- Ты люби меня, Алик. А мне тебя любить грешно. Грешно. Грешно. - И пошла в комнату.
      Из раскрытой двери шибанул табачный дух. Войдя за ней в комнату уже в пальто, Алик отыскал на столе чистый стакан, наполнил его до краев и выпил. Водка долго ходила от кадыка к желудку, потом улеглась и произошел удар, которого он ожидал. Ноги-руки сделались податливыми посторонним влияниям, в ушах зашумело, мысли разбежались в разные стороны, и он оказался на воздухе. Чистый воздух тоже ударил по слабому месту - по голове.
      Алик шел по пустынной и мокрой улице Чернышевского, с удовольствием ощущая, как ноги его, шагающие по лужам, уже промокли. Он бесконечно шел к Садовому кольцу, постоянно удивляясь, что во многих окнах небольших московских домов особенно ярко горит при дожде свет. Он поднимал к этим окнам лицо, умильно чувствуя, как капли дождя стучат по его щекам.
      По еще не позднему Садовому кольцу шуршали машины и троллейбусы. Улица была похожа на Москву-реку. В ней отражались фонари, она блестела под фонарями. Переходить Садовое кольцо не хотелось. Не хотелось окунаться в Москву-реку. Алику становилось холодно. Трезвел.
      И слава богу. У круглосуточно работающего продмага (людей в нем было немного) он пересек Садовую Черногрязскую и пошел Старой Басманной, ныне Карла Маркса улицей. Дождь поутих, а Алик протрезвел и с радостью стал узнавать свой путь. От церкви Никиты-великомученника, через Разгуляй, по еле заметному спуску - к Елоховскому собору, мимо Доброслободской, мимо МИСИ. Он теперь понял, куда идет. Он шел к трамвайной остановке у метро "Бауманская", чтобы на трамвае доехать до дома. И пешком, через железнодорожный переход у Спартаковской можно, но, трезвея, он уставал. Лучше трамваем.
      У трамвайной остановки дождь опять припустил. Но, к счастью, уже скрежетал по Немецкой расплывчатый в дожде трамвай. Не тот, конечно, не к Сокольникам, а к Комсомольской площади, но не ждать же под ливнем. К Красносельской, а там до кинотеатра "Шторм" рукой подать. Трамвай был новенький, одновагонная коробочка. Алик влез в него.
      "Обилечивайтесь!" - тут же предложила пожилая кондукторша, и Алик, как говорится, обилетился. Кондукторша объявила: "Следующая - Девкины бани!" Объявила и не за веревку дернула, - на кнопку нажала. Технический прогресс. Алик стряхнул дождь с волос, с бровей (Был, пижон, без кепки) и уселся. Было где сесть, хотя народу довольно много: работяги с вечерней, железнодорожные пассажиры к поздним поездам на Казанский, Ярославский, Ленинградский вокзалы, продавщицы из только что закрывшихся магазинов. Трамвай постоял у светофора на Бакунинской и наконец тронулся.
      - Девкины бани! - выкрикнула кондукторша, и трамвай остановился. Никто не вышел, а вошли трое.
      Один пробежал вагон и распахнул дверцу кабины вагоновожатого. Второй остался возле кондукторши и вытащил из кармана пистолет. Третий, совсем молоденький, спросил у того, что с пистолетом:
      - Начинать?
      - Подожди, - отчеканил тот, раскрыл кондукторскую сумку и выгреб из нее деньги. Те, что бумажками. Криком приказал дальнему, тому, что показывал нож вагоновожатому:
      - Вели извозчику, чтобы без остановок до моста! И чтоб помедленней!
      Трамвай неспешно покатил. Вооруженный пистолетом обратился к пассажирам:
      - Гроши и рыжевье, кольца там, часики - огольцу сдавайте!
      Молоденький пошел по рядам. Делать нечего - отдавали. Оголец злодействовал: обыскивал, если ему казалось, что не все выложили, покрикивал. С молодым пижоном поменялся кепками, ему водрузил на самые уши свою замызганную, а себе на голову возложил его новенькую лондонку.
