Глава 4. НОЧКА ПОД РОЖДЕСТВО

Глеб Китаев находился в крайне дурном расположении духа. С некоторых пор он не мог отделаться от чувства, что все они внезапно попали в черную полосу.

Если бы его шеф и работодатель Салютов спросил его мнения, Китаев ответил бы, что сейчас, в данную минуту в данной ситуации не нужно ничего – ни этих сороковин наверху, в личных апартаментах Салютова, ни визита в Генеральную прокуратуру, ни переоборудования бильярдного зала.

Если бы Салютов поинтересовался мнением своего начальника службы безопасности, то Китаев ответил бы: я советую вам, Валерий Викторович, на месяц-другой поехать отдохнуть, поправить здоровье куда-нибудь подальше. Пляжи Тенерифе, например, подойдут, или Мальдивы, или Большой Барьерный риф. Но его мнения Салютов не спрашивал. И поступал, как всегда, по-своему. И это Глебу Китаеву чрезвычайно не нравилось.

Вот и сейчас. На кой черт Салютов притащил сюда, в «Красный мак», семью?! Эту свою чертовку-бабку, которая уже давно выжила из ума? Китаев ничего не имел против крепких родственных чувств своего босса, но не до такой же степени!

Эта впавшая в маразм старуха, обрабатываемая дома сразу тремя сиделками, нанятыми Салютовым, даже когда ее с горшка сдувает, рассказывает о семье разное непотребство. И кому рассказывает – всем! В основном прислуге: домработницам, горничным, шоферу Равилю, охраннику Феде. Китаев, имевший среди обслуги особняка Салютова доверенных лиц, просто не мог допустить, чтобы глубоко личные и не всегда приглядные сведения о семье просачивались наружу.

Но что он мог поделать, если эта восьмидесятилетняя чертовка звонила всем и каждому, что, мол, по грехам и кара, что полвека назад салютовские родители, по существу, совершили преступление, доведя до самоубийства ее обожаемую сестру, и та, умирая, прокляла весь их род до седьмого колена. Потому-то и мать Салютова умерла молодой, и отец вернулся с войны калекой. И жена самого Салютова после рождения второго сына Филиппа заработала нечто вроде родового психоза и почти восемнадцать лет мучила всю семью до самой своей смерти, царствие ей небесное. Потому-то и старшенький Игорь – свет ее очей, надежда на старости, разбился на машине. И на него, безвинного, пало проклятие.

На весь этот старческий бред самому Китаеву было наплевать. Но смириться с тем, что эту болтовню будет трепать на всех углах прислуга, – это было уже выше его сил! Но с Салютовым говорить об этом он не мог. С шефом за эти два месяца вообще стало очень трудно разговаривать. Салютов точно улитка замыкался в какой-то непонятной непроницаемой раковине. Конечно, горе отца можно было понять, но Китаев печенкой чуял, что дело тут не только в горе и скорби. Может, Салютов постарел? Но нет, разве можно называть развалиной человека, у которого пока еще стоит дай боже как и который даже ночь перед визитом в Генеральную прокуратуру предпочитает провести не дома, а в постели шлюшки Вероники, а у той для каждого клиента – своя особая плата, а по выходным и праздничным дням – удвоенный тариф?

Вот и насчет допроса у следователя Салютов не обмолвился ни единым словом. А надо бы, надо бы исчерпывающе проинформировать своего начальника СБ. Ведь Китаев ему не чужой, да и не дурак. Могли бы обсудить, обмозговать все вместе.

Ведь когда ЭТО произошло, когда замочили эту спесивую столичную административную шишку, кто, как не он, Глеб Китаев, сразу вспомнил ту дошедшую до него секретную информацию о крупном конфликте, в котором оказались замешаны многие очень влиятельные люди, в том числе и этот покойник, мир его праху, и Тенгиз Тариэлович Миловадзе, более известный в «Красном маке», да и в других игорных залах столицы под прозвищем Хванчкара.

