- Может, автомобильная авария? - подал голос Махов.
      - Аварии не было, иначе она была бы оговорена в сводке, - не дал ему договорить решительный генерал. - Если это был Саня, то единственное, что могло его заставить изменить маршрут, это фальшивый пост ГАИ. Теперь осталось узнать самую малость: Саня ли это?
      - Это Саня, это Саня, это Саня, - повторял Алик.
      - Замолчи!!! - заорал Казарян, и Алик замолк.
      - У меня к вам вопрос, - обратился к Мине Ларионов. - Михаил Самойлович, кажется? Так вот, Михаил Самойлович, вы, по моим сведениям, с гражданином, сидящим рядом с вами, дважды консультировали по вопросам изобразительного искусства представителей милиции в каком-то помещении.
      - Ай да Махов, ну и ловкач! Теперь это называется проверить охрану "Привала странников"? Ты что, Сереге из автомата звонил? - бесцеремонно прервал не свое начальство Казарян, требуя ответа от замордованного всеми Махова, который за спиной генерала на казаряновскую тираду развел руками ну, вышло так, куда уж денешься...
      - Ты можешь помолчать, Рома? - ласково поинтересовался генерал.
      - Теперь могу, - выразил согласие молчать Казарян.
      - Что же это за помещение? - продолжил беседу с Миней генерал.
      - Обыкновенное милицейское помещение - скамейки, дежурный за барьером, телефоны, решетки на окнах... - вспоминал Миня.
      - И прямо там вы консультировали?
      - Нет, нас провели в комнату, скорее в камеру, а не комнату, где на полу стояли прислоненные к стенкам картины.
      - Я не про картины, я про помещение. А снаружи как все это выглядело?
      Как все это выглядело снаружи, Миня описать не успел. Раздался дверной звонок, и через мгновенье в комнате объявился Сырцов со смирновской палкой в руках.
      Смирнова вытащили из "лендровера" и поставили на ноги. С трудом поворачивая голову, он огляделся: справа, за неряшливым валом пыльного кустарника, были уходящие вдаль, тускло поблескивающие рельсами бесчисленные железнодорожные пути, а слева, вдоль путей, тянулись бесконечные бетонные заборы громадных заводов. Там, где остановился "лендровер", был разрыв между заборами, в котором притулился неизвестно как сохранившийся дом купеческий - каменный первый и деревянный второй этажи.
      Один из тех, кто привез сюда Смирнова, делая больно смирновскому рту, рывком сорвал пластырь и спросил:
      - Оклемался, полковник?
      - Оклемался, - ответил за Смирнова второй. - Ишь, глазенками зыркает!
      - Тогда пошли, - решил первый и сильно лягнул смирновскую задницу, тем самым давая ему направление к дому с внушающими доверие мило освещенными окнами.
      За деревянным барьером поднялся здоровенный мужик в форме майора милиции и обрадовался чрезвычайно:
      - Словили-таки!
      - Словили, - с тихой гордостью подтвердил первый и кинул на стойку барьера смирновский парабеллум. - Держи, его пугач, из которого он мне два баллона продырявил.
      - Господи, старье какое! - здоровенный майор, с презрением выпятив здоровенную челюсть, небрежно подбросил пистолет на руке, а потом небрежно кинул его в ящик стола.
      - Ты мне руки освободи и дай это старье, - подал голос Смирнов и осмотрел присутствующих в помещении - посчитал. Добавил: - Обоймы как раз хватит.
      - А он - шутник! - опять обрадовался майор. - И я - шутник, сейчас вместе и пошутим.
      Он открыл дверь за барьером и махнул головой, показывая, что Смирнова надо вести туда, за дверь.
      Смирнова ввели в большую - метров сорок - камеру, вся меблировка которой состояла из откидной железной койки, железной скамьи, прибитой к стене, и железной табуретки, привинченной к полу.
      Двое поставили Смирнова посредине камеры, у табуретки, и остались при нем. Шестеро, как члены секции в спортивном зале, расположились на длинной скамейке. Майор подошел к Смирнову вплотную и заглянул в глаза.
