– Погоди-ка, – Колосов тоже остановился. Потом прошел по дороге несколько шагов назад. – Черт, тут, кажется, до нас кто-то успел побывать. Следы автомобильного протектора и свежие совсем. – Он оглянулся, жестом подзывая отставшего от них эксперта-криминалиста, отягощенного спецчемоданом. – Так, судя по следам, тут проезжал внедорожник. Ну-ка, подожди… Направление движения… – он присел, трогая след протектора, – давность точно небольшая. Дождь вот только ночью прошел, но след здесь, по крайней мере, довольно четкий. Дальше что? А вот дальше глина, черт… глину развезло… Ну дороги наши, мать их… Так откуда же он тут взялся, этот внедорожник? Не по склону же спустился? В принципе мог и по склону. Ну-ка стой тут, а я вернусь назад, вон там, левее.

Катя осталась внизу, а Колосов вместе с подоспевшим экспертом снова взобрались на холм. Катя наблюдала за ними – маленькие фигурки на холме, человечки – чего-то там возятся, копошатся, исследуют, смотрят. Следы протектора… Следы вроде и правда ночные. А чтобы ночью съехать сюда вниз с шоссе, надо быть либо отчаянно-смелым, либо вдрызг пьяным. Тут и фонарей-то нет ни одного, а спуск вон какой крутой. Она подошла к кустам – а тут вот сирень цветет, буйная, махровая. Кладбищенская сирень. А вроде ничто не указывает на то, что здесь, за этими сиреневыми кустами в роще располагается кладбище. К кладбищу должна вести дорога, утоптанная бесчисленными поколениями торная тропа, а тут… Внезапно что-то привлекло ее внимание: ветка сломана, и вон еще одна, и вон там. Катя шагнула в кусты. Они были помяты, складывалось впечатление, что сквозь эту зеленую чащу кто-то прокладывал себе путь. Катя углубилась в заросли – она сразу же забыла о данном обещании не забегать вперед. Вытащила из чехла цифровую камеру. Так, сейчас мы вас проверим, сейчас мы вас сравним, сейчас мы вас проверим… Какие-то назойливые кусачие мошки, потревоженные вторжением, заплясали у самых ее глаз. Катя мотнула головой, отгоняя их, и едва обо что-то не споткнулась. Наклонилась – это что еще за штука тут валяется? Подняла с мокрой земли короткий металлический лом – именно так ей в тот миг показалось – металлический лом, довольно увесистый, испачканный глиной. Она взвесила его на руке, огляделась – ее со всех сторон окружали густые кусты, стена зарослей словно сомкнулась, не пропуская в свою душную влажную сердцевину посторонние звуки. Но справа в гуще зелени снова бросились в глаза сломанные ветки. Катя шагнула в этот пролом и…

– Никита! – она не удержалась от крика, да что там от крика – от отчаянного, почти заячьего вопля, увидев это, – Никита, скорее сюда!

– Чего вы орете как ненормальная? – послышался из кустов в двух шагах хриплый простуженный юношеский басок. – С главка, что ли? Эксперт или следователь? – Обладатель баска – высокий, худой, как журавль, юный сержант ППС в армейской плащ-палатке вышел на открытое место. – Что, до печенок проняла картинка? То-то. А я один тут уже полтора часа – участковый меня оставил место происшествия до приезда опергруппы охранять. А сам очевидцев ищет, свидетелей. Какие свидетели на кладбище ночью? Да не дрейфь ты, успокойся, дыши глубже. Он же мертвяк мертвяком… Крови, конечно, многовато, – сержант вздохнул. – Эй, да ты одна тут, что ли? Ну-ка покажь документы, может, ты приблудная какая? Так посторонних я сюда пропускать не имею права.

– Я из пресс-службы главка. Вот мое удостоверение, – Катя сунула ему под нос корочку. – Я не одна тут, просто они там, на холме след автомобиля отрабатывают, сюда пока еще не дошли. А я… я действительно испугалась немного… Никак не ожидала, – она смотрела на пролом в кустах сирени. – Он кто – ваш, местный?

