В моей руке – гибель

– Следы здесь, здесь и вот тут. А тело, когда мы на него с Ренатом наткнулись, лежало здесь, возле угла сарая.

– Знаешь, Никита, ты мне все-таки толком расскажи, что вы тут обнаружили. А то я чувствую, что ты чего-то недоговариваешь. Если Антипову сломали шею, почему же тут столько крови в разных местах? Тут бог знает что вообразить можно.

Колосов помолчал, а затем продолжил свой рассказ. Уже более не колеблясь, он упомянул о посмертной ране на горле Гранта. Не далее как вчера вечером ему снова звонил по этому поводу судмедэксперт Семен Павлович. Звонил, чтобы сообщить, что заключение готово. Но голос при этом у него был какой-то странный – неуверенный, что ли? Это Колосова удивило: чтобы Палыч, который собаку съел на этих жмуриках, и в чем-то вдруг начал сомневаться…

– Значит, пистолет выпал из руки Гранта? – уточнила Катя, когда Колосов умолк. – И он даже не успел из него выстрелить?

– Вряд ли он сразу собирался стрелять, Катя. Думаю, что-то привлекло его внимание. Не напугало, нет, так я прежде думал, а сейчас отказался от этой мысли. Если бы Антипова что-то всерьез напугало или насторожило, он бы в доме засел и сразу начал палить из всех стволов, либо сделал ноги к своей тачке, чтобы смыться отсюда. А он просто вышел во двор взглянуть. А пистолет при нем всегда, так что…

– Но он же… как это у вас говорится? Успел обнажить ствол, – Катя блеснула познаниями псевдожаргона. – Значит, что-то все-таки его встревожило и он готовился к отражению нападения.

– Господи, да Грант даже на унитаз не садился без своей пушки, – хмыкнул Никита. – Вторая натура это у них – с оружием нигде не расставаться. Скорей всего дело было так: он что-то заметил или услышал и захотел выяснить, что это. Вышел во двор и направился вот сюда за дом и…

– На дворе ночь была глухая, ты сказал его убили около трех? Выходит, Антипов не спал?

– Дом мы осмотрели. В гостиной – диван, на нем куртка его и подушка смятая. Возможно, он и дремал там вполглаза. У вдовы тут все в ажуре – посуда, постельные принадлежности, но Антипов ничего не тронул. Он тут долго рассиживаться не собирался, Катя. Думаю, утром уже хотел съехать.

– Почему ты так в этом уверен? Может быть, он планировал здесь дольше задержаться, пока не уляжется шум вокруг убийства. – Катя начала снимать забор и сарай. – Если Антипов что-то увидел во дворе, то только отсюда. – Она указала на стекла веранды, завешанной соломенными матами. – Сквозь щели, наверное… А ты не узнавал, улица фонарями освещалась в ту ночь или нет?

– Нет. А насчет уверенности… На столе мы обнаружили остатки его жратвы: сплошь вакуумные упаковки – ветчина, суп быстрого приготовления, рыба-форель, хлеб, кофе в пакетике. Он взял себе харчей ровно на сутки. И потом он собирался…

Но тут Колосов осекся. Насчет версии совершения убийства Михайловской ОПГ Кате пока знать незачем. Халилов уже начал проверять предположение о том, что михайловцы, на словах обещая расплатиться с наемником в ближайшие сутки после убийства, на самом деле приготовили ему кровавую ловушку. Люди Халилова к этой версии уже подключились. Но пока нет результатов, упоминать об этой версии рано.

– Я все пытаюсь представить себе, как это случилось. – Катя наклонилась и осторожно дотронулась до пятна на заборе. – Ты говоришь, эти пятна не могли образоваться от того, что кровь брызнула из раны… Слишком далеко расположены были от трупа… Но тогда получается, что убийца намеренно наследил. Только вот как ему все-таки было неудобно орудовать – низко, надо наклоняться в три погибели. Я, конечно, не коротышка, – она оглядела свой 175-сантиметровый рост, еще увеличенный толстенными модными каблуками. – Может быть, правда, тут недомерок орудовал, но все равно нелогично как-то… Жаль, что нельзя сразу установить, сколько людей было на месте происшествия. – Мысли ее чередовались весьма непоследовательно. В то же время она деятельно занималась какой-то странной гимнастикой: то наклонялась, то садилась на корточки – легко, несмотря на свои габариты, складываясь чуть ли не пополам. Колосов только диву давался: спортивной ее особенно не назовешь, как это она умудряется не терять равновесия на своих каблуках?

