Степанова Татьяна

29 отравленных принцев

Глава 1

Двадцать девять принцев

На свете нет более коварной вещи, чем вкус миндаля. Изменчивый, изысканный, тревожный, нежный, горький, сладкий.

Опасный? Для кого как.

Вкус сдобного шоколадного детства, что было, прошло и больше не вернется.

Вкус смерти, что все равно придет, даже если стараешься об этом не думать.

Вкус сказки, рассказанной на ночь, со смутным и, кажется, страшным концом.

Вкус миража в пустыне, песок которой так похож на муку, щедро сдобренную шафраном…

Человек в белом поварском колпаке добавил чайную ложку муки в лимонно-желтую пышную массу, энергично и быстро заработал мешалкой в глубокой фаянсовой миске. Попробовал – нет, масла действительно мало. Не стоит экспериментировать, надо строго придерживаться порядка, указанного в рецепте. Все сливочное масло, не деля, надо сначала смешать с молотым миндалем, а уж только потом добавлять в смесь сахарный сироп.

Сироп на плите как раз густел, доходил. Человек в белом поварском колпаке еще энергичнее заработал деревянной мешалкой, сбивая масляно-миндальное тесто. Нет, нет, в рецептах не следует ничего изменять. Особенно, когда дело касается столь легендарного блюда, как «Двадцать девять принцев».

Клиенты ресторана часто спрашивают: почему у некоторых блюд в меню такие странные названия? «Двадцать девять принцев»…

А все потому, что…

Человек в поварском колпаке прислушивается: из обеденного зала по громкоговорящей связи на кухню поступил очередной заказ. За стеной слышался ритмичный дробный звук – там рубили баранину. Сироп был готов, но ему следовало немного остыть. Человек в поварском колпаке отложил мешалку и направился к фруктовой горке кондитерского цеха.

На чистом разделочном столе ждали своей очереди свежевымытые фрукты. Чего здесь только не было – взрезанные арбузы со спелой сочной мякотью, яблоки и груши, дыни, крупная, отборная клубника, зеленые и черные плоды инжира, только накануне вечером доставленные самолетом из Стамбула, бордовая азербайджанская черешня, розовый столовый виноград, апельсины, лимоны, румяные с одной стороны и травянисто-зеленые с другой плоды манго.

Человек в поварском колпаке отобрал на блюдо две пригоршни черешни. Затем вылил несколько ложек готового сиропа в маленькую кастрюльку, поставил ее на слабый огонь и опустил черешню в загустевший сироп. Сахар почти мгновенно окрасился сначала в нежно-розовый, а затем в пурпурный цвет. Остальной сироп человек в поварском колпаке начал осторожно, ложку за ложкой, добавлять во взбитую масляно-миндальную массу.

Размешивал и снова добавлял. Затем взял в руки миксер. Удобная, конечно, вещь, силы экономит, время. Но все же испокон веков «Двадцать девять принцев» готовили вручную, вооружась трудолюбием и стоическим терпением. Технический прогресс и разные там миксеры в кулинарии, увы, иногда только вредят качеству. Они подрывают основы ремесла, расшатывают традиции, упрощают сам процесс. Не давая взамен главного – вкуса. Это давно уже замечено. Как и то, что у знаменитых блюд, так же как и у старинных картин и драгоценных камней, всегда есть своя особенная история.

Человек в поварском колпаке положил на стол смазанный маслом тефлоновый противень, вылил на него взбитую массу, аккуратно разровнял лопаточкой. Повара в старом Марокко в подобных случаях всегда обходились каменными противнями. Их ставили на угли прямо в печь. Но древние технологии теперь интересуют одних лишь специалистов да ученых, а клиенты ресторана спрашивают всегда только об одном: почему этим маленьким, тающим во рту миндальным пирожным дано такое причудливое название? При чем здесь какие-то двадцать девять принцев?

А при том – человек в поварском колпаке задвинул противень в электродуховку и включил таймер, – при том, что почти восемь столетий назад эти вот самые пирожные со вкусом миндаля изменили судьбу целой страны, целого народа и династии. Кто-то давно, очень давно подметил, что вкус миндаля очень необычен и обладает уникальным свойством затмевать собой все другие привкусы. В том числе и горьковатый привкус некоего вещества, подсыпанного в готовое тесто.