      Сейчас спросит и ударит в солнечное сплетение, они всегда так начинают. Соберись, не впервой. Точно поймать момент удара и напрячься в этот момент. Но до чего же челюсть отвратительная!
      - У меня к тебе, полковник, один вопрос: где ты спрятал Ферапонтова? - И тут же ударил. Смирнов на прогнувшихся ногах сделал вялый шаг назад, майор попытался схватить его за грудки, но Смирнов всем телом кинул голову вперед, целясь лбом в отвратительный подбородок. Майор рухнул. Маленькое, но удовольствие!
      Его бросили на пол и стали бить ногами.
      Миня Мосин направился было к своему "вольво", но Ларионов сказал:
      - Поедете со мной, Мосин. Если что, будете указывать дорогу.
      Миня покорно влез в ларионовскую черную "Волгу" рядом с шофером. Махов крикнул Ларионову из отъезжающей оперативной "Волги", в которой в качестве запасного Сусанина был Денис:
      - Мы вас ждем на месте сбора у Крестьянской заставы!
      Ларионов открыл дверцу машины, чтобы сесть и ехать, но вдруг увидел, как в "восьмерке" устраиваются Казарян и Алик.
      - Позвольте вас спросить, куда это вы собрались?! - грозно спросил Ларионов.
      - Туда же, куда и вы, - спокойно ответствовал Казарян.
      - Как я устал от тебя, Ромка! - Ларионов грузно сел на заднее сиденье и приказал шоферу: - Поехали.
      Ему водицей спрыснули лицо, волоком подтащили к откидной койке и усадили на нее. Майор к этому времени вроде пришел в себя, но говорил с трудом:
      - Где Ферапонтов, сучий потрох?!
      Скажешь, где Ферапонтов - кончат сейчас же. Не скажешь - забьют к утру. Слабым быть противно, жалким быть противно. После обработки Смирнов Цицероном тоже не был:
      - А не пошел бы ты...
      - Володя, готовь прибор, - приказал майор и объяснил Смирнову: Сейчас займемся электротерапией.
      Хорошенький такой паренек по имени Володя принес из дежурного помещения моток изолированной проволоки и какую-то хреновину солидного промышленного вида. Видимо, реостат. Размотал проволоку, одним концом подсоединил к койке, другой конец - со штепселем - воткнул в розетку и склонился над прибором. Повертел какие-то переключатели, пожаловался:
      - Что-то плохо контачит.
      - Это тебе не Таньке титьки крутить, - посочувствовал ему Смирнов.
      Володя оторвался от прибора, подошел к Смирнову и дал ему по морде.
      - Дело делай, - недовольно сказал майор, и Володя возвратился к прибору. Майор приказал сидящим на скамейке:
      - Свяжите его!
      Трое повалили Смирнова на койку, расстегнув наручники, привязали закинутые за голову руки, прикрутили к краю койки ноги.
      - Ну что у тебя, Володя? - майор торопил.
      - Порядок, полный порядок, - с профессиональным достоинством отозвался тот.
      - Тогда действуй.
      Трое отошли от Смирнова. Володя передвинул рычажок. Закрепленное ногами и руками тело Смирнова выгнулось тугой дугой.
      - Отпусти, - распорядился майор.
      Володя вернул рычажок на исходные, смирновское тело опало. Майор полюбопытствовал:
      - Что скажешь, начальник?
      - Подонок. Палач. Мразь, - был ответ.
      - Володя, - не скомандовал, попросил майор.
      На этот раз Смирнова в дуге подержали подольше. Майор присел на край койки, заглянул в пустые остановившиеся смирновские глаза, подождал, пока в них появится осмысленность. Со временем появилась. Ненавистью. Майор потрепал его по щеке и спросил:
      - Где Ферапонтов?
      - Много у тебя через эту койку народу прошло? - плохо ворочая языком, вопросом на вопрос ответил Смирнов.
      - Много, - подтвердил майор.
      "Волга" Ларионова ехала вдоль железнодорожных путей. Мосин обернулся с переднего сиденья, предупредил:
      - Метров через триста этот дом будет.