Больше всего сейчас Китаеву хотелось знать: спрашивал ли следователь прокуратуры на сегодняшнем допросе Салютова о Хванчкаре? И если спрашивал, то что ответил его шеф. От этого ответа зависело многое. Настолько многое, что даже страшно было подумать. Но Салютов не соизволил проинформировать его, Глеба Китаева. Проигнорировал! И от такого пренебрежения или, возможно, преступного равнодушия (что еще хуже!) в душе Китаева кипела злость, а в сердце…

Сердце точно вампир посасывало смутное чувство тревоги и страха за будущее. Своему чутью Китаев всегда доверял. И сейчас чутье подсказывало: все они внезапно очутились в черной полосе невезения. И для того чтобы выбраться из нее, надо рационально все обдумать и понять, что же происходит.

Наверх, в личные апартаменты шефа Китаев подниматься пока погодил. Успеется отдать последний долг Игоряше Салютову.

Пока превыше всего дела: следует проверить, все ли в порядке в «Красном маке». Китаев работал у Салютова уже восемь лет. Но только три последних года возглавлял службу безопасности «Красного мака». До этого он год «стажировался» в «Кристалле». «Стажировка» была необходимой и негласной. Уходил, конечно, он оттуда со скандалом – там тоже сидели не дураки и догадались, что он был заслан с определенной целью. Но зато у Салютова он приступил к новой должности начальника СБ не только хорошо подготовленным, но и весьма осведомленным о проблемах конкурентов.

В вестибюле гардеробщик Михеев, едва завидев его, доложил, что барахлит камера наружного наблюдения. Он, мол, уже жаловался швейцару Пескову и звонил вниз на пульт охраны. Там обещали проверить, но камера как не работала, так и не работает.

Китаев самолично позвонил на пульт – там его заверили, что причин для беспокойства нет: основная часть вестибюля, где расположены обменный пункт, касса по выдаче фишек, вход в бары и ресторан, полностью просматривается. «Темный» угол составляет всего лишь ничтожный участок вестибюля: гардеробная, туалеты, подъезд.

Китаев раздраженно приказал проверить систему еще раз, а гардеробщику Михееву еще более раздраженно посоветовал не лезть к нему с разной чепухой и работать на своем месте добросовестно и с полной отдачей.

Он уточнил в обменном пункте, когда приходила машина из банка и всю ли сумму, что была заказана еще до праздников, доставили. На Новый год ведь всегда такая морока с наличкой.

И тут к нему подошла Жанна Марковна – главный менеджер игорного зала, на языке «Красного мака» – пит-босс.

– Глеб, я за тобой. У нас там проблема.

– Я еще даже в зале не был. Народу много?

– Мало. – Жанна Марковна сунула руку в карман отлично сшитого, правда несколько смахивавшего на мужской, форменного черного пиджака (в отличие от красных форменных курток крупье ее костюм карманы имел), достала сигарету, изящную зажигалку. Щелкнула, прикурила, затянулась.

– За вторым столом проигрыш, Глеб.

Китаев поморщился – ну вот, я так и знал. Полоса невезения в действии.

– Не наш, – сразу успокоила она, увидев его реакцию, – клиента. Завис у стола, не может остановиться.

– Сколько уже проиграл?

– Семь тысяч.

Китаев усмехнулся.

– Для него сейчас это крупно. – Жанна Марковна нервно затянулась. – Проблема в том, что он уже дважды занимал деньги у своего соседа по столу.

«Попрошайка, чтоб его черти взяли!» Китаев снова поморщился и буркнул:

– А дежурная смена по залу, что – не знает, что делать?

– Они пытались. И я пыталась. Все дело в том, что это…

Жанна Марковна прошептала Китаеву на ухо фамилию проигравшего клиента. Это была известная фамилия: беспутный сын всеми уважаемого отца-политика, лидера фракции, партии и движения.

– Если они начнут вмешиваться, он затеет скандал. Он и так уже на грани истерики от проигрыша, – продолжала излагать ситуацию Жанна Марковна, – еще мальчишка совсем. К тому же, правда, я не совсем в этом уверена…

– Ну, что еще?

