– А может, зверей можно назад в клетки загнать?

– В такой темноте? Ты что! Ни черта же не видно!

– Тогда пусть он выйдет. Пусть Разгуляев покинет клетку! Там же дверь сбоку.

– А людоеды сразу же без него друг дружке в глотку вцепятся. Передерутся в клочки. Он и так уже львов почти потерял, а если еще и эти коты перегрызутся… Из строя выйдут, то…

– Что? – спросила перегарного невидимку Катя.

– Цирку хана, вот что. Полный крах, разоренье. А нам всем – пинок под зад.

Одна пара светящихся точек на арене начала медленно перемещаться. Почти мгновенно к ней присоединилось и еще две. Катя поняла: леопарды спрыгнули с тубм и теперь кружат вокруг Расторгуева.

– Уля, я сказал назад, на место!

Хриплое, ехидное ворчание в ответ.

– Давай воду! – истошно заорал кто-то на весь цирк сорванным дискантом.

– Я же говорит – напор слабый! Нет воды!

Катя слыхала, что в цирках в опасных ситуациях с хищниками применяют воду из брандспойта, но…

– Пал Палыч, на подстанцию звонили – говорят, крупная авария! Света нет по всему микрорайону. Говорят, пока исправят, минут сорок пройдет, а то и час.

– Да они что? С ума, что ли, сошли – сорок минут? Да за сорок минут у нас тут…

Ответом испуганному администратору было ликующее громовое рычание с арены, от которого не только Катю, но и бывалых цирковых прошиб холодный пот.

– Место, Бандит! – громкий, резкий окрик Разгуляева. – Ну что ты расшумелся?

Катя даже дышать боялась. А мысли летели какими-то клочками, обрывками, бешено кружились. И ни на одной невозможно было сосредоточиться: «Темень-то какая… Ой, мамочка моя… А он там один… Они его видят, а он их… Господи, сделай так, чтобы все обошлось! Но ты ведь… ты ведь всегда мечтала увидеть нечто подобное, пережить… Острые ощущения, адреналин… Тебя же хлебом не корми… Это же как гладиатор на арене. И все ждут, сколько он продержится… Вот это и есть настоящий цирк без прикрас… А еще убийство, убили-то циркового, но об этом тут никто не говорит. Или еще не все знают? А что, если убьют и дрессировщика? Что, если они его сейчас загрызут?»

На арене началась какая-то свара между зверями. Хриплое кашляние-огрызание переросло в яростный рев, затем в вой боли.

«Господи, пусть дадут свет! – взмолилась Катя. – Я больше не хочу, чтобы не было света!»

И тут… Со стороны входа послышался какой-то грохот, лязг, затем шум автомобильного двигателя и… темноту прорезали желтые лучи – зажженные автомобильные фары. Света этого, правда, едва-едва хватало до арены. И Кате, и всем в зале открылось зрелище того, что там в этот миг происходило: пантера и леопард дерутся на опилках, остальные пятнистые вот-вот уже готовы ринуться на подмогу, но…

Разгуляев уже был в центре свары. В руке он держал арапник, переданный ему помощником. Щедро сыпля ударами направо и налево, он разнял дерущихся, загнал воющего от боли леопарда на тумбу и двинулся на пантеру. Свет автомобильных фар сейчас напоминал свет слабого ночника. И картина была какой-то призрачной, почти нереальной: тонущие в густом сумраке ряды амфитеатра, бледные лица артистов, косматые тени на брезенте, сверкание хищных глаз, ощеренные пасти и две черных фигуры – человека и зверя. Разгуляев прибег к испытанному приему: пантера сделала прыжок и наткнулась на металлические ножки тумбы, выставленной дрессировщиком как щит перед собой. Потом тумба снова полетела в пантеру – хриплый разочарованный визг, и после громовой команды «на место!» пантера, как ни в чем не бывало, послушно прыгнула на тумбу.

Разгуляев медленно пятился к сетке. Прислонился к ней спиной, не спуская глаз со своего зверинца. К нему с той стороны клетки подошел помощник, тот самый «погонщик слона». Они тихо переговаривались, видимо, решали, что делать дальше.

– Молодец, парень! Один догадался, что машину можно прямо ко входу подогнать. Мы тут все причитаем, а он хоть какой-то выход нашел. А кто он? Ах, да… тут корреспондентка в зале из газеты… Это вроде их водитель.

Катя обернулась на голос, затем, вытянув шею, проследила глазами до фар. Черт возьми, и точно, их машина! А вот и Кравченко собственной персоной. В этой суматохе Катя и думать забыла и про него, и про Мещерского, а они, оказывается…