      Сейчас подойдет оголец и станет шарить у него в карманах, а он будет покорно сидеть, растопырясь, как на гинекологическом кресле. Прелестная картинка: чемпион Москвы по боксу на гинекологическом кресле. Главное пистолет, пистолет!
      - А тебе, что, особое приглашение нужно? - кинул ему оголец, румяный и нахальный от опасности малолетка.
      - Пацан, может не надо? - миролюбиво посомневался Алик.
      - Ты что?!! - заорал малец. Алик взял руки, которые уже лезли за пазуху, и вытянул их по предполагаемым швам огольцовых порток.
      - Колян, он не дается! - плачуще наябедничал оголец.
      Не дойдя до них шага три, тот, что с пистолетом, остановился и скомандовал:
      - А ну, вставай, фрей вонючий! - И, поигрывая пистолетом, стал наблюдать, как встает Алик.
      Алик встал, сделал шаг навстречу.
      - Шманай его, живо! - приказал главный огольцу.
      Только сейчас, когда оголец еще за спиной. Падая вперед, он мгновенно подбил левой рукой пистолет вверх и правой нанес жесточайший удар главному в подбородок. И успел левой нанести прямой удар в челюсть еще не успевшему упасть грабителю.
      Шарахнул выстрел, пуля ушла в потолок, и рука с пистолетом бессильно легла на пол. Алик ударил каблуком по запястью, носком неизвестно куда отшвырнул пистолет и развернулся. Он был уверен, что обработанный им уже не встанет.
      Оголец теперь уже без принуждения вытянул руки по швам. Алик коротко ударил его в солнечное сплетение. Оголец потерял дыхание и осел на пол. Алик приказал тому, что с ножом:
      - Иди сюда.
      Бандит ощерился, вытянул руку с ножом: пугал. Был он тщедушен, в солдатском ватном полупальто.
      - Тогда я к тебе иду, - процедил Алик.
      Громадный, решительный, только что отключивший главаря, он надвигался неотвратимо, как танк.
      - Не подходи, падло! - взвизгнул бандит, потом метнул нож. Алик ждал этого - уклонился. Он сблизился с бандитом и обработал его, как грушу на тренировке. И этот лег.
      - Гони к Красносельской и на перекрестке остановись, - приказал Алик вагоновожатому.
      Трамвай помчался. Алик шел по вагону и искал пистолет. Девушка, сидевшая рядом с кондукторшей, попыталась улыбнуться ему и сказала:
      - Он под лавкой.
      Он наклонился и достал из-под сиденья пистолет. Бандит лежал рядом и он рассмотрел его, хотя рассматривать было почти нечего. Обработанное им лицо на глазах деформировалось. Но вроде дышал. Третий лежал неподвижно. Что с ним было - неизвестно.
      Завизжав на повороте, трамвай помчался по Ольховке. Пассажиры сидели смирно - не знали, что делать.
      В животе была пустота, колени ходили. Алик присел на скамейку. Подъезжали. Впереди светился вход в метро "Красносельская". На перекрестке трамвай резко остановился. Кондукторша кинулась к двери и как Соловей-разбойник засвистела в положенный ей милицейский свисток. Цепляясь за сиденье, с пола поднимался оголец. Алик встал и тихо сказал, индифферентно глядя в сторону:
      - Беги дурак. Сумку только оставь.
      Оголец разжал пальцы и незаметно уронил на пол самодельную тряпичную сумку, в которую он собирал добычу. Кондукторша продолжала яростно свистеть. Оголец подбежал к дверям, оттолкнул кондукторшу, спрыгнул с подножки и от ужаса зигзагами побежал, побежал к угловому дому, к арке у булочной, выходящей к путям Казанской железной дороги.
      - Стой, бандюга! Стой, ворюга! Стрелять буду!!! - прекратив свистеть, заорала кондукторша. Оголец продолжал бежать. Тогда кондукторша повернулась к Алику и приказала: - Стреляй в него! Чего стоишь?!
      Алик заставил себя усмехнуться, подбросил на ладони тяжелый пистолет и вдруг понял, что у него дьявольски болит кисть правой руки. Выбил пальцы, большой и указательный. Первый раз бил с такой силой без боксерских перчаток.
      - Эх ты! - осудила кондукторша.