В средневековом Марокко при дворе потомков султана Юсуфа Второго дворцовые перевороты случались то и дело. А в тот раз для того чтобы возвести на трон годовалого ребенка, ставшего впоследствии великим правителем Абу-Аль-Ханом, отравили всю правящую династию. Умерли все двадцать девять принцев Марракеша и один великий визирь. Все они вкусили на дворцовом обеде миндальных пирожных с засахаренной черешней. Таких же, как эти, точно таких же.

Человек в поварском колпаке вынул испеченный миндальный корж из духовки. Зажужжала специальная машинка-резак. И вот уже пирожные, украшенные засахаренными в сиропе ягодами, легли на глубокое фаянсовое блюдо с затейливым мавританским узором.

Заработала громкая связь: из обеденного зала на кухню поступали все новые и новые заказы. Время подходило к восьми вечера. Ресторан постепенно заполнялся посетителями. Человек в поварском колпаке поставил блюдо с пирожными на сервировочный столик. На секунду его взгляд задержался на бело-пурпурных сдобных брусочках. Они были совершенны, но все же чего-то в них не хватало. Возможно, это была лишь прихоть разыгравшегося воображения, но…

Человек в поварском колпаке усмехнулся. Это настоящая традиционная восточная сладость. Но в ней не хватало крошечной щепотки цианида, чтобы можно было по достоинству оценить, что же такое есть истинный Восток на вкус.

Глава 2

Ночной «парашютист»

Стояла чудная ночь. Дым лесных пожаров, терзавший Москву вот уже два месяца, рассеялся. Придорожные фонари словно родились заново и стали снова фонарями, а не мутными светляками во мгле. Из дымной завесы появились дома, светофоры, неоновая реклама, автомобили и, главное, люди, пешеходы – слабые, несчастные, замученные едкой вонью, запуганные мрачными прогнозами Гидромета о значительном повышении концентрации угарного газа в атмосфере.

Москва робко оживала этой ночью, когда наконец подул западный ветер, отогнавший удушливый смог назад, в полыхавшие торфяными пожарами болота. В подмосковных Столбах в эту ночь воскресли не только люди, но и насекомые – комары, мошки, цикады. Никита Колосов – начальник отдела убийств ГУВД области – ощутил это одним из первых. Покинув стены Столбового отдела милиции, он тут же с головой окунулся в теплую летнюю ночь, озвученную переговорами милицейских раций и звонкими победными трелями цикад.

В свете яркого прожектора, укрепленного над входом в отдел, легкомысленным облачком вились комары. Нескольких особо изголодавшихся Никита прихлопнул у себя на щеке. В Столбах он задержался допоздна неслучайно. В область нежданно-негаданно нагрянула министерская проверка. Эти проверки шли, словно тучи грозовым фронтом, и каждая несла в себе, как водится, самые новые организованные веяния. Комиссия уезжала, оставляя после себя неясный дух перемен и прогресса, проходило время, а затем приезжала новая комиссия, везя с собой уже самые-самые передовые веяния.

И так все потихоньку ползло и повторялось до бесконечности. Бывалые сотрудники вспоминали библейскую мудрость, вычитанную на досуге от скуки в популярной христианской брошюре, предназначенной для распространения среди задержанных ИВС, – то, что было, – это то, что будет. И нет ничего нового под солнцем.

Столбовой отдел милиции проверяющий чиновник из министерства выбрал для инспекции сам. Проверяли, как всегда, в основном криминальные службы. За Столбы Колосову особенно краснеть не пришлось. В Столбах испокон века все было тип-топ. И неудивительно: Столбы были небольшим уютным поселком городского типа – ужасно самостоятельным и независимым, потому что поселок прилегал непосредственно к Москве, гранича на севере и востоке с микрорайоном Южное Бутово.

Столбы были районом новостроек: куда ни кинь взгляд – везде многоэтажки из кирпича и бетона. Район считался неплохим, экологически сносным, и жилплощадь здесь была не дешевой.