Вот она опустилась в траву, встав на одно колено.

– Нет, все это неудобно. Он не мог так перемещаться тут. Тянулся к забору рукой и… Никит, ты меня извини за неэстетичные позы, но мне кажется… Смотри, если труп лежал здесь, а пятна тут и вот тут наверху, однако недостаточно высоко для… Представь, вот я стою на коленях возле тела, тянусь, тянусь сюда – и не достаю, даже если у убийцы рост больше. Тогда я опираюсь рукой вот сюда и…

Никита смотрел. Поза у нее, дай бог… Вид такой, что… Кое-кто за одну такую позу в тихом местечке при зашторенных от солнца окнах и мягкой кроватке самое дорогое, быть может, отдал… Он быстро отвел глаза. Ч-черт! Кашлянул. Катя, вошедшая в экспериментальный раж, оглянулась. Мигом поднялась, отряхнула обтянутые лайкрой коленки от травинок. Щеки ее покраснели.

– В такой позе есть что-то звериное, – сказала она. – До этого места на дровах и на заборе удобнее всего было дотянуться только вот так, встав на… четвереньки. Странно, правда?

Они помолчали. Катя деловито щелкала фотоаппаратом. Колосов злился на себя: приехал мозгами шевелить, думать-размышлять, а сам… Но ничего с собой поделать не мог. Становилось только хуже. Если б был тут пруд какой или лужа – ей-богу бы плюхнулся, чтобы пыл остудить. У чекиста, когда он при исполнении, как говаривал дедушка Феликс, все должно быть в ажуре: холодная там головка, чистые ручки, а уж касательно иной анатомии…

– Теперь куда? – невинно осведомилась Катя. Надо же было хоть что-то спросить, а то он так странно на нее смотрел.

– В отдел. – Колосов решительно зашагал к машине. Катя поплелась следом.

В Раздольский ОВД Колосов ехал по двум причинам: надо было посоветоваться со Спицыным по организации в районе первоначальных поисковых мероприятий и дать ЦУ по кое-какой новой информации, вроде бы появившейся по этому делу.

Эту самую новую информацию не далее как вчера принес начальнику «убойного» его коллега из отдела по розыску без вести пропавших и установлению личности неопознанных трупов. Майор Егоров, дни и ночи проводивший за своим компьютером, считался в розыске ходячим справочником о том, кто пропал в области и Москве за истекший квартал, в какой стадии находится розыск, какие меры приняты и тому подобное. К начальнику «убойного» коллега пришел по личной инициативе, выполняя инструкцию: если в районе совершается убийство, то отдел по розыску без вести пропавших должен представить по этому месту все справки – имелись ли там пропавшие и неопознанные трупы. Поначалу сведения Егорова показались Колосову совершенно не относящимися к делу, однако потом…

Егоров сообщил, что в апреле, точнее даты установить не представилось возможным, в Раздольском районе пропал без вести некто гражданин Соленый Федор Григорьевич. Он проживал в коммунальной квартире в центре городка, состоял на учете в местной милиции как злостный дебошир, тунеядец и квартирный хулиган. Пропал он – точнее, просто перестал приходить в свою коммуналку – еще в начале апреля, но только спустя неделю соседи проинформировали об этом участкового. Все надеялись: завел, мол, себе алкаш, какую-то бабенку и переехал к ней, давая возможность отдохнуть от своих безобразий. Когда вышли законом установленные сроки, на пропавшего без вести завели дело. Колосов пометил фамилию алкаша в блокноте, но по его виду Егоров понял, что сделал он это лишь для проформы. Однако коллега уходить не собирался. Сел напротив Колосова, заглянул в его персональный компьютер, тут же нашел какие-то сбои в программе, а потом заметил:

– По этому вашему Раздольску вроде бы есть и еще кое-что.