      - Остановись, - отдал распоряжение шоферу генерал, включил свет в салоне, достал оперативную карту Москвы, прикинул по ней свое местонахождение и с удовлетворением отметил: - В общем, рассчитали мы все правильно. - И в микрофон: - Всем участвующим в операции! Я в трехстах метрах от объекта. Через три минуты жду на месте. Ровно через три минуты. За сто метров от объекта всем выключить сирены. Внимание! Засекаю время!
      "Волга" продолжала стоять. Миня обернулся и с недоумением спросил:
      - А мы когда же?
      - Ларионов смотрел на хронометр и считал секунды. Поднял руку, сказал:
      - Пошли!
      "Волга", взревев, рванула с места. С трех сторон взвыли нестерпимые сирены, к купеческому дому подлетали машины, из них выскакивали люди в штатском и люди в форме, полукольцом обхватывая дом. Подкатила и "восьмерка" с Аликом и Казаряном.
      Ларионов вылез из "Волги", увидал старых дружков, но ничего не сказал, поправил фуражку и направился к "рафику" с репродуктором. Там уселся в салоне и взял микрофон:
      - Говорит генерал Ларионов, - мощно раздался его механический голос. - Вы блокированы, ни предложений, ни условий, ни ультиматумов у меня нет. Если полковник Смирнов жив, выходите по одному. Если нет, через две минуты открываю огонь на уничтожение.
      Те нарушили ларионовское приказание: вышли втроем. Майор и Володя вели под руки Смирнова, вели, как царя на трон, нежно и почтительно.
      Казарян и Алик кинулись к другу, подхватили, повели сами не зная куда.
      - В санитарную, - подсказал им Ларионов через репродуктор и, бросив микрофон, вышел из "рафика". Подбежали медики, вырвали Смирнова из рук друзей и потащили в белый с красным микроавтобус.
      Алик посмотрел на парочку, безошибочно выбрал майора и весь вложился в удар, направленный в многострадальную челюсть, - майора отшвырнуло метра на два. Подошел генерал, тускло посмотрел на лежавшего и приказал тихому Володе:
      - Ну-ка подними его.
      Володя суетливо и долго пытался поднять майора, получилось только тогда, когда майор слегка очухался. Майор встал перед Ларионовым.
      - Падаете ни с того ни с сего, - брезгливо констатировал генерал и вдруг двумя стремительными рывками отодрал от майорской рубашки погоны, швырнул на землю, в пыль, и старательно, как о половичок, вытер о них ноги.
      А меж тем члены команды выходили по очереди. Их умело хватали, споро обыскивали и без особой деликатности толкали в "воронок".
      - И этих туда же! - крикнул генерал Махову, распоряжавшемуся у "воронка". Схватили и разжалованного майора с напарником, поместили куда надо.
      Ларионов заглянул в санитарную машину, у задней двери которой уже мельтешили Алик с Казаряном. Смирнов в окружении медперсонала неудобно сидел на низких носилках.
      - Здорово, генерал! - гаркнул он бодро.
      - Медики, что с ним? - спросил Ларионов.
      - Тяжелый шок, сильнейшие побои, вроде бы внутренних повреждений нет, но кто знает... - отвечал бородатый врач. - Рентгенчик бы.
      - Саня, двигаться можешь? - поинтересовался генерал.
      - Он сейчас по горячке и сплясать может, - ответил за пациента недовольный врач.
      - Медики, отдайте его мне, а? Нужен очень, - униженно попросил Ларионов.
      - Да забирайте вы свое сокровище! - взорвался врач и, хлопнув себя по затылку, добавил: - Вот он где у меня со своими капризами, уложить никак не можем! Только за последствия отвечать будете вы!
      - Я, я, - согласился Ларионов. Почти по-немецки.
      Смирнов же без слов, растопырившись от неуверенности - сможет ли вылез из санитарки. При свете фар осмотрел себя, увидел новые свои, до невозможности замурзанные джинсы, рубаху в непонятных пятнах, пустую сбрую. Крикнул Махову, только что проводившему "воронок":
      - Леонид, в дежурке в столе машинка моя и где-то там куртка. Принеси, пожалуйста.
      Махов, кивнув, отправился в дом.
