- Нет его в Талдоме.
      - А я-то тут при чем?
      - Насколько я понимаю, ты матерью ему приходишься? Мне память не изменяет?
      - Да где ж мне теперь с ним управиться? - Баба негромко зарыдала.
      - Непохмеленная, что ли? - спросил Казарян, глядя в окно. Во дворе девочка, которая совсем недавно была в шубке, копалась лопаткой в снежной луже, кружилась теперь вокруг своей оси, хотела, чтоб вздымался подол легкого платьица.
      - Не ты меня поил, не тебе спрашивать, - басом обиделась баба.
      - Ну, тогда извини. Но помни, когда он объявится, звони мне тут же по телефону.
      - Кровинушку свою в тюрьму упрятать? Так, что ли?! - баба постепенно наглела.
      - Тогда выбирай. Или кровинушку, или тебя. А то и тебя и кровинушку вместе.
      - Да я разве что говорю?
      - Говоришь, говоришь! - Казарян резко поднялся с дивана и локтем зацепил полочки со слониками. Слоны попадали, как на сафари. - А, черт! Генка Иванюк не заходил?
      - Не заходил.
      Казарян осторожно расставил слоников по местам. Баба тоже встала, придирчиво поправила салфетку. Ожидала, когда он уйдет.
      - Я тебя навещать буду, - пообещал Казарян.
      - Куда от тебя денешься? - баба открыто радовалась его уходу.
      Он распахнул дверь и солнце ударило ему в глаза. Посреди двора продолжала крутиться девочка.
      Иванюк-младший с ходу раскололся:
      - Вчера вечером приходил. Денег просил.
      - Что ж ты мне не позвонил? Мы же договорились, Гена! - вскричал Казарян. Он вскинул руки, с поднятыми руками походил по богато обставленной иванюковской столовой, изображая огорчение от такой неумелости своего сообщника. Развлекал себя Казарян.
      - Я звонил, я сегодня все утро вам звонил, а вас не было! - Гена стоял, колотя себя кулаком в грудь, гудевшую от ударов.
      Казарян уже сидел на стуле, воткнув локти в колени и руками обнимая многодумную голову.
      - Что тебе Стручок говорил? - не поднимая головы, спросил Роман.
      - Говорил, что домой ему возвращаться сейчас никак нельзя. Хотел было у бабки пожить, но боится, что там найдут. Пристроился у одних, но там платить надо.
      - Где это - "у одних"?
      - Не знаю. Правда, не знаю.
      - Ты ему денег дал?
      - Дал. Двести рублей.
      - Откуда у тебя деньги?
      - Мама ко дню рождения подарила. Мне тридцатого восемнадцать лет исполнилось.
      - Совершеннолетний ты теперь у нас. Значит, сажать тебя по всей строгости можно.
      - Вы все шутите. А мне жить как?!
      - Так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. Так, чтобы мы тебя не сажали. Усек, Геннадий Иванюк?
      Геннадий Иванюк усек.
      Иванюк-то усек, а Виталий Горохов - нет. Смешно, но Стручок, как большой, лег на дно. А то пусть его район ищет. Ведь трамвайный грабеж их дело.
      - ...Лидия Сергеевна для верности по поводу самсоновского башмачка целый научный симпозиум собирала. Его каблучок. Стоял под сосной Николай Самсонов в тот вечер. С "вальтером" в руках. Так-то, - как бы не отвечая на романовские вопросы, по сути дела до конца ответил на все Сергей Ларионов.
      - Считаешь, что надо рубить концы? - спросил Казарян, сам считая, что так и надо делать.
      - Делать больше нечего, - его словами обозначил ситуацию Ларионов.
      - А что Санька думает?
      - Нет его, - раздраженно ответил Ларионов. - Как ушел с утра, так и нет. Его ищут все. Сам звонил, требовал на ковер. А его нет.
      - Резюмируем: Колхозника - под суд, и закрываем дело. Так, Сергунька?
