Бугров перехватил направление его взгляда, спрыгнул со сцены и брезгливо разворошил носком сапога беспорядочную кучу на полу.

— И это ваши авторитеты? — криво ухмыльнулся он. — Смотри-ка, одни черные! Что, ни одного русского не нашлось?

— Не в этом дело, — громко, через весь зал, произнесла Неля. — Просто они такие же, как мы. А не как ты.

— Заткнись! — мгновенно разъярился ее бывший супруг и, раздувая ноздри, властно повел рукой в сторону зала. — Ты что думаешь, я ничего про вас не знаю?! Шестой расой себя возомнили! Особенными! Землю решили унаследовать! Да если кто и унаследует Землю, так это они!

Он решительно ткнул мощной рукой в сторону замершего у дверей красивого коренастого офицера с проглядывающей из-под ворота тельняшкой.

«А ведь он прав! — как никогда ясно, осознал Сашка. — Они уже сейчас наверху „пирамиды“. А что потом? Что будет, когда Сила наделит их всем остальным?» Он попытался представить себе Бугрова и того, в тельняшке, жадно смотрящими в небо в поисках отгадок тайн мироздания, и не сумел. И он уже знал почему. Потому что для этих цельных, как простое число, людей важно лишь одно: количество женщин, вина и закаленной в боях с очередным врагом настоящей мужской дружбы. Остальное — для слабаков.

Сашка вдруг отчетливо осознал: с Силой, да и со всей шестой расой будет то же самое.

— Именно они унаследуют Землю! — не мог успокоиться и всё тыкал толстым пальцем в сторону красивого коренастого офицера Бугров. — Потому что они нормальные, реальные ребята! А не то что эти твои...

— Перестань, Федор...

— Я тебе отвечаю! — возбужденно спрыгнул со сцены подполковник. — Засунь их в «обезьянник» на пару недель — и они тебя все до единого сдадут! Все! До единого! И вожди не помогут! Они тебя уже готовы сдать! И тебя, и твоих вождей! Доказать?!

Бугров раскраснелся, замахал руками и вдруг побежал к выходу и начал судорожно раскладывать брошенные у дверей портреты. Народ затаил дыхание.

— Вы! — неожиданно распрямился он. — Кто первым пройдет по этим рожам своими ногами, тот свободен! Отвечаю!

Народ молчал.

— Ну?! Кто первый?!

Сашка всей кожей ощутил эту на какие-то секунды по случайному капризу фортуны возникшую вероятность что-то изменить и, не теряя времени, встал:

— Я пройду. — Зал охнул.

Он вышел в проход между рядами и, слегка пошатываясь, под гробовое молчание всего зала подошел к разостланным на полу портретам. По сравнению с реальными ставками в этой игре глянцевые плакаты по пятьдесят рублей за штуку не значили почти ничего.

— За базар отвечаешь? — повернулся он к подполковнику. — Или это всё для красного словца?

Бугров изменился в лице. Он дернул щекой, глотнул, на секунду опустил глаза, но слово было сказано, и позволить себе выглядеть неконкретным и нереальным он уже не мог.

— Отвечаю.

Сашка обернулся, оглядел стихший, подавленный зал и пошел по ликам прямо к выходу.

Он еще не знал, что будет делать, но понимал, что главное — информация о том, что происходит, у медиков и на верхах. А потому, не теряя времени, промчался на зады Дома горняка, стремительно пересек спящий жилой квартал и побежал вниз по улице. Рассчитывать, что он застанет Рейнхарда на работе посреди ночи, было глупо, но обостренная в последние дни интуиция подсказывала ему, что врачи в такой ответственный момент не спят.

Он пробежал к моргу, с налету ткнулся в железную дверь и нажал кнопку звонка. Еще раз. И еще...

— Кого там черти несут? — Круглый глазок открылся.

— Это я, Никитин! — крикнул Сашка. — Открывайте, Владимир Карлович!

— Сейчас...

Дверь открылась, и Сашка еле успел подхватить чуть не вывалившегося наружу патологоанатома. Тот был пьян.