– Еще? – Никита украдкой взглянул на часы – ему должны были звонить с минуты на минуту, но для посторонних ушей такой звонок не предназначался.

Егоров, однако, сидел как приклеенный.

– Не совсем вроде бы наше, но…

– Слушай, не тяни резину, а?

Егоров тянуть резину не стал. Поначалу Колосов слушал его вполуха, но затем…

Дело заключалось вот в чем: Егоров, человек чрезвычайно аккуратный и обязательный, имел привычку штудировать всю программу «Поиск», куда вносились без вести пропавшие, дела по которым велись не только областной милицией, но и правоохранительными органами всей страны. Короче, он «листал» министерскую программу, делал выборки, анализировал информацию.

– Вот взгляни: некий Яковенко Андрей Геннадьевич. – Он положил на стол Колосова фото-распечатку с компьютера, откуда глядел молодой мужественный блондин в тельняшке и камуфляже, с усиками и заметным шрамом над правой бровью. – Старший лейтенант. Сотрудник спецподразделения «Сирена». Пропал без вести тридцатого апреля сего года. В программе есть все на него. Он за Центральным окружным управлением числился. – Егоров вздохнул. – Пропал парень. Картина такая: после сдачи дежурства в здании министерства на Житной примерно в 8.30 он убыл с места службы, а домой так и не вернулся.

– А где он живет?

– Недалеко, на Варшавском шоссе. Отец, мать, сестренка… Они люди ученые, сначала особо не волновались. В «Сирене» этой, сам знаешь, какая работенка – объявляют ЧП, мигом на вертолет и хоть в Грозный, хоть на Камчатку бросают. Спецподразделение «Сирена» было элитным министерским отрядом, специально созданным для борьбы с вооруженным терроризмом. Однако на следующие сутки, когда он так и не вернулся, родители позвонили начальнику Андрея. Ну и дело завертелось. В принципе его искали в основном по Москве, однако…

Колосов посмотрел на фотографию, затем вопросительно глянул на Егорова:

– Что-то с нашей стороны есть?

– В программе есть одна подробность насчет родственников. Так вот: бывшая жена Андрея проживает в Раздольске. Они в разводе уже полтора года. Там есть информация, что ее опрашивали местные сотрудники – им ориентировка пришла, и товарищи Андрея – они тоже в его поиск активно включились. Однако никто ничего не узнал, жена все отрицала. Ваше убийство, конечно, никакого отношения к этому не имеет, хотя… Я слыхал, вы там при осмотре кое-какие странности выявили. – Егоров помолчал. – Это я тебе для расширения кругозора, Никит. Если предположить – двое в этом дачном местечке за один месяц и… Словом, будешь в Раздольске, поимей в виду: а вдруг это место, где у нас люди пропадают?

Эта косноязычная и туманная фраза звучала в устах Егорова весьма многозначительно. Однако соглашаться с такими голословными предположениями Никита не собирался: с одной стороны, Сладких, Грант, заказуха, с другой, эти без вести пропавшие… Какая тут может быть связь? И потом, даже факт смерти их пока точно не установлен – трупы-то до сих пор не найдены. Так что…

Однако по инструкции он был обязан организовать проверку любой, даже, возможно, ложной информации по делу. Поэтому он связался со Спицыным, и тот пообещал поручить участковому снова навести справки по делу и Соленого, и Яковенко: повторно допросить соседей алкаша и бывшую жену сотрудника «Сирены».

В Раздольском отделе, а они добрались туда уже в пятом часу, Катя сначала оказалась предоставленной самой себе: Никита заперся в кабинете с начальником ОВД – он и Спицын явно секретничали. Она терпеливо дожидалась в дежурной части. Минут через пять туда заглянул пришедший с улицы молоденький лейтенантик – худенький, как тростиночка, в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, новеньком мундире и с планшеткой в руках. Типичный участковый. К нему тотчас же ринулись две гражданки, караулившие в коридоре. Катя от нечего делать прислушалась к их разговору. Тетки громогласно жаловались на то, что у одной похитили мелкий рогатый скот – козу, а у другой несколько куриц. Они требовали от участкового, чтобы «наглому разбою был положён конец, а к вору-подлецу приняты меры».