      - Только так.
      - Но где же все-таки Санек?
      Рядом с дворовыми воротами, неподалеку от крюковской голубятни, с довоенных еще времен (видимо, строители домов два "а", два "б" и два "в" забыли) стоял чугунный локомобиль, вросший в землю своими железными колесами по втулки. Площадка между локомобилем и голубятней была утрамбована ногами трех дворовых поколений до мраморной твердости и гладкости. Здесь танцевали всегда.
      Добрый Костя Крюков разрешил, и шустрая юная смена подключила к его проводке радиолу и двухсотсвечовую лампу. Музыка уже звучала, но еще не танцевали: рано, только-только подползали сумерки. В их объявляющейся серости вдоль акаций и молодых тополей Малокоптевского с гулом метались ошалевшие майские жуки. За ними, стараясь сбить их содранными в ажиотаже рубашками, носились не менее ошалевшие пацаны.
      Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный,
      Слышу крик журавлей, улетающих вдаль...
      - рвался с самодельной, из рентгеновской пленки сделанной пластинки вольнолюбивый голос Лещенко. Вообще-то с репертуаром танцулек было худо. Борясь с тлетворным западным влиянием, промышленность, выпускавшая пластинки, внедрила в массы падекатр и краковяк, и поэтому массам приходилось пользоваться довоенными Утесовым, Шульженко, Козиным и Эдди Рознером.
      Они сидели на округлой туше локомобиля, ощущая задами еле заметную неровность чугунной поверхности. Они сидели на локомобиле и сверху рассматривали отрочество и юность - свое прошлое. Алик, Лешка Без, Виллен Приоров. Чтобы неунизительно помириться с Саней, всех собрал Алик.
      Любовь нечаянно нагрянет,
      Когда ее совсем не ждешь.
      И каждый вечер сразу станет
      Так удивительно хорош,
      - раскрыл молодежи смысл происходящего Леонид Утесов, и танцы начались. В основном шерочка с машерочкой, но иногда и храбрец лет семнадцати попадался. Конечный продукт бифукаторства от соприкосновения с существом иного пола впадал в ужас. Потея, он преодолевал его, на то он и храбрец.
      Нет, не на храбрецов надо было смотреть. Смотреть надо было на нежных и трепетных дев, которых они последний раз видели лет пять назад прыгающими через веревочку.
      - Кадры растут, как грибы, - глубокомысленно и мрачно заметил Лешка Без.
      - А вон блондиночка в голубом, чья это? - спросил Виллен.
      - Макаровых, - ответил всезнающий Алик.
      - Гляди ты! - обрадовался Виллен. - Вроде недавно я на Ольгу глаз клал, а теперь и соплячка Наташка на подходе! Передовое семейство.
      Алик поднял руку, призывая к вниманию, и, точно поймав момент, три взрослых обалдуя оглушительно запели вместе с Утесовым:
      Сердце, тебе не хочется покоя.
      Сердце, как хорошо на свете жить.
      Сердце, как хорошо, что ты такое!
      Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить.
      Танцевавшие тотчас, как в игре "Замри!" застыли на месте, ответственный за музоформление кинулся менять пластинку, а из голубятни на рев явился Костя Крюков, строгавший там что-то по голубиному хозяйству.
      - Завидно? - поинтересовался кто-то сверху. - Лезь к нам!
      "В парке Чаир распускаются розы..." сладко понеслось с новой пластинки. Костя молча вскарабкался на локомобиль, страстно потянулся, зевнул, лязгнув стальными зубами, передернулся от озноба и, послушав музыку, спросил:
      - Хорошо?
      - А то! - отвечал Лешка Без.
      - Саню ждете? - спросил догадливый Константин.
      - Его, - подтвердил Алик и вдруг обрадовался страшно: - Гля, еще один!
      Войдя во двор, остановился, в нерешительности осматриваясь, Ромка Казарян.
