24

Смирнов выложил на стол содержимое своих карманов – все, что взял у неживого детектива агентства «Фред», присел на край стола, повернувшись лицом к незаметному гражданину, и сказал милиционеру, бдительно топтавшемуся у дверей:

– Ты выйди, Мусалим. Дверь с той стороны карауль. Не на что тебе тут смотреть.

– Слушаюсь, товарищ начальник! – рявкнул по форме Мусалим и вышел.

– Надумал, что будешь мне говорить? – спросил Смирнов у гражданина.

– Нечего мне вам сказать, – с трудом проговорил гражданин. Боялся, сильно боялся.

– Ну хоть фамилию свою скажи, – попросил Смирнов.

– Шарапов моя фамилия.

– Татарин, что ли?

– Русский я, русский.

– А документов при тебе, конечно, нет? – Дождавшись утвердительного сокрушенного кивка, Смирнов продолжил: – Слушай меня внимательно, так называемый Шарапов. Я в милиции больше не служу, в отставке я. Следовательно, за должность не держусь, не боюсь обвинения в превышении власти. Сейчас я для начала поставлю себе под глазом фингал, а затем, как бы в порядке самообороны, начну метелить тебя до тех пор, пока ты в подробностях не расскажешь, чем ты здесь должен был заниматься. А не расскажешь – забью до смерти.

Во время своего монолога Смирнов оторвал зад от стола и стал прохаживаться вокруг гражданина, давая ему понять, что вскорости не мешкая приступит к объявленной акции. В момент, когда Смирнов оказался за его спиной, гражданин сделал молниеносный рывок к столу и схватил револьвер.

Он разворачивался, чтобы, вскинув оружие, выстрелить. И тут Смирнов, ничуть не боясь револьвера и пользуясь состоянием неустойчивого равновесия у противника, хладнокровно сделал точнейшую подсечку.

Гражданин Шарапов рухнул на пол. Смирнов приступил к обещанной экзекуции. Орудуя хромой ногой, он обдуманно наносил удары по болевым точкам. В солнечное сплетение. По почкам. В обе голени. И все, шок.

Смирнов не спеша вытащил из кармана носовой платок, накинув его на ствол револьвера, поднял оружие и возвратил на стол. На столе разложил револьвер и стал снаряжать барабан. Патроны он вынимал из кармана и, перед тем как вставить в барабан, тщательно протирал их поодиночке.

Гражданин Шарапов приоткрыл пьяные от боли глаза. Заметив это, Смирнов информировал его:

– Все. Ты спекся, Шарапов. – Покончив с револьвером, он обмотал его платком и сунул в карман. Наклонился, кряхтя, и помог Шарапову сначала встать, а затем и устроиться на стуле. После этого объяснил, что он имел в виду под словом «спекся»: – Из этого револьвера час-полтора тому назад застрелили человека. Я не говорю, что это сделал ты. Но на рукояти револьвера отпечатки пальцев убийцы. Единственные же отпечатки, которые обнаружит на нем дактилоскопическая экспертиза, это отпечатки твоей шаловливой ручонки. Я подставил тебя. Я подвел тебя под вышку, Шарапов. Что имеешь сказать по этому поводу?

– Падаль ты рваная, – непослушным языком изрек гражданин Шарапов.

– Твоя нелюбовь ко мне закономерна, а своих сообщников ты, вероятнее всего, обожаешь. За то, что они, убив человека и сами оставшись чистенькими, дали мне возможность подставить тебя. За то, что они, свободные и богатые, будут беспечно резвиться за бугром, а ты – тянуть срок, и это в лучшем случае, в самой последней зоне. Ты слушаешь меня, Шарапов?

– Слушаю.

