Смирнов поднялся:
      - Пойду прогуляюсь.
      Посмотрел на себя в зеркало. Вроде ничего. Стуча палкой, прошел по коридору и свернул налево, в бар.
      Полным-полно там народу было. Сидели за столиками, высасывали через соломинки нечто желто-ледяное из высоких стаканов. Глубинно, как из подземелья, неслась через динамики стационарного магнитофона глухо булькающая музыка, давали беззвучные картинки два включенных телевизора, и, естественно, мелькал красный свет. Смирнов подошел к стойке и с помощью палки взобрался на высокий табурет. На единственный свободный. Рядом сидел обожженный человек в бабочке.
      - Пачку "Беломора" попить что-нибудь, - сказал Смирнов бармену и добавил, увидев непонимающе поднятые барменские брови. - Не выпить, а попить.
      Бармен шикарно швырнул пачку папирос под правую руку Смирнова, где-то под стойкой сорвал крышку с бутылки пепси и опрокинул ее над большим стаканом. Пена поднялась шапкой, но на стойку на сползла. Постояла-постояла, да и осела в стакан. Бармен был умелец. Смирнов отхлебнул водички, закурил "беломорину".
      - Мусор, - глядя на стойку, с ненавистью и убежденно сказал человек в бабочке.
      Смирнов сполз с табурета, заглянул в обожженное лицо, спросил, утверждая:
      - Значит, разговора не будет?
      - Мусор, - повторил человек, не меняя позы. - Мусоряга.
      Смирнов улыбнулся и пошел, нарочито стуча палкой и хромая.
      - Ну а теперь я поем, - сказал он, устраиваясь в купе надолго. И стал есть. И все за столом ели. Царили оркестровые децибелы, способствуя пищеварению. Как могли, а могли сносно, занимались аэробикой разноцветные танцующие молодцы и молодицы, радуя глаз.
      - Кофе настоящего, не вашей бурды, а настоящего кофе покрепче. Сможешь? - дал заказ вновь подошедшему Жеке Смирнов.
      - Раз взялся, значит, смогу, - снисходительно ответил Жека.
      - По две чашки! - крикнул ему в спину Казарян, а Алик спросил, не обращаясь ни к кому конкретно, у ситуации спросил:
      - Встретят?
      - Скорее всего, - подтвердил Смирнов его догадку.
      - В солнечном сплетении у меня слегка засвербило, - радостно сообщил Казарян.
      - Для сведения некоторых, по легкой эйфории забывших о своем возрасте. Каждого из нас хватит, в лучшем случае, на два полноценные удара, - сказал Алик.
      - Достаточно! - беспечно откликнулся Казарян. - Достаточно для шпаны.
      - А ты знаешь, сколько их будет? - откликнулся Алик.
      - Неважно, сколько их будет. Важно то, что нам с тобой надо будет сразу же уложить первых трех. Вначале Саня с палкой должен быть резервом главного командования.
      - Они же меня будут доставать, - напомнил Смирнов.
      - Вот поэтому начать нам будет удобнее, - окончательно решил Алик.
      Галя мало что понимала и от этого непонимания испугалась очень. Она смотрела на них и катастрофически трезвела.
      - Галя, вы машину водите? - спросил Смирнов. Казарян ответил за нее:
      - Водит, водит, кто теперь не водит. - И с ходу понял все, что надо: - Галочка, как выйдем, ты, не обращая внимания на то, что будем делать мы, сразу к машине и заводи. Возьми ключи.
      Галя взяла связку и, рассматривая брелок - непристойного младенца, поинтересовалась:
      - Ну, заведу. И что?
      - А ничего. Сиди и жди. - Казарян посмотрел на Смирнова. - Пойдем, а?
      - Кофейку попьем, Рома, - напомнил Смирнов.
      Алик попытался угадать:
      - Колотун, что ли?
      - Легкий, - признался Казарян. - С отвычки.
      Жека принес кофе и встал в стороне, ожидая похвалы за качество. Смирнов отхлебнул малый глоток кофе и оценил по достоинству:
      - Отлично, Женюрка. И - быстренько - убытки.
      - Уговор дороже денег, - народной мудростью намекнул на обещанное Жека.
      Смирнов поставил чашечку на блюдце и полез в карман.