      В трамвай влез милицейский старшина, посмотрел на одного лежащего, на второго и осведомился официально:
      - Что здесь происходит, граждане?
      - Произошло, - поправил его Алик.
      Он с трудом - болели руки - открыл входную дверь своим ключом и, стараясь особенно не шуметь, стараясь особенно не испачкать чисто вымытый коридорный коммунальный пол, на цыпочках пошел к своей комнате. Все-то он делал тихо-тихо, но в дверях комнаты стояла Варя в халате и смотрела на него. Пропустив Алика в комнату и закрыв за ним дверь, Варя бесстрастным шепотом поинтересовалась:
      - Ты где был?
      В маленькой кровати, разметавшись, спала Нюшка. Рот ее был раскрыт и издавал негромкие нежные звуки.
      - Да понимаешь, Андрею из Еревана коньяку прислали. Какого-то особенного. Позвал попробовать. Ну и напробовались.
      - О господи! - сказала Варя.
      На этот раз Иванюка-младшего вели вплотную, не стесняясь. Без пяти двенадцать дружно вышли из метро "Калужская" и стали прогуливаться. Прогуляли минут десять. Надоело. Зашли в знаменитую своей воблой пивную, подождали, пока Иванюк-младший удовлетворит свою неизбывную тягу к бочковому пиву.
      Потом опять гуляли. Гуляли по Житной, прошлись мимо книгофабрики Ханжонкова, мимо кинотеатра "Буревестник". Доходили до метро "Серпуховская". Потом опять возвращались к "Калужской".
      Не давали ногам покоя до часу дня. Стало ясно, что Цыган не придет. Тогда Сергей Ларионов распустил команду по домам.
      Андрей жег "Лайф". Он рвал тугую меловую бумагу и по кусочкам жег в пепельнице. Алик сидел на диване и давал советы, потому что буржуйская толстая и сверкающая бумага горела плохо. Дверь их комнаты была закрыта на ключ, и поэтому Андрей занимался этим делом безбоязненно. Он жег "Лайф" и говорил:
      - Два года срок немалый. Чего мы добились? Ничего. Редакционные дамочки называют нас мальчиками, а главный - нигилистами. В определении тематической политики газеты мы не играем никакой роли. По-прежнему, всем вертят старики, живущие прошлым. Они наверху и всячески стараются задавить все новое, все правдивое, все свежее, чтобы остаться наверху. Пора нам начинать атаку на них.
      - Подари мне обложку, Андрей. Я кусок с заглавием отрежу, а Грейс Келли под стекло положу. - Алик любовно рассматривал соблазнительный бюст цветной хорошо обнаженной талантливой артистки.
      - Алик, тебя тут один товарищ ищет! - крикнула из-за двери секретарша Маша. Алик пошел открывать.
      - Подожди. - Андрей спешно вытер следы и, получив подтверждение своей мысли в машкином крике, продолжил: - Почему Алик? Почему Андрюша? До каких лет? И какое право имеет Машка обращаться к нам на амикошонское "ты"?
      - Готов? - спросил Алик.
      - Готов - Андрей сдул остатки пепла со стекла. - Открывай.
      Они устроились на скамейке у Чистых прудов. Алик длинно плюнул в воду с остатками льда похмельной слюной и спросил у Владлена:
      - Ну и что ты теперь, после демобилизации, собираешься делать?
      - Собираюсь с тобой посоветоваться, - ответил Владлен.
      - Нашел советчика. Я сам себе не знаю, что посоветовать.
      - Другому легче, Алик.
      - Пожалуй. Что ж, излагай варианты.
      - Предлагаю ГВФ. Курсы годичные, и - вторым пилотом.
      - Что думать-то? Твое дело, твоя профессия.
      - Надоело.
      - Надоело летать?
      - И летать. А главное - подчиняться.
      - Командовать, значит, хочешь.
      - Обосноваться для начала хочу на перспективном месте.
      - Пока, - догадался Алик. - А командовать - потом.
      Посмеялись. Владлен глянул на Алика, приступил осторожно:
      - А если к вам, в газету?
      - Прямо вот так, сразу? А что ты умеешь?
      - Во-первых, кое-что умею, публиковался в "Красной звезде". А во-вторых, что я, хуже тебя?