      - За цепочку на лагерь мы ухватились со вчерашнего вечера. Прочесываем по документации соответствующий контингент, - сказал генерал. - Что у тебя есть, Саня?
      - Покатилов из "Космоса", Лев Сергеевич Кирьяков из райисполкома, отдел милиции этого района: не могла существовать такая контора без их ведома, скорее всего начальник, твое ХОЗУ...
      - Уймись, уймись, Саня, к этому вернемся позднее.
      - Позднее поздно будет. Всех изолировать до прихода на работу, тепленьких, неориентированных...
      Подошел Махов с пистолетом и курткой в руках.
      - Ваше, Александр Иванович?
      - Чей туфля? Мое, - вспомнил "Кавказскую пленницу" Смирнов, надел куртку и под куртку в сбрую воткнул парабеллум, глянул на часы. Разбитые часы стояли. Осведомился: - Который час?..
      - Четыре часа шестнадцать минут, - доложил Махов.
      - Всего-то? - удивился Смирнов. - Я-то думал, они часа три мной занимались.
      - Что они с тобой делали? - из-за спины генерала спросил Алик.
      - Электротерапию применяли, - ответил Смирнов.
      - Как это? - испуганно удивился Алик.
      - Потом, - отринул его Смирнов - и Ларионову: - Сейчас, Сережа, я тебе преподнесу самый ценный подарок. Глеба Дмитриевича Ферапонтова. Береги его, засади в самую надежную одиночку, поставь в охрану своих людей, проверяй эту охрану ежечасно, проверяй сам, только сохрани его! Это - единственный и главный свидетель на него.
      - Где он, этот твой свидетель? - быстро спросил генерал.
      - Сейчас мы к нему поедем. Возьми ребят получше.
      - Сырцов, Демидов, в оперативную машину на задание! - приказал Ларионов. - Я еду в машине Казаряна, вы - за нами.
      - Жаждешь конфиденции, Сережа! Другой бы драться, а я - пожалуйте... - Казарян хлопнул генерала по погону и пошел к своей "восьмерке". Смирнов вдруг вспомнил:
      - Ты извини меня, Алик, что с машиной такое приключилось...
      - Да иди ты! - огрызнулся Алик.
      - Ремонт твоей машины мое автохозяйство возьмет на себя, - сказал Ларионов.
      - Идите вы все! - зашелся Алик.
      - Пойдем, - согласился Смирнов. - И ты с нами.
      Втроем они подошли к "восьмерке", уселись и поехали.
      - Вы простите меня, братцы, за тот разнос. Должны понять: звонки сверху, звонки снизу, сбоку, из подземелья. Ничего не оставалось, как оперативно реагировать на справедливые критические замечания.
      - Раз все правильно, зачем извиняешься? - сидевший сзади, рядом с Ларионовым Алик на него не смотрел.
      - Я извиняюсь только за то, что не смог ввести вас в курс дела. Только за это.
      - Виляешь, генерал, - оценил речи Ларионова сидевший за рулем Казарян.
      - Зачем тебе понадобилось провоцировать нас на поход к Грекову? Форсировал события? - спросил Смирнов. - Но подготовиться к этому как следует не сумел.
      - Мне необходимы были развязанные руки, и твои, и мои.
      - Ты когда понял, на что я выхожу? - приступил к главным вопросам Смирнов.
      - После лавины звонков.
      - Значит, знал об этом синдикате давно?
      - Скажем так: давно предполагал, что нечто подобное существует.
      - Что же не копал по-настоящему?
      - Не за что было ухватиться.
      - А у Саньки было за что ухватиться? - не выдержав, влез в разговор Казарян.
      - Было. "Привал странников".
      - У тебя он тоже был, - сказал Смирнов. - Только ты почему-то настойчиво ориентировал Махова на торговцев наркотиками, неужели не чувствовал подставку, липу?!
      - Сейчас борьба с наркоманией - проблема проблем. А в подробности я не успел влезть.
      - Все ты врешь, Сережа. - Алик повернулся наконец к генералу, решась, посмотрел в глаза: - Ты боялся. Ты боялся момента, когда при неустойчивом равновесии твое положение, твоя генеральская карьера могут оказаться в опасности. Ты хотел выиграть, не рискуя: удалось Сане - прекрасно, не удалось - хуже, конечно, но терпимо, потому что впрямую-то тебя не касается! Так?!