      Объявив последний номер, музыканты отыграли его и стали симулировать подготовку к уходу. Следовательно, одиннадцать. Но все так быстро не кончается: от широко гуляющего столика уже шел к сцене гражданин с купюрой. Подошел, пошептался с руководителем, и оркестранты как бы с неохотой вновь разошлись по своим рабочим местам. "А потому, потому, потому что светофор зеленый!" - заверещал солист.
      Они допили кофе.
      - Пошли, - предложил Казарян, и они пошли. На лестнице Алик сказал с тоскливой надеждой:
      - Дыхалки бы хватило...
      Галя шла впереди, метрах в десяти, направляясь к железнодорожной платформе, у которой, среди таксомоторов - местных и московских - стояла казаряновская "восьмерка".
      От продуктовой палатки наперерез им, не торопясь, двинулось несколько человек.
      - Шестеро, - подсчитал вслух, негромко Алик.
      Шестеро пропустили Галю и перекрыли путь старичкам. Грамотно, вполне грамотно. Троим у платформы оборону держать еще можно, а посреди пустой площади - задачка.
      - Саня, ты между нами, - напомнил Алик.
      Шестеро приближались. Все в светлом, как положено ныне молодым. А человека в черном с ними не было.
      - Что надо? - спросил у шестерки Казарян.
      Шестеро молча надвигались. Паренек покрепче встретился взглядом со Смирновым и встал в стойку. Каратэист, мать его за ногу. Второй паренек неосторожно - до возможности контакта - сблизился с Казаряном и тотчас схлопотал башмаком в голень, левой снизу - в солнечное, правой за волосы и навстречу резко поднятому колену. За волосы же Казарян откинул второго в сторону.
      Пошел каратэист. Только бы не левша. Смирнов чуть раньше уклонился влево, каратэист правой ногой мощно лягнул пустоту и на мгновение замер в неустойчивом равновесии, открыв беззащитную спину. Смирнов жестоко и в полную силу ударил каратэиста палкой по почкам. Лег каратэист.
      - Паленый! - крикнул обиженно кто-то из оставшейся четверки, и Паленый сей же миг возник неизвестно откуда.
      - Достань его, Алик! - попросил Смирнов, и Алик сказал обрадованно, призывая Паленого к себе:
      - Красавец ты мой! Явился наконец!
      Человек в черном ощерил безгубый рот и, сделав шаг вперед, показал, что будет бить правой - обманка для фрайеров. Алик, обозначив правый уклон, тут же резко ушел влево и достал Паленого правым крюком в печень. И - пока не упал - прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих полноценных удара. Но для Паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с каратэистом. Обработанный Казарян, правда, уже сидел, держась за разбитое лицо.
      Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что хотя и пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед последним своим прямым ударом и достал одного.
      Завыв мотором, "восьмерка" на первой скорости, рывками, двинулась к полю битвы.
      - С ручника сними, дура! - заорал Казарян. Галя услышала, и машина остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: - Быстро, быстро.
      Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке наконец-то забулькал милицейский свисток.
      - Да поедешь ты? - страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они поехали.
      Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала приближающаяся электричка. Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал Гале:
      - Подвинься.
      Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через окошко показывал большой палец.
      - Что ж не помог? - мрачно спросил Казарян.
      - Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.
      - Долго искал.
      Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами. Подняли шлагбаум.
      На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал пугачевскую "Делу - время, делу - время, потехе - час!". Галя вдруг, как тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.
      - Пристегнись, - сказал Казарян.
      Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян добавил:
      - И успокойся.
      - Как вы можете, как вы можете так! - запричитала она и опять закрылась ладонями.
      - Не понял, - строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица, посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.
      - Вы - мясники! Вы понимаете, что вы - мясники, убийцы?
      - Не понимаем, - всерьез отозвался Смирнов.
      - А, да что с вами разговаривать! - Галя махнула руками и заплакала.
      - Ты лучше поплачь, - посоветовал Казарян. - Помогает.
      Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:
      - Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?
      - Дурак ты, Алька, - ответил ему Смирнов.
      - Ловко ты этого каратэиста достал, - вспомнил Казарян.
      - Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратэистов все точно объяснил. Вся эта хренотень - набор штампов. У хорошего каратэиста их шестнадцать, у приличного - восемь, а у таких вот - четыре, не больше. И обязательно с копыта начинают. Так что достать такого - дело нехитрое.
      - А ножки ослабли. И в коленях - мандраж, - проанализировал свое состояние Алик.
      - Сам же говорил - нас теперь на два удара хватает. И все. Следовательно, ты использовался полностью.
      - Да, ребятки, старость - не радость! - любимым своим трюизмом откликнулся Смирнов.
      - Старички, - про себя решила притихшая уже Галя. - Богобоязненные старички. - И хихикнула.
      Казарян покосился на нее и спросил:
      - Отошла?
      - Симпатично погуляли. Развеялись слегка.
      Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику.
      Умываясь в ванной, Алик увидел себя в зеркале и огорченным криком задал вопрос Смирнову и Казаряну, устало возлежащим в креслах перед выключенным телевизором:
      - Когда же я себе личность так покарябал?
      - Во-первых, известно когда, - ответил Казарян. - А во-вторых, не ты, а паренек, которого ты достал. Он падал, ручками от огорчения взмахнул слегка и тебя задел.
      - Да... А мне в понедельник записываться на телевидении, - сообщил, войдя в столовую, Алик и вальяжно рухнул на диван.
      - Загримируют, - мрачно успокоил его Смирнов.
      Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
      - Что это было, Саня?
      - А я не знаю, - с идиотским смешком ответил Смирнов.
      - Темнишь? - попытался догадаться Казарян.
      - Зачем мне это нужно?
      - Тогда объясни, почему и куда копаешь, - предложил Алик. Смирнов начал издалека:
      - Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное, что ее приводило в ярость - аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в скверике нашем, а там парочка одна вместо того, чтобы на скамейке сидеть, на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал учинила! Всякая аномалия - непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться, милиционеры с крыш падают...
      - Зачем тебе все это, Саня? - перебил его Казарян.
      - Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
      - И больше ничего сказать не можешь?
      - Пока ничего.
      - Ну, хоть соображения ума имеются?
      - Соображения ума имеются.
      - Мы чем можем помочь? - вступил в разговор Алик.
      - Кстати, я узнавал в ОДТС, - сказал Казарян. - Заказов на сторону по искусственному кирпичу цех не выполнял.
      - Значит, ворованный, - решил Смирнов. - Концов, следовательно, не найдешь.
      - Так чем же мы тебе можем помочь? - повторил свой вопрос Алик.
      - Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
      Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним. Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
      - Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
      - И что он обо мне говорил?
      - Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал. Так это я разговаривал.
      - Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
      - Нет.
      - А о наркотиках вообще в этот день разговор был?
      - В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
      - С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
      - Не жалуюсь, - согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей памяти. - Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить...
      - Ну и?..
      - Ну и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все это случилось...
      - Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком говорил?
      - Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять ничего...
      - А что он хотел понять?
      - Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел посоветоваться.
      - Страна Советов, - сказал Смирнов. - Спасибо тебе, Ночевкин.
      - Так помог чем-нибудь? - обрадовался старший лейтенант.
      - Еще как!
      Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу к жене своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу. Уехал временным, на два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
      Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой "Посадки нет", пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон и выбрал местечко посимпатичнее.
      Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
      К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго - не по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но на что-то хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар Смирова пропустил.
      Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов, по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.
      Мило, очень мило, главное - малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик лезть.
      А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и початое - пей - не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не узнавая, посмотрел на Смирнова.
      - Налей коньяку сотку. И водички запить, - сделал заказ Смирнов.
      Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил. Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстрационному разглядыванию Дениса.
      - Что-нибудь еще? - не выдержал Денис.
      - Не узнаешь? - спросил Смирнов.
      - А почему я вас должен узнавать? Вы - киноартист? - изысканно хамя, вопросом на вопрос, ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек из кармана мятую пачку "Беломора", коробок спичек, закурил. Морщась от плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью, Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал назидательно:
      - Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать должен.
      - Я, как высокий профессионал, должен обслуживать клиента быстро и вежливо. И все.
      - Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?
      - А, собственно, о чем?
      - О "Привале странников", например.