– Кажется, до приезда к нам он где-то успел нанюхаться.

– А вы куда смотрели?

– Это не ко мне претензии, Глеб. Я отвечаю за зал. Идем, все сам увидишь.

Китаев направился за ней в Большой зал. Если бы он только знал, что произойдет в казино «Красный мак» спустя каких-то полчаса, он бы ни за что этого не сделал.

С самого обеда гардеробщик Михеев чувствовал себя не ахти как. Мутило, и голова кружилась. К вечеру вдобавок начало еще и познабливать. Михеев был полон мрачных подозрений, что заболевает всерьез. Грипп – это вечное проклятие зимы, дамоклов меч, занесенный над каждым имеющим сносно оплачиваемую работу в коммерческой структуре.

Грипп, да еще с высокой температурой, означал неделю-полторы вынужденного домашнего ареста. А никто не дал бы гарантии, что через неделю место гардеробщика в «Красном маке» будет все еще вакантным. Помимо зарплаты и ежеквартальных премий, место это приносило еще и неплохие чаевые. Так что охотников потеснить Михеева за стойкой красного дерева гардеробной нашлось бы немало.

К половине девятого терпеть стало совсем невмоготу. Тошнило все сильнее. Михеев засомневался, что у него грипп, и начал всерьез подумывать об отравлении. Он смутно помнил, что симптомы пищевого отравления проявляются через шесть часов. Он обедал перед заступлением на вечернее бдение в гардеробной, как раз шесть часов назад. Не хватало еще, чтобы его вывернуло наизнанку здесь, на глазах у привередливых клиентов, да еще на чью-нибудь тысячную шубу или шиншилловый палантин.

Публика прибывала. Хотя в этот вечер гостей, желавших скоротать время за игрой, все же было меньше, чем обычно. «Праздники, – сумрачно думал Михеев, – не очухались еще». И тут он ощутил, что желудок с минуты на минуту откажет ему повиноваться.

Он вышел из-за стойки. Первой мыслью было рвануть в туалет, благо двери рядом, в двух шагах. Но спазм неожиданно отпустил. И Михеев решил пройти в диспетчерскую, на пульт, где у охранников дежурной смены, наблюдающих за происходящим в залах казино через мониторы, есть аптечка. А в ней наверняка найдется бисептол, имодиум или, на худой конец, обычная марганцовка.

Михеев открыл входную дверь и вызвал в вестибюль швейцара-охранника Пескова. Они были дружны. Именно Песков подыскал Михееву это хлебное место. В прошлом году оба служили в одном полку под Мурманском. И после сокращения и расформирования части обоим повезло: у них нашлись родственники в Подмосковье, которые и помогли им обосноваться на новом месте.

Пескова в «Красный мак» взял из рядового ЧОПа сам Глеб Китаев. Ему приглянулся высокий рост и суровый вид бывшего офицера. К тому же Песков неплохо стрелял, в армии даже входил в сборную округа по стендовой стрельбе. Его должность в штатном расписании казино звучала солидно: «швейцар-стрелок». Именно он должен был стать форпостом охраны и защиты кассы и обменного пункта в случае неожиданного нападения.

Немногие из посетителей «Красного мака» догадывались о том, что у этого угрюмого сорокалетнего здоровяка, открывавшего им дубовую дверь и вежливо желавшего приятного вечера, под форменной щегольской швейцарской курткой с золотыми галунами имеется в кобуре пистолет «ТТ».

Пескова Михеев и попросил приглядеть за стойкой пару минут, пока он спустится вниз за таблетками. Песков согласился. Михеев стремительно пересек вестибюль и ринулся вниз по служебной лестнице в диспетчерскую. А швейцар Песков облокотился о стойку. За его спиной негромко журчал фонтан.

Этот фонтан с разноцветной подсветкой в центре вестибюля считался одной из достопримечательностей казино. В день открытия «Красного мака» фонтан бил не водой, а красным французским вином десятилетней выдержки. Фонтан изображал Фортуну с рогом изобилия в руке, у которой, правда, отчего-то были завязаны глаза, что делало ее подозрительно похожей на слепую богиню правосудия.