      - Не так, - обозлился Ларионов. - Не так, потому что любая моя акция в этом направлении была бы нарушением законности.
      - Господи, еще один радетель за правовое государство! - ахнул Казарян. - Сережа, с нами-то целку из себя не изображай! Законность! Осведомители твои по обрубленным концам - законность?!
      - Не занимайся демагогией, Рома, - только это и оставалось сказать генералу.
      По Ульяновской выехали к Садовому. Рассвело уже всерьез.
      - Зачем ты полез в нашу машину? - спросил Алик. - Тебе ведь что-то надо от нас, да?
      - Не от нас, - поправил его Казарян, - от Саньки.
      - Трудно с вами, - признался Ларионов. - Нам куда, Саня?
      - На Серпуховку.
      Теперь уже по указке Смирнова разбирались в переулках, пока не вырулили к пятиэтажке, окруженной хлипко-могучими тополями. Остановились, тут же за ними пристроилась оперативная "Волга".
      - Пошли, Сережа, - пригласил генерала уже выбравшийся с переднего сиденья Смирнов. Ларионов выкарабкался с заднего, одернул генеральский пиджак, поправил фуражку и ответил:
      - Не тот уровень, Саня. Генерал на задержании комбинатора? Много чести. - И приказал стоявшим у оперативной машины парням: - Сырцов, Демидов! В распоряжение полковника Смирнова. Действовать по его указаниям.
      Смирнов отвык командовать, да и не любил особо это дело никогда. Предложил:
      - Потопали, ребятки.
      Дотопали до дверей Любиной квартиры, и Смирнов позвонил. Очень скоро голос Алексея осведомился:
      - Кто?
      - Я, Леша, - представился Смирнов. - Открывай.
      - Быстренько вы управились! - с освобожденным смешком заметил Алексей и, открыв дверь, увидел при свете слабой лампочки Смирнова. Радостно удивился: - Кто ж это вас так лихо?
      - Зови Глеба, - сурово отрубил Смирнов - не нравились ему такие шуточки.
      - Глеб Дмитриевич! - умеренным криком позвал Алексей.
      Алексей был в трусах и в майке, босиком, а Глеб Дмитриевич явился в полном параде: пиджак, рубашка с галстуком, немятые брюки, четкий пробор. Не спал - готовился.
      - К вашим услугам, Александр Иванович, - стараясь держаться достойно, ответил он.
      Как только в коридоре появился Ферапонтов, в прихожую шагнули Демидов и Сырцов.
      - Пойдемте с ними, Глеб Дмитриевич. - Смирнов кивнул в их сторону. Ферапонтов решительно двинулся к двери. Пропуская его и Демидова, Сырцов недоуменно осведомился:
      - Александр Иванович, а разве тут ничего не надо?..
      - Тут, - Смирнов нажал на слово "тут", - ничего не надо.
      Фальшиво насвистывая "Без женщин жить нельзя на свете, нет", генерал подробно рассматривал Глеба Дмитриевича Ферапонтова. Окончив свистеть, он приказал Сырцову и Демидову:
      - В контору. Под полную вашу ответственность до моего приезда.
      Ферапонтов натужно улыбнулся и спросил:
      - А ваши мальчики по пути меня не застрелят случайно?
      - Не застрелят, - вместо генерала ответил подковылявший Смирнов. Покосился на Сырцова и добавил: - Хотя стреляют они хорошо.
      - Вам верю, - сказал Ферапонтов. - А генералам - нет. - И вслед за Демидовым сел в оперативную машину, Сырцов - следом.
      - Сырцов! - распорядился Ларионов. - Скажи там, чтобы мою машину подогнали к Спиридонову.
      "Волга" уехала. Казарян, подхалимски ощерившись и ликуя, догадался:
      - Опять, следовательно, с нами, ваше превосходительство?
      - Чайком угостишь? - не обращая внимания на казаряновские фортели, осведомился генерал у Алика.