      - Я туризмом не увлекаюсь. - И глазом не моргнул. Ушлый паренек.
      - А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?
      - В каком смысле?
      - В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. Налей-ка еще сто.
      - Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? - Денис тоже улыбнулся и артистично налил.
      - Ты еще и консультант, - отметил Смирнов, придвигая стакан.
      - Извините, я на минуту отлучусь, - сообщил Денис и исчез за незаметной дверью в деревянной стене. Смирнов самую малость поскучал один, а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было, чем они там занимаются. Самый здоровый и веселый тотчас поймал его взгляд и, приветствуя, поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда скандинавы - все - вскричали:
      - Гип-гип ура!
      А Смирнов ответил:
      - Давайте, ребятки, давайте!
      Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый - свое: скандинавы открывать очередную бутылку, Смирнов - двигать пепельницу по стойке. Вернулся Денис. Спросил холодно:
      - Чем еще могу быть полезен?
      - Рассказом о "Привале странников".
      - Я вас не понимаю, гражданин.
      - Тебя Денисом зовут?
      - Могли бы вы обращаться ко мне на "вы"?
      - Вас Денисом зовут?
      - Да, меня зовут Денисом.
      - Три дня тому назад вы, Денис, обслуживали меня в кооперативном кафе "Привал странников". Вы и сейчас в нем работаете?
      - Вы что-то путаете, гражданин. Работаю я здесь.
      - Да ну? - удивился Смирнов и махом принял вторые сто граммов. Выдохнул, запил и продолжил: - Учти, мой петушок, я приду с двумя свидетелями, и ты расколешься до задницы.
      - Вы - работник правоохранительных органов?
      - Я - пенсионер.
      - Тогда вот что, гражданин пенсионер. Выметайтесь-ка из помещения.
      Смирнов через стойку схватил Дениса за грудки, но словесно оформить свои действия не успел, потому что за его спиной негромко и строго спросили:
      - Что здесь происходит?
      Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с высокого стульчика, а Денис пояснил:
      - Гражданин выпил лишнего и буянит.
      - Подробнее, - предложил изложить молодой человек.
      - Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно, руки распускает. Вы же сами видели.
      Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:
      - Пройдемте, товарищ.
      Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:
      - Мы еще увидимся, Денис.
      Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:
      - Сюда, пожалуйста.
      Уютный такой закуток - кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным обязанностям:
      - Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.
      Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану Покатилову свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием осмотрел толстенькую книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь. Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и обаятельно улыбнулся.
      - Солидный документ, коллега.
      - Какой дали!
      - Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать, но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.
      - Чем это?
      - Извините, но от вас - как из бочки...
      - Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон, которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?
      - А вы шутник, Александр Иванович, - заметил капитан Покатилов и снова раскрыл смирновскую книжечку. - Никак не разберу, кем подписано ваше удостоверение.
      - Чурбановым, капитан. Чурбановым.
      - Да-а... Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?
      - То, что произошло с Чурбановым, капитан?
      - Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.
      - Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?
      - Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.
      - У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.
      - А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?
      - Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан...
      - А вы скажите. Мы ведь вдвоем.
      - Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон - плохой, потому что шумит. Старый.
      Капитан Покатилов засмеялся, вышел из-за стола и сказал пенсионеру Смирнову:
      - Пойдемте. Я вас провожу до выхода.
      Опять пошли по коридору. К лифту. Не оборачиваясь к идущему сзади Покатилову, невинно спросил:
      - Бармен Денис - дружочек твой?
      И на этот раз капитан не ответил. Посмеялся только опять.
      Леню Махова побеспокоить бы. Но отдыхает сыщик. Пусть себе отдыхает. Заслужил. Смирнов сорок восьмым доехал до Сретенских ворот, по Рождественскому бульвару спустился к Трубной и на тридцать первом двинул к Остоженке. Петровский, Страстной, Тверской, Суворовский, Гоголевский скромное бульварное полукольцо. Ни привлекать, ни завлекать, ни отвлекать, - так, деревца да дома в кривой рядочек. Что же вы делаете с ним, московские бульвары? Ни обид от невысказанной только что гордыни, ни болезненной жажды поиска, ни горечи прожитого, ни обвального страха перед тем, что осталось жить самую малость... Он и Москва. И нет никого. И нет ничего. А есть непоколебимая вера, что это навсегда: он и Москва.