– Уж не первый случай у нас на Мебельном! – кричала одна. – Вон у Базыкиных тоже коза пропала, а у Сидоровых кролики! Только они богатые у нас, жалиться к вам не пошли. А мы с Настеной – бедные, одни пацанов ростим, для нас и курица – ущерб значительный. Так что, дорогой товарищ, будь добр, меры принимай… А уж если ваш беззубый закон не позволяет к этому вору статью какую подвести, скажи нам, мы с ним по-свойски, по-деревенски посчитаемся.

– Все наш закон позволяет, дорогие гражданочки, и меры и контрмеры, – морщился участковый. – Только скотинка-то ваша того… Кому она нужна-то, Господи? Сама куда-нибудь убрела. А ведь тут дело возникнет, вы вдумайтесь. Уголовное дело! Ответственность, морока занятым людям, и, тьфу, по такому пустяку – коза, видите ли, испарилась!

– Моя Маруська мне пять литров молока давала, – взвилась одна из теток. – И убечь сама никуда не могла – к колышку, зараза, была привязана. Я ее на травку пустила, а вы… Если не примешь заявление – к прокурору пойдем!

– Что за люди! Давайте уж, – участковый сунул бумаги в планшетку. – Мне только живность вашу искать сейчас. Тут у нас дела серьезные – убийство в районе, небось слыхали, а вы с такой мелочевкой…

– Коза моя была источником дохода целой семьи. У меня двое вон мал мала. Ты, что ль, им теперь молока отдоишь? У тебя и доилка небось еще не выросла!

– Но-но, – лейтенантик вспыхнул до корней волос. – Без оскорблений при исполнении.

Катя отвернулась, чтобы его не смущать. Мда-а, кражи скота в сельской местности. Как-нибудь надо тиснуть по этому поводу статеечку в «Сельскую жизнь». Для этого молодца, конечно, подумаешь, коза, а для деревенских…

В дежурку заглянул Колосов, и участковый тут же выпроводил назойливых жалобщиц восвояси.

– Как поручили – все исполнил, товарищ майор. – Он достал из планшетки блокнот. – У всех был, со всеми беседовал. Тут вот показания соседей Соленого. А тут… Жена Яковенко Ганичева Лидия Александровна, семидесятого года рождения, местная. Но она ничего о муже своем бывшем сообщить не может. Плачет только, – он вздохнул. – Она сейчас не в Раздольске с родителями живет, как в ориентировке указано, а на Мебельном.

– На Мебельном? – Колосов нахмурился. – И давно?

– Полгода уж как. Бабка у них померла, дом там оставила. Ну, Ганичева туда и перебралась. Работает она в Павлово-Посаде. Ей до станции на электричку ближе с Мебельного – через лесок, и там. С мужем бывшим, с этим Яковенко, в тот день, тридцатого апреля, говорит, они не виделись. Он ей звонил на Пасху. Ну и все.

– А почему они развелись, не спрашивал?

– Спросил. Говорит, ей его работа обрыдла. Дома почти не бывал, получал мало. Она его все куда-нибудь в охрану устроиться просила, а он органы бросать не хотел, ну и конфликтовали… Не фронтовая подруга, в общем, эта гражданочка.

– Яковенко мог знать, что она на Мебельный перебралась?

– Конечно. Он же ей звонил. А потом он же сам ее со всем барахлом туда и перевез – у него «москвичок» родительский, ну помог бывшей супруге.

Катя слышала их разговор и ничего не понимала: это кто еще такой – Яковенко? И почему это Никита при упоминании Мебельного поселка так насторожился? Правда, спроси она его – он бы и сам сейчас не ответил. Может быть, его встревожил тот факт, что Мебельный, где проживала жена пропавшего без вести, располагался всего в пяти километрах от Половцева, где столь странным и диким способом замочили Антипова? Ну что из того? Что из всей этой пестрой мозаики вытекает?