— Тебя уже отпустили?

— Да, — кивнул Сашка. — Федор Иванович побеспокоился.

— А-а... Федя... — с пониманием кивнул врач. — Орел! А что у тебя с лицом?

— Умыться не успел. — Сашка притворил за собой дверь и, поддерживая Рейнхарда, повел его в кабинет. — Вы лучше расскажите, что там наверху происходит?

— Меня вот... ик!.. вздрючили...

— За что?

— Я ведь на детальной микробиологической проверке всей этой областной делегации настоял...

— Да ну?!

— Ага, — кивнул Рейнхард. — И что вы думаете? Никаких неизвестных вирусов! Они и близко ничего не нашли!

— Не может быть, — не поверил Сашка.

— Может, Сашенька, может... Уж и дрючили меня за это в мэрии, уж и дрючили! Хотя их можно понять, Саша: у них у всех уже третья, она же последняя, фаза заболевания... ик!

— Что за фаза?

— Анамнез ясен... — уселся на кушетку доктор. — Перевозбуждение приводит к торможению... ик!

— И что дальше?

— Депрессия... ик! Фобии... ик! Смесь истеричности и агрессивности... все как у всех. Только дядюшка ваш своей смерти искал, а Бугров да Хомяков — чужой. Вот и вся разница. — Сашка нахмурился: что-то в этом было.

— А почему так?

— Вегетативная нервная система... ик!.. у них лучше работает. Организм лучше сопротивляется... Это у Евгения Севастьяновича было много от Бога, Сашенька, то-то он всё в небо смотрел... а у этой братии всё натуральное, всё от могучих народных корней... ик!

— А кому же тогда служит Сила? — вслух спросил сам себя Сашка.

— По плодам смотрите, Сашенька, по плодам... Спирт будете?

— Нет, спасибо... — отмахнулся Сашка. — А микробиолога прислали?

— Какой микробиолог, Саша? О чем вы? Им всем не до того, главное, духовную скверну искоренить! Они уже безумны... И ведь что интересно, Саша: сами чрезвычайное положение создали, и сами в нем как сыр в масле катаются! Мэр под шумок всех неугодных из администрации попер. Теперь там стерильно, как у меня в морге... Хотя теперь и у меня... идемте...

— Куда? — не понял Сашка.

— Идемте-идемте.

Качающийся от стенки к стенке Рейнхард прошел по коридору и толкнул тяжелую, обитую цинком дверь:

— Видите?

Сашка окаменел. На всех столах, на полу — везде лежали окровавленные трупы.

— Одиннадцать человек, Сашенька... одиннадцать человеческих душ... и мне еще сказали, чтоб к утру на всех заключения были. Нормальные...

— Что с ними? — хрипло спросил Сашка.

— Давка... черепно-мозговые, кажется, один инсульт... я еще толком не смотрел.

«Вот оно! — подумал Сашка и сразу вспомнил красивого коренастого офицера в тельняшке. — Вот оно — самое реальное проявление Силы!»

Он ушел от Рейнхарда часа через полтора, около шести утра, однако город уже не только проснулся, но и высыпал на улицы! И в каждом дворе, возле каждого дома суетились люди с ломами и лопатами. Соскребали снег, долбили наледь, убирали бытовой мусор... Кто-то перекуривал в сторонке, но большая часть упиралась изо всех сил.

— Чего стали? — заорал старший команды, и Сашка аж вздрогнул. — Через час комиссия пойдет проверять, а они курят!

Парни испуганно обернулись, торопливо затушили бычки и налегли на лопаты. Сашка тяжело выдохнул и покачал головой. Он понимал: не пройдет и полутора месяцев, и у большинства из них наступит третья, депрессивная стадия с массой разнообразных фобий, и за найденный на тротуаре бычок будут подвергать административному взысканию, потому что всем будет ясно: сегодня он бросил бычок, а завтра...

«А что будет завтра?»