Проверяющий из министерства был сух, дотошен и въедлив. Но и его профессионального энтузиазма хватило только до одиннадцати вечера. В половине двенадцатого он изъявил желание проверить изолятор временного содержания и долго и нудно выспрашивал у сонных задержанных, кто за что арестован и удовлетворяют ли их условия содержания. Колосов проверяющему не мешал. Пришел он ему на помощь лишь в тот момент, когда контингент начал глухо материться. Проверяющий еще обследовал гараж и вольеры для служебных собак и наконец, уразумев, что время позднее и он просто мешает четвероногим помощникам милиции спать, сдался и попросил машину до Москвы.

Когда дежурная «Волга» умчала его по направлению к МКАД, начальник Столбового отдела милиции Константин Лесоповалов, бывший для Колосова вот уже десять лет просто Костей, предложил расслабить усталые нервы и махнуть к нему домой ужинать. Все домашние Лесоповалова – жена с пятилетней дочкой и теща – по причине задымленности атмосферы перекочевала на дачу, потому-то он и был так по-холостяцки гостеприимен.

Они с Никитой с аппетитом выпили, поели, обсудили проверяющего, построили несколько версий того, что тот в приступе профессиональной изжоги может написать про Столбы в своей инспекционной справке, затем махнули рукой на все неприятности – где наша не пропадала – и вышли на балкон перекурить это дело.

Лесоповалов жил в центре поселка в блочном доме на восьмом этаже. Напротив располагалась новенькая кирпичная девятиэтажка улучшенной планировки с широкими лоджиями. Часть их, как водится, была уже самостоятельно застеклена жильцами, но некоторые были незастеклены. Дома разделял узкий двор, засаженный молодыми деревцами и до отказа набитый машинами.

– Стоянку хотят делать охраняемую, – сказал Лесоповалов, кивая на кирпичную многоэтажку, – вон эти. Здесь. А наш ЖЭК упирается: наш, мол, двор – и баста. Вон пустырь, там и стройте себе на здоровье.

– Верно, пусть тут у вас хоть деревья малость подрастут, – согласился Колосов, чувствуя сентиментальный прилив нежности и к этому чужому двору, и к дому, и к тесной квартирке Кости Лесоповалова, и к их наспех, по-мужски неумело накрытому на кухне столу.

Ночь была просто блеск. Да к тому же еще и пятница, и в выходные не маячило никаких дежурств по Главку.

– Что тебе в Москву-то ехать, оставайтесь у меня, – предложил Лесоповалов, – завтра суббота, времени – вагон. Я тебя на диване устрою. Диван мягкий, на нем теща спит.

– Да тут на балконе хорошо, свежо. У тебя раскладушка есть? – Никита подумал – и верно. Чего в Москву ехать в половине третьего? – Скоро уж светать начнет. Ты прогноз на завтра слышал?

– Сказали: как сегодня. Но ветер вроде усилится. Может, дождь надует. Раскладушка у меня есть. Ну, давай на посошок – и на боковую?

Лесоповалов принес с кухни бутылку и стаканы. Уходить с балкона не хотелось – ветерок тянет прохладой. В кирпичном доме напротив все спят. Окна темные, только в двух-трех – свет.

– Вот люди, – Лесоповалов покачал головой. Волосы у него были светлые и подстриженные модным ежиком.

– Что? – спросил Никита.

– Да так. Тоже не спят. Дышат.

– Дышат?

– Ну да, кислородом запасаются. А может, влюбленные. – Лесоповалов мечтательно вздохнул. – Мы, помню, с Веркой моей, когда я только к ней ходить стал, тоже вот так до утра гуляли. До рассвета… А один раз у меня машина сломалась, оставили ее прямо на шоссе, пошли, а у Верки каблук у босоножки – крак – и сломался. Так она мне говорит: «Неси меня до дома на руках…» Ну, поднял и понес… Молодой был. Вспоминаю – вроде и не со мной все происходило. И жаль, Никита, так жаль чего-то… Верка хорошая, но… Характер у нее… И теща дражайшая тоже своего не упустит, в общем… Не так все стало, по-другому. И жаль. Ну а ты как?