      Подъехали к дому и увидели Миню Мосина, расплачивающегося с таксистом. При виде генерала Миня ужасно рассердился:
      - Что же это такое, товарищ генерал? Ваши люди даже не изволили довезти меня до моей машины, вышвырнули у вашего учреждения, и дело с концом. Я полчаса ловил такси! Как это назвать? Невоспитанность, неуважение, хамство, наконец!
      - Миня, не зарывайся, - посоветовал Казарян, а Смирнов спросил ни к селу ни к городу:
      - Когда вы там консультировали, было ли среди представленных картин что-либо ценное?
      - А вы что - знаток? - с трудом переключившись, спросил Миня.
      - Да нет, просто любопытно...
      - Было, кое-что было... Ну, что я помню? Симпатичная усадебка Жуковского, просто отличный эскиз, весенний пейзаж Бирули, неплохой старорусский жанр Рябушкина... Еще что? Да, совершенно непохожий на себя Кандинский, гуашь, по-моему. Вот, пожалуй, и все.
      - Господи, мне Варька башку оторвет! - понял ужас своего положения Алик, лицезрея бардак в квартире после ночных посиделок.
      - А ты приберись, - резонно заметил Казарян.
      - Вместо того, чтобы советовать, помог бы лучше, - обиделся хозяин дома и удалился на кухню готовить чай.
      Казарян проследовал за ним, Ларионов - в ванную, затем в ванную удалился Смирнов, а генерал, сняв и аккуратно повесив на спинку кресла мундир, расположился в кресле, в ожидании и от нечего делать пощелкивая подтяжками.
      А время шло. Прекратив щелкать, Ларионов недовольно осведомился:
      - Скоро вы там?
      Устроились наконец на кухне. Все. Крепчайший чай после бессонной ночи - единственное для москвича спасение. Генерал взмок лицом, Смирнов раскраснелся, тем самым выявляя следы побоев, у Казаряна щетина на щеках отчетливо приобрела сероватый оттенок.
      - Хорошо! - прикончив вторую чашку, понял Ларионов, сладострастно постанывая.
      - Так что ты от нас хочешь, Сережа? - взял быка за рога Смирнов.
      - Вот прямо так и сказать? - генерал откинулся на стуле и опять выстрелил дуплетом из двух подтяжек.
      - Именно, - подтвердил Смирнов, а Казарян позволил себе объяснить: Здесь не пальцем деланные, генерал.
      - Уж что, что, а это я знаю! - согласился с ним Ларионов и вдруг решился: - А что, ребятки, у вас нет желания навестить его в последний раз?
      - Есть, - сказал Алик и добавил: - Тем более что на субботу мы приглашены.
      - А вы сегодня, чего тянуть? - отвечая Алику, генерал обращался к Смирнову: - И прямо сейчас, пока он надеется еще, а то, как к восьми машина не придет, он просечет все до конца. Который у нас час?
      - Полшестого, - ответил Алик, глянув на кухонную кукушку.
      - Прелестно! - обрадовался Ларионов. - Полчаса здесь еще можете прокантоваться, привести себя в божеский вид, а за час, к семи, доберетесь. Да, дачка-то в водоохранной зоне, заезжайте туда со стороны Пирогова, на тамошнем посту будет вам пропуск. А уж к девяти я и сам постараюсь быть. Договорились?
      - Да, - решил Смирнов.
      - Тогда я пойду, - генерал с облегчением поднялся. - Мне бы за эту пару часов Ферапонтова успеть растрепать...
      - Ты поспокойнее с ним, Сережа, - посоветовал Смирнов. - Не дави. Что надо, он и сам тебе скажет, деваться ему некуда. А разозлишь - замолчит, это тебе не урка рваная.
      - Знаю, Саня, все знаю, - быстро заверил его Ларионов и двинул из кухни. И уже из коридора: - Будьте здоровы!
      Помылись, побрились, переоделись и ровно в шесть отправились в дорогу. Заправились по соседству, через бульвары выехали на Сретенку.
      - Господи, опять Ярославка! - зарыдал-таки Казарян.
      - На Осташковское свернем, - успокоил его Алик.