– Мертвец-то? Да нет, таких я тут точно в окрестностях не встречал. Залетный. Так там ведь и тачка его на дороге брошена.

– Машина? На дороге? Где? Мы ехали сейчас и никакого транспорта припаркованного не видели. А какая машина – внедорожник, да? Там след с холма вниз как раз внедорожника и…

– «Фолькс» там подержанный, «Фольксваген» стоит во-он там, – сержант махнул куда-то в сторону, совершенно противоположную и холму, и шоссе. – Там, у водокачки нашей бывшей.

– Вы тело уже осмотрели, документы нашли? С чего вы решили, что это его машина?

– Ничего я один тут не осматривал. Права не имею, поставлен только охранять. И документов не видел. А что это его машина, что ж… Таких «фольксов» у нас, в нашей деревне, точно нет. И потом, брошен он – на сигнализацию не поставлен, не заперт, багажник и тот открыт настежь – его дождем весь залило. А канистры-то в багажнике как раз и нет.

– Какой канистры? Я что-то вас не понимаю.

– А вон канистра-то пятилитровая, во-он бок ее в траве белеет. Бензин там по земле растекся, так что вы там смотрите осторожнее.

– Почему бензин? Какой еще бензин?

– Какой бензин? Обыкновенный бензин. Сжечь он что-то тут собирался – вот какой бензин, – сержант мрачно сплюнул, – сжечь, к свиньям. Только сжечь-то и не успел, зарезали его.

Затрещали кусты, и точно по волшебству, как из рога изобилия, на место происшествия посыпался десант: Колосов, эксперт-криминалист, сыщики местного отделения милиции, последним прибыл участковый с понятыми – ветхими деревенскими бабками из поселка Мебельный, умиравшими от любопытства и страха.

Но Катино внимание целиком приковывало к себе это… То, что пять минут назад заставило ее так позорно и так непрофессионально вскрикнуть и попятиться.

В кустах сирени на вытоптанной, судя по всему в жестокой драке, площадке среди сломанных веток и листвы, обильно забрызганных кровью, лежал молодой мужчина. Худое загорелое лицо его было искажено гримасой боли, все тело как-то скрючено, сведено судорогой, руки прижаты к животу, из которого торчала… Нет, Катя не могла на это смотреть, отводила глаза. Это было что-то дикое и нереальное – словно какой-то посторонний нарост на истерзанном теле. Это была рукоятка охотничьего ножа, вонзенного в человеческую плоть на всю длину лезвия. Ощущение было такое, словно этот нож пригвоздил, пришпилил несчастного к земле, к этим поломанным кустам, к корням. Труп, залитый кровью, измазанный глиной, был щедро усыпан опавшими цветками сирени – точно фиолетовым снегом.

Катя почувствовала, что если она сейчас же, сию минуту не отвлечется от этого пустого обывательского созерцания, ее непременно вырвет. Через силу, но надо включиться в работу – снимать этой вот цифровой камерой, зажатой во взмокшей ладони, надо тормошить, расспрашивать эксперта, надоедать своими «что» и «почему» Колосову, оперативникам – одним словом, делать что-то, а не просто видеть это – нож, торчащий из человеческого тела, само это бедное тело, скрюченное жгутом боли вокруг этого жуткого ножа.

Осмотр места длился более трех часов. Прибыл кинолог с собакой, Колосов вместе с ним и опергруппой снова прошел весь путь от шоссе к месту убийства, а также к дороге, где был обнаружен брошенный на произвол судьбы «Фольксваген». В машине нашлись документы – техпаспорт и водительское удостоверение на имя Алексея Неверовского.

– Личность установлена, и на том пока спасибо, – хмуро сказал Колосов после осмотра. – Москвич, проживает на Ленинском проспекте, машина вон почти новая – а он бросил ее прямо на дороге, багажник даже не закрыл – так торопился смерть свою, что ли, тут встретить?

– Сколько ран ему нанесли? – спросила Катя (когда Колосов вместе с судмедэкспертом с усилиями извлекали нож из тела, она была возле «Фольксвагена» – снимала работу кинолога).

– Три проникающих ранения в брюшную полость. Все несовместимые с жизнью. Удары нанесены с большой силой. Кто-то взял, да и сделал ему харакири. И этот кто-то ждал его здесь.