      - Не хуже, Владик, не хуже, успокойся. Но ведь кое-какое образование, призвание там, опыт, наконец, не помешали бы, не находишь?
      - А-а! - Владлен презрительно махнул рукой, помолчал, потом вспомнил: - Я, когда тебя искал, к Сане Смирнову заходил. А что, если в милицию?
      - Там пахать надо.
      - Вот Санятка пусть и пашет, а я сеять буду.
      - Разумное, доброе, вечное? - недобро уточнил Алик.
      - Ладно, ладно, не заводись. Если что - поможешь? В университет поступать или куда...
      - Если что - помогу. Если смогу.
      - Я на тебя надеюсь, Алик. А вообще, как жизнь?
      - Работаю. Детей ращу.
      - Как ты детей растишь, я знаю. Вчера с Варварой тебя два часа ждали. Я не дождался.
      - Не догулял я свое, Владька.
      - А кто догулял? Я тут с одной познакомился, многообещающая дамочка.
      - И что обещает?
      - Папу.
      - Тогда женись.
      - А что? Кстати, на свидание к ней опаздываю. Так мы договорились, Алик?
      - О чем?
      - Поможешь, если что. - Владлен протянул Алику руку, встал и пошел.
      Встал и Алик. Дел по горло, надо было срочно сдавать в номер материал о первенстве Москвы по вольной борьбе, на котором он не был.
      Один припрятался у подъезда, а второй вместе с Казаряном гостевал у Евдокии Григорьевны. Молчаливый хваткий паренек скромно сидел в углу за дверью и слушал, о чем тихо говорят Казарян и хозяйка. А те уже переговорили и о политике, и о врачах-убийцах, о Лидии Томащук, об отсутствии снижения в этом году цен, о запрещенных законом абортах. Потом все трое безнадежно молчали. В двадцать один тридцать Евдокия Григорьевна глянула на свои наручные кировские, кирпичиком, часы и вздохнула:
      - Не придет он сегодня.
      В двадцать два пятнадцать Александр Смирнов посмотрел на Ларионова, посмотрел на Казаряна и спросил уныло:
      - Ну и что вы мне по этому поводу можете доложить?
      - Прокол, - признал Казарян.
      - Причина? - Смирнов откинулся в кресле, приготовился слушать, а слушать особенно было нечего. Только Ларионов наконец предложил:
      - Иванюк маячок выставил.
      - Не думаю, - возразил Казарян. - Я его замкнул прочно.
      - А если? - не сдавался Ларионов.
      - А если, то тогда мне башку отвинтить следовало бы.
      - Твоя отвинченная башка мне без надобности, - ворчливо заметил Смирнов. - Теперь решать надо, что делать будем дальше.
      - Раз леску оборвали, значит, ушли на дно, - предположил Казарян. Бреднем орудовать следует. Облавой по хазам.
      - Хлопотно, долго и не особенно результативно, - оценил это предложение начальник отдела. - Сережа, а твои осведомители как?
      - Попробую, но особых гарантий дать не могу.
      - Есть еще шофер Арнольд Шульгин, - напомнил Казарян и хотел было развить идею, но его перебил длинный телефонный звонок - местный. Смирнов снял трубку.
      - Здравствуйте, Лидия Сергеевна! - счастливо улыбаясь, будто Болошева могла его видеть, возгласил Александр. - Ну, наше дело такое сыскное - по ночам суетиться, а вы-то что так задержались? - Помолчал, слушая объяснение задержки. - Если успешное, то рад за вас. Ну а если для нас, то просто счастлив. - Положил трубку, сообщил то, о чем Казарян и Ларионов догадались и без сообщения: - Болошева к нам идет.
      ...Лидия Сергеевна остановилась в дверях, молча, кивком, поприветствовала всех и с плохо скрытым торжеством объявила:
      - Отыскался след Тарасов!
      - Чей след отыскался? - переспросил Александр.
      - Лидия Сергеевна иносказательно цитирует Гоголя, - снисходительно пояснил Казарян.