      Сразу прошел к пепелищу. Мальчишкам было хорошо: дверь была открыта. А теперь, когда все сгорело к чертовой матери, вход законопатили как следует - двухметровыми дефицитными новыми досками. Крепки задним умом отцы района. Ох, крепки! Смирнов погулял вокруг пожарища - примеривался. Не прорваться среди бела дня, заметят, изобличат, разгневаются. Виноватым за все сделают, потому что крайне необходим в данном случае кто-нибудь виноватый.
      Смирнов головешкой по новой доске написал "Саша" и отправился домой. По пути все принюхивался к себе - ходил, пылился, потел предостаточно. Как немолодой уже человек, он более всего опасался, что окружающие могут почувствовать запах старой псины, исходящий от него.
      Под душем как следует помылся с мылом. Переоделся в свежее и уселся перед балконом. И скучно что-то стало. Набрал казаряновский телефон.
      - Ты что делаешь, Ромка?
      - Дрова рублю! - злобно отозвался в трубке Казарян.
      - Бросай колун, езжай ко мне, - приказал Смирнов.
      - Ты что думаешь, у меня других забот нет?! - бешено залопотала трубка. - Крестничек твой, Армен, цветок жизни, мать его за ногу, тут такое устроил!
      - Ты его от моего имени высеки, Рома.
      - Его высечешь, - пожаловался Казарян и добавил: - Я ему морду набил.
      - Ну, вот видишь, все дела сделаны, валяй ко мне.
      - Не могу, Саня.
      - Ты что, еще прощения у Армена не попросил?
      - Ага.
      - Ну и черт с тобой! - вдруг обиделся Смирнов и бросил трубку.
      Альки - нету, Ромки - нету, дела - нету. А всего-то половина шестого. Смирнов включил телевизор. Всюду бурлила жизнь. Спорили, кричали, иронизировали - убежденно, с удовольствием, без тормозов. Хорошо! Убедившись, что все в порядке, Смирнов телевизор выключил и пристроился на диванчике. Ногу натрудил, и она заныла. Ныла, ныла и стала понемногу затихать. Незаметно подкатило томное преддверие сна. И - надо же, грянули длинные звонки междугородной. Естественно, Лидия.
      - Ну, как ты там? - так, между прочим, осведомилась через тысячу с гаком верст Лида.
      - Да все нормально.
      - А дела?
      - Какие дела? - удивился жениной осведомленности Смирнов, но вовремя вспомнил, что смылся он в Москву по наспех сочиненному поводу - хлопотать о пересмотре его не по чину скромной пенсии. - А-а, дела! Дела в порядке. Обратился в министерство с подробнейшим ходатайством. Алька помогал бумагу составлять. Теперь вот жду аудиенции.
      Врал Смирнов убедительно, как в молодые годы. Лида верила.
      - Ты к Валерке обратись. Он поможет.
      - Не буду я обращаться к твоему знатному брату, - мрачно и на этот раз абсолютно искренне заявил Смирнов.
      - Почему ты его не любишь, Саша? - в который раз задала вопрос Лида.
      - О, господи! - взмолился Смирнов и, давая понять, что разговор о брате безоговорочно прекращается, спросил: - Как дома?
      - Дома как положено, - холодно ответила обиженная Лида и задала главный вопрос: - Когда появишься?
      - Да, понимаешь, все зависит от начальства. Подожду немного для приличия, а потом начну действовать: ходить, нажимать...
      - В Москве хорошо, Саша? - спросила Лида. И Смирнов не стал притворяться, ответил:
      - Хорошо.
      - Дурачок ты! - ответила всепонимающая Лида. - Как нагуляешься, бери бабку Варьку с выводком - и к нам.
      - Будет сделано!
      - Пьете втроем сильно?
      - Да что ты, Лида!
      - Знаю я вас. Ну, в общем, скучаю без тебя. Целую. - И повесила там, далеко-далеко, трубку.