– Что?

– Ну узами-то не надумал себя связать с кем-нибудь?

– Время терпит, Костя.

– И правильно. И не надо. – Лесоповалов сделал отчаянный жест, словно забивая кулаком гвоздь. – Поспешишь – людей насмешишь. Но с другой стороны… Красивые есть девочки, Никита. У нас тут одна, знаешь… Во-он ее окна.

– Где? – оживился Колосов.

– Вон, напротив в доме на седьмом этаже. – Лесоповалов ткнул в темноту, целясь в соседний дом. – Гимнастикой по утрам в лоджии занимается. Спортивная такая. И кажется, разведенная уже.

– Пошли за раскладушкой, – сказал Колосов.

И тут волшебную тишину ночи нарушил грохот – что-то где-то упало и разбилось.

– Чегой-то? – Лесоповалов остановился. – У кого это?

– Там, кажется, – Колосов указал на дом напротив. – Может, ящик с цветами сорвался? Или в квартире сервант грохнулся.

Напротив в одном из окон на восьмом этаже вспыхнул свет.

– Скандалят, что ли? – предположил Лесоповалов. – Нет, вроде тихо.

Они подождали секунд пять из чистого любопытства – нет, ничего. Дом спит. И пошли за раскладушкой. Пока вызволяли ее из чулана, пока Лесоповалов рыскал в поисках постельного белья, переложенного женой в другой ящик, Колосов взял выделенный другом матрас, и они вдвоем потащили раскладушку, белье, подушки на балкон. Никита уверял, что постелит себе сам. Но Лесоповалов твердил, что гостю – место и почет и что вообще не мужское это дело возиться с наволочками…

Шепотом споря, они выкатились на балкон, зацепились раскоряченной раскладушкой за косяк и…

Хриплый вопль потряс спящие дома. Вопль, а затем глухой удар чего-то тяжелого об асфальт.

От неожиданности они застыли на месте. Затем Никита перегнулся через перила – внизу, рядом с припаркованной белой «Нивой», вроде бы что-то темнело. В кирпичном доме в нескольких окнах вспыхнул свет.

– Мать моя командирша. – Лесоповалов тихонько присвистнул.

Никита посмотрел, куда он указывает: пятно света падало на асфальт из окон на втором этаже. И было отчетливо видно: рядом с белой «Нивой» лежит человек.

– Я вниз, а ты звони в «Скорую» и в отдел. – Колосов бросил раскладушку. – Может, живой еще.

– Глянь туда, – шепнул Лесоповалов, – вон там, на восьмом…

Рядом с освещенным окном на восьмом этаже в доме напротив виднелось окно с незастекленной лоджией. Пять минут назад, когда они уходили с балкона – Никита это хорошо помнил, – лоджия была темна. Сейчас же она слабо освещалась горевшим в комнате светом. И было там еще что-то очень странное – Никита не сразу понял, что это… Белая штора – ее словно выдуло через балконную дверь в лоджию. Короткий край ее нелепо свисал с ограждения лоджии, словно кто-то в последнем усилии цеплялся за тонкую ткань, пытаясь…

– Ты вниз, а я звонить нашим в отдел и туда, к ним на этаж, – скомандовал Лесоповалов. – Черт, у них ведь там домофон!

Колосов вылетел из квартиры. Одно его утешало и подбадривало: он еще не успел раздеться. А выскакивать на место происшествия без штанов – для начальника отдела убийств просто неприлично.

Труп во дворе осмотрели, подмогу вызвали, а вот в квартиру проникали с великим трудом. Подъезд был закрыт наглухо. Домофон молчал: пока Колосов возился с телом, Лесоповалов набирал коды по номерам квартир. Но то ли таких номеров не существовало, то ли код не срабатывал, по домофону никто не отвечал, и дверь не открывалась. Лесоповалов по мобильнику связался с отделом:

– Группу высылай на Октябрьскую. Да, прямо к моему доме. Тут человека, кажется, с балкона сбросили.