      Эффектного начала не получилось, и Лидия Сергеевна стала деловито докладывать:
      - Сегодня утром по нашей ориентировке из Сокольнического РОМ передан в НТО пистолет "Вальтер". Проведенная соответствующим образом экспертиза установила, что именно из этого пистолета был произведен выстрел в Тимирязевском лесу.
      - Ну и ну! - сознался в своем недоумении Смирнов. - Откуда он у них?
      - Чего не знаю, того не знаю. Узнать - это уже ваше дело, - взяла реванш Лидия Сергеевна.
      - Бойцы, я - в Сокольники! - заорал Смирнов.
      - Может, сначала позвонить сокольническим-то? - предложил Ларионов.
      - А что звонить, надо в дело нос сунуть! Не до разговоров! - Смирнов уже убирал со стола, запирал сейф, закрывал ящики.
      - Александр, у меня к вам просьба, - сказала Лидия Сергеевна.
      Уже забывший о ней Александр повернулся к ней с виноватым выражением лица:
      - К вашим услугам, Лидия Сергеевна.
      - Если гражданина, который пистолетом пользовался, найдете, то обувь его к нам пришлите.
      - Вы думаете, это он труп переворачивал? Вряд ли.
      - Да нет. Я вам не говорила, но под сосной, откуда стреляли, кое-что зафиксировала. Это не след, поэтому я не внесла его в официальные списки протокола, а так, остаток отпечатка каблука с характерным сбоем. Вдруг повезет, и обувка та.
      - Будьте уверены, Лидия Сергеевна, разденем-разуем мы нашего голубчика. А если надо - умоем, подстрижем и побреем. - И Александр, будто дамский угодник, слегка склонясь, распахнул дверь перед Лидией Сергеевной. Та мило улыбнулась и ушла.
      - Элегантно спровадил! - похвалил Казарян. - Ты нас с собой берешь?
      - Куда я от вас денусь?
      На Каланчевской улице были через десять минут. Недовольный капитан принес им протоколы, отворил следственную комнатенку и спросил:
      - Я вам нужен? А то у меня дела...
      - Вы вчера дежурили? - поинтересовался Смирнов.
      - Вчера я отдыхал после суток.
      - Ну, тогда мы сами разберемся. Вы свободны.
      Капитан удалился. Смирнов закурил, Ларионов устраивался за столом, а Казарян, не садясь, раскрыл папку. И ахнул:
      - Алька!!!
      - Что с Алькой?! - заорал Александр.
      - Да успокойтесь, с ним - ничего. А вот делов наделал. Читай. Казарян протянул папку Александру.
      Тот сел на привинченный стул и приступил к чтению. Ларионов зевнул, смахнул со следовательского стола несуществующие крошки и шепотом (чтобы Смирнову не мешать) осведомился у Казаряна:
      - Где этот-то, с "Вальтером"?
      - Не "этот-то", Сережа, а Николай Самсонов по кличке Колхозник. И этот-то Колхозник - в больничке, сильно поврежден нашим с начальником другом. Повредил его Алик вчера вечером, и поэтому он тетушку свою сегодня не смог повидать.
      - А Цыган почему на связь не вышел?
      - Задай вопрос полегче.
      Смирнов оторвался от чтения, закрыл папку, передал ее Ларионову и сказал Роману, подмигнув:
      - Боевой у нас, Рома, дружок.
      - Если наш дружок с испугу в полную силу бил, то я не завидую этим двоим. - Казарян, увидев, что Ларионов отложил папку, спросил: - Что скажешь?
      - Скажу, что бумаги надо читать внимательнее.
      - Не понял.
      - Цыган не пришел на связь потому, что оголец, сбежавший из трамвая, поднял атанду по малинам. Так-то, Роман Суренович.
      - Одна из версий. - Казарян не желал сдаваться без боя.
      - Он прав, Рома, - подвел черту Смирнов. - Поехали в больничку, бойцы.
      Шофер "газика" дрых, уронив голову на баранку. Смирнов безжалостно растолкал его:
      - Поехали.
      - Куда?
      - Большие Каменщики, четыре, - назвал адрес Смирнов, усаживаясь рядом с шофером. Шофер включил зажигание и бормотнул как бы про себя:
      - Конспираторы! Большие Каменщики! Таганская тюрьма, так бы и сказали.