      Пронесло. Смирнов обрадовался - захотел есть. Прошел на кухню, открыл холодильник, посмотрел на початую бутылку водки, только посмотрел, достал масло, яйца, быстренько сделал яичницу и с огурчиками-помидорчиками умял ее. Попил кофейку со сливками и осоловел. Вышел на балкон - развеяться. Город утихал. Ушел общий шум, и стали прорезаться отдельные звуки: звонкий детский голос, грубый мужской смех, грохот бросаемых магазинными грузчиками ящиков. Прибегал и убегал автомобильный шелест. День кончился, но до темноты еще далеко. Нет конца безработной субботе. А впереди еще воскресенье.
      Он покопался в Алькиных кассетах. "Если наступит завтра". На три часа. Подходит. И интересно все-таки, что будет, если наступит завтра. Смирнов включил видео. Начались головокружительные приключения дамочки, чья фантастически обаятельная улыбка шоково действовала на персонажей и зрителей. Смирнов с трудом прервался на программу "Время", и, даже не дослушав прогноз погоды, вновь кинулся вслед за дамочкой в немыслимые авантюры. Не заметил, как совсем стемнело.
      Дамочка-авантюристка вместе со своим напарником-любовником решили грабануть амстердамских ювелиров. Смирнов напрягся в ожидании. И тут вырубилось электричество. Тьма беспросветная до тех пор, пока не проступил серо-туманный просвет окна, по которому Смирнов сориентировался в настоящем моменте жизни. Осторожно поднял, ощупал ставшую привычной самшитовую палку и опасливо, как по болоту, направился к двери.
      Из-за двери уже доносились взволнованные соседские голоса, еле слышимые - хорошо была оббита дверь. И вдруг совсем рядом:
      - А у Спиридоновых кто-нибудь дома есть?
      Снизу визгливый женский голос:
      - Да есть, есть! Я видела, у них свет горел. Все о перестройке говорит, а о таком безобразии молчать будет. Как же, мелочь, пустяк, не до того великому журналисту!
      Язва, живущая этажом ниже. Она уже интересовалась у Смирнова, кто он такой. Смирнов открыл дверь, вышел на площадку и объявил злорадно:
      - Нету великого журналиста! На даче он. А что надо?
      - Надо, чтобы электричество было. Хотя бы без демократизации, откликнулась снизу местная ведьма и, считая разговор со Смирновым законченным, сказала кому-то: - Вы в ДЭЗ звоните, а я в аварийную службу.
      Смирнов потоптался малость в полной темноте и, как слепец, выставив вперед руки, направился к родимой двери. Наткнулся на нее, закрытую, хоть он и не закрывал ее. Видимо, сквозняком притянуло. Слава богу, защелка на предохранителе. Он вошел в прихожую, в почти такую же тьму. Почти незаметно светился дверной проем в столовую. Он последовал туда.
      Что это было? Озарение, звериный инстинкт, предчувствие страшной опасности от закрытой не им двери? Или вторым зрением увидел нечто? Что это было?
      Сам от себя такого не ожидая, он рухнул на одно - здоровое - колено и двумя руками вознес над собой палку. Нечто гибко-тяжелое обрушилось на палку и отлетело в сторону. Тотчас Смирнов со страшной силой опустил палку вниз перед собой. И попал: кто-то глухо взревел. Смирнов слегка расслабился, за что и поплатился: его безжалостно ударили ногой в живот. На мгновенье он потерял сознание.
      Очнулся он, когда его, как мешок, волокли к балкону. Не волокли волок. Человек, беспрерывно матерясь шепотом, тащил его по паркету за воротник рубашки одной рукой. Попал, видно, Смирнов, попал.
      Смирнов скользил по полу, туго соображая. Палки в руке не было. Теперь только одно: сохраниться, сохранить силы на последнее. Не сопротивляться пока, не сопротивляться. Человек втянул его на балкон, наклонился над ним и тихо спросил:
      - Оклемался, падло?
      За грудки поднял Смирнова, приставил к стене. Смирнов понял, что сейчас будет, и как мог напряг брюшной пресс. Человек с левой, всем, чем мог, ударил его в солнечное сплетение.
      Теперь согнись и мягко ползи по стене - пусть думает, что попал. Смирно безвольно сел на пол. Человек за грудки вновь поднял его и заглянул в глаза. Они знали друг друга, они узнали друг друга. Удовлетворенный увиденным, человек сказал:
      - Ну а теперь, полковник, пора выходить в открытый космос.