналось, его можно отложить.
      - Но ведь это значит отказаться от него совсем. Может быть, мы теряем наш последний шанс.
      - Может быть, - сказала Зина.
      - Ну, в таком случае я не думаю, чтобы они могли требовать от нас такой уступки. Если же они будут настаивать, то мы, с своей стороны, имеем полное право продолжать наше дело до конца, невзирая ни на что. Ведь все было окончательно решено, подумайте! Мы работаем тут месяцами, собираемся завершить дело счастливым окончанием, и вот ради какого-то нового плана, быть может фантастического проекта, от нас требуют отказаться от дела, где речь идет о жизни трех наших товарищей. Нет, это уже чересчур. Никогда ничего не удастся сделать партии, если она будет придерживаться такой тактики!
      Зина вспылила, как будто эти слова были для нее личным оскорблением.
      - Не говорите глупостей, Андрей! - вскричала она. - Они очень хорошо знают, как обстоит наше дело. Неужели вы думаете, что они не способны взвесить так же, как и мы здесь, что повлечет за собою такая задержка? Если, несмотря на это, они послали телеграмму, значит, их дело важнее нашего. Да ведь вы сами знаете, что нам придется уступить.
      Таковы были ее слова. А взгляд ее больших серых глаз говорил в то же время: "Зачем вы мучаете меня понапрасну? Неужели вы думаете, что я менее вас заинтересована в этом деле? Или что я сама не передумала этого много раз?"
      Андрей нервно прикусил губы и больше не настаивал.
      - Предупредили ли их, - он думал про заключенных, - что сегодня ничего не будет?
      - У меня не было времени, - отвечала Зина. - Телеграмма получилась вчера ночью, после моего свидания с надзирателем. Не видя никого на улице, они сами догадаются, что сегодня ничего не будет.
      - Нет, так не годится. Они просто подумают, что мы не успели выбраться, и будут ждать нападения на обратном пути. Их нужно сейчас же предупредить. Они могут устроить так, чтобы их вызвали еще раз к допросу.
      - Это правда; но как предупредить их теперь?
      - Отчего бы нам с вами не выйти к ним навстречу? Увидя нас обоих на улице, пешком, они поймут, что мы пришли их только повидать и что сегодня ничего нельзя сделать.
      Зине очень понравилось это предложение. Только она боялась, чтобы конвойные, заметив лицо Андрея, не заподозрили его в следующий раз, когда увидят его в другом костюме и верхом.
      - Ну их, все эти предосторожности! - воскликнул Андрей. - Они не вспомнят моего лица, как и сотни других, которые попадутся им по дороге.
      Василий, по своему обыкновению, поддержал Андрея, и Зина уступила. Они тотчас же вышли.
      Пройдя несколько сот шагов от гостиницы, они увидели извозчика, мчавшегося по направлению к ним. Волосатое лицо Ватажко виднелось из-за спины кучера, которому он что-то объяснял.
      - Эй, остановись! - закричал Андрей.
      Ватажко соскочил с извозчика. Он мчался с известием, что в окне Клейна выставлен сигнал. Заключенных потребовали в суд. Все часовые были на своих местах.
      - Вернитесь скорей и разошлите их по домам, - сказала Зина. - Сегодня ничего не будет, и не нужно, чтоб их видели на улице. - Заметив его озабоченное лицо, она прибавила: - Ничего особенного; просто отложено на три дня.
      Ватажко поторопился исполнить новое поручение. Зина и Андрей отправились на улицу, где рассчитывали встретить Бориса с товарищами.
      Было холодное осеннее утро, какое внезапный северный ветер приносит с собою в этот влажный, теплый край. Накрапывал мелкий холодный дождик и колол лицо и руки своими косыми струями. По мере того как они подвигались вперед, дождь усиливался, заставляя прохожих ускорять шаги и прятать свои продрогшие шеи в воротники пальто. Зина открыла зонтик. У Андрея же зонтика не было, потому что он по своей временной профессии принадлежал к классу, где зонтик еще не в большом употреблении. Но дождь его нисколько не беспокоил.