      - Ты глубоко заблуждаешься, уважаемый виртуоз вождения, - вежливо поправил его с заднего сиденья Казарян, - Таганская тюрьма - это Большие Каменщики, дом два. А дом четыре - это таганская тюремная больница.
      - Один ляд! - решил шофер и резко тронул с места.
      Дежурный врач достал из шкафа две папочки - медицинские дела полистал их, притормаживая на отдельных листах, и удивился, отложив дела в сторону:
      - Он их что, копытом, что ли?!
      - Он боксер, - пояснил Казарян.
      - Разрядник?
      - Мастер спорта.
      - Худо, - огорчился врач. - Под суд пойдет за превышение мер обороны.
      - Кулак против пистолета - это превышение? - засомневался Казарян.
      - Это смотря какой кулак.
      - И смотря какой пистолет, - добавил Казарян. - Могу сообщить вам, что пистолет - офицерский "Вальтер", с помощью пули делающий в людях очень большие дырки.
      - Хватит, - прекратил их препирательства Смирнов. - Что с этими... Пострадавшими?
      - У Самсонова раздроблена челюсть и повреждены шейные позвонки. У Француза (фамилия-то какая, прямо кличка!) сломана скульная кость. Вот что, оказывается, можно наделать голыми ручонками, - игрив был дежурный врач, развлекался как мог, коротая ночное время.
      - Говорить могут? - спросил Смирнов.
      - Смотря кто.
      - Самсонов в первую очередь.
      - Этот вряд ли. Впрочем, пойдемте, я вам его покажу.
      ...Они прошли тюремным коридором, и надзиратель, гремя ключами, открыл больничную палату. Все как в обычной больнице, но воняло тюрьмой, ощутимо воняло.
      - Ну, тут у вас и дух, девки... - вспомнив "Петра Первого", процитировал из любимой книги Казарян.
      - Это не у нас, это у них. Или у вас, - отпарировал врач.
      Не забинтованы лишь глаза, но они были закрыты.
      - Человек-невидимка, - сказал Ларионов.
      - Когда заговорит? - спросил Смирнов.
      - Через две-три недели, не раньше.
      - А Француз?
      - Завтра можете допросить.
      - Теперь вот что. Мне нужны одежда и обувь Самсонова.
      - Тоже завтра. Старшина-кастелян будет к восьми часам утра.
      ...Делать больше в этой конторе было нечего, и они поехали на Петровку. В машине Казарян мерзко хихикнул.
      - Хи-хи, - произнес он, - хи-хи.
      - Жаль, что из больницы уехали, - заметил Ларионов. Можно было бы тебя сдать.
      - Не та больница, Сергей, - ухмыльнулся Смирнов. - Ему в Кащенко надо.
      - Хи-хи, - не унимался Казарян. - Хи-хи.
      - Ты чего? - уже обеспокоенно вопросил Ларионов.
      - А ничего. Картины разные выдумываю, - ответил Казарян. - Стилягу того из трамвая вспоминаю. Как он без лондонки остался. Единственный потерпевший.
      - Хи-хи, - мрачно подытожил Смирнов.
      Борода был поклонником многочисленных талантов Казаряна-старшего, а Романа, которого он знад с титешнего возраста, любил, как любят непутевых сыновей.
      - Ромочка, запропал совсем, дурачок, - говорил Борода, нежно держа Романа за рукав и задумчиво разглядывая небритую (щетина у Казаряна по-армянски росла, с дьявольской скоростью) личность блудного сына.
      - Работы много, Михаил Исаевич, грустно поведал Роман.
      - Зачем тебе работа, Рома? Ты был замечательным бездельником, остроумным, обаятельным. И все тебя любили. А теперь что? Скучный, усталый, злой. Бросай работу, Рома, что это за работа - жуликов ловить!
      Борода подмигнул Александру, давая понять, что шутит и широким жестом пригласил в зал. В ресторан ВТО после двенадцати ночи, в ресторан ВТО после спектаклей.
      Дом родной. Знакомые и полузнакомые все лица, перекличка от стола к столу, общий шум, общий крик, общие шутки, общий смех. И выпить с устатку, и пожрать от пуза, и потрепаться, и поругаться. Заходи, друг, заходи!