Колосов осторожно перевернул труп. Погибший был молодым мужчиной – лет тридцати на вид. Мускулистый, загорелый, хорошо сложенный шатен. Кроме плавок и серых спортивных брюк, на нем не было никакой другой одежды. Обуви на ногах не было тоже. Зато на запястье правой руки поблескивала массивная золотая цепочка-браслет.

То, что этот парень мертв и «Скорая» ему уже не нужна, стало ясно с первого взгляда. Никита тщательно осмотрел тело: освещение было плохим, но все же можно было понять, что ран и каких-либо иных телесных повреждений у погибшего нет. Никита заметил лишь ссадины на коже, появившиеся, скорее всего, вследствие удара тела об асфальт. Увидел он и тоненькую струйку крови, сочившуюся у погибшего из уголка рта.

– Готов? – мрачно спросил Лесоповалов. – Шею, наверное, себе сломал.

Никита проверил – он не был, конечно, судмедэкспертом, но, как ему показалось, шея у мертвеца была в порядке. Только вот…

– С мышцами у него что-то странное, – сказал он Лесоповалову. – Пощупай сам. Для трупного окоченения еще рано, а тело одеревенело.

– Я с такими «парашютистами», Никита, никогда дела не имел, – смущенно кашлянул Лесоповалов. – Откуда мне знать, каким надо быть, грохнувшись с восьмого этажа?

– На руки его посмотри внимательно. – Колосов осторожно приподнял руку мертвеца – рука почти не гнулась. Пальцы были скрючены, напоминая когти какой-то рептилии.

– Может, он печень себе отбил? – предположил Лесоповалов. – Сейчас врач приедет и… черт…

– Что еще там?

– У нас тут такой порядок – патологоанатом только на очевидный криминал выезжает. Во всех остальных случаях мы просто сразу тело везем в морг.

– Думаешь, он сам оттуда спрыгнул? Самоубийство? – Колосов взглянул вверх на дом, но там все тонуло во тьме, затем снова наклонился к телу: – Эх, фонарь в горячке забыли… Посвети-ка мне мобильником, я на зрачки его хочу глянуть.

– Может, наркоман? – Лесоповалов присел на корточки и сам начал ощупывать тело. – Точно, как чурка весь, твердый. Эй, Никита, а может, он больной? Это, как его… столбняк или эпилепсия? Болезнь, а?

Подъехал милицейский «газик», в нем водитель и два дежурных опера.

– Если самоубийство, участкового надо поднимать – Хохлова. А мы в квартиру. – Лесоповалов снова подошел к железной двери подъезда и громыхнул в нее кулаком, более не рассчитывая на домофон. – Откройте, милиция!

– Эй, что бузите, молодежь?! – гневно выкрикнул из форточки наверху чей-то сиплый спросонья бас. – Который час, знаете? То из окон стулья швыряют, то горланят… Я вот милицию вызову!

– Мы уже тут, откройте нам дверь в подъезд, будьте добры! – Лесоповалов повысил голос.

– Открыть? Вам? А что случилось?

– Жилец ваш с балкона упал!

– Какой жилец?

– Да он над нами издевается! – вскипел Лесоповалов. – Вы что, русского языка не понимаете? Вы не хулиганьте, гражданин, откройте дверь представителям закона!

– Это вы хулиганите в три часа ночи! – огрызнулся гражданин наверху. – Милиция – ври больше давай. Я вот сейчас вам открою, а вы по квартирам шастать начнете. А у нас тут пол-дома на дачи уехало.

– Сегодня пятница. Многие еще с вечера на дачи отчалили, – сказал Колосов. – Эй, гражданин, да вы окно откройте, посмотрите, убедитесь, что мы не воры, а милиция!

– Так я тебе и открыл!

Дверь в подъезд отворила им сердобольная старуха с пятого этажа, разбуженная шумом. Не проснись она – все бы точно затянулось до утра.

– Если кто и был там с ним наверху, в квартире, кто ему выпасть помог, так он давно уже оттуда ноги сделал, пока мы тут орали-препирались, – с досадой заметил Лесоповалов.

– Но из подъезда никто не выходил, – сказал Колосов.