      Свернули на Осташковское, пронырнули под Кольцевой, проехали верст пяток: и сюрприз - окружила всепроникающая вонь образцового свинохозяйства.
      Мелькнуло страшное, как лес после атомной бомбардировки, бесчисленное семейство антенн на растяжках - хозяйство радиоглушителей, дары карьеров, заполненных водой, появилось и водохранилище с пансионатом на том берегу. Попрыгали на железнодорожных путях и въехали наконец-то в лесок. Потом поля, деревня, опять поля, и вновь деревня...
      Человек в форме у шлагбаума вежливо поинтересовался:
      - Кто из вас товарищ Смирнов?
      - Я, - отозвался Смирнов и протянул паспорт.
      - Проезжайте.
      Вот здесь уже было по-настоящему лесное существование. Холмистая, как по волнам, дорога шла сквозь райские кущи, не измученные присутствием человека. Проехали по плотине, сдерживающей чистейшую воду, вновь ввинтились в ровно посаженный лес, и опять плотина.
      Люди на плотинах, получив соответствующую информацию, понимающе брали под козырек.
      - А зачем мы все-таки к нему едем? - запоздало спохватился Казарян. Злорадствовать?
      - По его приказу убивали. По его приказу пытались убить меня. Я хочу знать: ради чего? - ответил Смирнов.
      - Сорок лет я знаю его. Я сидел с ним за одной партой в школе, я сдавал за него экзамен на приемных в институте, я помогал ему, и он, кстати, помогал мне. Я думал, что это - честная товарищеская взаимовыручка, а оказалось, что я втянут в скверную игру "ты - мне, я тебе". Я всю жизнь не мог ему ни в чем отказать, как ни старался, ощущая скрытую неправедность наших отношений. Сегодня я откажу ему в праве жить, - сказал Алик.
      - И вознесся меч карающий, - резюмировал Казарян.
      В начале крутого спуска к неохватной воде хранилища стояла вилла, окруженная низким кирпичным бордюром и высокой, хорошо постриженной живой изгородью - туя, что ли?
      - Все, как у больших: плоская крыша в двух уровнях, солярий, вольные террасы... Калитка была открыта, и дверь на террасе, ведущая в дом, распахнута на обе створки.
      Господи Иисусе, чудно под Москвой,
      В Рузе и Тарусе, в дреме луговой,
      - ни с того ни с сего прошептал напамять Алик.
      А все же он прав, наверное. Сбегало к редким кущам у воды покатое поле (вилла была здесь единственной), по утреннему безветрию ртутно блестела неподвижная, почти твердая на вид, обширная вода, вертляво висела птичка в вышине, через одинаковые промежутки издавая мирные визги, а в промежутках тихонько звенел насекомый люд, наполняя этим звоном все вокруг. Чудно под Москвой.
      Постояли недолго и пошли вдоль розовых кустов к террасе, к дверям, к входу и выходу.
      В громадном холле-гостиной с камином и обшитыми темным деревом стенами, в мягком и глубоком кресле сидел Владлен Греков. Был он бос, небрит и пьян, но, как всегда, элегантен: свежайшая рубашка от Тиффани расстегнута с той мерой небрежности, которая определяет привычность ее ношения, а белейшие брюки, частично, вместе с босыми ногами, покоившиеся на столе, были неотрывной частью тела их владельца.
      Нет, он не был пьян, он просто очень много выпил.
      - О, явились! - почти радостно приветствовал их хозяин виллы, не меняя позы. - Значит, опередил ты меня, Саня; а я здесь сидел, на чудо надеялся. Выпить хотите?
      И неудобно потянулся за бутылкой коньяка.
      - Не суетись, - сказал Алик. - Пить с тобой мы не будем.
      - Зато я буду, - ответил Греков.
      - Ради чего ты, скот, меня убивал? - подал наконец голос Смирнов.
      - Ради того, чтобы жить самому, чего ж тут непонятного? - Греков отхлебнул из стакана порядочно и только тут заметил несообразное. - Да вы что стоите? Садитесь, в ногах правды нет.
      Делать нечего, сели. Смирнов - в кресло, а Казарян с Аликом - на пуфики.