      Борода устроил их в фонаре за маленьким (чтобы не подсаживались) столиком. Неярко горела старомодная настольная лампа под домашним оранжевым абажуром, освещая жестко накрахмаленную полотняную скатерть. Смирнов положил руки на стол и понял:
      - Надо руки помыть, - и пошел в уборную.
      Официантка Галя благожелательно ждала заказа.
      - Пожрать нам, Галюща, так, чтобы в полсотни влезть, - распорядился Казарян.
      - А выпить?
      - И денег нет, и не надо.
      - А то принесу?
      - Не надо, - твердо решил Казарян.
      - Устал, Ромочка?
      - Озверел, Галочка.
      Вернулся из сортира Смирнов. Ларионова они не уговорили, он к семейству рвался. Да и не уговаривали особо, им вдвоем побыть надо было. Казарян в ожидании тоже положил руки на стол, брезгливо на них глянул, сказал с сожалением:
      - Неохота, но следует помыть, - и удалился. Александр оглядел маленький фонарный зал. Уютно, доброжелательно, покойно. Он вытянул под столом ноги, закрыл глаза и тотчас открыл их: звякнул поднос. Быстроногая Галочка расставляла закусь. Возвратившийся Казарян благодарно поцеловал ее в затылок:
      - Кио в юбке, волшебница, радость моя...
      Мелкие маринованные патиссоны для аппетита, свежий печеночный паштет под зажаренным до бронзового благородного блеска лучком, крепенькие белые грибы, деленная острым кухоным ножом на куски загорелая тушка угря. И три бутылки "Боржоми". Галя красиво расставила на столе все это и пожелала:
      - Кушайте, ребятки.
      Роман разлил боржом по фужерам. Вода бурлила, исходя пузырьками. Одни пузырьки прилипали к стеклу и сплющивались, теряя идеальную форму шара, другие мчались вверх и, домчавшись, самоуничтожались, взрываясь мельчайшими брызгами. Попили бурливой водички, отдышались, пряча благодетельную отрыжку и посмотрели друг на друга.
      - Третьего Алик отпустил, - сказал Смирнов.
      - Зачем?
      - Ты что, Алика не знаешь?
      - Меня он на ринге не отпускал. Добивал, если была возможность.
      - Так то на ринге.
      - Давай поедим, а? - предложил Казарян, и они приступили к еде. Не торопясь, истово, поглощая все подряд. Но поглотить все не удалось: к их столу, волоча за собой стул, подходил Марик Юркин, характерный комик, восходящая звезда. Восходящая звезда была миниатюрным милым пареньком, которая, напиваясь, превращалась в большую скотину. Сейчас же - почти трезв. Поставил стул к их столику, ухватил за руку пробегавшую мимо Галочку и заказал репликой из анекдота:
      - Галчонок, сто грамм и вилку! - и улыбнулся всем, и оглядел всех, ожидая ликующей реакции. Поймав вопросительный взгляд Гали, добавил серьезно: - Поторопись, родная.
      - Мы разговариваем, Марик, - строго объяснил Роман.
      - Вы не разговариваете, а едите, - резонно заметил Марик. - А разговаривать будем втроем.
      Объявилась Галя, держа в одной руке графинчик и рюмку, в другой вилку. Демонстративно бросила все это перед Мариком, который тут же налил рюмку, вилкой пошарил в грибах, выбирая грибок посимпатичнее, нашел, выпил, закусил и выдохнул удовлетворенно.
      - Все? - поинтересовался Роман.
      - Минуточку, - одернул его Марик и налил из графинчика вторую. Последнюю. Он бусел на глазах. Выпил, грозно глянул на Романа. - Ты как со мной разговариваешь, сопляк?
      - Готов, - понял Роман, встал, за шиворот поднял Юркина, взял его под мышку (под правую руку), левой рукой захватил стул и направился к выходу, к понимающему швейцару Тихону. Марик болтал ногами (аккуратно) и языком (непотребно), но никто на это внимания не обращал: привыкли, что каждый день Юркина в конце-концов выкидывают. Роман сдал его Тихону и вернулся.
      - С чего это он так сломался? - поинтересовался Александр.