      - Какая прекрасная погода! - проговорил он со вздохом, указывая на улицу.
      Зина улыбнулась, кивнув утвердительно головой.
      Погода была в самом деле очень подходящая для их предприятия, и обидно было упускать такой случай. Даже самые многолюдные центры были почти пусты.
      Повернув в улицу, обсаженную липовыми деревьями, которую они могли видеть из конца в конец, они внезапно вздрогнули.
      - Вот они! - произнесли оба одновременно вполголоса, не поворачивая головы.
      Сквозь густую пелену дождя они увидали своих друзей, подвигавшихся к ним навстречу. Два жандарма шли впереди, два позади. Арестанты находились посередине. Вскоре их легко можно было различить, и они, в свою очередь, увидели своих друзей.
      Из них троих один Борис смотрел здоровым и бодрым. Он шел посередине, и его густая русая борода развевалась по ветру. Лицо выражало радость неожиданной встречи, нисколько не озабоченное тем, что может означать эта встреча. Левшин и Клейн были очень бледны, быть может от болезни, быть может от волнения.
      Обе группы друзей постепенно приближались, сохраняя по внешности полное равнодушие. Чем ближе они подходили, тем важнее было скрыть малейший признак того, что они интересуются друг другом. Но и те и другие, не глядя, видели и чувствовали взаимную близость.
      Зина замедлила шаги. Они теперь приближались очень медленно, и все-таки расстояние между друзьями уменьшалось с поразительной быстротой. Чтобы продлить хоть на минуту жгучую радость и в то же время жгучую боль этого немого свидания, Зина подошла к крыльцу какого-то дома, как бы желая укрыться от дождя. Тут ей пришла в голову счастливая мысль, которую она тотчас же привела в исполнение.
      Подняв ручку зонтика над своей головой, она взглянула на Бориса и начала стучать в дверь с видом хозяйки дома, которая знает, что ее ждут, и потому не хочет звонить.
      Андрей был несколько удивлен, что Зина стучится в чужой дом, но тотчас же догадался, что за этим что-то кроется. На самом деле Зина телеграфировала мужу сообщение на тюремном языке, в котором каждая буква обозначалась небольшим числом стуков. И Зина и Борис благодаря тюремному опыту умели читать по этой азбуке одинаково хорошо глазами и слухом, точно так же, как опытные телеграфисты разбирают телеграмму во время передачи ее аппаратом.
      Вот что Зина сообщила Борису: "Добейтесь еще одного допроса". Она сделала это так быстро, что кончила, прежде чем ее друзья успели пройти мимо дома. Легкий, едва заметный кивок со стороны Бориса дал ей знать, что он понял и постарается исполнить ее поручение.
      В эту минуту дверь дома отворилась, и горничная спросила Зину, что ей угодно.
      Она осведомилась, дома ли полковник Иван Петрович Крутиков - первое попавшееся ей в голову имя. Узнав, что это дом протопопа Суханова и что никакого полковника Крутикова тут нет, Зина извинилась и ушла.
      Арестанты были уже далеко.
      Зина и Андрей вернулись домой в самом лучшем настроении духа. Теперь они были уверены, что отсрочка не будет иметь дурных последствий.
      Глава V
      СХВАТКА
      Зина и Борис обменялись письмами вечером того же дня. Зина объяснила заключенным причину отсрочки. Борис, в свою очередь, извещал друзей, что поступил согласно их указаниям; его и товарищей, наверное, потребуют к допросу в следующее заседание комиссии. Это будет в субботу, так как до того заседание не состоится.
      В пятницу дело, из-за которого произошла отсрочка, благополучно сошло в Петербурге, и Андрей и Василий очень были довольны, что последовали совету Зины. Тем не менее, прощаясь с нею в этот день, Андрей предупредил ее:
      - Если сегодня ночью придет телеграмма вроде той, то вы лучше не являйтесь с нею. На этот раз мы ни за что не отложим, и вы только напрасно нас растревожите.
      - Вам нечего бояться, - сказала Зина. - Такие вещи не случаются каждые два дня.
      Они еще раз сели, в последний раз, на ту самую скамью, где три недели тому назад Андрей узнал о провале подкопа и где тогда же было положено основание новому плану.
      Они думали, но не говорили о завтрашнем дне. Да и не о чем было говорить: все было решено и ничего нельзя было изменить. Они сделали все, что могли, и приняли все меры предосторожности. Теперь течение событий было вне их контроля. Исход зависел от тысячи случайностей, которые предстояло встретить на месте ловко и смело; но ни предусмотреть, ни предугадать их не было возможности.
      Зина посмотрела на часы.
      - Мне пора идти домой, - сказала она, поднявшись.
      - До свиданья, - произнес Андрей, торопливо сжимая обе протянутые к нему руки.
      Они попрощались просто и спокойно, как это делали каждый день. За ними могли подсматривать, и они инстинктивно избегали всего необычного в своем обращении, чтобы не давать повода к подозрениям. Слишком многое зависело от завтрашнего дня, чтобы пренебречь малейшими предосторожностями.
      На следующее утро Василий с девяти часов сидел в кучерском платье у ворот своего постоялого двора и внимательно присматривался к соседнему повороту.
      В половине одиннадцатого Ватажко проехал на извозчике не останавливаясь. В руке у него был белый носовой платок - условленный сигнал; он им даже слегка помахивал в воздухе для большей очевидности: Ватажко был возбужден и слишком молод, чтобы действовать с самообладанием опытного конспиратора.
      Василий бросился наверх уведомить Андрея и встретился с ним на лестнице. Увидав сигнал из окна, Андрей уже спокойно спускался во двор, вполне вооруженный для предстоявшего дела.
      Его лошадь была оседлана и доедала свой овес. Он зауздал ее и подтянул подпруги. Василий тем временем повернул экипаж к воротам, сел на козлы и быстро уехал. Одним прыжком Андрей очутился в седле и выехал вслед за Василием.
      За воротами они кивнули друг другу головой на прощание, едва обменявшись взглядами. Они не знали, встретятся ли еще раз когда-нибудь; но в ту минуту они были слишком поглощены своим делом, чтобы задумываться о будущем. Они поехали по разным направлениям, так как должны были ждать в различных местах, прежде чем соединятся для общего действия.
      В десять минут Андрей доехал уже до маленькой уединенной площади когда-то бывший рынок, - по соседству с ведущей в город роковой улицей. Ватажко в качестве специально приставленного к нему часового был уже там. Он только что отпустил своего извозчика и нырнул в узенький кривой переулок, соединяющий площадь с улицей. Стоя посередине переулка, он мог видеть оба его конца и сам был на виду, так что мог передавать Андрею все сигналы, получаемые с улицы.
      Подъехав к переулку, Андрей увидел своего часового, дававшего ему знать, что заключенные еще не вышли из тюремных ворот. Василий, которого Андрей не мог видеть, находился на своем посту на другом конце переулка, получая сигналы от ряда часовых, расположенных по направлению к тюремной площади.
      Андрей сошел с лошади и стал водить ее под уздцы, как будто прогуливая ее. Оставаться неподвижно, верхом, посреди площади, значило бы привлекать к себе внимание любопытных. Он был в купеческом кафтане, под которым легко было спрятать оружие. Проходя мимо переулка, он опять увидел Ватажко - со шляпою на голове, - из чего следовало, что заключенные все еще в стенах тюрьмы. Но в ту же самую минуту он снял ее и остановился с непокрытой головой, сметая со шляпы приставшую соломинку. Сердце сильно забилось у Андрея: друзья, стало быть, вышли из тюрьмы; они шли навстречу.
      Однако он не сел еще на коня. Держа лошадь под уздцы, он спокойно шел вперед: он дожидался еще одного, самого важного сигнала.
      Заключенных предполагалось снабдить короткими револьверами, которые надзиратель взялся им передать. Но так как перед самым выходом из тюрьмы арестантов тщательно обыскивают, то надзиратель предложил положить револьверы в карманы их шинелей, которые он сам должен был накинуть им на плечи, после того как все формальности будут выполнены.
      Все зависело от того, удалась ли эта хитрость. Арестованные, проходя мимо первого подчаска, должны были дать знать, вооружены ли они или нет. Это решало, состоится ли сегодня нападение.
      Ватажко, раньше того изображавший праздношатающегося, разглядывающего картинки в окне какой-то лавки, совсем забыл свою роль. Расставив ноги, он стоял посреди переулка и с затаенным дыханием следил за движениями Василия. Когда желанный сигнал был подан, он бросился сообщить добрую весть Андрею.
      Его роль как часового была кончена. Ему незачем было дожидаться других сигналов, потому что Василий быстро двинулся вперед, чтобы быть на месте предстоявшего нападения. Ему нужно было приехать туда раньше, чтобы конвоируемые могли его увидеть на своем посту.
      Андрей, наоборот, должен был двигаться все время, так как ему необходимо было встретиться с партией в заранее определенном месте. Теперь ему еще рано было показываться на улице; приходилось прождать еще минут пять-шесть. Он лишний раз обошел свою маленькую площадь, держа лошадь на поводу и стараясь идти обыкновенным шагом.
      Ватажко шел рядом с ним по тротуару.
      - Держитесь у поворота в переулок и не волнуйтесь, - повторил ему в последний раз свои инструкции Андрей. - Если ничего не произойдет, поспешите известить Зину. Помните, где она будет дожидаться? На бульваре, третья скамейка от входа.
      - Да, я хорошо помню.
      Слова эти относились к тому случаю, если бы нападение пришлось отложить до возвращения партии из суда. Но Андрей надеялся, что надобности в такой нежелательной отсрочке не представится.
      - Теперь пора! - воскликнул он.
      Он легко вскочил в седло, пока Ватажко держал коня под уздцы.
      - Прощайте! - сказал юноша. - Успех зависит от вас.
      - И от моего Росинанта, - сказал Андрей с улыбкой и потрепал лошадь по шее.
      Кивнув приветливо головой, он поехал рысью в переулок, где прежде стоял Ватажко.
      Когда он въехал в улицу, он сдержал лошадь и стал присматриваться. Улица была совершенно безопасна. Но его глаза притягивались, как магнитом, к маленькой колонне, издали казавшейся неподвижной, хотя она приближалась правильным, военным шагом.
      "Вот они, вот! - сказал про себя Андрей. - Что бы ни случилось, сегодняшний день не пройдет даром".
      Своими дальнозоркими глазами он вскоре мог различить трех арестованных и заметил, что Борис был в короткой куртке, без шинели. Он, по всей вероятности, не был вооружен. Было очень досадно. Но Левшин и Клейн были одеты как следует - значит, вооружены. Пожалуй, этого хватит на всех. Очевидно, сами они так думали, иначе не дали бы сигнала, что у них есть оружие.
      На левой стороне улицы Андрей увидел экипаж с Василием на козлах. Видна была только его широкая сутуловатая спина в синем кучерском кафтане и глянцевитая шляпа. Он имел вид усталого извозчика, лениво поджидавшего седока.
      Ни одного настоящего извозчика не было видно на протяжении улицы. На обязанности часовых, освободившихся теперь со своих постов, было не давать останавливаться извозчикам, чтобы жандармы не могли ими воспользоваться для погони. Их нанимали и уезжали подальше, а затем все отправлялись на бульвар, к Зине, за дальнейшими приказаниями.
      Андрей и его товарищи медленно сближались друг с другом, причем Андрей ехал шагом. На улице было почти пусто; только там и сям виднелись редкие прохожие. Но веселая жизнь текла своим чередом в это яркое солнечное утро. Толстая баба, в переднике, повязанном под мышками, толкала вперед тележку с фруктами и сластями, громко выкрикивая свои товары. Два запачканных мальчугана с разинутыми ртами смотрели на соблазнительную тележку и никак не могли понять, отчего это большие, которым все можно, так равнодушно проходят мимо. Окна домов были раскрыты. Веселые лица высовывались оттуда, любуясь прекрасной погодой. С одного балкона доносились громкий разговор и смех.
      Андрею показалась странной и удивительной эта веселая беззаботность улицы, которая через несколько минут сделается ареной жестокой борьбы, смятения и кровопролития.
      Нападение должно было произойти саженях в десяти позади экипажа, чтобы оставить Василию открытый путь. В момент, когда конвоируемые выстрелят в первый раз по конвою, Андрей должен оказаться в тылу конвоя и напасть на жандармов во время их схватки с арестантами. Он регулировал поэтому свои движения таким образом, чтобы проехать мимо конвоя недалеко от экипажа. Легким давлением ноги он направил послушного коня в пространство между конвоем и Василием. Ни он не глядел на арестованных, ни они на него, но и те и другие с тревогой следили друг за другом. Левшин был ближе к нему. Андрей физически ощущал устремленный на него вопросительный взгляд и едва заметно кивнул головой в знак одобрения. Он только приветствовал их этим движением, но возбужденный Левшин принял это, очевидно, за сигнал. В то же мгновение Андрей увидал, как он вытащил револьвер из кармана и направил его в жандарма, шедшего за ним. Раздался выстрел, послышалось громкое проклятие, и на мгновение все скрылось в облаке дыма, так что Андрей ничего не мог видеть.
      Дело началось. Повернув лошадь, Андрей вынул револьвер и выжидал, держа палец на собачке. Сквозь рассеявшийся дым он увидел, как жандарм, который не был ранен, бросился на своего противника и схватил его за горло. В следующую же секунду револьвер Андрея задымился у него в руке, и жандарм грохнулся наземь. Последовало неописуемое смятение.
      Возгласы жандармов, крики прохожих и вопли женщин, разбегавшихся в разные стороны, стук торопливо закрываемых окон смешались со звуками быстрых, раздававшихся наудачу выстрелов.
      Видя, что действие происходит слишком близко от его кареты, Василий двинулся вперед, остановившись на расстоянии саженей в десять. С поводьями в одной руке, с револьвером в другой, он наблюдал за происходившим и за улицей, свирепо поворачивая головой направо и налево, сверкая своими маленькими глазами наподобие лютого зверя. Освободившись от своего врага, Левшин побежал и вскочил в экипаж благополучно. Клейн собирался последовать его примеру. Но унтер-офицер, высокий, рослый парень, командовавший тылом, успел схватить его за руку и вырвать револьвер. Андрей бросился к нему на помощь. Унтер-офицер выстрелил в него, но не попал, толкаемый во все стороны Клейном, которого он все еще не выпускал из рук. В одну минуту Андрей наскочил на него, пришпорив лошадь, и чуть не смял его под собою.
      Вынужденный защищаться от лошади, унтер-офицер на мгновение выпустил Клейна, который тотчас же побежал к экипажу. Жандарм бросился вправо в надежде повернуть лошадь Андрея и нагнать беглеца, но с быстротой молнии Андрей повернул коня и стал между ними.
      - Больно торопишься, голубчик! - крикнул он ему, прицеливаясь.
      Два выстрела раздались одновременно. Андрей ранил жандарма в руку, и тот выронил револьвер, между тем как его пуля пробила лишь кафтан Андрея, не задев его, но она ударила лошадь Василия. Подскочив, лошадь помчалась во всю прыть, несмотря на все усилия кучера удержать ее. Левшин и Клейн были спасены; Борис же оставался в руках неприятеля. Но двое из конвойных уже не могли драться. Теперь остались двое против двоих. Бориса можно было увезти на крупе лошади.
      "Еще одно усилие - и победа за нами!" - сказал торжествующий Андрей самому себе, приготовляясь к новому нападению.
      Борис находился в пяти саженях от него и энергично сопротивлялся двум жандармам, старавшимся связать его шнурками своих аксельбантов. Он было вырвался от них и, будучи невооружен, надеялся как-нибудь скрыться во время суматохи, если ему не удастся попасть в экипаж к Василию. Но они его нагнали, и теперь положение его было очень критическое.
      - Держись, друг! - кричал ему Андрей. - Сейчас я - около тебя.
      Он бросился на помощь к Борису. Но тут Андрей сделал серьезный промах. Он был хороший стрелок, и ему следовало этим воспользоваться. Но, увидев, как жандарм с рыжими усами связывал руки Борису, он забыл обо всем и, пришпорив лошадь, понесся к ним. Унтер-офицер, хотя и раненный, не потерял еще сил и подбежал на помощь к товарищам. Андрей стремительно бросился на него, почти приподняв грудью лошади его грузное тело, ударившее всею своею тяжестью рыжего жандарма. Тот упал на землю и увлек за собою Бориса, а лошадь инстинктивно поскакала вперед со своим седоком. Таким образом, несколько драгоценных моментов было потеряно, и шансы все больше становились против Андрея. Когда он повернул лошадь, он увидел Бориса, стоявшего неподвижно между двумя жандармами. Он не сопротивлялся более; его лицо было искажено злобой и глаза устремлены на что-то угрожающее вдали.
      - Спасайся! Полиция! - закричал он голосом, которого, Андрею казалось, он во всю жизнь не забудет.
      Он оглянулся, и проклятие вырвалось из его груди. Привлеченные шумом, двое полицейских бежали по улице. Третий только что выскочил откуда-то по соседству.
      Борис погиб!
      Но они еще далеко, можно сделать еще одну попытку. С яростью и отчаянием в душе, со стиснутыми зубами Андрей бросился на жандармов в безумной надежде убить всех троих до прибытия полиции. Но он слишком торопился. Он стрелял почти не целясь, не подумав, что, действуя так, он может легко ранить самого Бориса. Да что за беда, если он даже будет убит! Лучше пасть от руки друга, чем быть удушенным палачом... Ни один из выстрелов не попал в цель, между тем как один из жандармов слегка ранил его в ногу. В бешенстве он бросил пустой револьвер на землю и взялся за другой, который имел про запас.
      - Беги! Они тебя поймают! - сквозь дым раздался голос Бориса, более настойчивый, чем прежде.
      Двое полицейских направлялись к Андрею. Один из них успел схватить его за полу кафтана, с тем чтобы стащить с лошади. Андрей повернулся в седле и так ударил его тяжелым револьвером по голове, что тот так и покатился. Но надежды больше не оставалось - битва была проиграна. Он пришпорил свою лошадь, подобрав поводья, чтобы нельзя было за них ухватиться, и быстро ускакал. Несколько пуль вдогонку прожужжали мимо его ушей. Он слышал за собою неистовые крики жандармов.
      Но горе тому, кто вздумал бы остановить его в ту минуту! К счастью, никто и не пытался. Его лошадь, которая, казалось, не менее его самого порывалась выбраться из этого места, помчала его с быстротой, делавшей честь ее преданности. Через полминуты он был уже на другом конце проспекта, и перед ним расстилалось открытое поле. Но он туда не поехал, а свернул налево и очутился в настоящем лабиринте узеньких улочек и переулков старого рабочего квартала. Тут он поехал тише, поворачивая то направо, то налево, чтобы сбить с толку преследователей, в случае если они будут справляться, по какому направлению он поехал. Наконец он выбрал узкий темный проход, в котором было только два мальчика, и через него вышел на открытую дорогу. Он снова пустил коня во весь опор и помчался как стрела по мягкой, немощеной дороге.
      У юго-восточной заставы он увидел городового, который посмотрел на него, когда он проезжал мимо.
      Андрей повернул в улицу, ведущую в город, зная очень хорошо, что городовой сообщит об этом в случае розыска. Пропустив несколько улиц, он опять свернул направо и выехал в открытое поле на прежнюю дорогу.
      Завидев деревянные кресты старого кладбища, он сдержал лошадь. Тут кончалось его путешествие. Ехать дальше не было надобности: он находился на другом конце города, в трех верстах от места схватки. Чтобы выследить его, полиции нужно было по крайней мере часа два времени. Он был, в сущности, вне опасности, однако времени терять нельзя было.