– А может, это его сосед? Утек к себе и заперся. Докажи теперь, был он там с ним или нет. Пили вместе или же…

– Запах алкоголя есть. И довольно сильный, – Никита посмотрел на труп. – Сразу чувствуется.

– Ну вот, пили вместе, потом ссора, потом драка. Помнишь: мы грохот-то на балконе слышали – ну! А потом один другого и сбросил. И понесла нас с тобой нелегкая за раскладушкой как раз в тот момент, когда это случилось!

Однако, как только они попали в квартиру под номером сто сорок восемь на восьмом этаже, ту самую, стало ясно – скоропалительные выводы Лесоповалова не верны.

Пришлось ждать – пока искали понятых, пока ждали участкового, пока поднимали с постели представителя ЖЭКа. А потом оказалось, что надо вызывать и спасателей. Колосов попытался сам открыть дверь – хоть это была и крепкая железная дверь, замки на ней были вполне типовые, а с ними он уже не раз имел дело в подобных ситуациях, но…

– Все, Константин, звони спасателям, – сказал он, отступаясь.

– Сам не можешь открыть? Ну-ка, дай я попробую!

– Замки открыты – и верхний, и нижний, – сказал Никита, – но дверь заперта изнутри на задвижку. Теперь только весь блок вырезать.

– На задвижку? Ну тогда получается, может, оно и к лучшему, а? – Лицо Лесоповалова просветлело. – Значит, он один там был, раз на задвижку-то изнутри… Значит, сам и упал. Несчастный случай или самоубийство.

– Сначала надо квартиру осмотреть, затем гадать, – сказал Никита. – Сколько сейчас уже? Пять часов? Пойдем чаю, что ли, крепкого выпьем, пока автоген привезут.

Труп с места происшествия увезли в половине шестого. Дверь в сто сорок восьмую квартиру вскрыли в восемь. В это же время стала известна и фамилия погибшего – Студнев Максим Кириллович, тридцати двух лет. Представитель ЖЭКа сообщил о нем скудные данные: въехал около полугода назад, купил двухкомнатную квартиру. Прописан по этому же адресу – Октябрьская, 27.

– У него машина есть и гараж-пенал, – сообщил Лесоповалову один из оперативников, – темно-зеленый «Опель Тигра». Машина очень приметная: я ее сам тут в поселке сколько раз видел.

– Проверьте гараж – там ли машина, и надо установить, где этот Студнев работал, чем занимался. И вот что еще, – Лесоповалов хмурился, – созвонитесь с Пашковым, пусть он эту фамилию по своему банку данных проверит – не связан ли этот парень с наркотой. Может, действительно накололся и крыша от кайфа поехала. Шагнул с балкона в радугу, как этот, который из «Иванушек».

Квартира оказалась просторной, светлой и пустой. Никита по привычке начал с передней – с двери и замков. Никаких сомнений – дверь до вскрытия спасателями была заперта изнутри на задвижку. В прихожей на вершок пыли. На кухне – она была, как и вся остальная мебель, новехонькой, «под сосну» – в мойке груда немытой посуды, на полу сор. Кисло пахло застоявшимся сигаретным дымом. На столе стояла бутылка дорогого шотландского виски. Но, похоже, из нее еще не пили.

Комнат было две, и обе почти без мебели, как это и бывает в квартирах у молодых, приобретающих при переезде понравившиеся предметы, а не гарнитуры. В холле почти ничего не привлекло его внимания, а вот в спальне…

В спальне царил беспорядок: широкая двуспальная кровать – белье скомкано, простыни сбиты, подушки – на полу. Тут же на паласе валялась разбитая лампа. Стол, на котором она стояла, тоже опрокинут. Перевернута и низкая скамейка-пуф, на которую складывали одежду. Одежда была разбросана по полу.

Колосов поднял и осмотрел джинсы – потертые в рыжину, как было модно в этом сезоне, красную футболку и щегольскую спортивную куртку дорогой фирмы. На куртке его внимание привлекло белесое заскорузлое пятно – спереди на груди. Запах от пятна шел неприятный. Похожие пятна Никита заметил и на синей наволочке одной из валявшихся на полу подушек. Он указал на них Лесоповалову.