Явно, что пока не вытекало ничего. Но Колосов все же заметил:

– Ты вот что, лейтенант… Это дело серьезное. Без вести пропал наш коллега, брат по оружию. Так что приложи максимум, понял? Поспрашивай на Мебельном, на станции, ну и вообще… Фото вот это покажи. Парень Яковенко был рослый, видный, а вдруг…

– Есть, – участковый кивнул. По его серьезному насупленному виду Катя поняла, что пропавшего без вести этот молодец будет искать с гораздо большим рвением, чем каких-то там коз.

– Ну, теперь в морг. – Колосов взглянул на Катю, потом на наручные часы: рабочий день окончился – 18.00. Однако судмедэксперта Семена Павловича можно было застать в отделе экспертиз, находившемся при морге районной больницы, и в гораздо более позднее время.

– Никит, а ты мне не хочешь объяснить, что все это значит? – В машине Катя, помалкивавшая до сих пор, ринулась в атаку. – Ты меня взял с собой, а я тут как дура – ничего не знаю, не в курсе. Это не честно. Мы не так договаривались.

– Мы договаривались, что ты не станешь морочить мне голову со своими газетами, – буркнул Колосов. – А я тебя возьму с собой. И все. Слушай и смотри. И запоминай.

– Но хоть скажи, кто такой Яковенко!

Он встретился с ней взглядом. Когда требовалось, Катя умела смотреть на мужчин «как надо». И он скрепя сердце подчинился – нет, не капризному тону, не ее настырному любопытству, а этим вот глазам… Бог мой, зачем ты дал женщинам, к которым мы «ну очень хорошо относимся», только не решаемся им в этом признаться, такие вот глаза, такие…

Катя слушала его краткий сухой отчет и злилась: информацию выжимает из себя по капле. И даже не взглянет – смотрит себе остолбенело на дорогу. И главное, ничегошеньки не объясняет! Думай сама – легко сказать. При чем это в деле о заказном убийстве бывшего депутата и убившего его киллера какие-то еще пропавшие без вести? Соленый – алкоголик, этот бедняга… Жалко парня. Раз столько дней нигде не объявился – значит, труп, чудес не бывает. Царствие ему небесное. Но пропал-то он в Москве, а Никита…

Однако трещать о том, что «ей все равно ничего не ясно», она поостереглась: Колосов и так хмурый, как туча, нечего его раздражать пустой болтовней.

Она даже вздохнула с облегчением, когда они въехали во двор больницы: может, тут, у патологоанатома она услышит что-нибудь полезное для будущей статьи. Вообще-то к моргам, несмотря на годы службы в милиции, Катя относилась очень неспокойно и при малейшей возможности старалась таких визитов избегать. К счастью, судмедэксперт – крошечный, гномьего вида старичок в очках и белом халате – принял их не в анатомическом зале, препарируя бездыханное тело. Катя страшилась именно этого, у нее аж коленки подгибались, когда Колосов вел ее к одноэтажной пристройке на задворках больницы, пропахшей формалином и хлоркой.

Семен Павлович принял их в своем кабинете, тут же гостеприимно включая чайник в розетку: «Вы, молодежь, с дороги, пожалуйте, чайку с лимончиком, вот печенье курабье…»

Катя скромненько угнездилась в углу. Пока она пила чай, Колосов внимательно изучал заключение судебно-медицинской экспертизы тел Сладких и Антипова, подготовленное Палычем для прокуратуры. Потом передал листы Кате. Она тоже все внимательно прочла. Итак, смерть Антипова наступила… смерть Сладких наступила… Входящее пулевое отверстие… выходящее… та-ак… поражение левой лобной доли мозга…

Игорь Сладких умер почти мгновенно – ранение в голову, он даже выстрела не успел услышать. А вот его убийца – Грант… Что у него? Перелом шейных позвонков… укушенная рана языка… гематома в области спины, в области правого предплечья… рваная рана диаметром… разрыв гортани, разрыв сонной артерии…

Она хотела было уже задать уточняющий вопрос, но Никита ее опередил:

– Семен Павлович, а механизм образования этой рваной раны на горле какой, по-вашему?