      - Кондехай, сюда, вертуха! - по-блатному заблажил Алик. Роман обернулся на крик, направился к ним.
      Ответственный врубил лампу под жестяным рефлектором, и танцующие отделились от остального мира четким световым конусом. Роман влез на локомобиль и спросил тонким голосом:
      - Терем-теремок, кто в тереме живет?
      - Я - мышка-тихушка, - признался Алик.
      - Я - лягушка-мокрушка, - продолжил игру в воровские профессии Виллен, но Костя Крюков раздраженно прервал эти игры:
      - Шуточки, у вас, фрайера!
      - Так их, Костя, - одобрил его Роман. - Фрайерам все шуточки. Санятка где?
      - Ждем! - ответил Алик.
      - Он с тобой утром беседовал? - только у него спросил Роман.
      - Беседовали, беседовали! - ответил Алик.
      - Ясненько. Следовательно, ты Стручка не опознал.
      - Какого еще Стручка?
      - Созревшего. Для всяких веселых дел.
      - Любите вы, милиционеры, загадками говорить.
      - Ладно, Алик, можешь не придуриваться. Я все понял.
      - Не вяжись ко мне, мент! - потребовал Алик, на заднице, как с горки, съехал вниз по чугунной покатости локомобиля и кинулся в танцы.
      Молодежный коллектив вибрировал в фокстроте пятнадцатилетней давности. Алик оком завсегдатая "Спорта" выбрал девицу поперспективнее и пошел с ней преследуемым комсомолом стилем.
      - Ты - Фарида? - догадался он про партнершу в танце.
      - Ага.
      - А Тайка что же на танцы не ходит? - это он про ее молодую тетку.
      - Она замуж вышла.
      - За татарина небось?
      - Не за русского же!
      - Мы - русские? Ты на меня погляди! Наверняка твой прапрапрадед с моей прапрабабкой побаловался.
      - Какие вы глупости, Алик говорите!
      - Велик аллах, а Магомет пророк его! - изрек нечто мусульманское Алик. Фокстрот иссяк. Алик держался за мускулистую татарскую талию до тех пор, пока Фарида не вырвалась.
      Она вырвалась и целомудренно убежала. Он глянул ей вслед и увидел, что на границе света и темноты стоит Саня.
      - Ты что здесь делаешь? - спросил Александр.
      - Танцуя, жду тебя, - ответил Алик и оповестил: - Братцы, он явился!
      - Ноги, ноги стали зябнуть, - жалостливо просипел Костя Крюков, и вся компания ссыпалась с локомобиля. Александр оглядел их и обреченно предложил:
      - Ко мне?
      - У тебя тесно. К нам. И Розка пожрать что-нибудь откинет, - решил Лешка Без и, не слушая иных предложений, направился к воротам. Поплелись за ним.
      - А то ко мне, - предложил Виллен. - Я теперь один, сеструху к тетке отправил.
      - Как же отправил-то? - удивился Алик. - Ведь ей в этом году десятый кончать.
      - Там окончит, - ответил Виллен. - Зато мне - полная лафа! Не надо воспитывать, не надо уроки проверять, на надо готовить, не надо убираться. Много чего теперь не надо.
      - Полное счастье от того, что голодный и в грязи живешь? - ехидно поинтересовался Александр.
      - Зато, свобода, - возразил Алик.
      - Этой свободой пользуйся один. А мы уж к Розе пойдем, - Костя всегда был четок и определенен.
      - Стоп! - скомандовал Алик. - Кто побежит?
      - Открыто только у Лозовского, - дал информацию Виллен.
      - Тогда я, - вызвался Костя. - На велосипеде - десять минут. Скидываемся.
      Скинулись. Костя побежал назад к голубятне, к велосипеду...
      - ...Сколько же вас! - обрадованно удивилась Роза. Не утруждая себя вставанием, Яша от стола приветствовал всех молчаливым поднятием руки.
      - Еще один будет! - дополнительно обрадовал Розу сынок. - Костя Крюков по делу на десять минут отлучился. Готовь пожрать, мамахен.