– И что это, по-твоему, такое? – спросил тот, брезгливо нюхая ткань.

– Похоже на следы рвоты. – Колосов отложил одежду Студнева и подушку в сторону. – Это надо бы отправить на экспертизу.

Он вышел в лоджию, примыкавшую к спальне. А вот и штора. Странно как… Точно кто-то в ней запутался, вслепую ища дверь в лоджию или же…

– Штору едва не оборвал, – сказал Лесоповалов, – она только на двух крючках держится. Хватался, наверное, за нее. Пьяный или накололся. Запутался, споткнулся – тут у двери порожек, вылетел в лоджию, цеплялся за шторы, потащил ее с собой, потерял равновесие, перегнулся через ограждение – и вниз…

– По-твоему, какого он роста? – спросил Никита.

– Он выше меня. Примерно метр восемьдесят… шесть.

Никита подошел к ограде лоджии, померил.

– Возможно, все так и было, как ты говоришь. Высокий рост мог сыграть роковую роль, – сказал он. – Сталкивать его отсюда никто не сталкивал. В квартире он был один. Значит, упал сам, только вот…

– Что?

– Почему лампа-то на полу? Стол, подставка перевернуты? Мы грохот слышали – это, наверное, как раз лампа упала. Зачем он вещи-то бросал?

– Ну, пьяный или обкуренный. Ошалел! В невменяемом состоянии мог на вещи натыкаться, опрокидывать.

– В невменяемом, говоришь? Знаешь, Костя, я бы, помимо вскрытия, провел тут комплексную химическую экспертизу. Биохимическую, – сказал Колосов. – Ну хотя бы для того, чтобы нам с тобой было ясно, какое вино он перед этим пил и чем ширялся.

– Ладно, сделаем, о чем разговор? – Лесоповалов послушно кивнул.

Как только он укрепился в мысли, что убийством тут, скорее всего, не пахнет, он заметно повеселел. В тихих Столбах убийств не любили. От них только лишняя морока.

Глава 3

Нездешние моря

Ночью Авроре снова снилось море – зеленое, искрящееся солнечным светом. И песок пляжа был обжигающе горячий. Такой же, как там в пустыне во время сафари на джипах – она вышла из машины, поднялась на бархан и даже сквозь подошвы кроссовок ощутила, какой он огненный – песок.

Это было тогда – во время поездки в Марокко. Это было сейчас – во сне.

Сны – продолжение наших мыслей. Аврора часто думала об этом. Ей особенно остро хотелось снова поехать туда – одной, без детей. И увидеть все то, что в последнее время так часто воскресало во сне: фиолетовую гряду Атласских гор на горизонте, белые шапки вечных снегов, красные глиняные стены старого города посреди пустыни, тенистые извилистые улочки, где в полдень не услышишь человеческого голоса, а только воркование голубей, ту сумрачную лавку торговца сувенирами, где восемь лет назад они с мужем купили для первой своей квартиры забавный мавританский столик и медную лампу, в которой жил джинн.

Ничего этого уже не было с Авторой сейчас – ни квартиры, которая была продана, потому что они переехали всей семьей в огромный дом в подмосковной Немчиновке, ни мавританского столика, разбитого в щепки, ни лампы, ни джинна – он умер в заточении, так ни разу и не показавшись, ни мужа…

– …Эх, Дима-Димочка, я ведь так любила все эти годы…

«Ты достала меня, сука, ты уже достала меня! Доиграешься, дождешься, гадина…»

Это муж прокричал ей вчера по телефону. Голос его звенел от ненависти. И ей, Авроре, стало страшно. По-настоящему страшно.

С мужем Дмитрием Гусаровым они прожили ровно восемь лет и три месяца. Он был весьма удачливым человеком и словно родился для шоу-бизнеса. Только благодаря его энергии, связям и деньгам Аврора последние трудные годы еще как-то держалась на плаву. У нее было музыкальное образование. В детстве родители отдали ее сначала в музыкальную школу, затем в училище. Был и небольшой, но приятный голос.