– У меня к тебе предложение. Ты, насколько я понимаю, у них курьер от и до, золотая рыбка на посылках. Я не знаю, от кого, но догадываюсь, до кого. До контрабандистов и в Афган. Но пока это и неважно. Для меня интересно, что было тебе поручено сделать здесь. Сейчас ты подробно и правдиво ответишь на мои вопросы. Если ответы будут действительно подробны и правдивы, я вручу тебе револьвер, и ты сам сотрешь свои отпечатки. Тогда срок ты будешь отматывать только за свое. Договорились?

– Спрашивайте, – сказал Шарапов.

– Твое задание. Что, где, когда?

– Сегодня с утра я должен был быть в этом аэропорту и ждать посадки самолета международной линии. Через пятнадцать минут после того, как из него выйдут пассажиры, мне надо было проверить наличие в тайнике груза, – бубнил, как под протокол, Шарапов. – Потом подогнать поближе автомобиль, надежно спрятать груз в рюкзак и по возможности незаметно уехать. Вот и все дела.

– А как получилось на самом деле?

– Самолет прилетел, я проверил груз, он был на месте. Пошел к машине, а машины нету, угнали. Я малость подрастерялся, ведь не знаю, кого предупредить. Все же допер: когда все с самолета собрались в зале, я пошел туда и громко сказал, что у меня угнали «газон». Потом решил проверить, слышал ли меня тот, кому надо услышать: через некоторое время сходил к тайнику. Пусто там было.

– Где тайник?

– В задней стене трансформаторной будки. Замаскированная ниша. Будь здоров тайник, наверно, со старых времен еще.

– Надо полагать, ты не врешь, – задумчиво решил Смирнов, – Пожалуй, больше мне от тебя ничего не надо.

– А договор? – напомнил Шарапов.

– В силе, – успокоил его Смирнов, извлек из кармана револьвер и, быстро разрядив, вместе с платком вручил Шарапову. Крикнул: – Мусалим!

Тотчас явился Мусалим, увидел Шарапова с револьвером, опешил и спросил не по уставу:

– Чего это он?

– Оружие мне чистит, – объяснил Смирнов. – Командира позови.

Мусалим поспешно выскочил. Смирнов нагнулся, из командирской сумки вытащил кейс и, поворачивая, чтобы со всех сторон Шарапову его было видно, показал:

– Этот груз?

– Этот, – признал пораженный Шарапов.

Разом исчезло лихорадочное ликование от догадки, от подтверждения догадки, от собственного всезнания, от предощущения своей победы. Догадка о том, что уже свершилось, а не о том, что должно свершиться. Всезнание, приобретенное кулаком и провокацией. Победа при двух трупах.

Правы осуждающие спины удаляющихся от него рокеров? Он машина? Он робот? Он мент?

В сопровождении Мусалима вошел недовольный всем командир и спросил без добра:

– Что надо?

– Мне в самолет надо. Вместе с тобой. Только выйдем поодиночке. Ты первый. Я через паузу следом.

…Галина Георгиевна видела, как Смирнов навестил сомнительную группу в углу, похлопал по ватному плечу одного из этой группы, послушал, что говорят ватники, почесал затылок, потрогал себя за нос, обернулся, увидел ее и направился к ней.

Подошел, спросил небрежно и непонятно:

– Как дела, Галина Георгиевна? Успокоились? Или еще выпить надо?

– Здесь успокоишься, – заметила Галина Георгиевна. – А насчет выпить… Я пришла к выводу, что выпивать вообще не следует.

– Вы как Лигачев! – мрачно похвалил ее Смирнов и вышел на воздух.

Командира он нагнал уже у трапа.

– Обожди. – Достал пачку «Уинстона». – Здесь покурим.

– Кури, – согласился командир.

Смирнов прикурил, сделал первую затяжку и спросил между прочим:

– Ты вооружен, Сергеич?

– По инструкции вооружены все члены экипажа, кроме бортпроводниц.

– Будь добр, отдай мне твою машинку.

– Зачем тебе мой пистолет?

– Чтобы я не нервничал, Сергеич.

