Теперь ему было немного жаль этих людей, не ведающих, сколь тонкие замыслы начинают воплощаться посредством их плоти. Но всё-таки более всего его беспокоила Неля. Она могла и не знать, что такое хотя бы одни сутки в зимних северных сопках, но рисковать столькими людьми, столькими живыми носителями Силы она никакого права не имела.

Сашка вышел на улицу и быстрым шагом отправился в сторону Шаманки, но уже через пару кварталов нарвался на кордон.

— Ку-да? — кинулись наперерез ему двое дружинников.

Сашка заглянул им в глаза и понимающе кивнул: зрачки как полтинники, что значит «брат восстал на брата». Он вернулся назад и увидел, что подступы к Шаманке наглухо перекрыты: на дорогах автобусы, на перекрестках милицейские уазики, а вдоль всей этой линии, притоптывая замерзающими ногами и дружески тыкая друг друга кулаками в шутливом спарринге, стоят дружинники и менты в пропорции десять к одному.

— И не пройдешь! — хмыкнул он. — И что мне теперь делать?

Сашка вспомнил предупреждение пожилого милиционера, представил себе, как там, у реки, болезненно возбужденный Федор Иванович готовится к решающей спецоперации, и его вдруг осенило!

— Эй, капитан! — махнул он рукой ближайшему офицеру.

Тот повернулся и смерил Сашку оценивающим взглядом.

— Бугровой Марго здесь не было?

— Нет, — мотнул втянутой в плечи головой продрогший офицер. — Не проходила.

— А батя ее... ну, Федор Иванович... тут? — Офицер сдержанно, стараясь не высовывать шею из воротника, утвердительно кивнул:

— В штабном автобусе...

— Спасибо! — широко улыбнулся ему Сашка и помчался в обратную сторону.

Беспрепятственно провести его через кордон могла только Маргарита.

Он подбежал к знакомому подъезду, взбежал на третий этаж и позвонил. Молчание. Тогда он вжал кнопку звонка до упора. Ноль.

— Черт!

Маргариты дома не было.

«Вот где она может быть?!»

Сашка бегом помчался домой, взлетел по гулкой лестнице на второй этаж, открыл дверь, пробежал по комнатам... Пусто.

В принципе, Марго могла быть у друзей, но Сашка знал только одного ее сотоварища — Бобика. Личность, конечно, малоприятная, но место ее нахождения Бобик знать мог. Сашка вздохнул, захлопнул дверь и помчался дальше.

Он снова пересек площадь, выскочил на нужную улицу, но перед самой дверью Боба заколебался: воспоминания об этой квартире остались жутковатые. Внутри раздался громкий девчоночий хохот, и он с облегчением вздохнул и нажал кнопку звонка. Раздалось шарканье домашних тапочек.

— Щас...

— Если не принес, скажи ему...

— Хи-хи...

Бобик открыл дверь и опешил.

— Марго у тебя? — в наглую протиснулся мимо него Сашка и заглянул в единственную комнату.

Раскрасневшаяся Маргарита сидела в обнимочку с каким-то парнем. То есть не она его обнимала, но всё равно.

— Марго! — позвал он.

Она подняла глаза — и как обожглась.

— Нам пора, Марго.

— Это он, что ли? — хохотнула оседлавшая другого парня девчонка. — Ой, какой хоро-шень-кий!

— Я никуда не пойду, — решительно покачала головой Маргарита и опустила глаза. Конечно, она всё знала.

— Пойдешь.

— Ты чего, братан? — вмешался кто-то. — Не въехал, че тебе сказали?!

Сашка шагнул вперед, отодвинул в сторону вздумавшего заступиться за Маргариту парня, а когда тот не понял, с ходу сунул ему в челюсть.

Парень с грохотом полетел через стул, вскочил, кинулся на него, но Сашка словно опять приобрел второе зрение. Он легко пропустил противника мимо себя, тут же двинул ему под ребра — и тот согнулся и влетел куда-то под задребезжавший посудой стол.