Ее первые шаги на столичной эстраде двенадцать лет назад мало кем были замечены. И наверное, вряд ли бы что-то вообще получилось, если бы на одном невзрачном концерте ее не увидел шоу-продюсер Гусаров. Они познакомились. Он как-то сразу взял с ней, Авророй, простой, дружеский тон. Сказал: «Будешь держаться меня, сделаю из тебя звезду». Она не доверяла ему сначала. Правда, кто в это поверит – «сделаю звезду»? Но он сразу вложил в нее деньги, купил ей шлягер «Любовь», и эта самая «Любовь», спетая по-русски и по-английски для Интернет-альбома, неожиданно для всех и для самой Авроры вдруг заняла вторую строчку в хит-параде на МТВ.

Гусаров сразу выпустил ее диск, организовал концертное турне по Кузбассу и Поволжью. И после одного из концертов в Челябинске предложил ей стать его женой: «Ты станешь самой знаменитой, я тебя сделаю. И за это ты родишь мне сына».

Самой знаменитой Аврора не стала. А Гусарову родила двоих сыновей. Первенца он ждал и, кажется, даже любил, а ко второму был уже совершенно равнодушен. А к ней, Авроре…

«Ты достала меня, ты достала меня! Ну, берегись!»

Какой у него вчера был голос по телефону, у этого человека…

А ведь было время, когда им было хорошо вместе. В первый год брака они с мужем поехали отдыхать в Марокко. Русские туда мало ездят, и Гусаров считал, что Марокко – это оригинальный рекламный ход. Когда в интервью журналу «Афиша» его жена Аврора расскажет, что лето провела на пляже Эс-Сувейры, путешествовала на джипе по Сахаре, посещала Танжер и Марракеш, – это будет необычно, ярко, стильно и эпатажно.

Гусаров порой совершал такие поступки – на показ, для рекламы. Но там, в Марокко, им действительно было хорошо.

Отель был уютный и тихий, в восточном колониальном стиле. Аврора вставала на рассвете, открывала раздвижную стеклянную дверь, смешивала прохладный воздух кондиционера с утренним теплым дыханием апельсинового сада, росшего во внутреннем дворе. Среди розовых кустов журчал фонтан. Аврора смотрела на спящего мужа и предавалась воспоминаниям: его прикосновения – она долго, очень долго ощущала их на своей коже, его губы, скользящие по ее телу, ищущие наслаждения. В постели они забывали обо всем – в первую очередь о времени. Опаздывали на экскурсии, не ходили на пляж. Она забеременела там, в Марокко, где сам горячий воздух, казалось, был насквозь пропитан…

«Я очень, очень, очень счастлив с тобой. Я ни с кем так не был счастлив, как с тобой», – говорил ей муж в постели восемь лет назад.

А вчера по телефону он сказал ей… А ведь она, Аврора, думала, что больше он ей никогда ничего уже не скажет, не позвонит. Они с Гусаровым официально развелись месяц назад. И все уже было сказано тогда. Аврора думала, что теперь они будут общаться только через адвокатов. Гусаров объявил, что у него хватит средств, чтобы и далее обеспечивать детей всем необходимым.

Вчера она устроила этот ужин для друзей, чтобы не быть одной, чтобы отметить Окончательный Рубеж, Границу, отделявшую ее прошлое от будущего, свою свободу, которую она так страстно желала все последние годы, когда наконец осознала, что их жизнь с мужем превращается в мучительную пытку.

Вчера ее адвокат встречался с адвокатом Гусарова, чтобы обговорить порядок денежных выплат на содержание детей. И от этих переговоров Аврора не ждала никаких неприятных сюрпризов, и вдруг…

«Ты достала меня, жадная сука!» Господи, какой у него был голос… «Ты дождешься, гадина, берегись!»

Гусаров, что бы он там ни говорил, что бы ни обещал, всегда был прижимист и скуп. За все восемь лет у Авроры, несмотря на доходы от концертов, было очень мало своего. Гусарову принадлежали и загородный дом, и две квартиры в Москве, и офис-студия. Только в последние годы Аврора начала откладывать лично себе и детям на черный день. И то все бы пошло прахом во время дефолта, если бы не Марьяша – Мария Захаровна…