– Если ты такой нервный… – командир вытянул из-под мышки табельный ПМ, на секунду задержал в ладони и протянул Смирнову, – то держи.

Смирнов сунул пистолет в боковой карман, затянулся два раза поспешно, бросил окурок:

– Пошли в самолет.

25

Они поднялись по трапу и вошли в салон. Почувствовав себя дома, командир вольно плюхнулся в первое попавшееся кресло и безапелляционно пригласил:

– Садись. – Подождал, пока усядется Смирнов. – Что тебе здесь нужно?

– Мне необходимо обыскать личный багаж членов экипажа.

– И мой? – с угрозой спросил командир.

– И твой. С твоего и начнем. Чтобы приличнее выглядело.

– Твое право, – командир встал.

Жалко, конечно, парня. Летал со всеми, наверное, не первый год, одних любил, других терпел, но со всеми свыкся, к каждому привык – свои. А он, Смирнов, чужак. И сейчас чужак должен раз и навсегда прихлопнуть понимание с полуслова, привычные милые шутки, Общие посиделки в аэропортовских гостиницах, удобство общей притертости и покой совместного бытия. Сейчас Смирнов одним словом обязан все перевернуть и сделать так, что все эти люди уже никогда не смогут быть вместе.

Они миновали туристский класс, вошли в первый. Командир шел, как истукан, глядя перед собой. Не желал видеть покойника. А Смирнов посмотрел и понял:

– Скоро пованивать начнет.

Командир резко развернулся, ощерился и, в ярости не зная, что сказать, заспотыкался:

– Ты… Ты… Ты…

– А что – я? Я обо всех нас беспокоюсь. Нам в этом самолете лететь.

В служебном помещении командир отдернул занавеску, за которой были заполненные разнообразными сумками и чемоданами полки. Разрешил:

– Шуруй. Мои вон те три пластиковых пакета. Я в них все из сумки переложил.

Три этих пакета Смирнов не стал трогать. Вздохнув, он снял с верхней полки первую слева сумку. Любил систему, действовал по ней. То, чем он занимался, нельзя было считать обыском. Скорее – осмотром. Раскрывал, заглядывал внутрь, чуть прижимал содержимое ладонью и, скоренько закрыв, брался за следующее вместилище походного летчицкого добра.

– Что ищешь? – не выдержал командир.

– То, чего здесь наверняка нет, – непонятно ответил Смирнов и затянул последнюю молнию-застежку. На весь шмон пять минут, не более. Задвинув сумку на нижнюю полку и сказал: – Поговорить с тобой хочу.

Они вновь пристроились на тех местах, где сидели пять минут назад. Командир глянул в иллюминатор, за которым начинались незаметные сумерки, констатировал без эмоций:

– Вот и день пвошел.

– Вот и день прошел.

– Почему мы здесь сели, Сергеич?

– Потому что забарахлил двигатель.

– А если я скажу, что наш самолет здесь кое-кто ждал, ты очень удивишься?

– Очень.

– Теперь чисто технический момент. Можно сделать так, чтобы двигатель забарахлил в определенное время и там, откуда осуществить вынужденную посадку можно только на этом аэродроме?

– Я не технарь. Но, наверное, можно. Сделать или сымитировать.

– Ты когда-нибудь садился здесь?

– Нет. Но о здешней полосе наслышан.

– От кого?

– Да уж и не помню, Многие летчики ее знают.

– Не изображай из себя целку, Сергеич. Кто из твоего экипажа служил здесь на местных линиях?

– Второй пилот.

– Это его большой полупустой чемодан? Серенький такой, заграничный?

– Его.

– В нем очень удобно помещался кейс-кукла, – решился наконец напрямую сказать Смирнов и, вытащив из кармана пистолет, протянул командиру: – Возьми, может, пригодится.

– Такие пироги, – подвел итог командир и засунул пистолет в подмышечную кобуру. – А ты не мог ошибиться?