      - Не умеет. А гулять хочет, как знаменитость из легенды.
      - Что делать будем? - помолчав, задал главный вопрос Смирнов.
      - Отпустил его Алик или он сам сбежал - не имеет значения, Саня.
      - Имеет. Если Алик его отпустил, то опознавать не будет.
      - Зачем тебе третий? Грабежом этим пусть район занимается. А Самсонова нам отдадут. Чует мое сердце - он.
      - Самый глупый. Дурачок подставленный, - вспомнил Костины слова Александр.
      - Вот мы и займемся дурачком.
      - А кто его подставил?
      Галочка принесла филе по-суворовски. Алик поцеловал ей локоток и попросил:
      - Санкцию на обыск, Галочка.
      - Сорок три шестьдесят, - ответила догадливая Галочка и, получив от Казаряна две бумажки по двадцать пять, ушла за кофеем. Заметав филе, они откинулись на стульях и закурили.
      - Решили колодец до воды копать? - огорченно понял Роман.
      - А куда деваться?
      - Альку прижать надо.
      - Прижмешь его, как же! Сначала отпустил, а потом милиции сдал? Мы же благородные, мы слово держим.
      - Тогда свидетели.
      - Свидетели от страха того паренька не видели, они на пистолет смотрели. Алька-то бил, прицеливался куда ударить и, ясное дело, рассмотрел его. Если даже паренька найдем, на честном, без подтасовки проведенно опознании свидетели его не отыщут.
      - А мы с подтасовкой, Саня.
      - Противно. У меня предчувствие, что паренек из твоих подопечных.
      - У меня не предчувствие, а уверенность. Даже знаю кто: Стручок, Виталий Горохов. Так что давай с подтасовкой.
      В окно бешено стучали. Роман отодвинул занавеску. С улицы Горького на них смотрело лицо, кошмарное от того, что прижалось носом, губами к немытому стеклу. Восходящая звезда помостков и экрана, обнаружив их, ликовала - кривлялась и грозила.
      Вдруг оказалось, что завтра - Первомай. Праздники пришли и прошли. Льдина на Чистых прудах превратилась в серый пятачок. Алик отвлекся, глядя на этот пятачок.
      - Ну? - поторопил его Александр.
      Алик еще раз посмотрел на фотографию. Даже в черно-белом изображении угадывался выдающийся румянец Стручка.
      - Молоденький какой, - сказал Алик.
      - Ну?! - поторопил Александр.
      Туго забинтованная пасть Николая Самсонова молчала. Гражданин со звонкой фамилией Француз оказался мелким хулиганом, сявкой, которого Колхозник использовал втемную, на одно это дело, и теперь выйти по-быстрому на концы можно было только через Стручка.
      - Не знаю я этого паренька, Саня.
      - Ты смотри, смотри внимательнее! - злобно приказал Александр.
      - А чего смотреть? Не знаю, значит, не знаю.
      - Эх, Алька, Алька, а еще друг называется!
      - Я тебе, Саня, друг, а не майору милиции.
      - А Саня - майор милиции, и больше ничего.
      - Если так, то жаль.
      Александр поднялся со скамейки, встал и Алик. Стояли, изучали друг друга. Два здоровенных амбала. Александр покачался на каблуках, сказал на прощание:
      - Стыдно тебе будет, чистюля, когда свидетели его опознают.
      - Их дело - опознавать, мое - стыдиться.
      - Хреновину-то не надо нести. - Александр вырвал фотографию из рук Алика, спрятал в карман. - Я слово в сорок пятом дал Ивану Павловичу извести всю эту нечисть. И изведу.
      Алик ткнул пальцем в смирновский пиджак, в то самое место, где лежала теперь фотография, улыбнулся во все свои тридцать два зуба, спросил:
      - Паренек этот - нечисть?!
      - Если ты его выгородишь, станет нечистью.
      - Запомни, тетка, если ты меня обманешь, я тебя за укрывательство упеку! Сроком на два года! - пообещал Казарян.
      Наштукатуренная баба всплеснула руками:
      - За что, за что? Я ж тебе в прошлый раз все выложила, все, как есть! Он мне двадцать шестого сказал, что к бабке в Талдом поедет, и больше я его не видела.