Сашка пришел в пустую дядькину квартиру и пустил воду в ванну, но она была еле теплой, словно ее отпускали по лимиту Госснаба СССР. Он сел в прохладную воду, начал смывать присохшую кровь и отметил, что болевой порог повышен и он почти не испытывает дискомфорта. А пройдет время, и они все перестанут обращать внимание на мелкие порезы, холод и голод, тяготы и лишения, пустячные ранения и не стоящие внимания переломы и прочие немужские трудности. Они все станут великими солдатами новой великой Силы.

Федор Иванович будет от такой вселенной без ума. Он принесет своим грозным, воинственным богам столько жертв, сколько понадобится, лишь бы дом его был полон еды и женщин, а враги трепетали при одном упоминании его имени. А затем Сила перекинется на ту сторону океана, в Китай и на Ближний Восток... И в каждом горском кишлаке, в каждой гвардейской дивизии и на каждой субмарине найдется свой, местный Бугров. Сашка содрогнулся, выбрался из вконец остывшей воды, обернулся дядькиным полотенцем и прошел на кухню. Найденные Маргаритой в одном из ящиков часы в виде лукавой кошачьей морды с бегающими глазами показывали половину восьмого утра. «Где ты, Марго?»

Он отыскал записную книжку и позвонил Бугровым домой, но телефон молчал. Сашка задумался и набрал дежурную часть.

— Капитан Суров, — откликнулся дежурный.

— Федеральная служба безопасности, старший лейтенант Хорошилин, — представился Сашка. — Маргарита Бугрова еще у вас?

— Нет, товарищ старший лейтенант, — еще более посерьезнел голос дежурного. — Домой отправили. А что случилось?

— Не беспокойтесь, капитан, нам просто надо кое-что уточнить.

Сашка положил трубку на рычаг. «Лишь бы она была у Бобика...»

Очистить заляпанную кровью куртку не удавалось, и Сашка бросил ее в ванной и надел дядькину телогреечку. Вспомнил, что надо просмотреть в куртке карманы, и вытащил паспорт Секи.

«Черт! Надо родне отдать», — подумал он и тут же понял, что не прав: с этим паспортом лучше еще походить. Ему нужна была безопасность.

Сашка сел в кресло, попробовал вызвать в себе уже знакомое ощущение стопудовой уверенности и спустя несколько секунд заметил, что освещенность предметов непроизвольно скакнула. Непонятно, как это было связано, но волевое усилие вызывало скачок адреналина и, как следствие, через время, плавающие размеры зрачка. Но самое ценное, он не терял разума и не уходил в галлюцинации.

«Интересно, когда они все этому научатся? — подумал он. — Тогда мне через патрули точно не пройти!»

Сашка вышел на улицу и через несколько перекрестков понял, что интуиция его не подвела. Его остановили, потребовали документы, долго сверяли Секину фотографию в паспорте с Сашкиным лицом, но ничего не сказали и только привычно охлопали напоследок по карманам.

А буквально через перекресток его остановили еще раз и еще раз проверили паспорт, регистрацию и снова обыскали. Было неясно, кого они пытаются отловить: все враги общества и порядка с ночи сидели в Доме горняка, а те, что не сидели, мирно лежали на столах у Владимира Карловича Рейнхарда.

— Что с лицом? — поинтересовался патрульный.

— Я дружинник, — охотно пояснил Сашка. — Только из поликлиники.

Эта версия, кажется, их устраивала.

— А куда идете?

— К товарищу, — спокойно упрятал возвращенный Секин паспорт в карман Сашка.

— Зачем?

Сашка удивился, но патрульный в своей служебной любознательности был совершенно органичен и естественен.

— Начальник цеха просил предупредить, — на ходу сочинил он, — что нам с ним на работу в ночь выходить.

Это патрульного тоже устроило, и Сашка с облегчением ворвался в знакомый двор. Но теперь даже этот двор выглядел иначе: граффити на стенах затерты, мусора нет, снег отскоблен до асфальта.

Сашка, стряхивая наваждение, тряхнул головой, вошел в подъезд и позвонил.

Молчание.