– В карман положи или за ремень заткни, – посоветовал Смирнов. На глупый вопрос не ответил. Да изнал: командир задел его для порядка. И только. – Пойдем, Сергеич.

– Обожди малость, – попросил командир. Закрыв глаза, он откинулся в кресле. Посидел так недолго, вдруг открыл глаза, прислушиваясь: – Твои соратники летят.

– Не слышу, – признался Смирнов. И впрямь было тихо.

Но чуткое пилотское ухо не обмануло: через несколько секунд послышался комариный звон. Он приближался, постепенно превращаясь в гул.

– Теперь мне можно пистолет не перекладывать? – насмешливо спросил командир и встал.

– Когда они нужны, их не дождешься, – злобно заметил Смирнов и тоже поднялся. – А на все готовенькое – вот мы!

26

Вертолет висел над зданием аэропорта, едва заметно снижаясь, поднимая с загаженной земли клубы пыли и несметный человеческий мусор.

– Чего это они? – с тревогой спросил Смирнов, наблюдая эту картинку с верхней площадки трапа.

– Летчик – пижон, – объяснил командир, – решил подать к подъезду.

– Идиоты! – заорал Смирнов и быстро заковылял по трапу вниз,

– Чего ты разволновался? – догнав, простодушно поинтересовался командир.

– Это же пожар в бардаке во время наводнения! – старался перекричать вертолетный грохот Смирнов. – Он может уйти в суматохе!

И не выдержал: сильно хромая, побежал. Они бежали, а вертолет садился. Стали просматриваться контуры вокзала. Смирнов взял круто в сторону и исчез во всепоглощающей пыли.

– Куда?! – заблажил командир, но Смирнов не ответил из невидимости.

Вертолет, развеяв по белу свету все, что можно, уселся. Не дождавшись, пока остановятся лопасти винта, из открывшейся двери стали выпрыгивать, придерживая фуражки, служители трех ведомств.

Первый был в зеленом: важняк из прокуратуры. Затем двое в сером, с двухполосными погонами – милицейские чины и наконец четверо камуфлированных с автоматами – ОМОН.

Прорвавшийся сквозь хлипкий заслон народ из аэропорта выстроился отдаленным полукругом, с интересом разглядывая прибывших. Из толпы вышел к прибывшим – встречал как положено – начальник аэропорта.

– Ну как у вас? – бодро задал ему вопрос зеленый важняк. Начальник, не обученный отвечать на идиотские руководительские вопросы, изобразил лицом и плечами нечто, долженствующее обозначать, с одной стороны, вроде ничего, а с другой…

Продолжить беседу в том же духе им не позволил Смирнов. Он неожиданно явился из пыли, как черт из преисподней. Увидел группу новоприбывших, криком спросил:

– Где пилоты вертолета?!

– Вы, наверное, Смирнов? – понял важняк и протянул руку. – Здравствуйте. Как я понимаю, нам придется сотрудничать…

– Не придется, – грубо отмахнулся от него Смирнов. И опять заорал: – Где пилоты вертолета?! – Я пилот вертолета, – тихо и важно назвался подошедший летчик.

– Заводи свою вертушку снова, – приказал Смирнов, – сейчас полетим.

– Вы имеете такое право – приказывать? – насмешливо осведомился летчик.

– Имею. Я теперь на все имею право. Он ушел.

– Кто он? – мгновенно среагировал важняк,

– Тот, кого мы должны поймать. – Смирнов наконец рассмотрел всех: важняка, милиционеров, омоновцев, начальника аэропорта. – Начальник, бери одного омоновца, и пусть он сменит Мусалима, а Мусалима быстро ко мне…

– А зачем вы распоряжаетесь? – грозно спросил один из милиционеров – подполковник.

– Милиция, у нас каждая минута на счету! Он может уйти с концами! Он на машине.

Пыль, поднятая вертолетом, уже осела, и стало видно, что на стоянке отсутствовал злополучный «газон».

– Исполняйте, – начальственно посоветовал милиционерам важняк.

– Юсин, – распорядился подполковник, и один из омоновцев дробной спецрысью последовал за стремительно шагающим начальником.

– Что удалось выяснить? – деловито приступил к своим обязанностям важняк.

– Потом, а? – попросил Смирнов, увидев бегущего к ним Мусалима. И вдруг крикнул на летчика: – А ты что тут стоишь?!

Все сдались Смирнову. И летчик сдался: заспешил к вертолету.

– Опять «газон» угнали, товарищ начальник? – горестно осведомился Мусалим.

– Куда он может уйти, Мусалим? Быстро, быстро соображай!

– В предгорье. Там лес начинается. Стемнеет скоро, и его там не найдешь. А если ему насовсем надо, то граница за перевалом.

– Сколько до леса?

– Километров двадцать.

– Опаздываем! – опять крикнул Смирнов. – С нами те, кто стрелять умеет.

Легонько толкнул ладонью в спину Мусалима, и они пошли к уже заработавшему вертолету. Подполковник оглядел свое воинство и приказал:

– Сергеев, Рахимов – за мной. – И пошагал к вертолету.

Вертолет взлетел и, скособочившись, стал стремительно удаляться, ощутимо набирая высоту. Полупустыня начала подниматься к горам, зазеленела, пошла кустарником. В оконце вертолета бахромою сверху появился лес.

– Вот он! – с восторгом охотника оповестил всех глазастый степняк Мусалим.

И точно: на подходе к лесу суетливой букашкой бежал по плохой дороге «газон».

– Все. Выиграли, – сказал Смирнов. – Подполковник, идите, объясните пилоту, что ему делать. Будем стрелять по скатам.

Подполковник, цепляясь за стенки, чтобы не упасть, пошел к пилоту. Омоновцы открыли дверцу и закрепили ее.

Вертолет, нагнав «газон», принял его скорость и потихоньку стал снижаться. Сначала был вид только сверху – одна брезентовая крыша, но вертолет снизился еще, вышел в параллель, и охотники увидели лихорадочные руки на баранке.

До машины было метров тридцать, не более. Один из омоновцев, судя по вологодской белесости, Сергеев, лег на пол, а Рахимов и Мусалим ухватили его за ноги – держали, чтобы не вывалился ненароком.

– Сейчас он стрелять начнет, дурачок, – грустно догадался Смирнов.

– Кто? – обернувшись, спросил Сергеев.

– Сперва он, – Смирнов кивком указал на машину. – А потом и ты.

– Из автомобиля на такой дороге стрелять – только себе в ляжку попасть, – сказал Сергеев.

– Хорошо тебе, лежа как в тире, рассуждать…

Смирнов оказался прав: «газон» засбоил (водитель

на миг оставил управление), и раздался жалкий хлопок пистолетного выстрела. Сергеев вздохнул и дал из автомата первую очередь. Брызнул пламенный фонтан у колес. Машина вильнула, но ходко продолжала катить. Мимо. Сергеев дал вторую. Опять мимо.

– Дай мне! Я это умею! – приказно крикнул Мусалим.

Обиженный тем, что нахального милиционера не осадили, Сергеев поднялся с пола и протянул автомат Мусалиму:

– Посмотрим, как ты умеешь.

Не ложась, стоя, Мусалим стрелял от пупа. Дал первую очередь и сразу же вторую.

«Газон» пошел юзом, подсел, и его кинуло с дороги. Два раза перевернувшись, он боком упал на траву альпийского подлесного луга. Из него судорожно выбрался второй пилот с кейсом в левой руке и, сильно хромая (видно, подмяло его при падении), побежал к лесу.

Вертолет завис над лугом. Омоновцы все же кое-что умели: по спущенному тросу они по очереди соскользнули вниз. Приземлившись, разошлись в стороны и тренированной рысью начали преследование.