Песков грелся и слушал фонтан. На мониторе у двери, показывавшем подъезд, двор и стоянку, появилось изображение машины. Чей-то лимузин двигался в конце освещенной подъездной аллеи. Песков вздохнул и направился к входной двери встречать очередного клиента. И тут услышал за спиной тихий скрип и стук. Это открылась и закрылась дверь туалета. Дверь темного мореного дуба с ярко начищенной, сияющей, как солнечный зайчик, позолоченной ручкой.

Салютов стоял на застекленной веранде, превращенной в зимний сад, и наблюдал, как в дверях водитель Равиль разговаривает с его сыном Филиппом. С некоторых пор Салютов и Филипп с трудом обходились без посредников. В разное время в разных обстоятельствах посредниками бывали и Китаев, и Равиль, обслуживавший непосредственно семью, и вдова старшего сына Марина Львовна, и главный менеджер игорного зала Жанна Марковна.

С некоторых пор для того, чтобы донести до младшего сына свою волю или свои пожелания, Салютову приходилось прибегать к помощи третьих лиц. Один на один у них разговора не получалось. Вот и сейчас Равиль был послан сказать Филиппу, что семья не желает видеть за поминальным столом его дружка, которого он с некоторых пор всюду таскает за собой и которого все в «Красном маке» знают лишь по его прозвищу – Легионер.

Поминки должны были начаться уже четверть часа назад. Стол для семьи накрыли не в ресторане, а наверху, в банкетном зале, возле кабинета Салютова. Стол был накрыт на пятерых – то есть только на семью и особо приглашенного Глеба Китаева.

Салютов с тоской вспомнил иные столы и иные времена. Сколько приглашенных было пять лет назад здесь, в ресторане, по случаю открытия «Красного мака»! А сколько гостей собралось на свадьбу сына Игоря и Марины годом позже, а еще годом позже на крестины внука-первенца. Да и во время похорон Игоря сорок дней назад на Николо-Архангельском кладбище и на поминальной тризне было море людей и море цветов. И вот изо всех осталось лишь пять человек: трое мужчин и две женщины. И даже в таком узком семейном составе они все никак не могут начать поминки, потому что…

Потому что, видите ли, его младший сын Филипп – по-домашнему Липа, этот самовлюбленный, эгоистичный, избалованный разгильдяй, заявил им всем – отцу, старой бабке и вдове своего брата, что, если они не пригласят этого гребаного Легионера, его ноги тоже не будет в банкетном зале!

Он, щенок, смеет ставить семье условия в такой день, когда… Салютов почувствовал, что у него темнеет в глазах. Он видел, что Филипп, разговаривая с Равилем, все время смотрит в сторону зимнего сада. Значит, он видит отца и сознательно нарывается на скандал. Ну что ж, кто посеет ветер, тот пожнет…

Громкие быстрые шаги за спиной, скрип паркета.

– Валерий Викторович! Скорее!

Салютов круто обернулся. Прямо на него несся охранник из дежурной смены игорного зала.

– Что вы так кричите? Я же не глухой.

Охранник наклонился к Салютову, и по его лицу, тревожному и изумленному, тот, еще не слыша новостей, понял – что-то стряслось. Причем только что, несколько минут назад.

Глеба Китаева вызвали в вестибюль с пульта охраны, куда он спустился сразу же, как только недоразумение с проигравшимся в «блэк джек» клиентом было общими усилиями кое-как улажено и замято. После долгих уговоров клиента «отлепили» от карточного стола, и по тихому приказу Китаева один из охранников сопроводил его в бар угощать за счет заведения. Таковы были правила казино, там, кстати, значилось и то, что с этой самой минуты имя клиента, замеченного в приставаниях к гостям с просьбой одолжить денег, будет занесено в так называемый особый список. Клиент, несмотря на громкую фамилию папаши, перешел в персоны нон грата и в следующее свое посещение «Красного мака» вряд ли бы проник дальше подъезда.

Китаев доложил об этом досадном инциденте Салютову по телефону, сказал, что проведет летучий инструктаж с заступившей на дежурство новой сменой охраны и сразу же поднимется в банкетный зал к семье. Только повесил трубку, и тут:

– Глеб Арнольдович! Беда! – В диспетчерскую ворвался один из охранников. – У нас там мертвец! Народ собрался – говорят, у нас в туалете кто-то только что застрелился!

– Что?! – Китаев не верил своим ушам. – В туалете? У нас? Застрелился?! Где Тетерин?!

У дверей туалета в вестибюле уже действительно собрался народ. Какой-то лысый мужчина в дорогом костюме, бледный и взволнованный, что-то сбивчиво объяснял подоспевшим охранникам.

Китаев растолкал всех, рванул на себя тяжелую дверь туалета и вдруг услышал за спиной тревожный женский крик:

– Глеб, Глеб, что случилось?

Вконец ошарашенный, он обернулся и…

Спотыкаясь на высоких каблуках, путаясь в длинном черном вечерне-траурном платье, по лестнице бегом спускалась Марина Салютова. Китаев от неожиданности потерял дар речи. Марина чуть не упала на последней ступеньке – он едва успел подхватить ее.

– Глеб, что случилось, ради бога… Скажи мне… Кто-то застрелился? – Она задыхалась, как победительница марафона. – Кто это? Кто, скажи…

И вдруг она осеклась. Лицо ее застыло. В глазах – это Китаев надолго запомнил – появилось какое-то странное тупое удивление или непонимание…

По лестнице быстро спускался Салютов.

Китаев отстранил цеплявшуюся за него женщину и вошел в туалет. В курительной – просторной, сияющей чистотой – было пусто. Пуста была и стойка из белого пластика, за которой обычно восседал Сан Саныч Тетерин – «человек туалета».

Китаев пересек курительную – розовый мрамор облицовки, зеркала, итальянские раковины, – вошел в туалетную комнату. Из-под двери второй кабинки по кафельному полу сочилась тоненькая струйка цвета граната. Китаев толкнул дверь – она оказалась не заперта.

Навалившись грудью на унитаз, в кабинке ничком лежал мужчина в черной форменной куртке с золотыми галунами. Руки его все еще судорожно обнимали фаянсовый бачок. Фуражка с золотым околышем валялась рядом. Лицо было залито кровью, но Китаев сразу же узнал мертвеца. Это и был «человек туалета» Сан Саныч Тетерин.

Глава 5. НИКИТА

Картина была вроде бы вполне типичная. Кроме одной детали – стреляной гильзы. По логике вещей, ее должны были сразу же найти. Но не нашли.

Но все по порядку.

Для начальника отдела убийств областного ГУВД Никиты Колосова, честно говоря, являлось малоприятной загадкой, как это дежурный по главку сумел отыскать его вечером 5 января в Скарабеевке у Биндюжного?

Новый год справляли душевно. Более душевного праздника Колосов не припомнил. Вечером 31 декабря он и его закадычный кореш – Николай Свидерко (РУВД Северного речного порта), встретившись у «Водного стадиона», махнули к общему другу, соратнику и коллеге Ивану Биндюжному. Тот звонил еще накануне, приглашал. В отличие от москвича Свидерко Биндюжный, как и Никита, был областник. Знакомы они были давно. Оперативником Биндюжный слыл весьма толковым, даже, как говорили, талантливым. К тридцати годам, поощряемый руководством, дорос до начальственных высот в районном отделе милиции.

Но счастье оказалось переменчивым. В результате серии крупных катастрофических неудач личного плана (скандальный развод с женой, которая сразу же бессердечно выскочила замуж за его товарища, благополучно родив ему близняшек-двойняшек) Биндюжный запил.

Освободить его от стойкой зависимости не смогли ни уговоры и увещевания друзей, ни грозные выговоры начальства. Биндюжного понизили в должности снова до рядового опера и сослали в «отстойник» – Скарабеевское отделение милиции, слывшее в районе тихим, отсталым углом.

От прошлой жизни у Биндюжного сохранился в Скарабеевке скворечник на шести сотках в полудохлом садовом товариществе, где он теперь и обитал летом и зимой, ржавые «Жигули», дворняга Химка и плешивый больной медвежонок Хоттаб, которого спас от браконьеров и подарил Биндюжному двоюродный брат-лесник.

Правда, кроме дома-скворечника, на шести сотках у Биндюжного, к счастью, имелась еще и баня. Он срубил ее собственноручно, угробив на этот каторжный труд весь свой отпуск. В эту самую новенькую, пахнущую сосной и липой баньку он и настойчиво зазывал встречать новый век всех своих друзей-корешков. И съехалось их 31 декабря в Скарабеевку немало.

Париться – жестоко, всей ордой начали еще с вечера. К бане подогнали колосовскую «девятку» и врубили на полную мощность магнитолу, чтобы за мыльной суетой не пропустить бой курантов.

Ровно с двенадцатым ударом вспомнили и о «господах офицерах» (кто-то сказал «товарищи»): разливали по кружкам, стаканам, ковшам, котелкам, зычно оглашая тосты. Потом снова жарко хлестались вениками и снова разливали, наполняли, оглашали: за присутствующих, за отсутствующих, за тех, кто на службе, дежурстве и в Чечне, за плавающих и путешествующих (Свидерко вдруг после третьего стакана с тревогой вспомнил о путешественнике Федоре Конюхове и предложил по-быстрому выпить за то, чтобы тот, не дай бог, не утонул в своем Тихом океане), за женщин (увы, их пока еще не было на этом банном мальчишнике), за настоящую любовь.

Последний тост заставил многих загрустить. Свидерко, например, вспомнил загадочную женщину-экстрасенса, пришедшую к нему в розыск с заявлением о краже сумочки из каюты теплохода во время плавания по маршруту Москва—Плес. Он дважды потом расспрашивал ее о приметах похищенных вещей, но так и не посмел открыться во внезапно вспыхнувшем чувстве.

Биндюжный, подкидывая дрова в раскалившуюся докрасна печку, вспомнил, как они жили с бывшей женой. Неплохо ведь жили, блин! И что ей было надо?

А Никита… Если бы Катя, находившаяся в это время далеко-далеко за лесами, за полями, снегами и сугробами, узнала о том, как встречает новый век начальник отдела убийств, она наверняка бы удивилась некоторой поразительной схожести деталей ритуала этой встречи. Или ритуал этот и правда стал настоящей народной традицией со времен «С легким паром»?

Но Катя в это время даже и не задумывалась об этом. А Колосов… В общем, когда пили «за настоящую любовь», лицо начальника отдела убийств было непроницаемым. Можно сказать даже – каменным. Чуть ли не чугунным.

А потом ему в ногу как пиявка вцепился этот чертов медвежонок, которого гости Биндюжного зачем-то приволокли с собой в баню и который таким образом выражал свой резкий протест.

Следующие за баней дни Никита помнил смутно. Кажется, второго числа с соседней спортивной базы подъехал еще народ. С ним появились два новеньких фирменных снегохода-скутера, один из которых уже третьего числа во время соревнований по преодолению скарабеевского оврага с крутыми отвесными склонами утопили в сугробе. Снегоход вытянули четвертого числа неизвестно откуда взявшимся краном. И вот как раз после этого знаменательного события в доме Биндюжного появились женщины.

Кажется, они тоже приехали со спортивной базы, иначе откуда бы им взяться? Их было три: Рита, Вика и Валентина. Колосову больше всех приглянулась Валентина. Она сидела напротив него за столом и попросила прокатить ее на машине.

Из всего последующего пестрого обилия впечатлений Колосову особенно запомнились настойчивые советы Биндюжного не ездить по эту сторону от Скарабеевки, потому что там выезд на Рублевку, гаишники – все сплошь «москвичи» и русского языка не понимают. Еще запомнились губы Валентины, дышащие сладким домашним ликером-настойкой, и ее полное круглое колено, обтянутое черным чулком.