Сашка позвонил еще раз и прислушался. В квартире явно кто-то был.

— Боб! — позвал он. — Это я, Сашка! Открой! — В квартире яростно заспорили.

— Марго у тебя, Боб? Пусти! Я не буду... буянить... — К двери пробежали, защелкали запоры, дверь открылась... и Сашка увидел Маргариту.

— Господи! Что у тебя с лицом?!

— А-а, — махнул он рукой и вошел в прихожую, — пустяки.

Маргарита упала ему на грудь и прижалась изо всех сил.

— Всё нормально, Марго, всё нормально, — гладил он ее по волосам. — Всё почти закончилось...

— Вас что, всех отпустили?! — рывком отодвинулась от него Марго.

— Только меня, — покачал головой Сашка.

— А мать?

— Пока там.

— А тебя кто выпустил? — глотнула Маргарита.

— Отец твой. Кто же еще?

— Почему?

— Слушай, Марго, не доставай!

Маргарита схватила его за рукав и требовательно посмотрела в глаза.

«Черт! — охнул он. — Только не ты!»

Зрачки у нее были те самые.

«Хотя чего я хочу? Она ведь столько времени в контакте была... и с папой, и с мамой».

— Ну-ка, рассказывай! — придвинулась к нему она. Он принялся сбивчиво объяснять, но Марго долго не понимала, требовала деталей, а когда поняла, то побледнела и распахнула дверь:

— Проваливай!

— Подожди, Маргарита, не торопись. Ты не понимаешь...

— Проваливай, я сказала! — выпихнула его наружу Марго. — И чтоб я тебя больше не видела!

Сашка тяжело вздохнул, отошел от двери и присел на ступеньки.

Чисто по-человечески Маргарита была права: не следовало топтать лики святых, пусть и чужих. Но Сашка уже не имел права лелеять свои прекрасные принципы, ему приходилось думать, а иногда и решать за всех.

Он бродил по городу, периодически натыкаясь на дотошные патрули и послушно позволяя себя обшмонать и убедиться, что он не представляет угрозы для существующего режима, но мысли его бродили совсем в других краях.

Сашка совершенно точно знал: вирус Силы — благо. Колоссальное благо, с которым не сравнится ни изобретение крыла и колеса, ни расщепление ядра. Беда лишь в том, что Сила, давая мощь, не может никого одарить ничем иным — ни умом, ни сердцем, а потому каждый использует ее в меру понимания. И жаждущие исцелять обретают способность исцелять, а алчущие власти научаются подчинять. И поскольку вторые активнее, Сила обернется таким переделом границ дозволенного, о каком этот мир и помыслить не мог.

Он не хотел этому способствовать, но и воспрепятствовать не мог. А главное, он уже не выдерживал своей персональной ответственности за происходящее.

«Смириться?»

Его словно ударило, и Сашка вынырнул из сна и оглянулся.

Он стоял напротив православного храма.

«Надо смириться! — понял он. — Раз не можешь остановить, просто смирись...»

Он понимал условный, психотерапевтический характер этой христианской догмы, но это был хоть какой-то выход. Сил терпеть сизифову тяжесть выбора без выбора так и так уже не было.

Сашка прошел мимо бородатого нищего, нырнул в храмовую дверь и огляделся в поисках хотя бы одного духовного лица.

— Слушаю тебя, чадо.

Сашка развернулся. Поп стоял прямо перед ним.

— Мне бы поговорить с кем... — Священник вытаращил глаза.

— Вон отсюда, сектантское отродье!

— Подождите! — удивился Сашка. — Вы что меня — прогоняете?!

— Может, тебе в рожу заехать?! — чуть не заикаясь от ярости, прохрипел поп. — По-русски, так... чтобы дошло! Во-он!!! Вон, я сказал!

Сашка заглянул ему в зрачки, попятился и вывалился спиной через дверь.

«И этот тоже...»

Сила побывала везде, даже здесь.

Сашка рассмеялся, развернулся, добрел до храмовой ограды и тяжело осел на ее бетонное основание.

— Чего, прогнал тебя поп?