      - Красуешься, подонок, - сказал Казарян. - Перед собой красуешься!
      - А что мне остается делать? - Греков отхлебнул еще раз и поставил стакан на стол. - На колени перед вами валиться, прощения просить? Не буду. Даже, если бы вы захотели, вы ничем не можете мне помочь. А за так я на колени ни перед кем не встану.
      - А не за так встал бы? - спросил Алик.
      - Обязательно и с удовольствием. Ба! - Греков энергично растер опухшие веки. - Как все хорошо было совсем недавно!
      - Даже тогда, когда ты приказал свалить трупы в яму и залить их бетоном? - тотчас спросил Смирнов. Этому вопросу Греков обрадовался, как дитя:
      - Тогда было совсем хорошо! Концы в воду, и я чист перед народом и партией! Но одна ошибка, слабинка одна, и все к чертовой бабушке.
      - Слабинка-то твоя в чем? - тактично допрашивал Смирнов.
      - Глебушку Ферапонтова пожалел, - признался Греков.
      - Глеба пожалел? Ты не Глеба пожалел, кого ты вообще-то жалеть можешь! - ты канал основных своих поступлений пожалел, - презрительно сказал Смирнов. - Как говаривали мои клиенты, жадность фрайера сгубила.
      Греков допил то, что было в стакане, и снова наполнил его, опять полюбовался цветом, полюбовался, полюбовался, поставил на стол и признался:
      - И, конечно же, фатальная невезуха. Я ведь это местечко, Алька, на твоем новоселье с балкона присмотрел, так, на всякий случай. А когда понадобилось, вспомнил. Кто знал, что Смирнов к тебе в гости приедет!
      - Послушай, Влад, - начал Алик, - если бы тебе все сошло, ты бы мог вот так спокойно, комфортно существовать, радуясь жизни, наслаждаясь жизнью?
      - И еще как! - с тоской по недостижимому признался Греков.
      - Какая же ты гнусь! - сказал Алик и встал с пуфика.
      - Ну да, гнусь! - Греков тоже поднялся. - Жила-была гнусь. Она родилась в стерильной колбочке, развилась там до полной гнусности, вылетела в прекрасную чистую жизнь и стала творить свои гнусные дела. Так, что ли? Нет, дорогие мои сограждане. Чего я хотел в этой жизни? Местечко, чтобы жить безбедно и для собственного удовольствия слегка командовать. Но такое местечко всегда находится далеко и высоко, и, чтобы до него добраться, приходилось кое-что предпринимать. Начальство любит, чтобы его хорошо встречали, начальство любит, чтобы его хорошо принимали, начальство любит, чтобы его хорошо провожали. Я встречал, принимал, провожал их даже не как начальников, а как глав государств, и это им чрезвычайно нравилось. Наивные, как бы не от мира сего, они просто не знали, что на все это расходуются большие деньги. Да, ко всему прочему, они и подарки любили, очень любили, я им и подарки делал, дорогие. Они принимали, и поэтому я все ближе и ближе подходил к заветному местечку. Остается неясным одно: откуда я брал большие деньги? Догадайтесь!
      - Ерничаешь. Шуткуешь. Надеешься еще, значит, - оценил грековский монолог Смирнов.
      Стояли все четверо. Греков постоял, постоял, сел на место, взял стакан со стола, предварительно еще раз полюбовавшись цветом, выпил и, движением кадыка прогнав напиток вниз насильно - больше просто так в него не входило, ответил не на заданный вопрос, а на другой, который мучил:
      - Я тебя, старичок, недооценил. Старичок в данном случае не ласковое обращение, а формальное, оценка тебя по возрасту и ошибочно предполагаемым возможностям.
      - Ты ж меня знал, - с кривой усмешкой откликнулся Смирнов и сел на пуфик. - Знал, что я кое-чего могу.
      - Когда ты мог! Лет двадцать-тридцать тому назад. А сейчас ты старый и хромой. Так думал я. И ошибся. Что стоило мне лично операцией руководить! Вызвал бы тебя на свидание, подставил ребяткам, те бы и кокнули суетливого старичка. Всего и делов-то. Правильно я рассуждаю, Саня?