— Пошли, Марго, — протянул Сашка руку. — Времени в обрез.

Она поднялась и в полной, гробовой тишине вышла за ним в прихожую — одеваться.

Они бежали изо всех сил, но уже через несколько кварталов у Сашки начались рвотные позывы, и он согнулся, безуспешно пытаясь избавиться от вязкой, плотной слюны.

— Что с тобой?! — испугалась Маргарита.

— Да то же самое, что и со всем городом! Блин! — Он кинул на нее взгляд. Маргарита как-то сразу сгорбилась и потемнела лицом.

— Да всё нормально, Марго! — усмехнулся он. — Не это страшно...

Маргарита отвернулась.

Сашка дождался, когда приступ закончится, и тяжело выдохнул.

— Ты меня, главное, через кордон проведи. А дальше я сам.

Они взялись за руки и, скользя на поворотах, дом за домом и квартал за кварталом, побежали к Шаманке, но Сашка уже видел: не успевают!

Над опустевшим, обезлюдевшим городом раздавались отрывистые, гортанные команды. А из проулков то справа, то слева на главную улицу выбегали небольшие, компактные отряды дружинников. Они сливались с остальными и теперь уже единой, грохочущей сотнями и сотнями пар тяжелых ботинок массой стекали по уходящей вниз, к Шаманке, дороге. Редкие командиры пытались удержать «своих», но Сашка уже видел: бесполезно — Сила вышла из-под всякого контроля и текла по улице легко и свободно. Тяжелое дыхание, периодические рвотные позывы, расширенные зрачки... здесь таких была половина.

Огромная темная река подтекла к небольшой площадке за несколько кварталов от реки и, ударившись о кордон, стала тормозить.

— Так! Всем разбиться по командам! — скомандовал кто-то невидимый.

— Шестой механический, ко мне!

— Пятый транспортный, ко мне!

Все вспомогательные службы огромного прииска были здесь.

Их начали оттирать в сторону, и Сашка понял: пройти вместе со всеми не удастся, и потащил Маргариту в сторону, к стоящему на перекрестке патрулю.

— Куда?! — сразу остановили их.

— Санек! — позвала Марго, и Сашка даже вздрогнул.

— А-а... Маргарита! — узнавающе протянул молодой лейтенант.

— Мы к отцу.

— Нельзя, Маргарита, — покачал головой офицер. — Ему сейчас не до тебя.

— Да, я знаю, — потупилась Марго. — Но мне срочно надо. Очень надо!

Маргарита молитвенно прижала кулачки к груди.

— А этот... с тобой?

— Да, — жалостно улыбаясь, кивнула Марго. — Одной как-то... сам понимаешь, страшновато.

Офицер крякнул, остервенело растер красное от мороза ухо и махнул рукой:

— Ладно, так и быть. Только быстро мне! Чтоб туда и обратно! Мухой!

— Без проблем, Санек! Я мигом!

Они стремительно протиснулись мимо милицейского уазика, юркнули внутрь находящегося в зоне оцепления двора, пробежали мимо длинного ряда деревянных сараев, каких-то строительных вагончиков, выскочили к реке и... остановились.

Берег Шаманки был полон. Зажатые рекой с одной стороны и дружинниками — с другой, общинники стояли на заснеженной поляне плотной черной массой — молчаливые и ко всему готовые.

Их было человек шестьсот, не меньше. Очень много женщин, в основном зрелых, относительно немного мужчин... Кое-кто держал высоко поднятые над головой плакаты с чьими-то портретами, но чьими именно, Сашка отсюда не видел. Он вдруг вспомнил что-то детское, ему тогда и пяти, наверное, не было... Колонна, а впереди — украшенная транспарантами и огромным портретом Ильича машина... Именно возле этой машины отец украдкой пил с мужиками водку, а потом возвращался в колонну повеселевшим, и они пели заводные, веселые частушки про тракториста, к которому на уборку приехала жена. Смысла Сашка тогда не понимал, но то, что это весело, запомнил на всю жизнь. И теперь, при виде этих плакатов, он почему-то вспомнил именно то яркое и праздничное настроение. Может быть, потому, что здесь тоже были портреты каких-то вождей.