Судмедэксперт задумчиво жевал печенье.

– Каким предметом причинено это повреждение, я, право, затрудняюсь сказать. Однако достаточно необычным. Понимаете, мягкие ткани буквально вырваны. Кстати, фрагменты их мы нашли неподалеку от тела еще на месте. Создается впечатление, – старичок покосился на Катю, – что намеревались перервать именно сонную артерию, однако площадь захвата кожных покровов оказалась достаточно обширной: рана в поперечнике – я указал в заключении – больше шести сантиметров. И сила должна быть приличной, чтобы вот так рвануть плоть.

– А сколько человек, по-вашему, напало на Антипова? – вмешалась Катя.

– Сзади напал один. Для потерпевшего это оказалось полнейшей неожиданностью. Думаю, применили какой-то специальный боевой прием: захват, резкий поворот шеи вправо и рывок вверх.

– Значит, шею ему один ломал, а остальные могли при этом присутствовать, подстраховывать. – Колосов забрал у Кати заключение и вернул эксперту.

– Никита, а вы не передадите это Касьянову сами? – спросил тот. – А то он звонил, просил поскорее, а у них вроде курьер в прокуратуре на бюллетене. И тогда вот это тоже ему передайте.

– А что это? – Колосов смотрел на аккуратно запакованный маленький бумажный конверт, подколотый к документам.

– Это обнаружено мной при повторном осмотре тела Антипова. Это волосы.

– Волосы?

– Именно. Я изъял их с брюк и правого рукава куртки Антипова. Вряд ли они принадлежат убитому – он коротко стрижен и брюнет. А волосы эти длиной около пяти сантиметров и гораздо светлее. И структура их… Словом, я все документально оформил, пусть Касьянов вынесет собственное постановление, и направляйте в ваш ЭКО на Варшавку. По волосам, увы, я не специалист.

Когда они покинули кабинет патологоанатома, уже смеркалось. Катя смертельно устала за этот суетный день. Вроде бы и не делала ничего – а вот… От бензина и тряски на ухабах подмосковных дорог разболелась голова.

– Ну что примолкла, Катерина Сергеевна? – осведомился Никита, закуривая и выпуская дым в окно, когда они отъехали от Раздольска добрый десяток километров.

– Пытаюсь осмыслить то, что увидела.

– Ну и?

– Ты сказал: в этом деле что-то не так. Я думаю, Никита. А это такое утомительное занятие.

– Сейчас ты знаешь по этому делу ровно столько, сколько и я.

«Как бы не так, – подумала Катя. – Ты, голубчик, знаешь самое главное: почему вы так уверены, что Сладких убил именно Грант. Кто сделал заказ на это убийство, на кого Грант работал. Вот это и есть, наверное, самое основное в этом деле, от этого нужно все версии выстраивать».

Она не подозревала, что шкала интереса в этом деле по некоторым причинам для начальника отдела убийств внезапно резко сдвинулась. После посещения сегодня Раздольска эта самая неуловимая, но весьма настойчивая уверенность: что-то не так в этом деле – еще больше усилилась. Но выводы было делать пока рано.

– Мне надо уточнить у тебя еще кое-что. Сегодня голова уже не варит. Когда завтра мне к тебе подойти? – спросила она, вздохнув.

– Как только, так сразу. Как день начнется, как карты лягут, но видеть тебя буду рад… возможно. – Он полуобернулся. – Что, жалеешь, что время на меня угробила?

– Ничего я не жалею. Просто удивляюсь: как ты так работаешь, словно заводной, целые сутки – по области туда-сюда… И вроде бы даже не слишком изможденный на вид. Нет, вы, мужчины, все же выносливые и сильные создания.

Он ничего не ответил ей на это глубокомысленное замечание. Может быть, это был тайный комплимент с ее стороны? Он, правда, предпочел бы, чтобы она оценила его силу и выносливость в совершенно иной ситуации, ну да…

– Ты меня высади не у дома, а у во-он того магазинчика, – попросила Катя, когда они уже подъезжали к ее родной Фрунзенской набережной. Он молча повиновался.