Второй пилот обернулся. Его неотвратимо догоняли. Он остановился, поставил кейс на траву, вытащил из-под ремня пистолет и с криком «а-а-а!» дважды выстрелил. В первого омоновца, а затем во второго. И естественно, промахнулся. Далековато до них было, да он уже и не мог попасть.

Двое, держа автоматы на изготовку, надвигались.

Тогда второй пилот произвел еще один выстрел. В себя.

27

В кабинете начальника Смирнов вытащил из командирской сумки один кейс, а на его место поставил другой. Испугался вдруг:

– Не перепутать бы.

– А вы оба туда поставьте, – разумно посоветовал важняк.

– И то дело, – согласился Смирнов. – Только куклу помечу на всякий случай.

Он вырвал из настольного календаря листок, написал на нем «Кукла-подделка», из тюбика (у начальника на столе все было) выдавил на боковину кейса немного клея, пришлепнул листок к боковине, разгладил и осторожно, чтобы не сорвать бумажку, погрузил лжекейс в сумку.

– И что мы с этим хозяйством делать будем? – спросил важняк.

– Под расписку передадим командиру корабля – вы это тщательно оформите документами, а он в Сингапуре со всеми формальностями вручит представителям фирмы-получателя. – Смирнов вынул из кармана «беретту», посмотрел на нее, кинул вслед за кейсами в сумку и сказал с сожалением: – Так и не пригодился.

– Самая замечательная задумка у них была – пустить груз через Союз, а потом через Афганистан, страны, где Интерполу в принципе невозможно проследить подпольную цепочку, – с удовольствием размышлял важняк. – А все же специфики нашего, российского бардака до конца не учли; как им, европейцам, представить, что чужой автомобиль можно без спроса взять для поездки за водкой? Но, Александр Иванович, в том, что произошло здесь, масса неясностей.

– Разберемся, – успокоил его Смирнов. – Пойдемте, посмотрим, что там.

Они вышли из кабинета, а их место занял омоновец Рахимов с автоматом.

На земле, прикрытые брезентом, лежали у глухой стены три трупа.

– Иностранца вам придется взять с собой, – решил важняк, обращаясь к командиру.

– Да, знаю, – командир махнул рукой и зашагал к самолету.

Опять Смирнов и важняк остались вдвоем.

– Ну ладно, – сказал важняк, – иностранца он удавил, была у него такая возможность, хотя до конца понять не могу, как опытный детектив подпустил его к себе. Но вот с нашим-то пареньком как он смог? Ведь судя по показаниям, он все время был с ремонтной бригадой.

– А ты сечешь, – поощрительно переходя на «ты», с удовольствием отметил Смирнов и, взяв важняка под руку, повел его к аэропорту.

Они завернули за угол и увидели привалившегося плечом к стене одинокого Дэна, то ли сильно пьяного, то ли не в себе.

– Ты что, Дэн? – согнав улыбку с лица, обеспокоился Смирнов.

– Думаю, – вяло ответил Дэн. – Ни с того ни с сего три трупа, которые – я видел их, я разговаривал с ними – совсем недавно были живыми людьми. Три трупа нипочему, три трупа просто так! А ты весел, даже рад чему-то. Ты похож на доберман-пинчера после удачной охоты. Я не люблю тебя, папик.

– А пошел ты… – огрызнулся Смирнов и двинул к выходу.

Важняк догнал его:

– Это что за волосатик?

– Мой дружок хороший, – грустно пояснил Смирнов.

В зале были только местные. Хотя посадку еще и не думали объявлять, пассажиры международного рейса после отмены запрета дружно вывалили на летное поле.

– Кто их выпустил? – спросил Смирнов.

– Я, – гордо ответил важняк. – Неудобно как-то держать их взаперти.