      - Знаю я эти дела. Вы пока в домино играйте, а я что-нибудь посоображаю.
      - В домино не выходит. Нас шестеро, - доказательно возразил Яша.
      - Ну, тогда в лото! - решила Роза.
      Яша, не поднимаясь со стула, дотянулся до настенного шкафчика и извлек из него скрипящий голубой в белый горох мешочек и затрепанную колоду продолговатых картонок. Объявил:
      - По пятаку за карту. Кто первым кричать будет?
      - Я! У меня голос громкий! - вызвался, демонстрируя этот голос, Алик.
      Разобрали - кто по две, кто по три карты, поставили на кон соответственно, подобрали инструмент для закрытия номеров - копейки, пуговицы, полушки, - и началось.
      - Шестнадцать! Тридцать пять! Туда-сюда! Двадцать семь! Сорок! Шестьдесят один! Топорики! Девять! Дед, девяносто лет! Пятьдесят четыре! Шесть! Барабанные палочки!
      Нижняя полоса - весь кон, средняя - половина, верхняя - выигравший не ставит в следующей партии на кон.
      - Семьдесят два! Четырнадцать! Лебеди! Тридцать три! Восемьдесят семь!
      - У меня квартира, - взволнованно объявил Александр.
      - Ура советской милиции! - обрадовался за него Роман.
      - Зачем вам выигрывать? Вы отобрать можете, - сказал Виллен.
      - Так интереснее, - ответил ему Роман.
      - Не мешайте работать, - рявкнул Алик.
      Нежная наощупь ветхая материя мешочка, с ядреным скрипом перекатывающиеся под пальцами бочонками, затертые картонки на столе, черные бумажные шторы на окнах, - все в желтом колеблющемся свете коптилки. Господи, как недавно это было! В войну!
      - Семьдесят пять! Шестьдесят шесть! Чертова дюжина! Двадцать семь! Срок до упора!
      - Я кончил, - индифферентно сообщил Яша.
      - Сроком до упора кончают особо опасные преступники. Ты - рецидивист, Яша, - скрывая раздражение, отметил Александр. Яша поднял на него страдальческие (лото - не домино, в паузах не поспишь) глаза и ответил лениво:
      - Я - не рецидивист. Я просто выиграл.
      - Проверить, - решил Леша.
      - Отец, отец, а обыскать все равно надо, прокомментировал Лешино требование Роман. Проверили. Сошлось. Яша тщательно отсчитывал полкона. Новую партию начать не успели: объявился Константин. И не один. В левой руке у него была сумка, а правой он крепко держал за локоток сияющую Софью.
      - Я вам дамочку доставил! - похвастался Константин.
      - Твоя рама чуть меня не прикончила. И не доставил бы, - укорила его Софья.
      - Но доставил! - возликовал Алик. - Софа, с твоими формами никакая рама не страшна!
      - Ты по-прежнему шутишь пошло, - жеманно осадила его Софья и увидела Романа. Сказала галантерейно: - А я с этим товарищем не знакома.
      - Протянула Роману руку лодочкой. Роман протянул свою.
      - Софка! - заорал осененный Алик. - Жених! Вот такой жених! Интеллигентный, молодой и с армянским темпераментом!
      - Алик ужасно бестактен, - сообщила Роману Софья. - А вы кем работаете?
      - Помощником Александра. Милиционером, - проинформировал ее Роман. Но Алик не дал ему уйти от матримониальных устремлений Софьи:
      - Софка, у него отец - знаменитый профессор. У него квартира четырехкомнатная!
      - Зачем ты мне это говоришь?
      - Не теряйся. Он - армянин. А у тебя - бюст, у тебя - задница!
      - Дурак, - обиделась было Софья, но по-настоящему обидеться не успела: вошла Роза и приказала:
      - Все со стола. Накрывать буду.