Сашка повернулся и невольно улыбнулся: рядом с ним с драной шапкой в руках сидел бородатый сожитель бомжихи Маши.

— Здравствуй, Коля.

— Здорово, коли не шутишь! Что, креститься пришел?

Сашка сокрушенно покачал головой:

— Можно сказать и так. Мне покоя да смирения не хватает. Веришь — нет, а никакой мочи!

— Велика твоя беда, — сразу понял, в чем дело, Коля. — На пузырь дашь?

— За что это? — улыбнулся Сашка.

— Я тебя покрещу. Крестить, по надобности, и мирянин может.

Сашка представил себе сцену крещения с Колей вместо попа и рассмеялся. Это был бы достойный финал.

— Давай, коли не шутишь! — в тон собеседнику весело согласился он, порыскал по карманам и вытащил полтинник. — Хватит?

— Нормально. Пошли.

Коля встал и побрел прочь, но, когда они подошли к реке, до Сашки как-то дошло всё безумие происходящего.

— Я не понял, Коля, ты что, в Шаманке меня крестить собрался?

— А другой реки у нас нету. Да и Христос в Иордани крестился...

— У тебя что, крышу сорвало? — захохотал Сашка. — Или в школе не учился?! В Палестине среднегодовая температура плюс двадцать восемь!

— Скольких покрестил, а ни один не заболел, — парировал Коля. — Давай, Сашок, не ерепенься. Видишь, я уже раздеваюсь...

Сашка бросил на снимающего валенки Колю дикий взгляд и вдруг понял, что хочет это сделать! Он быстро содрал с себя одежду и шагнул на тонкий лед.

— Давай, давай! — подбодрил его Коля. — Здесь еще мелко. Надо подальше отойти.

Сашка отважно шагнул еще раз, провалился и, охая от ужаса и восторга, высоко подымая ноги и проламывая ледок, помчался вперед, туда, где уже стоял по пояс блаженно улыбающийся ему церковный нищий Коля.

Домой он возвращался на удивление спокойным и уверенным. То ли сказался перепад температур, то ли ему удалось сбросить часть адреналина, но только теперь мир не казался таким безнадежным. И даже если за ним придут — а за ним обязательно придут, — Сашка не хотел провести оставшиеся на воле часы в страхе и суматохе.

Он зашел в квартиру и, решительно отбросив мысли о Маргарите, разворошил дядькину книжную полку. Среди трудов Блаватской, Ошо и Раджниша отыскал Новый Завет. Улегся на диван, натянул до подбородка теплый плед и принялся читать.

История живого страстного человека была описана просто и безыскусно, и Сашка так втянулся в чтение, что и не заметил, как пролетел день, а за окнами снова повисли сумерки. Он отложил Завет в сторону и вдруг подумал о шамане Николаеве, своем прадеде.

«Он, поди, и крещен-то не был? Хотя имя и фамилия наши... Черт их, этих нерусских, разберет!»

Сашка понятия не имел, что таилось в истории его семьи даже на три-четыре поколения назад. Он закрыл глаза и почему-то вспомнил бомжа Колю, затем дядю Женю, — а как все хорошо начиналось!

Мир стал зыбким и цветным, а Сашка так и лежал в полудреме, просматривая все, что услужливо подсовывало ему воображение...

И тогда появился прадед. Он плавал в воздухе прямо над диваном с этим дурацким огромным бубном в руках и выглядел каким-то нереальным.

— Когда делом займешься, внучок? — поинтересовался он.

— Мне с этим не справиться, дед, — растерянно приподнялся на диване Сашка.

Шаман усмехнулся:

— Чтобы сбросить лавину, достаточно топнуть ногой. Чего тут сложного? Просто забраться на вершину и топнуть!

«Достал!»

— Брось, дед, лавина уже пошла.

— Если ты не вмешаешься, они друг друга просто перебьют. Именно ты — Избранник Силы! И только в твоих руках судьба всей шестой расы! Почему ты боишься?

— Не в этом дело, — соврал Сашка. — Просто я не хочу этой судьбы.

— Не надо бояться, — сурово произнес шаман. — Твой страх сбрасывает тебя вниз и снова делает человеком. Таким же, как они. Разве ты еще не понял?

Прадед внезапно ударил в бубен, и мощная вибрация пронизала Сашку аж до копчика. Что-то в этом было.

— Почему они такие жестокие? — неожиданно для себя спросил он.

— Потому что они люди. И они боятся, — так же прямо ответил прадед. — Хочешь, покажу?

Он ударил в бубен еще раз, и теперь грохот был такой, что Сашку чуть не сбросило с дивана, и он мгновенно выпал из реальности и провалился в сюрреалистический мир Силы.

Только здесь всё стало просто и понятно.

Он всей кожей ощутил дикий ужас пятнадцатилетнего арабского террориста перед сатанинской мощью наступающей западной цивилизации с ее ракетами, обороняющими покой продавшихся шайтану мужчин, и видеокультурой, воспевающей падших, даже не прикрывающих лица женщин.

Он до слез прочувствовал жуткий стариковский страх отставного генерала из Пентагона. Ибо перемены теперь всегда ведут к худшему и всегда наступают слишком быстро.

И он увидел, как трясется маленький русый мальчик от одной только мысли о том, что завтра снова будет алгебра.

— Это же Бугров! — узнал пацана Сашка и мгновенно перенесся в Дом горняка.

Федор Иванович так и сидел на стуле, принесенном кем-то на сцену. Сашка пригляделся к нему — и содрогнулся. Этот человек боялся всего: мизерной пенсии в недалеком будущем, нарастающего неуважения Маргариты, слухов о разводе с женой. Но более всего подполковник боялся людей; где-то глубоко внутри он точно знал: эти твари спят и видят, как сделать его, такого большого и могущественного, маленьким и никчемным. Точь-в-точь как та учительница по алгебре!

— Ну-ка, ну-ка, — пригляделся к нему повнимательнее Сашка — и ясно увидел, что, лишь когда Федор Иванович сажает кого-нибудь в «обезьянник», он может с облегчением вздохнуть и на секунду — не более! — расслабиться.

Сашка представил себе Вселенский Стадион, в который вот-вот превратится эта планета с подачи таких, как Бугров, и покачал головой:

— Им нельзя давать Силу.

— А разве есть другой способ сделать их иными?

— Я боюсь, — только теперь честно признал Сашка. — Я бы очень хотел не бояться, всё понимать и делать то, что надо, но мне это просто не под силу...

— Но ты бы хотел? — склонился над ним шаман.

— Да. Очень.

— Хорошо, — кивнул шаман, — будь по-твоему, — и на глазах начал меняться.

На долю секунды его лицо стало похожим на дядь-Женино, затем сквозь марево нереальности мелькнули черты церковного нищего Коли, затем — Иисуса, но и тот стал двоиться, пока не разделился на две высокие, полыхающее призрачным золотым огнем фигуры.

«Огненные Учителя!» — охнул Сашка.

— Это тебе, чтобы ты ничего не боялся, как ты просил, — громовым голосом произнес один и коснулся его груди.

Сашку сбросило с дивана, и он покатился по ковру, шипя от боли.

— А это тебе, чтобы ты всё понимал, как ты просил, — произнес второй и коснулся его лба.

— Господи Иисусе! — заорал Сашка и ощутил распространяющийся по квартире запах паленого мяса.

И, словно услышав его призыв, Огненные Учителя на долю секунды слились в крестообразное облако.

— А это тебе, чтобы ты мог делать то, что надо, как ты просил! — произнесло облако и коснулось его рук.

Сашка задохнулся от боли и отключился.

Когда он пришел в себя, реальность еще не до конца установилась, и лишь с огромным трудом, да и то не сразу, ему удалось вспомнить, что это дядькина квартира.

Сашка попытался встать, но руки отдались острой болью, и он, как был, на коленках, прополз в кухню, поднялся по стенке и, превозмогая боль, щелкнул выключателем. Воняло паленой шерстью и чем-то еще... не менее мерзким. Сашка принюхался и понял, что вонь идет из-под свитера, взялся за ворот, чтобы снять его, и взвыл от боли — руки жгло нестерпимо.

Он поднес руки к глазам и обнаружил, что рукава свитера мокрые и окрашены чем-то бурым. Сашка осторожно задрал рукав и увидел, что рука залита кровью, а чуть повыше запястья зияет большая четырехгранная рана.

— А?!

Сашка поискал глазами табуретку и осторожно, стараясь не упасть, присел. Потянул вверх второй рукав и увидел точно такую же квадратную, сочащуюся кровью дыру.

«Господи, что это?!»

Кровь беспрерывно текла с пальцев, закапывая желтый линолеум рваными бурыми кляксами.

— Это глюки, — хрипло произнес он. — Я еще не проснулся.

Сашка поднес руки к глазам, и по ним промчалась острая, пробивающая до самого копчика боль.

— Черт!

Это не были галлюцинации.

Сашка криво улыбнулся. Жуткая реальность происходящего обрушилась на него, даже не спрашивая согласия.

— Что это? — спросил себя вслух.

И его рационалистический ум тут же выдал готовый ответ: обычные стигматы.

— Не надо было мне это читать...

Он уже понял, почему все так случилось. Подстегнутая адреналиновой атакой больная психика отреагировала на мысли о Силе и чтение Нового Завета полной реализацией подсознательного. Вирус, или что там с ним происходит, сделал ненужным многосуточные бессонные бдения и истязания себя хлыстом, и, чтобы отождествиться со сколь угодно мощным персонажем, оказалось достаточным просто войти в образ.

— Цирк... — повторил он.

Капающая кровь уже образовала на линолеуме целую лужу, и Сашка решил, что надо что-то делать. Он осторожно, преодолевая нахлынувшее головокружение, встал и подошел к висящей на стене аптечке. Медленно поднял руку и, кривясь от боли, открыл белую дверцу. Достал распакованный бинт и, едва не поскользнувшись в собственной крови, побрел в ванную. Увидел себя в зеркале и обомлел: прямо посредине лба вспух кровавый волдырь, а свитер на груди был прожжен.

— Черт!..

«Ладно — лоб, но свитер?!»

Сашка глотнул: прожженный свитер никаким психологическим трактовкам не поддавался — хоть по Фрейду, хоть по Леонтьеву.

— Это самоиндукция, — пробормотал он, вспомнив где-то вычитанный термин из нейролингвистического программирования. — Это всего лишь наведенное состояние психики...

Но легче от этого не становилось.

Бинтоваться оказалось настолько мучительно, что он останавливался раз двадцать. Кончиками пальцев Сашка накладывал слой за слоем, а потом подключил зубы и, рыча от боли, кое-как затянул сначала одну повязку, а затем и вторую. Осторожно спустил рукава, попытался заглянуть под воротник и признал, что идти к врачам все равно придется. Кое-как обулся, накинул поверх свитера куртку и вывалился за дверь.

Город уже проснулся и встречал новый рассвет. Покачиваясь от постоянно наплывающих приступов нереальности, Сашка вышел на невероятно чистую главную улицу, прошел метров двести и тяжело осел на скамейку. Сил дойти до больницы за один раз не хватало. Но там, внутри, почему-то ощущался невероятно глубокий, почти вселенский покой, а в затылок — сзади справа и сзади слева — веяло мощным, как из топки, жаром.

«Огненные Учителя», — неожиданно уверенно подумал он.

— Документы.

Сашка медленно поднял голову. Над ним нависали два дружинника с повязками на рукавах. Вставать со скамьи, объясняться, больными руками лезть за Секиным паспортом страшно не хотелось: ему было слишком хорошо так — наедине с собой и Учителями, или кто там у него стоит за спиной...

— Ты че, не слышал, козел? Паспорт давай!

В голосе прозвучала отчетливая угроза — парень определенно был невменяем, но Сашка, как и обещали ему Огненные Учителя, не боялся. Он даже испытывал какую-то нежность к этому простому, без изысков, орудию Силы. Своему орудию...

— Что, — с угрозой надвинулся парень, — под глухого молотишь?!

...и даже более того, в этот момент, как и обещали Огненные Учителя, Сашка начал отчетливо понимать свое глубокое единство с этим простым, хорошим парнем, столь же глубокое, какое было, да и поныне остается между ушедшим Наверх Евгением Севастьяновичем Никитиным и всё еще выполняющим его волю здесь, внизу, Федором Ивановичем Бугровым.

Единство Духа и Плоти. Единство Вождя и Солдата.

Единство тех, кто обозначает цели, и тех, кто к ним идет.

— Так... — побагровел дружинник. — Я вижу, тебе на пальцах придется объяснять.

Сашка пригляделся: зрачки у дружинника были те самые, на всю радужку, а значит, и внушаемость уже повышенная...

«Вот интересно, подчинится или нет?» — мысленно усмехнулся он, откинулся на спинку лавочки и томно, по-хозяйски распорядился:

— Иди домой, малыш. Ты мне пока не нужен.

Дружинник вздрогнул, как-то неуверенно переступил с ноги на ногу, а потом резко, по-солдатски развернулся на месте и стремительно зашагал прочь. Его напарник непонимающе смотрел то на уходящего вдаль товарища, то на этого странного парня в накинутой поверх свитера куртке.

— Тебя тоже касается, — спокойно сказал Сашка, и дружинник, бросив на исчезающего вдали напарника дикий взгляд, смущенно развернулся.

— Шагом марш, — подбодрил его Сашка.

Он действительно имел кое-какую власть над событиями и людьми, и это было интересно.

«Вот только цена...»

Эта мысль о цене, которую придется заплатить за скорость трансформации человечества, возникла только что, словно ниоткуда, — и уже не отпускала.

Нет, Сашку совершенно не смущал определенный процент человеческих потерь при переходе к новому высокодуховному состоянию; цифра в триста-четыреста миллионов его бы вполне устроила. Но он откуда-то знал, что может выйти и по-другому, ибо он, единственный Наследник Силы, единственный Ее Источник и единственный Хранитель, мог просто не поспеть за Ее мощным и стремительным, как верховой пожар, движением по планете. И если кто-то не будет достаточно терпелив, чтобы дождаться его законного восшествия на трон Царя Вселенной, и нажмет хотя бы одну из нескольких тысяч «кнопок»...

Прахом пойдет всё — и его трон, да и сама Вселенная.

Сашке это не нравилось.

По тротуару прошел человек в синем летном пальто, и Сашка проводил его внимательным взглядом. Человек остановился.

«А ну-ка, подойди сюда», — мысленно приказал Сашка, и человек послушно развернулся и подошел к сидящему на лавке парню с дикими глазами и странным ожогом на лбу.

— Спичек нет? — Сашка покачал головой.

Мужик нерешительно прокашлялся. Он явно не осознавал причин, по которым остановился у скамьи.

— А время не подскажешь? — поинтересовался он у Сашки.

И тогда Сашка вспомнил, где он его видел.

— Ты ведь летчик? — прищурился он.

— Ага, — шмыгнул носом мужик.

— Ты делегацию в область отвозил...

— Верно! — обрадовался мужик и пригляделся: — Постой! Это же ты был там... с ломом!

Его лицо судорожно исказилось.

— Успокойся, — приказал Сашка. — И присядь. — Летчик сел рядом с ним, и черты его лица начали разглаживаться.

Сашка всё еще не понимал, как так вышло, что анализы в области ничего не показали, и чувствовал: это для Силы может оказаться достаточно важным.

— Ты же через врачей проходил?

— Два дня продержали, — шмыгнул носом летчик.

— И делегатов тоже ведь проверяли?

— Всех.

— И ничего не нашли?

— Ничего, — скорбно мотнул головой несчастный мужик и снова шмыгнул носом. — Только грипп.

— Грипп? — нахмурился Сашка.