      Осмотревшись кругом и убедившись, что никто его не видит, Андрей спешился и, ведя за собою лошадь, спустился в глубокий овраг старого кладбища.
      Здесь он в первый раз вспомнил про свою рану. Она была ничтожной, простой царапиной и не мешала ему двигаться. Но просачивавшуюся кровь нужно было остановить, чтобы она не послужила указанием для преследователей. Он кое-как перевязал ногу. Затем он открыл небольшой саквояж, находившийся за седлом. В нем было длинное, военного покроя пальто из серого холста, какие носят бедные офицеры в отставке, и военная шапка. Спрятав собственную шапку в карман и переодевшись, Андрей принял совершенно другой вид. Лошадь пришлось оставить на месте в качестве жалкого трофея полиции. Как существо неответственное, она не подверглась риску быть наказанной за участие в политическом преступлении. Ему даже захотелось оставить на лошади записку в этом смысле, пока он снимал с нее уздечку и седло.
      Но ему было не до шуток. Теперь, когда возбуждение, вызванное опасностью, прошло, жалкий результат их усилий поразил его.
      "Какое несчастье! Какой страшный удар Зине!" - повторял он с горечью.
      Он оставил кладбище и с тоской и тяжестью в сердце вернулся в город, направляя свои шаги на новую квартиру, приготовленную для него Василием.
      Глава VI
      ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАСИЛИЯ
      Убежище, куда укрылся Андрей, находилось в центре города. Недели за две перед тем Василий нанял там меблированную комнату. Необходимо было, чтобы квартирная хозяйка показала, в случае если ее будут допрашивать, что ее жилец, Онисим Павлюк, как теперь назывался Василий, жил у нее за много дней до столкновения с полицией. По правде сказать, в отыскивании убежища Василий руководился еще одним соображением, более частного характера, - ему хотелось припрятать по возможности больше вещей, которые удобно было перевезти с постоялого двора. Если этого не сделать заблаговременно, думал он, все пропадет там понапрасну. Но об этих соображениях он не сообщал своим товарищам, менее расчетливым, чем он, чтобы не давать нового повода их насмешкам.
      Будучи свободен по вечерам, он не ленился совершать ежедневные прогулки версты в три и ухитрялся проживать на двух квартирах сразу. Как только начинало вечереть, он являлся в новое жилище с узелком под мышкой, заявляя, что только что вернулся с работы. В полночь, когда все в доме засыпало, он уходил, повалявшись предварительно на постели, чтобы хозяйка подумала, что он проспал ночь и рано утром ушел.
      Василий уговорил и Андрея показаться туда же за несколько дней до покушения, чтобы таким образом сделать новую квартиру вполне безопасной. Он представил своего друга хозяйке как будущего сожителя, которому он сдал полкомнаты со столом. Андрей изображал из себя писца, у которого часто бывает срочная работа на дому, - таким образом, он мог впоследствии не выходить по целым дням, не возбуждая ничьих подозрений. Ему было бы опасно показываться на улице в первые дни после их попытки. Весь город был перевернут вверх дном. Жандармы, казалось, хлопотали больше о том, чтобы схватить его, чем поймать беглецов, против которых они не чувствовали личной злобы. Самое подробное и точное описание его примет было роздано повсеместно, и сотни ищеек высматривали его по всему городу. Кроме того, жандармам удалось открыть настоящее имя Андрея, очевидно благодаря неосторожности кого-нибудь из неопытных товарищей. Это подлило масла в огонь. У него было много старых счетов с жандармами, о чем они теперь и вспомнили.
      Василий был в более выгодном положении. Хотя в инструкциях, розданных шпионам, требовалось изловить также и кучера, однако в данном случае они, собственно, не знали, кого ловить. Внимание конвойных жандармов было так поглощено Андреем, что они даже не присмотрелись к внешности его товарища. Описание примет Василия, данное ими, не согласовалось с показаниями служителей постоялого двора, где найден был экипаж, так что полиция пришла к заключению, что человек, смотревший за лошадьми в гостинице, и кучер, увозивший беглецов, были два разных субъекта.