В машине, конечно, было тесновато, но ради женщины Никита был способен и не на такие подвиги. Однако, когда совсем стемнело, Валентина вдруг неожиданно попросила отвезти ее домой в поселок Пасечный, и побыстрее, потому что «муж» должен был «вот-вот вернуться».

В результате этих разъездов Колосов вернулся к Биндюжному поздно, перебудив всю честную компанию.

С утра пятого января решили поправлять здоровье. Биндюжный снова истопил баню, за забор в сугроб выкинул два мешка пустой тары. Гости помаленьку пришли в себя. Кое-кто уже храбро растирался на улице снегом. Никита разделся до пояса и пошел колоть дрова. И колол их, как Железный Дровосек, пока не устал махать топором.

Мысли в голове роились все больше спокойные и приятные. А в теле живо еще было воспоминание о сладкой вчерашней истоме.

Обедать сели поздно – время уже близилось к ужину. Хозяйственный Биндюжный сварил кастрюлю борща. Нарезал домашнего сала, протер стаканы. Свидерко поил из самодельной соски кефиром брыкавшегося медвежонка, одновременно пытаясь исследовать, кто перед ним – самец или самка. Колосов подкинул дров в печь, сладко потянулся и…

И тут у него в куртке, брошенной на промерзшей террасе, заработал мобильник. Тут надо уточнить, что телефон свой Колосов отключил еще 31-го числа. Потом время от времени включал, поздравлял кого-то, снова выключал. Ну и, видно, забыл выключить, просчитался.

Звонил бессонный бдительный дежурный по главку. Сообщение было кратким: на Рублевском шоссе в игорном комплексе «Красный мак» вроде бы самоубийство. Но, возможно, и криминал – это еще не ясно. Вы, Никита Михайлович, в непосредственной близости дислоцируетесь, в Скарабеевке. Вам и ехать на место происшествия.

Колосов впервые в жизни попытался отбояриться от вызова: но ведь неясно, что это – криминал или очевидка! Пусть сначала едет участковый, разберется и доложит. Дежурный парировал: местный участковый, обслуживающий территорию, на звонки не отвечает, попробовали его найти через дежурную часть отделения милиции – не нашли. «А прокуратура? – не сдавался Никита. —Если там, блин, криминал – пусть прокуратура выезжает!»

«Праздники, Никита Михайлович, – возразил дежурный. – Сами знаете, какая сейчас прокуратура!» – «А дежурная группа?!» – Колосов ухватился за последнюю соломинку. «Заняты по другому делу, – тон дежурного был уже почти сочувствующим. – А вы там рядом, Никита Михайлович, близехонько. И ведь все равно я от руководства туда кого-то должен послать? Должен. И если там не криминал, а чистый суицид, вы мне с места позвоните, а я к тому времени вам на подмогу местных из отделов подошлю».

«Суицид! Где ты таким словам только выучился?» – горько подумал Никита. Еще горше было думать об огненном борще, стывшем на столе.

Однако Биндюжный, оставив тарелки и поварешку, как настоящий друг решил сопровождать его. Хоть Рублевское шоссе и «Красный мак» – совсем не его участок.

Свидерко оставили присматривать за печкой, чайником и медвежонком. Несмотря на растирание снегом, он пребывал еще в таком виде, в каком милиционера вообще лучше не показывать людям гражданским.

По дороге к месту происшествия Колосов и понятия не имел, что его ждет в этом самом «Красном маке». И что это вообще за место, в котором он никогда прежде не бывал, а лишь читал о нем в «Досуге» или изредка видел с шоссе его яркие призывные огни.

Огромное светящееся панно на фасаде крепкого двухэтажного особняка из красного кирпича, крытого настоящей черепицей, вблизи впечатляло еще больше, чем издалека. Если бы не эта яркая пульсирующая реклама и мигающие в ночи багровым светом гигантские буквы вывески, дом можно было бы принять за загородный замок какого-нибудь немецкого фабриканта где-нибудь на Рейне.

От шоссе к дому вела широкая расчищенная от снега сосновая аллея. У подъезда, отделанного серым мрамором, скопилось около десятка дорогих иномарок. Колосовская «девятка» – битая и черная, точно жужелица, выглядела на их фоне жалкой железкой.

Однако встречать железку высыпало на мраморные ступеньки немало народа – человек шесть охранников под предводительством хмурого дородного субъекта, коротко стриженного по причине начинающей уже лысеть макушки. Он был без пиджака – в одной белой рубашке, со съехавшим набок модным галстуком и отрекомендовался начальником службы безопасности казино Глебом Арнольдовичем Китаевым.

– Вы из милиции? Наконец-то! Из угрозыска? – спросил он Колосова. – Вас только двое? Слава богу! Нам не нужна лишняя огласка. Ну, проходите, проходите…

– Вы в милицию звонили? – спросил Биндюжный, оглядываясь по сторонам. – Что же это такое здесь у вас? Вроде приличное место, а клиенты с собой кончают? Нехорошо. Некрасиво.

– Это не самоубийство. – Китаев оттолкнул от дверей высокого швейцара и сам распахнул перед ними дверь в вестибюль. – Убит наш работник. Застрелен из пистолета в затылок.

Вот так и началось знакомство Никиты с «Красным маком». С казино – или как его называли многие из тех, с кем ему довелось познакомиться и пообщаться, с Домом. Казино в переводе с итальянского – дом, – любезно просветил его в приватной беседе владелец «Красного мака» Валерий Викторович Салютов. Это произошло много позже, но именно с этого разговора Колосова не покидало впечатление, что этот человек умел вкладывать некий особый смысл во вроде бы самые избитые, банальные и сентиментальные фразы.

Первое же впечатление от вестибюля казино было одновременно ярким и сумбурным: хрустальные люстры, мелодично журчащий фонтан в центре, широкая мраморная лестница, уводившая на второй этаж. Вестибюль, где находились гардероб, касса для выдачи фишек, обменный пункт, ресторан и два бара, был огромен, как вокзал, и на удивление безлюден. Только возле дубовой двери справа от гардероба дежурили двое охранников да из обменного пункта и кассы высовывались встревоженные, любопытные служащие.

Китаев начал объяснять, что посетителей казино он лично уговорил до приезда милиции находиться там, где их застало известие об убийстве, – в игорных залах, в барах, в ресторане, в гостиной и не толпиться в вестибюле.

Он пояснил, что сегодня в казино, к счастью, небольшой наплыв публики, что по его строжайшему распоряжению на месте убийства никто ничего не трогал. Что он первый опознал тело – «это наш сотрудник Тетерин Александр Александрович – швейцар-смотритель туалетов и курительной комнаты, шестидесятилетний пенсионер, вот уже пять лет работающий в казино, а до этого служивший завскладом на фабрике лакокрасочных изделий в поселке Михнево, акционированной владельцем казино Салютовым еще в 1993 году».

– Где труп? – перебил его Колосов.

– В туалете. Но, может быть, вы сначала с задержанным хотите поговорить? Он в комнате охраны, там с ним мои люди, – ответил Китаев.

Никита пожал плечами. Пока он ничего не понимал. Но, честно признаться, убийство вообще его пока не интересовало. Место осмотра – хоть стой, хоть падай – сортир, очко. Он оглядел шикарный вестибюль. Где-то здесь, в глубине здания, расположены игорные залы. Это, наверное, оттуда сюда доносится глухое жужжание человеческих голосов. Там бурлит жизнь, кипят страсти. Колосову хотелось заглянуть туда. Его уже терзало любопытство. Ибо казино «Красный мак» совершенно не походило на те заведения, которые он в изобилии перевидал за годы своей службы в розыске.

То были темные полуподвальные игорные притоны – нечто среднее между пивной и бильярдной. Этих казино, особенно в последние годы, и в столице, и в области открылось пруд пруди. Они возникали, закрывались и снова появлялись, как грибы после дождя. И названия их были под стать владельцам и публике, их посещавшей, – «Рио-Рио», «Эльдорадо», «Фламинго», какое-то «Эль-Параисо».