Галина Георгиевна стояла к ним спиной, засунув руки в карманы и зябко подняв плечи. В одиночестве. Чутко уловив чье-то приближение, резко обернулась, увидела Смирнова и жалко улыбнулась ему.

– Замерзли? – серьезно поинтересовался Смирнов.

– Не знаю, не знаю, – быстро сказала она, – вероятно, просто колотит от всего этого ужаса.

– Пойдемте в аэропорт, – предложил он.

– Не хочу.

– Пойдемте, – за запястья осторожно вытянул ее обе руки из карманов роскошного пальто, и наручники защелкнулись.

– Что это?! – безголосо спросила она, держа перед собой намертво скрепленные руки.

– Наручники, – объяснил Смирнов, – во избежание эксцессов.

– Снимите их немедленно! – приказала она. Пришла в себя сильная дамочка. – Это беззаконие!

– Вот товарищ следователь совсем недавно недоумевал, – не собираясь вступать в дискуссию о правах человека, начал Смирнов о другом, – почему опытный детектив подпустил к себе убийцу. А все просто: вы опоили его сильнодействующим снотворным. На бутылке с остатками этого пойла – отпечатки ваших пальцев.

– Ложь! Там не может быть никаких отпечатков!

– Тоже любопытный факт, – отнюдь не смутился Смирнов, – на бутылке, из которой наливали, никаких отпечатков. А еще товарищ следователь удивлялся, как один человек может действовать в двух местах одновременно: ремонтировать двигатель и убивать доверчивого сыскаря. Но удивляться не надо: второму пилоту в одном деле помогли. Сыскаря убили вы.

– Ложь! Ложь! Ложь! – зашлась она в крике.

Смирнов подождал и продолжил:

– Вас вдвоем видели уголовники, когда вы вели сыскаря на свалку, и очень ему завидовали. Дать ему, что ли, пообещали?

– Ложь! Ложь! – других слов она теперь не знала.

– Когда вы влезали в ЗИМ, то слегка зацепились, вероятнее всего рукавом, за оторванный кусок железа и оставили там пару ниток. А матерьялец-то у вас на пальто весьма редкий, не найдешь здесь ни на ком такого.

– Ложь! Ложь!

– Сейчас вы пойдете в аэропорт и под протокол расскажете обо всем этом в подробностях. И еще о связях и структуре вашей банды. А я полечу в Сингапур.

28

Господи! После Хаби – Сингапур. Уставшие пассажиры и тропикам не были особо рады: без интереса смотрели на далекие пальмы, на белые здания супераэродрома, на маленьких полуобнаженных людей.

Сначала из багажного отделения перегрузили в санитарную машину тщательно запеленутое нечто, затем в сопровождении двух полицейских с автоматами прошел к бронированному автомобилю командир с сумкой в руках. И только когда обе машины уехали, пассажирам разрешили выйти.

Истомившимся встречающим было позволено выйти на летное поле. Смирнов сошел с трапа одним из первых, и поэтому его сразу увидела Ксюша. Она вырвалась из толстых спиридоновских рук и кинулась ему навстречу.

Смирнов, повесив трость на сгиб руки, остановился, ожидая ее.

– Дедушка! – кричала Ксюша на бегу. – Дедушка Саня!

Он подхватил ее и поднял, а она успела подцепить падающую трость и в восторге взмахнула ею.

И вдруг от самолета зазвучал «Беззаботный» Элвиса Пресли.

Смирнов обернулся. Рок-группа, расчехлив инструменты и кинув футляры на асфальт, самозабвенно наяривала. Держа Ксюшу на руках, он подошел к ним и крикнул:

– Козлы!

Дэн поднял руку, музыка замолкла, и он сказал:

– Вот таким ты должен быть всегда. С внучкой на руках. Таким мы тебя любим, папик!

– Козлы, – повторил он растроганно, поклонился всем этим длинноволосым дурачкам и направился к толпе встречающих под звуки «Беззаботного».