— Сила с нами! — прозвенел над рекой слабый женский голос.

Маргарита вздрогнула.

Сашка пригляделся и увидел, что на пустое, отделяющее толпу от дружинников и милиции поле вышла женщина. Но было в ней что-то не так. Сашка пригляделся и охнул!

Конечно же, это была Неля. Но черные, прекрасные волосы были распущены, и была она в легкой белой блузе и ярко-красной, не слишком длинной юбке, из-под которой виднелись голые, босые ноги.

«Чего она хочет?»

— Граждане сектанты, немедленно разойдитесь! — на всю поляну прогремел мегафон.

— Сила с нами! — уже увереннее прокричала в ответ Неля и двинулась вдоль передних рядов единомышленников, твердо ступая босыми ногами по снегу.

Ряды стоящих напротив дружинников колыхнулись.

— Мама?

Маргарита тронулась с места и пошла в сторону матери, и Сашка вдруг осознал, что единственное его желание — повернуть время вспять и остановить этот кошмар.

— Подожди, Марго! — заорал он и кинулся вслед. — Я с тобой!

Они стремительно двинулись по неширокой свободной полосе, меж молчаливой черной толпой слева и такой же молчаливой и черной толпой справа, и Сашка просто не справлялся с осознанием того, что происходит.

Где-то там глубоко внутри он помнил, что всё вроде так и должно быть, что это и есть воля Силы, но теперь он далеко уже не был уверен в том, что ее пути не ведут в никуда. Потому что своими глазами видел: только что родившегося, даже еще не вставшего на ноги младенца новой человеческой расы кинули на заснеженный ринг. И в противоположном углу стоит вся махина родительской силы и власти, совершенно не осознающей того факта, что безобразное окровавленное существо напротив — ее собственное дитя.

— Граждане сектанты... немедленно разойтись! — режуще, как по стеклу, проскрипел мегафон.

— Мама!

Маргарита подбежала к Неле и прижалась к ее груди.

— Сила с нами, — уже менее уверенно произнесла мать.

— Мама, пойдем домой! — потянула ее Марго. — Ну пойдем!

Мегафон на той стороне внезапно прокашлялся и заговорил голосом подполковника Бугрова.

— Маргарита! Уйди оттуда, Маргарита!

Сашка преодолел последние отделяющие его от Нели метры:

— Неля...

— Наследник?

— Да, это я. Не надо этого, Неля. — Неля вдруг широко улыбнулась:

— Ты принял Силу... я вижу...

— Да, Неля. Принял.

Неля просияла и повернулась к своим:

— Учитель принял Силу!

— А-а-а?!

Толпа всколыхнулась, пришла в движение.

— Маргарита! — взревел мегафон. — Уйди оттуда, Марго-о!

— Он принял Силу! — многоголосо перекликалась толпа. — Учитель с нами! Он принял... Силу...

— Марго, я тебя умоляю! — чуть не рыдал мегафон. — Уходи оттуда! Немедленно! Бегом!

Неля перехватила дочь левой рукой, а правой обняла Сашку и прижала его голову к своей груди:

— Как я счастлива, дети мои! Бог мой! Как я счастлива! Теперь нам есть с кем встретить наш Апокалипсис!

— Какой Апокалипсис?! — отодвинулся Сашка. — Ты чего несешь?!

— Это коне-ец, — с горьким пониманием истины, как она есть, закивала Неля, и Сашка вдруг увидел: как же она постарела! — Это конец...

— Ты ничего не путаешь, Неля? — заглянул он в ее черные, на всю радужку, зрачки. — Это лишь начало! Шестая раса только родилась! В тебе! Во мне! Не хорони ее!

— Нет, Саша, — горько покачала головой Неля. — Испытания только начинаются. Нам здесь не оставят ни пяди!

— Но это же самоубийство! Ты же видишь: они там невменяемы!