– Пока, – попрощалась она легкомысленно. – До завтра, Никита.

Он мигнул на прощание фарами. Катя быстро шмыгнула в темный двор: боже, на часах половина десятого, не хватало только того, чтобы Кравченко увидел ее в обществе Никиты! По вечерам он совершал свою традиционную пробежку по набережной. То-то звону будет, то-то скрипу и претензий. Она знала: друзей ее связывали весьма сложные отношения. Мещерский, например, не только общался с Колосовым, но даже дружил с ним. В том памятном для всех них деле они даже здорово помогли друг другу. А вот Кравченко про начальника «убойного» слыхал лишь с их слов, напрочь отвергая идею о личном общении. И не упускал случая отпустить в адрес Никиты какое-нибудь дерзкое и ядовитое замечание.

Поднимаясь в лифте на пятый этаж, Катя размышляла, что бы такое правдоподобное соврать Вадьке насчет своего позднего возвращения домой. Дразнить его Колосовым ей не хотелось. Она твердо решила быть с «драгоценным В. А.» особенно нежной: ведь он улетал в среду – ах-ах! И в их распоряжении оставались лишь эта ночь, день, наполненный заботами, и еще одна ночь, такая короткая, весенняя.

Глава 7

ВОЙНА

Однако запланированное на завтра «уточнение» сорвалось: за эту неделю Катя так и не застала больше Колосова в рабочем кабинете. Что ж, ей не привыкать к неуловимости начальника «убойного» – и она занялась текущими делами. А все мысли вертелись вокруг разлуки с Кравченко. Эти семь дней вообще показались ей ужасно длинными, занудными и серыми. Чего нельзя было сказать про Колосова: в розыске давно уже не выпадало более сумасшедшей недели.

Итак, с понедельника по вторник в Главке проходила областная коллегия, где начальство с размахом снимало с подчиненных стружку. А в среду грянула война. «Война» означает острый конфликт, вспыхнувший в каком-либо из районов, который оказался предметом раздела сфер влияния преступных группировок. Гасить «войну» – занятие опасное и неблагодарное. Запросто пулю можно схлопотать от осатаневших разборщиков.

Обычно колосовские коллеги по управлению гасили подобные конфликты согласно плану «Арсенал» максимально жестко и оперативно: чем меньше выстрелов прозвучит, тем лучше.

На этот раз в «убойном» отделе были заинтересованы в том, чтобы во время разборки никто из крутых не пострадал и все кончилось мирно и тихо, ибо на этот раз одной из конфликтующих сторон в «войне» выступали члены Коломенской ОПГ, по одной из версий прямо подозреваемые в убийстве Антипова. Коломенцы нужны были сыщикам живыми – с мертвых какой спрос?

Если честно, Никита такому нежданному повороту событий был даже рад: на ловца и зверь. А то ищи этих коломенцев с фонарями по всей области. А тут – вот они. Вышли из подполья, чтобы сразиться с «кавказами» за контроль над вещевыми вьетнамскими ярмарками у Кольцевой автодороги.

В последнее время коломенцам что-то не везло: на них жали со всех сторон – и конкуренты по разбою, и милиция. Часть братков уже крепко сидели, а часть отчаянно пытались отвоевать у недоброжелателей хотя бы призрачную иллюзию прежнего уважения и престижа.

Как сообщал очень умный, но весьма косноязычный источник, «коломенцы и кавказы собирались забить стрелку» у железнодорожного разъезда в полукилометре от Кольцевой.

Объявлялась война грозно, но закончилась быстро и бесславно: когда к сборному пункту в назначенный час нагло подрулили с разных концов шоссе порядка двенадцати иномарок, сидевшие в них «бойцы» заметили, что они на разъезде не одни. Но удрать никто не успел: на этот раз милиция провела операцию молниеносно и демонстративно устрашающе, задействовав все имеющиеся в своем арсенале силы и подразделения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.