      Роскошно поджаренная картошка на громадной сковороде. Квашеная капуста под лучком и с подсолнечным маслом в миске. Соленые огурцы прямо в банке с рассолом. Открыли килечку, порезали колбасу и приступили. Прошли первый этап, и Яша спросил:
      - Александр, ты Тимирязевского злодея словил?
      - Словили. Нам вон Алик помог, - нехорошо улыбнувшись ответил Александр.
      - Он шутит, Яша, - осторожно сказал Алик.
      - Я не шучу. Правда помог. Только вот дальше помогать не хочет.
      - Не надо об этом, Саня, - попросил Алик.
      - Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки разобрал, челюсть в кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?
      - Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.
      - Гуманист! - Ты - не гуманист, ты чистоплюй.
      Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.
      - Саня, - предостерегающе потребовал Роман.
      - Что - Саня? Что - Саня?
      - Ничего, Саня, - ответил Роман. - Переживем.
      - Извините меня, ребята, - еще раз покаялся Алик.
      - Э-э, да что с тобой разговаривать, - Александр махнул рукой. Яша, оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:
      - Сонька, пой!
      Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом, уселась, кинула ногу на ногу, показав кругленькую коленку, пристроила инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого интеллигента замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:
      - В бананово-лимонном Сингапуре,
      Где плачет и смеется океан,
      Вы брови темно-синие нахмуря...
      Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.
      - Не злись на Альку, начальник.
      - Я не на него, я на себя злюсь.
      - Не ври, Санечка, - встрял в разговор Алик и улыбнулся.
      - Обалдуй, - без сердца уже сказал Александр. Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про которую она пела, была хороша.
      Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все - на лампу, на родителей, на разговоры.
      После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.
      Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.
      На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик кончил:
      - Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?
      - Да иди ты, знаешь куда? - добродушно ответствовал Александр.
      Костя натужно выкрикивал:
      - Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как вот так, когда, все вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!
      - А почему мы должны тонуть? - недоумевал Виллен.
      - Потому что мы тяжелее воды, - объяснил Роман.
      Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.
      - Ты на меня не сердишься? - в последний раз спросил Алик у Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал: Мы с Вилленом пойдем?
      Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.
      - Пойду и я, - решил Костя, - завтра мне в первую смену.
      На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и Роман остались вдвоем.
      - Что делать будем, Саня? - спросил Рома.
      - Не знаю.
      - Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям прошелся. Твердо опознать Стручка никто не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его. Он в отказку от всего будет играть. Небось по хазам натаскали. И будем мы все гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.
      - Что вы с Серегой предлагаете?
      - Оформлять Колхозника и закрывать дело.
      - Рубить концы?
      - Мы свое отработали, убийца найден.
      - Хорошо говоришь - "мы"!
      - Тогда просто - убийца найден.
      Пришла Валя и не было в том ее вины: появлением своим в "Загородном" позвал. А сейчас вроде и не надо было - после встречи с ребятами успокоился, расслабился, устал. И, ощущая ненужность происходящего, понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен, добр до слез. До ее слез.
      Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:
      - И что вы предлагаете?
      - На ваше усмотрение, - с трудом выдавил из себя еще одно непотребство Александр.
      - Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству. - Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: - "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"
      - Так что же нам делать, Иван Васильевич?
      Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:
      - А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им - легион ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!
      - Так ведь то шпана была. Она количеством брала.
      Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.
      - Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой - не ведаю:
      Наивное трюкачество
      Стараться ради качества.
      Нам более приличиствует
      Бороться за количество.
      - Гимн нашей отчетности, - мрачно изрек Александр.
      - А ты что - против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.
      - И в вашей.
      - Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?
      - Достаточно.
      - Давай по порядку.
      - Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.
      - У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.
      - Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.
      - Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?
      - Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего не найденными нами ценностями.
      - Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.
      - Если бы, Иван Васильевич.
      - Теперь предполагаемые выходы на связи.
      - Стручок.
      - Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.
      - Одноделец Васин.
      - Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда.
      - Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
      - Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.
      - Значит, будем рубить концы? - догадался Смирнов. - Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов, убийца был обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.
      - А вдруг опять стрелять начнут?
      - Из чего? Среди них бродил только один ствол.
      - Будет охота, найдут, из чего стрелять.
      - Начнут стрелять - станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?
      - Кто перевернул труп?
      Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.
      - Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет в суд. Вы свободны.
      Смирнов вернулся к своим.
      - Как дела? - осторожно спросил Ларионов.
      - Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
      - Гора с плеч! - Казарян рухнул на стул, показывая, какое он испытывает облегчение.
      Смирнов сказал:
      - Пойдем ко мне.
      ...В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил рукой пустой стол, признался:
      - Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.
      - Как это нечего? - удивился Ларионов. - Дел - навалом.
      - Тогда излагай, - решил Смирнов и зевнул.
      - Ограбление квартиры нумизмата Палагина, - начал Сергей, но Александр сразу же, азартно, забыл даже, что спать хочется, перебил:
      - Квартирами пусть район занимается!
      - Письмо Комитета по делам искусств, - пояснил Казарян. - Коллекция Палагина - монеты, среди которых даже древнегреческие медали, ордена, имеет государственное значение.
      - Комитет по делам искусств, Союз писателей, ансамбль песни и пляски - все наши начальники! Дожили! - разрядился Смирнов и спросил спокойно: Ну и что там с нумизматом?
      - Старичок забавный, - заметил Казарян. - С ходу меня достал. Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе известно, я домой изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом клюет, ранняя птичка, но Палагин, интеллигент хренов, не уходит, ибо волнует его только одно: как бы преступники золотые его и серебряные раритеты по глупости не переплавили.
      - По делу, - прервал его Смирнов.
      - А я - по делу, - обиделся Казарян, - нам его раритетами вплотную заниматься придется. Так что все это прямо дела касается.
      - До вчерашнего дня дело это вел район, - прекращая пикировку, дал вводную Ларионов. - И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества, то бишь сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка (он вместе с дочкой живет, старой девой) гостила у брата в Люберцах. У того жена заболела, сидеть с детьми некому было. Взята не вся коллекция, только самая ценная ее часть. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали.
      - А когда догадался? - поинтересовался Александр.
      - А у него вроде молитвы перед сном - осмотр всех своих драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.
      - У районных версии имеются?
      - Районные - они и есть районные. Пошли по местным, по своим.
      - Ну а что? Неплохой метод, - одобрил районных Смирнов.
      - Неплохой, но не для этого дела, - возразил Казарян.
      - У вас что, уже версия? - удивился Смирнов.
      - Версии, - поправил Ларионов. - Но не у вас, а у Казаряна.
      - Ну, Роман, у нас - голова.
      - Твою иронию с презреньем отметаю. Версий у меня еще нет, поскольку нет материалов для них. Но две основные линии, по которым должен идти поиск, ясны уже сейчас. Конечно же, в любом случае - наводка, и наводка зрячая. Итак, ход первый - опытный, неглупый, ясно представляющий ценность палагинской коллекции, домушник-скокарь находит человека, хорошо знающего Палагина, его окружение, его привычки и, естественно, его квартиру. Потом берет этого человека в долю и, полностью информированный, получает отличную возможность спокойно, без помех ковырнуть скок.
      В данной ситуации фигура номер один - вор. Параметры этой фигуры: в меру интеллигентен, умен, предельно осторожен, не подвержен воровскому азарту. Судя по работе, квалификация высокая. Фигура номер два - наводчик. Из ближайшего окружения Палагина, потому что коллекционеры крайне неохотно пускают к себе домой малознакомых людей.
      Ход второй. Кто-то весьма состоятельный мечтает владеть палагинской коллекцией. Подходы через третьих лиц с предложением продать ее терпят неудачу...
      - Почему через третьих лиц, почему не впрямую? - перебил его Смирнов.