Неля покачала головой:

— Я вижу, Саша. Вот и пусть отыграются на нас. Пусть они думают, что вместе с нами избавятся от необходимости меняться самим.

Сашка крякнул. Неля снова оказалась права.

Да, их всех локализуют и изолируют. Да, кое-кто не сможет этого пережить и уйдет досрочно. Но завтра сегодняшние гонители проспятся, глянут в зеркало и увидят в нем зрачки своих вчерашних жертв. А пока этого не случилось, пусть они будут спокойны и уверены, что истребили зло под корень! И пусть Сила получит передышку, чтобы идти дальше.

«Сила только массами управляет беспощадно, — вспомнил он вдруг слова дядьки, — а человеку она всегда выбор оставляет...»

Так оно и было. И до тех пор пока Сашка не сделал свой выбор, он еще мог что-то изменить. Но теперь и ему приходилось разделять общую судьбу — одну на всех.

Нестройная масса дружинников дрогнула, и Сашка увидел, что, подстегнутые изнутри адреналином, а может быть, еще и водкой, мужики уже просто не выдерживают бесконечного стояния лоб в лоб со своим далеко не условным противником.

— Маргари-и-ита! — прорыдал мегафон, и это словно сорвало последний предохранитель.

Толпа напротив снова дрогнула, загудела миллионами закоротивших под черепными коробками вольт и пошла вперед.

Его отсекли сразу. По команде мгновенно сообразившей, да что там — всегда это знавшей, — что сейчас начнется, Нели десяток мужиков рванули Сашку на себя, затем подняли его на руки, вырвали вверх и потащили над бушующей человеческой массой к реке. Мимо проплыл запечатленный на лаковом портрете застенчивый лик Махатмы Ганди.

— Не-ет! — заорал Сашка. — Наза-ад! Я не могу-у туда!

Но его не слушали: Учителя следовало спасать.

— Я приказываю! — орал он. — Назад! — Бесполезно.

И когда позади послышался этот лязг, Сашка вывернулся, ухватил кого-то за руку и повернул ее на излом. Хрустнуло, и хватка несущих его мужиков ослабла. Он уцепился за проплывающую мимо тонкую пацанячью шею, увидел черные, как бездна, и все-таки испуганные глаза, изо всех сил подтянулся к ним — и вырвался!.. Соскользнул, упал на четвереньки и пополз вперед, продираясь сквозь десятки переминающихся ног.

Впереди страшно закричали, и он понял, что передняя линия близко и там уже правят бал законы бойни.

— Марго-о!

Толпа всколыхнулась, кто-то зацепился за него, упал, и впереди неожиданно появился просвет. Он вскочил.

— Марго-о!

Прямо на него, с выпученными, черными от сладостного предчувствия глазами и уже поднятым над головой прутом арматуры, шел дружинник.

— Ы-ы-ы!

Сашка вбил ему в горло кулак и в отчаянии завертел головой:

— Марго!!! Где ты?!

Мимо проволокли щуплого бородатенького и, судя по широко распахнутым глазам, совершенно невменяемого мужика. Его азартно лупили обрезками кабеля и арматуры по спине, голове, почкам трое таких же невменяемых дружинников, и мужичок только всхлипывал и через раз икал.

— Саш-ша!..

Сашка вздрогнул, сбил мешавшего ему дружинника с ног и рванул на голос.

— Марго! Где ты?!

— Саша!

Он перепрыгнул через сидящую в снегу, сжавшую растопыренными пальцами окровавленную голову женщину и сразу же увидел ее. Там, вдали, у самого края, Маргариту сосредоточенно, как дюжие черные пауки, тащили куда-то в сторону двое мужичков. Сашка уклонился от летящего ему в лицо кулака, поднырнул под чью-то руку, перепрыгнул через очередное распростертое тело, выскочил на открытое место и помчался вслед. Ему наперерез уже мчались два милиционера.

Сашка увернулся от первого, поднажал, но второй успел ухватить его за ворот, и Сашка резко развернулся и увидел прямо перед собой возбужденное погоней лицо Шитова.

— Ты?! — выдохнул Шитов.

Зрачки у капитана были самые обычные.

— Я, — глотнул Сашка и двинул ему лбом в лицо. Шитов исчез.

— Держи его! — заорали сбоку. — Держи-и!

Но остановить Сашку они уже не успевали. Он догнал «сладкую парочку» у самого автобуса, развернул к себе первого... ударил, затем второго — тоже, и, когда его все-таки повалили в снег и начали, сосредоточенно пыхтя, топтать высокими армейскими ботинками, Маргарита уже бежала в сторону обросшего мегафонами отцовского уазика.

Только потом Сашка осознает, как ему повезло. Потому что, в отличие от снаряженных арматурой и полыхающих неутолимой жаждой действия дружинников, у ментов были только дубинки да ботинки. Да и психически адекватных среди службистов было всё-таки побольше, чем среди подстегнутых адреналином добровольцев.

Его схватили за ноги и потащили животом по мерзлому, колючему снегу. Куртка, свитер и рубашка задрались и мгновенно оказались где-то у горла, голова болталась из стороны в сторону, и моментами Сашка даже видел, как тянется за ним рваный кровавый след. А когда его подняли и поставили на колени, дело было сделано, и милицейские офицеры уже грамотно осаживали не умеющих остановиться дружинников. Инфицированные раньше других, а потому находившиеся в третьей, последней стадии заболевания, а значит, и в глубокой депрессии сектанты потерпели сокрушительное поражение. Правда, человек двадцать сумели перебраться через реку вброд и теперь, опираясь друг на друга, выливали воду из ботинок и тревожно поглядывали в сторону оставшихся на этом берегу единоверцев. А единоверцы были повержены и рассеяны, и менты уже ставили их на ноги и сколачивали в небольшие, человек в двадцать-тридцать группы. Мальчики — к мальчикам, девочки — к девочкам. Строили в колонны и гнали по забрызганному кровью снегу и разбросанным в снегу рваным портретам в узкий промежуток меж автобусами. А потом настал и его черед.

— Встать! — скомандовал подошедший офицер, и Сашка узнал в нем того самого Саньку, что пропустил их с Марго сквозь оцепление. Но лейтенант его не узнавал. Действительно не узнавал.

Сашка послушно поднялся.

— Вперед!

Сашка тронулся, капая кровью, прошел к аккурат подошедшей группе задержанных мужиков и встал в хвост.

— Шаго-ом марш!

Их выгнали на узкий проулок и погнали от моста параллельно реке. Справа и слева вплотную к колонне шли менты, а чуть дальше, у самой обочины, — дружинники с повязками на рукавах.

— Куда нас? — всё вертел головой идущий впереди Сашки бородатый мужичок. — Куда?

— Разговорчики!

Но мужик все никак не мог успокоиться, и его выдернули из строя и швырнули на обочину, под ноги мгновенно слетевшимся добровольцам.

— Пра-вое плечо вперед! Куда?! Налево, я сказал! — Колонну завернули, и Сашка увидел впереди высокие опоры стадионных прожекторов.

— Бегом м-марш! — Они побежали.

— Не отставать! Шире шаг!

Колонна ускорила бег. Их быстро прогнали мимо большого жилого массива и так же, на бегу, завели на уже залитый льдом каток стадиона. Ноги скользили, но сбросить скорость им не позволили.

— Бегом была команда!

Там впереди уже топтались на месте уведенные чуть раньше группы.

— Левое плечо вперед!

Колонна послушно повернула направо.

— На месте...

Кое-кто остановился, и снова заработали дубинки.

— На месте была команда!

Они переминались с ноги на ногу, имитируя бег на месте, и смотрели, как на лед стадиона всё так же бегом загоняют еще одну группу сектантов, затем еще одну, и еще...

А потом пошли женщины.

Им досталось меньше, чем мужикам, но качало их сильнее. Их тоже подгоняли, но упавших не били, а быстро помогали подняться и ставили в строй. И группы шли и шли, и их ставили и ставили, одна к другой, на небольшом, метра в два, расстоянии, отчего стадион вскоре начал напоминать сюрреалистическую, кошмарную шахматную доску. А потом была команда «стой!», и шуршание сотен еле подымаемых ног постепенно прекратилось.

По свободным проходам меж отдельными колоннами тут же пошли милиционеры. Легкими постукиваниями дубинок они быстро выровняли ряды, загоняя выпадающих из строя внутрь и вытягивая наружу тех, кто рефлекторно норовил уйти поглубже.

Сашка с усилием разодрал заплывающие веки, почувствовал, что кровавая корка на лбу и подбородке уже ссохлась, и глянул в сумеречное небо. Солнце только что село, но сообразить, который час, ему не удавалось — башка просто не работала. У выхода на трибуну суетились фигуры в темных комбинезонах, мимо колонн провели рослую восточноевропейскую овчарку, щеки уже пощипывал морозец, но ничего не происходило: ни через полчаса, ни через час, ни через полтора.

А потом день окончательно сошел на нет, над городом повисла морозная зимняя ночь, и тогда в глаза ударил свет одного за другим включенных прожекторов, а менты пришли в движение.

Они снова пробежали по рядам, проверяя, ровно ли стоят локализованные сектанты, а затем заворчали моторы, и на лед выехали несколько машин представительского класса и два милицейских уазика. Сашка вытянул шею, но увидеть ничего не удавалось — шеи вытягивали все.

— Все здесь? — поинтересовался бархатный баритон.

— Все, Николай Павлович. — Это был мэр.

Он прошел вдоль рядов и остановился напротив одной из колонн:

— Федор Иванович!

— Да, — отделился от уазика Бугров.

— А это не твоя?

— Маргарита?! Ты что здесь делаешь?! Я же тебя домой отправил!

Сашка глотнул подступившую к горлу вязкую слюну и превратился в слух. Марго что-то ответила, но что именно, расслышать не удалось.

— А ну, домой!

— ...мать...

— Что... мать? Что мать?! Она свою дорогу выбрала! Ты что, тоже туда хочешь?! Вперед, я сказал! Свешников! Ко мне!

От машины отделился рослый милиционер.

— Забирай ее на хрен!

Было слышно, что Марго упирается, но ее подхватили, и Сашка даже сумел увидеть, как рослый, крепкий Свешников тащит девчонку в уазик.

— И никуда не отпускай! — вдогонку крикнул Бугров. — Меня дожидайтесь!

— Есть, товарищ подполковник!

Уазик заурчал, осторожно развернулся на скользком льду и медленно тронулся к выезду. Мэр отошел, так чтобы видеть всех, и тяжело, на весь стадион, вздохнул.

— Ну что, доигрались?

Стало так тихо, что Сашка даже расслышал, как эхом отдалось от трибун последнее мэрское слово.

— Вроде такие же люди... и мамы у вас есть, и папы... и учили они вас только хорошему. Откуда это у вас?!

Выстроенные шахматной клеткой люди молчали.

— Ну, хорошо... вы хотите духовности! Я понимаю. Ну и ходили б себе в церковь. Я сам там бываю... свечку родителям поставишь, помолишься... от души. Чего вам еще надо?

Никто даже не шевелился.

Мэр крякнул и повернулся к начальнику горотдела:

— У тебя все готово?

— Так точно, Николай Палыч!

— Кресла уже сняли?

— Не получится, — мотнул головой Бугров. — Но ребята посмотрели, сказали, поместятся.

— Точно? А то смотри у меня!

— Всех разместим, — уверенно кивнул Бугров. Мэр повернулся к машине:

— Наталья Владимировна!

— Да, Николай Павлович... — отозвался тоненький испуганный голосок.

— Хоть вы с ними поговорите. А то, я так чувствую, они меня понимать не хотят.

— Я?

— Ну а кто? Это вы у нас психолог!

Сашка вгляделся. Рядом с мэром в коротенькой, игривой шубке стояла та самая девчонка, что сидела в ОРСе золоторудного треста под плакатом с бесподобной Орейра.

— Поеду проверю, как там все, — кивнул Бугрову мэр. — А ты готовься.

— Понял.

Мэр прошел к машине, и огромный черный «мерседес» развернулся и мгновенно исчез.

— Начинайте, Наталья Владимировна, — кивнул девчонке Федор Иванович. — Я подожду.

Девчонка шмыгнула носом и вдруг замерла, распрямив свою изящную спинку и глядя куда-то над толпой.

— Здравствуйте. Меня зовут Наталья Владимировна.

Строй молча ждал, что будет дальше.

— Главное, сохраняйте спокойствие! — дрожащим голосом произнесла Наталья Владимировна. — И не поддавайтесь своим негативным эмоциям. Тогда последствия стресса пройдут намного быстрее...

Никто и не возражал.

— Теория позитивного мышления говорит нам, — страдальчески шмыгнула аккуратным маленьким носиком Наталья Владимировна, — что если постараться, то во всем можно найти и положительные стороны...

И тогда Сашка засмеялся.

— Эй! Кто там ржет?! А ну, заткнись!

Сашка попытался удержать смех, но тщетно: чем больше он старался противостоять ему, тем сильнее прорывался наружу этот гомерический, неудержимый хохот.

— Мы не будем обращать внимания, — болезненно возвысила голос Наталья Владимировна. — Так вот, о чем я? Да! Теория позитивного мышления учит нас...

К Сашке подлетели, рванули за ворот и, оскальзываясь на льду, потащили в сторону. Швырнули на лед, начали колбасить дубинками, но он уже не мог остановиться и, захлебываясь тягучей соленой слюной, безудержно хохотал во всё горло. Сила окончательно и безоговорочно победила. Он был счастлив.

Их продержали на стадионе еще около часа, и, если бы его не поддерживали с обеих сторон бородатый Олег и тощий, испуганный пацан, он бы столько не простоял. А потом раздались резкие команды, менты разбежались по курируемым группам и по одной повели их к выходу.

К этому времени ноги у Сашки совсем отмерзли, а про уши и говорить не приходилось, — шапочку он потерял еще где-то на Шаманке. Но колонна двигалась, его старательно поддерживали, и жизнь, вместе с движением, постепенно возвращалась.

Город не спал. Тысячи желтых огней встречали их, и тысячи темных фигур на фоне разноцветных штор прильнули к окнам и смотрели, как торопливо проводят сквозь город колонну самых странных и самых радикальных врагов нормального человечества.

Отрывисто покрикивали менты, беспрерывно гавкала невероятно расстроенная непонятностью происходящего единственная служебная овчарка, ноги скользили по бугристому, накатанному шинами гололеду, и колонна шла и шла вперед, к неведомой, скрытой за морозным туманом цели. А потом их остановили у залитого праздничным послевыборным светом Дома горняка, начали поотрядно подводить к разверстым двойным дверям и загонять внутрь:

— Первый пошел!

— Второй пошел!

— Третий пошел!

И здесь, внутри, каждый отряд рассаживали в своем собственном, отделенном от остальных рядами свободных кресел секторе, и тут же назначали старшего.

— Эй, борода! Старшим будешь! И смотри у меня!

— Эй ты, толстомясая! Будешь старшей!

И только когда всех, до последнего, усадили, вперед вышел офицер с наклейкой на носу — Шитов.

— Значит, так, господа сектанты. Старшие подходят ко мне и получают по листку бумаги. Авторучки ищите у себя. Всех переписать, списки отдать мне. Вперед.

Его усадили на второй ряд. Около часа, наверное, старшие перекликали своих и записывали паспортные данные, а Сашка откинулся головой на спинку кресла и закрыл глаза.

Самое трудное осталось позади, и он понимал, что не пройдет и двух недель, и тот же капитан Шитов обнаружит, что слюна стала тягучей, а малейшая физическая нагрузка приводит к рвотным позывам. И это будет означать, что Сила взяла свое и уже включила его в свои списки, готов ли к этому Шитов или нет.

По рядам понесли бак с водой и единственной, прикованной к ручке унитазной цепью кружкой, и он усмехнулся. Если кто в этом зале и не был инфицирован и вышел на Шаманку исключительно из высоких религиозных побуждений, теперь будет как все...

А потом он уснул и увидел идущего к нему нового человека, человека из будущего — наследника тех, кто выживет после инфекционного криза. Прикосновение Силы никак не отразилось на его внешности: две руки, две ноги, глаза, нос — все как у всех. Но внутренним зрением Сашка видел этот встроенный в спираль его ДНК новый фрагмент. Он знал: стоит человеку шестой расы захотеть, и тучи разойдутся над его головой, а хищная, осторожная щука сама подойдет к берегу и позволит взять себя в руки. Он видел эти новые, почти сказочные, почти бесконечные возможности нового сына человечества и радовался за него вместе с Силой.

— Встать!

Сашка приоткрыл глаза и тут же зажмурился: глазам было больно. Настроение — от внезапного насильственного пробуждения — мгновенно испортилось.

— Встать, я сказал!

Народ зашевелился, начал подниматься, и Сашка разодрал слипшиеся от натекшей с головы крови ресницы и пригляделся: на сцене, расставив крепкие ноги в стороны и упершись мощными руками в бедра, стоял Федор Иванович Бугров.

— Медленно думаете! Сесть!

Народ недоуменно вернулся в кресла.

— А теперь встать! — Народ снова поднялся.

— Плохо исполняете! А тебя что, не касается? — Федор Иванович с грохотом спрыгнул со сцены и подошел к Сашке:

— Встать.

Сашка посмотрел ему в глаза, и Бугров узнал его — и дрогнул.

— А-а... Никитин... — уже тише произнес он. — Тебя, значит, общие нормы не касаются? Или больного из себя строишь?

Сашка на секунду задумался:

— Ну, вы, Федор Иванович, не здоровее меня будете...

— Да уж так получается, что здоровее, — язвительно усмехнулся Бугров. — Не в партере сижу!

— Придет время, и вы рядом сядете, Федор Иванович, — пообещал Сашка.

— Я никогда не окажусь рядом с тобой, Никитин, — с чувством произнес подполковник. — А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что я всегда заодно с Родиной.

— Удобно, — пожал плечами Сашка.

Подполковник побагровел:

— Удобно, говоришь?! Люди жизни за Россию отдают! А ты в креслице развалился! Встать!.. Встать, когда с тобой подполковник разговаривает!

Сашка поднялся. Теперь они стояли глаза в глаза.

— Вот так, — шумно потянул носом Бугров. — Вот так...

Он стремительно развернулся, пробежал по проходу, легко запрыгнул обратно на сцену, прошелся и снова повернулся лицом к притихшей публике.

— Зарубите себе на носу: это не я вас сюда согнал; вы сами себя сюда согнали! Вы... — Подполковник ткнул пальцем в зал. — Именно вы вынуждаете нас так поступать! Именно вы не оставляете нам другого выбора!

— Хватит оправдываться, Федя, — звонко отозвалась из глубины зала Неля. — И не лги: у человека всегда есть выбор.

Подполковник сморщился, как от лимона:

— Вот только не надо мне этих слюней! Выбор им подавай! Вы сначала по-людски жить научитесь, а уж потом...

Двойная дверь хлопнула, и в нее вошли несколько дружинников с охапками огромных бумажных листов.

— Куда это, товарищ подполковник?

Федор Иванович оборвал фразу на полуслове и повернулся на голос.

— А-а... — махнул он рукой. — Там бросьте. Всё собрали?

— Всё, товарищ подполковник, до единого листочка, — кивнули дружинники и швырнули охапки на пол.

Сашка подался вперед и присмотрелся. Это были оставленные сектантами на поле боя порванные и затоптанные тяжелыми армейскими ботинками лики духовных вождей.