– Где? – Катя вздрогнула, оглянулась. – На кладбище?

– Ты вон там нашла лом?

– Да, в тех кустах.

– Следов там нет, лом просто зашвырнули в сторону. Думаю, лом этот Неверовский взял в качестве оружия из машины, вместе с канистрой – по дактопоиску еще проверим, чьи там отпечатки конкретно, но думаю – это штука его, – Колосов вытер со лба пот и отогнал назойливую мошкару, которой кишели заросли, – взял он эту штуку для самообороны.

– От кого? – спросила Катя.

– От того или тех, кто прибыл сюда раньше него.

– Почему ты думаешь, что эти кто-то приехали сюда раньше?

– Потому что Неверовского ждали вон там, – Колосов кивнул в сторону буйного куста махровой персидской сирени. – Там следы – дождь картину подпортил, но один довольно четкий – явно кроссовки сорок третьего размера. Мы с кинологом отработали его. И знаешь, откуда он ведет?

– Куда? – поправила Катя.

– Самое любопытное, что откуда и куда в этом случае совпадают. Видишь вон то дерево? – Колосов указал в сторону старой березы. Вокруг нее рос густой и частый подлесок, среди которого торчали из земли ржавые ограды, покосившиеся кресты. – Ты там еще не была?

– Я видела, вы там с кинологом что-то осматривали. Я была здесь, а потом возле машины. А что там такое?

– Думаю, тебе лучше самой взглянуть, может, какую версию мне подкинешь.

Колосова окликнули – прибыл следователь прокуратуры и руководство местного ОВД.

Катя осторожно обошла вытоптанный участок, на котором лежало тело. Возле него все еще работал судмедэксперт. Вот он махнул рукой, снова подзывая Колосова и следователя прокуратуры. Катя, пересиливая себя, тоже приблизилась.

– Посмотрите, у него на предплечье татуировка, – тихо сказал судмедэксперт Колосову. – Она вам ничего не напоминает?

Катя увидела на предплечье Неверовского, освобожденном от рубашки, татуировку: словно оттиск синюшной переводной картинки – бледная путаница линий. Вроде похоже на человекоптицу фантастического вида – до середины туловища что-то вроде ястреба, а выше нечто смахивающее на сиамских близнецов – какой-то сросшийся мутант с двумя головами – мужской и женской. Колосов был великий спец по татуировкам, этим своеобразным знакам иерархии уголовного мира. Но Кате показалось, что эту татуировку он рассматривал с каким-то особенным напряженным вниманием.

– Давность приличная и, кажется, пытались свести, избавится, нет? – спросил он.

– Кажется, пытались, а вот та, что мы видели раньше, была точно такой же, но давности небольшой. Вполне свежий модный татуаж, – судмедэксперт крякнул и покачал головой.

Катя отметила этот обмен мнениями как нечто не совсем для себя понятое и решила уточнить попозже.

Оставив Колосова возле тела, она направилась к березе. Катю поразило – насколько в этом странном месте обманчиво расстояние. Кажется береза – рукой подать. Но путь по прямой преграждало скопище железных оград, обычное для старых кладбищ. Каждый клочок, каждое дерево было огорожено, но ограды покосились и местами даже упали, могильные плиты заросли травой и мхом, с крестов буйно свисали плети вьюнка – все здесь было в забросе и запустении. Катя тщетно пыталась прочесть хоть какие-то надписи на надгробьях – везде все стерлось или было смыто непогодой. Складывалось впечатление, что за кладбищем давно уже никто не ухаживает и что здесь, в этом глухом уголке заповедника все давно спит беспробудным сном. Наконец она добралась до березы – еще издали увидела сотрудников милиции и эксперта-криминалиста с видеокамерой в руках. Узловатый ствол березы покрывали черные нашлепки – видимо, дерево, обладавшее такой мощной кроной, было безнадежно больно. А под березой виднелись могилы. Катя увидела невысокий обелиск из черного мрамора, похожий на осколок античной колонны. Вокруг все заросло травой и лопухами, но трава и лопухи эти были примяты. Примерно в пяти шагах от обелиска в траве еле угадывались очертания вросшей в землю могильной плиты из серого, испещренного темными потеками гранита. Плита не была сдвинута с места, но рядом с ней, слева на расстоянии примерно полутора метров была выкопана довольно глубокая прямоугольная яма. На дне ее стояла вода, однако совсем немного. Трава вокруг была засыпана песком и землей: судя по всему, яму копали в спешке.

– Странно, почему тут, на этом месте, собака вдруг отказалась работать, – донеслось до Кати. – Тут везде здорово натоптано. По крайней мере, двое лопатами орудовали. А собака наотрез работать отказывается – и непонятно почему, никакой обработки следов тут не проводилось – вот, поди ж ты, пойми ее собачью душу.

Подошел Колосов.

– Ну, что скажешь? – спросил он хмуро.

– Скажу, что вижу какую-то дыру в земле, – ответила Катя, – или нору. Они что, по-твоему, пытались вскрыть могилу?

– Да могилы-то вроде целы, – Колосов вздохнул. – И эта вот, – он кивнул на обелиск, – и эта. И плита не тронута. Выщерблина вот тут, правда, – он нагнулся и потрогал гранитную плиту рукой. – Возможно, лопатой ударили, но так визуально все цело. А яма вырыта.

– Может, они клад искали, ценности? – выпалила Катя. – А что? Тут ведь какой-то заповедник, дворянское гнездо, да? Самое место фамильные ценности искать ночью. Эти, что на внедорожнике сюда по склону съехали, явились на поиски клада, – продолжала она развивать осенившую ее догадку. – А Неверовский хотел им помешать или хотел получить свою долю, а может, вообще все себе забрать. Поэтому его и прикончили. Ты версию хотел – чем не версия?

– Версия, – Колосов снова вздохнул. – Клад, говоришь, ценности…

– Может, они вообще все братки, мафиози, – не унималась Катя. – Ты с экспертом про татуировку говорил – он что, этот Неверовский, сидел, да?

Колосов не ответил.

– Возможно, они что-то искали тут и не поделили, – неуверенно закончила Катя.

Колосов встал на самый край ямы. Потом спрыгнул вниз – ему оказалось по грудь. Он достал рулетку и смерил диаметр – метр двадцать. Оперся о края. Катя хотела помочь ему вылезти, но он без усилий выбрался сам, начал отряхивать испачканные джинсы.

– Ну, что ты все молчишь, скажи хоть что-нибудь, – не вытерпела Катя.

– Да я версию твою обмозговываю, – хмыкнул Колосов. – Устами женщины и младенца, как говорится… Тот, кто ждал Неверовского в кустах, пришел именно отсюда. Они, сдается, и по склону-то съехали, чтобы оказаться тут раньше, чтобы опередить. Получается, что знали, что этот самый Неверовский стремится тоже сюда. Тебе не кажется, что эта вот мраморная штука, – он кивнул на черный обелиск, – напоминает некий ориентир? Тут все кругом кресты, камни сплошные, а такая вот тумба – только одна. Правда ночью тут сам черт ногу сломит – вот они и постарались подогнать свою тачку поближе. Там вон тоже следы протектора, – он кивнул в сторону. – Копали наверняка при свете фар и вырыли хорошую яму…

– Согласись – очень похоже на поиски клада, – перебила Катя.

– Похоже. Только вот почему тогда мертвец наш, Неверовский, хотел клад этот спалить? – хмыкнул Колосов. – Волок сюда от машины пятилитровую канистру с бензином. Не костер же он тут собрался разжигать?

– С чего ты взял, что он хотел сжечь именно то, что было извлечено вот отсюда? – Катя показала на яму. – Логической связи никакой не вижу – мало ли… Вообще с чего ты взял, что в этой яме что-то было?

– Ты же сама только что мне говорила про клад, – хмыкнул Колосов. – Я просто развил твою мысль. Но попытался при этом учесть важную улику – канистру с бензином. И потом…

– Что? – спросила Катя.

– Ты спросила – сидел ли, по моему мнению, Неверовский? Я тебе сразу скажу – даже без пробивки по банку данных мне ясно – фраер он, срока в жизни не тянул, вообще клиент изначально не наш. И к уголовной братве никакого отношения не имеет.

– А как же тогда его татуировка? Ты ведь такую уже раньше видел – я слышала ваша разговор с патологоанатомом.

Колосов снова помолчал, посмотрел на часы.

– Сейчас тут закончим, и я возвращаюсь на завод в эту чертову баню, – сказал он. – Там еще работы до фига. А его татуировку мы с тобой, Катя, обсудим позже.

– Но почему? Что за таинственность? Почему ты не хочешь сказать, где ты ее видел – в оперативном альбоме, в картотеке?

– Я ее видел сегодня в четыре часа утра на теле одного из тех, кого мы вынули из петли, – буркнул Колосов. – Все, пока не приставай ко мне! Больше пока мне все равно нечего тебе сказать.

ГЛАВА 6

ВЕЩДОКИ

Катя вернулась домой вечером. И сразу прошла в ванную. Распустила волосы. Впечатления этого дня хотелось смыть с себя словно нечистоту. В принципе она просто ретировалась, удрала с места событий – ее, не оправившуюся от впечатлений кладбища, доконала эта сауна. Чертова баня, как выразился Никита Колосов. В Мамоново-Дальнем, по крайней мере, все происходило на вольном воздухе, и там хотя бы дул ветерок. Можно было отвернуться от забрызганных кровью кустов сирени и посмотреть на небо, отвлечься на звонко тенькающую пичугу на ветке. Можно было вернуться к подножью холма и побродить в траве, стараясь хоть на время забыть о том, что лежит там, на вытоптанной полянке в зарослях.

В сауне же ничего этого сделать было невозможно. Здесь стояла спертая духота. И было слишком много людей. Хотя основной начальственный поток из главка, из министерства и прокуратуры области уже успел схлынуть, на месте по-прежнему работала большая следственно-оперативная группа. Возвращения начальника отдела убийств здесь ждали с великим нетерпением. И Катя не стала ему мешать. Они с оператором телестудии делали свое собственное дело – снимали, брали короткие блиц-интервью у местных сотрудников, оказавшихся на месте происшествия в числе первых. Но само это место, сама эта «чертова баня» вызвала с самой первой минуты у Кати нервную дрожь – под этим деревянным потолком, над этим кафельным бассейном с прозрачной прохладной водой всего каких-то десять часов назад бились в конвульсиях четверо мужчин. Эти гладкие стены, казалось, впитали их предсмертные хрипы, а воздух, казалось, был полон темной заразы – каждый вдох давался Кате с трудом. Никита Колосов уже впоследствии признался ей – он испытал в этом помещении те же самые ощущения. Не забыл он упомянуть и про понятую, грохнувшуюся в обморок при виде удавленников.

Но сейчас тела уже успели увезти в морг. Самого страшного Катя не видела, но это, увы, ничего не меняло.

А дома, в Москве, в квартире на Фрунзенской набережной, было тихо и пусто. Сидя на краю ванной и расчесывая волосы, Катя вспоминала, как всего два дня назад собирала в дорогу мужа Вадима Кравченко – на домашнем жаргоне именуемого исключительно «Драгоценный В.А.». Все тогда было совсем по-другому, все кипело и клокотало, вращаясь исключительно вокруг Драгоценного В.А. Он на этот раз отнюдь не горел желанием сопровождать своего работодателя в Пермь, не желал и последующего вояжа на Урал. Капризничал, как ребенок, бурчал, что, мол, шеф его – небезызвестный в столичных деловых кругах предприниматель Василий Чугунов с годами блажит все больше и больше, что он отстал от жизни и в современном бизнесе смыслит как корова в апельсинах, что вообще ему следует думать больше о душе и подорванном здоровье, лечиться в санаториях в швейцарских Альпах и жертвовать на храм, а не вбухивать такую прорву денег в каких-то дефективных кандидатов на какие-то дефективные выборы, фактически выбрасывая деньги на ветер. Он клялся, что он смерть как не хочет оставлять Катю одну, а тем более в такое благодатное время, как конец мая – начало лета, когда душа зовет отрешиться от всего земного и окунуться с головой в реку Волгу, где-нибудь в районе зеленых плавней Ахтубы.

Поехать на мировую ахтубскую рыбалку – это была заветная мечта Драгоценного и его закадычного друга детства Сергея Мещерского. Об этом велись у них нескончаемые задушевные беседы зимой за кружкой пива. Катя о рыбалке на какой-то там плавучей базе в качестве отпуска и слышать не хотела. Но слишком быстро поняла, что бороться с мечтой, с заветным желанием мужа и его дружка детства ей не по силам. Кто одолеет мечту? Никто. Может быть, только другая, более сильная, еще более заветная мечта.

И надо же было так случиться, что Драгоценный улетел в Пермь, а через два дня после его отбытия у Кати на работе произошло именно это – четыре трупа в сауне на территории бывшего порохового завода и еще один в Мамоново-Дальнем на территории заповедника. И все это всего за одни дежурные сутки.

Подобного в Подмосковье не было никогда – и в этом с Катей соглашались почти все, с кем ей удалось пообщаться на местах обоих происшествий. Такого не было никогда. В этой чертовой бане неясным осталось, даже после многочасового осмотра, самое главное – что же это в конце-то концов, групповое самоубийство или же…

Трупов повешенных Катя не видела. Их уже увезли в морг на срочное вскрытие. Вопросов Колосову не задавала – он просил пока оставить его в покое. Молча следила за тем, что он делал. А делал он следующее: весьма долго и тщательно осматривал вместе с экспертами вытащенную из бассейна мокрую надувную диван-кровать. Почти весь воздух из нее уже успел выйти, и она была похожа на оболочку гигантского плода, лишенного мякоти. На этой оболочке эксперты пытались отыскать пригодные для идентификации отпечатки пальцев. Катя после того, как они закончили, украдкой прикоснулась к вещдоку – надувная кровать была сделана из синтетического материала, бархатистого и мягкого на ощупь. Наверное, спать на ней было удобно. Но кто и для чего приволок эту штуковину в сауну? Плавать на ней в бассейне, как на надувном матрасе, было невозможно – в надутом состоянии кровать занимала почти всю площадь бассейна. Колосов кивком указал Кате на небольшое продольное отверстие – найти его в складках оболочки было непросто. Эксперт определил, что отверстие это не что иное, как след от ножевого пореза. Получалось, что кто-то полоснул по надувному боку матраса ножом – и опять же непонятно с какой целью? Просто для того, чтобы повредить эту дорогую новинку – любимый товар телемагазина?

Покончив с этой непонятной уликой, Колосов перешел к осмотру вещей погибших. Их уже осматривал следователь прокуратуры и оперативники из отдела убийств, работавшие в отсутствие своего начальника. Вещи – одежда, обувь, спортивные сумки – были аккуратно разложены на столе в холле-предбаннике. Вроде бы ничего необычного – добротные мужские вещи хороших европейских марок. Четыре пары обуви, два кожаных портмоне, две визитки – обе с ключами, две вместительные спортивные сумки «Пума» и «Рибок», один спортивный рюкзак – яркий, новый, четыре пары мужских носков, футболки, нижнее белье, две пары солнцезащитных очков – и нигде никаких документов: ни паспортов, ни водительских удостоверений, ни страховых карточек – ничего. Не было среди вещей и мобильных телефонов – словно кто-то специально изъял их, обрывая все нити, все связи, по которым можно было бы установить личности повешенных.

И все же одну зацепку – важную – Колосов отыскал. Катя наблюдала, как он осматривает сумки, шарит в карманах спортивных брюк, толстовок и олимпиек. Его внимание привлекла сложенная вчетверо бумажка, глубоко засунутая в боковой карман рюкзака – видимо, следователь прокуратуры просто не обратил внимание на этот потайной карманчик. Колосов расправил находку – это был медицинский рецепт. Катя, заглянув в него, сумела разобрать лишь то, что это рецепт на винпоцетин, выписанный на имя Федай В.В., – треугольный штамп поликлиники внизу был смазанным, нечетким.

На этом медицинская тема не кончилась – со дна одной из сумок Колосов извлек пластиковый пузырек, на этикетке которого шариковой ручкой было коряво написано «Витамин B3– разовая доза 4–5».

Вещи, несомненно, хранили отпечатки своих владельцев, но пока еще было неясно, что из вещей конкретно кому принадлежит.

Судя по всему, впереди предстоял долгий поиск. Когда Катя вместе с оператором собралась уезжать, этот поиск был только в самом начале – Катя слышала, как Колосов звонил в главк, просил сотрудника срочно пробить данные по Федаю В.В. Возможно, эту фамилию носил один из повешенных – вот только кто из четверых? Оставалось только надеяться на удачу, ведь фамилия довольно редкая. Катя с тоской подумала: а что если бы рецепт на лекарство винпоцетин был выписан на фамилию Иванова? «Нет, я не буду, я прекращаю, я уже прекратила думать об этом сегодня, – внушала она себе дома, в ванной, выливая на голову сразу полбутылки цитрусового французского шампуня. – Я подумаю об этом завтра. Я подумаю об этом завтра. А сейчас спать, в кровать и никаких кладбищ, никаких ножевых ранений, никаких рецептов, никаких мертвецов».

Завтра был выходной день – суббота. Но вместе с первой в этом сезоне грозой она принесла с собой такие события, что думать о чем-то, кроме них, Катя на какое-то время просто лишилась способности.

ГЛАВА 7

В НОЧЬ НА ПЕРВОЕ ИЮНЯ

И надо же было так случиться, что в тот памятный поздний вечер – вечер субботы – перед тревожным звонком Кати Сергей Мещерский как раз целиком был погружен в мечты. Бывает так в выходные, особенно если вы молоды, одиноки, если вернулись, наконец, домой после долгих странствий, где видели немало нового и любопытного. Дела туристической фирмы «Столичный географический клуб», совладельцем которой являлся Мещерский, в последнее время заставляли его по нескольку месяцев проводить заграницей – в Таиланде, Индии, Непале. Фирма традиционно специализировалась на экстремальных экзотических путешествиях и активно осваивала все новые и новые маршруты – в Лахор, Кашмир, Бутан, в западную Бенгалию, Раджастан и Бангладеш. Март Мещерский провел с экспедицией в Лахоре, а в конце апреля слетал на остров Пхукет, чтобы убедиться лично, в каком состоянии находится знаменитый тайский курорт после цунами и есть ли вообще смысл заключать с местными отелями контракты на ближайшее будущее.

«Пляжников»-туристов, честно признаться, Мещерский просто не переваривал, но где было найти столько экстремалов, мечтавших о путешествиях в Тибет и в Гималаи, столько спелеологов, альпинистов, уфологов, рерихианцев и рокеров, жаждавших неизведанного и вместе с тем способных выложить за экотур в Индокитай две-три тысячи баксов? А «Столичному географическому клубу» надо было как-то выживать в жестокой конкурентной борьбе. Поэтому его основателю и совладельцу Сергею Мещерскому приходилось, скрепя сердце, терпеть и оголтелых пляжников – москвичей, волгарей и сибиряков, этих детей зимы, стосковавшихся по южному солнцу, и желавшую исключительно крутого «отвяза» братву из Хабаровска и Красноярска, признававшую отдых только в тайских массажных салонах с девочками, и разных сумасшедших, «открывших» вдруг у себя «экстрасенсорные способности» и рвавшихся во что бы то ни стало приобщиться к тайнам аюрведы и тибетской медицины.

Все это приходилось терпеть. Но, к счастью, все это с лихвой компенсировали чудеса – процессия слонов, случайно увиденная из окна джипа на улицах Дели, фантастический восточный базар в Карачи, крики обезьян и павлинов за затянутыми сетками окнами маленького отеля в Удайпуре, ветер, приносящий с Сионийских гор пряные ароматы джунглей, и великая река Брахмапутра, по которой так и подмывало отправиться в плавание на личном теплоходе магараджи княжества Бунди, который по молодости лет учился в СССР и – вот совпадение – был вашим закадычным однокашником по Институту имени Лумумбы.

И надо же было такому случиться, что в этот вечер – вечер субботы, ставший своеобразным мостом ко многим ужасным и трагическим событиям, о которых так хотелось забыть поскорее, Мещерский находился в состоянии полнейшей нирваны. Попросту говоря, валялся перед телевизором на обломовском кожаном диване после солидной субботней порции армянского коньяка. Лежание было вызвано отнюдь не ленью, а безмерной усталостью. Всю субботу Мещерский как пчела трудился по дому. Пылесосил как бобик, вытирал вековые залежи пыли, жарил куренка в духовке и как проклятый, как раб крутил белье в допотопной стиральной машине, в сотый уже, наверное, раз давая себе слово купить продвинутый «автомат» с сушилкой, отжималкой, полоскалкой, программным управлением и прочими полезными в хозяйстве прибамбасами. Но в том, что он весь выходной был сам себе домработник, Мещерский не признался бы даже под угрозой расстрела – особенно другу Вадиму Кравченко и особенно его жене Кате, Катюше…

«Женится тебе, Сережечка, надо, – твердила она все чаще, вся мягче и все деликатнее, – пора… Ну, хочешь, я с Ниной поговорю, а? Ты ведь помнишь Нину? Она так похорошела, и детеныш у нее немножко подрос – такой забавный, он тебе обязательно понравится. Ты ведь детей любишь, я знаю. Ну, хочешь, я с ней завтра же этот вопрос провентилирую?» Мещерский на это отвечал с детским простодушием: «Какой вопрос?» Катя лукаво умолкала. А ее муж, друг детства и собрат по духу – мужскому, корпоративному, Вадим Кравченко противно и очень многозначительно хмыкал. И тут же вспоминал давнего институтского кореша Витюху Мамурина, который жил, жил себе преспокойненько тридцать лет и три года и вдруг бац! – женился. «Да, – повествовал Кравченко, щурясь, как кот, – женился Витюха наш, а что из этого вышло? Помнишь, Серега, что вышло?»

Мещерский помнил – собственно не вышло у Витюхи Мамурина ни шиша. Был суд и развод через пару лет. Мамурин жены своей бывшей не любил никогда. Сам в этом потом признавался. Не любил, как Данте любил Беатриче, и как счастливец Коля Остен-Бакен любил нежную Ингу Зайонц. А женился, оказывается, так – от скуки и по глупости, по совету друзей и по настоятельному пустому словечку «пора». Мещерский сравнивал себя с Мамуриным – получалось, что они были в этом коварном вопросе как братья, ведь Мещерский тоже совсем не любил хорошую и добрую подругу Кати красавицу Нину, женится на которой по какой-то совершенно непонятной причине ему было «уже пора».

Эх, Катя, Катя… Что же ты наделала? Своими советами, вообще своим существованием на этой планете… Собственно, Мещерский никогда ни в чем Катю не винил – упаси бог. Не винил он и друга детства Вадима Кравченко – успел-таки, подсуетился, обаял, пришел, увидел, победил. Стал мужем, распустил над Катей орлиные крылья – мое, не тронь. Винил во всем Мещерский всегда одного себя – эх, мямля, интеллигент, а нет, чтобы ребром этот вопрос в свое время поставить, настоять, решить все по-мужски, может, тогда бы и…

Но нет. Увы, увы, увы… И тут Мещерский сравнивал себя уже не с бедолагой Витюхой Мамуриным, а с Колосовым Никитой. Вот человек цельный, который все вопросы может ставить ребром и все решает всегда сугубо по-мужски. И в зубы может дать – с его-то физическими данными это плевое дело. Но решает-то он все вопросы… кроме одного.

В этот вечер субботы после притупляющей ум стирки и готовки Мещерский, потягивая коньяк, размышлял о Никите. Вспоминал день его рождения, который отмечали они в дешевеньком баре на Пресне. Колосов настойчиво приглашал Катю. Она обещала быть и не пришла. Конечно, из-за Кравченко – Мещерский точно это знал, только не озвучивал сию версию, не желая сыпать соль на раны друга Никиты. Никита с Кравченко друг друга не переваривали и никогда не сидели за одним столом, не раздавливали по банке.