      - После предложения продать вряд ли разумно идти на ограбление. Сразу же - первый подозреваемый. Продолжаю, Сей гражданин за весьма порядочную сумму - такой квалифицированный слесарь-домушник, как наш, за мелочевку на серьезное дело не пойдет - нанимает скокаря и точно объясняет ему, что и где брать. В этом случае фигура номер один - наниматель. Фигура номер два - технический исполнитель, вор. Параметры и той, и другой фигуры - весьма и весьма размыты.
      - Ты и вправду молодец, Рома, - серьезно похвалил Казаряна Смирнов. Твои соображения считаю хорошей основой для оперативной разработки. Конечно, хотелось бы, чтобы прошел первый вариант. Очень хотелось бы...
      - Они, по сути, равноценны, Саня, - встрял вальяжный от похвалы Казарян.
      - Не скажи, не скажи. В первом варианте вор - почти наверняка москвич, и москвич, хорошо нам известный. Мы его можем просчитать. Наводчика - тоже. Просеем всех знакомцев Палагина через мелкое сито, и он у нас в решете останется. Второй же вариант - полная неизвестность. Кто этот наниматель? Фанатик-коллекционер? Лауреат? Человек, желающий выгодно вложить капитал в непреходящие ценности? Иностранец, мечтающий сделать состояние?
      - Ну уж прямо - иностранец! - возразил Ларионов. - Они у нас тихие.
      - А Кастаки?
      - Кастаки не в счет.
      - Все в счет, Сережа. Какой он наниматель, - не будем загадывать. Но, во всяком случае, ловкий и хитрый. Будет ли такой нанимать московского домушника, чей почерк и связи, в принципе, нам, МУРу, известны? Не думаю. Скорее всего - сделка с залетным гастролером, который, провернув операцию, растворяется в воздухе. И перед нами - пустота. Исчезнувший неизвестно куда гастролер и наниматель, не имеющий никаких контактов с преступным миром.
      - Да, картиночку ты нарисовал. - Казаряновской вальяжности заметно поубавилось. - Двенадцатый стул, исчезнувший в недрах Казанского вокзала. Только Остапу Бендеру было веселей: одиннадцать - за, один - против. А у нас - два стула, пятьдесят на пятьдесят.
      - Срочно разрабатываем первый вариант, - решил Смирнов. - За Сережей - картотека по домушникам, за Романом - окружение Палагина.
      - А за тобой? - не утерпел Роман.
      - За мной - общее руководство. Помогать тому, кому делать нечего. Кстати, Роман, наш клиент с Красноармейской где содержится? В Матросской тишине?
      - У нас пока. Потрясти этого Угланова имеет смысл, это идея, Саня! Ему скучно, на допросы не водят, и без допросов доказано, что грабанул нашего знаменитого мастера слова он, и только он; думать о том, сколько дадут, надоело. Так что для него беседа с симпатичным оперативником на отвлеченные темы - необходимая и желанная развлекуха.
      - Кто у нас симпатичный оперативник? - Смирнов оглядел своих бойцов.
      - Симпатичные все. Но самый симпатичный - я, - признался Казарян.
      - Тогда потряси его, Рома. На отработку первого варианта вам два дня. Приступайте.
      В пустынном до таинственности коридоре Центрального Комитета комсомола четко звучали твердые каблуки. У двери с черной табличкой, на которой золотом было написано имя хозяина кабинета, стук шагов прекратился.
      Владлен Греков вошел в приемную комсомольского вождя. Ему тренированно улыбнулась секретарша:
      - Вас ждут.
      - Наслышан, наслышан, - поднялся ему навстречу владелец кабинета, невольно покосившись на телефонный аппарат с гербом. - Проходи, садись, будем разговаривать.
      - За меня уже, наверное, сказали. - Владлен застенчиво сел на край кресла, сжал коленями нервно сложенные вместе ладони. - Просто я готов и очень хочу работать.
      - Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность.