Забрался я на склад одной спецслужбы
Глубокой ночью, в страхе озираясь,
И стырил, не раздумывая долго,
С лекарствами секретными коробку.
 
 
Домой вернувшись, кинулся я сразу
Сортировать натыренное мною,
Вертел в руках пакеты и флаконы,
Инструкции читал по примененью.
 
 
Так, есть правдин – известные таблетки:
Правдином если напоить шпиона,
Шпион расскажет с воодушевленьем
Все тайны свои подлые и планы.
 
 
А мне правдин зачем? Ну, если разве
Тихонько в чай подмешивать тем людям,
Что от меня мои же деньги крысят?
Такие люди есть. Пусть скажут правду.
 
 
Вот, вижу талантин. Приму-ка горстку,
Чтоб написать талантливую песню.
Нет, есть гениалин – он явно круче,
Во много раз мощнее талантина!
 
 
Накапаю пять капель из флакона -
Пусть моя песня будет гениальной!
Есть озверин – о нём я слышал тоже,
В мультфильме про кота про Леопольда
 
 
Ел кто-то озверин. Выходит, мультик
Спецслужбами был снят для устрашенья?
Есть расслабин – он вряд ли мне сгодится,
И так я расслабляюсь очень часто.
 
 
Есть антипохмелин – ну, эта штука
В любой палатке есть по всей России.
Вот проблемин. Инструкцию читаю
И радуюсь – проблемы все исчезнут,
 
 
Когда таблетку синенькую примешь,
Но это не наркотик, это средство
Подсказывает путь решать проблемы.
Приму-ка пару синеньких таблеток,
 
 
И дальше разбирать коробку стану.
На самом дне, глазам своим не веря,
Нашёл я восемь тюбиков деньгина.
Деньгин подскажет путь, как делать деньги, -
 
 
Причём большие делать миллионы.
Что ж, срочно я намажусь этим кремом –
А дальше что? Прилипнут деньги, что ли?
А, нет. Им не намазываться надо,
 
 
А скушать содержимое деньгина.
Ну, кушаю. А что, на вкус приятно.
Себе напоминаю космонавта,
Что в тюбиках еду употребляют.
 
 
А вот ещё таблетки квартирола –
Они помогут мне купить квартиру,
Но квартирол приму я лучше утром,
Когда познаю действие деньгина.
 
 
Ложусь я спать, наевшись и напившись
Мной стыренных в ночи лекарств секретных.
И говорю с улыбкой, засыпая:
«Да здравствуют российские спецслужбы!»
 

 
Я утром встал, умылся и побрился,
Потом курил, пил кофе, взял гитару
И сочинить сумел внезапно песню,
Одну из лучших мною сочинённых.
 
 
«Гениалин подействовал, похоже, -
воскликнул я. - Работает лекарство!
А что ж деньгин? Под действием деньгина
Сейчас я запишу все варианты,
 
 
Как быстро раздобыть котлету баксов.
Так, первый вариант – пойти на стройку.
Второй – стоять в «Макдональдсе» у кассы,
А третий – просто жить за счёт подружки.
 
 
Да, что-то мне не нравятся советы.
Пока что миллионами не пахнет.
Короче, я с деньгином обломался –
Давал он мне дурацкие советы,
 
 
В итоге из двух сотен вариантов
Один я выбрал – вновь на склад забраться.
Решил – и сделал. Вот дыра в заборе,
Вот, сняв ходули, я при свете солнца
 
 
Ползу среди знакомых мне коробок.
Вдруг вижу, как при помощи правдина
Допрашивают сторожа службисты.
Майор Светлова в строгой чёрной форме,
 
 
Красивая и стройная такая,
Махнув рукой, коллегам сообщает,
Что сторож ночью сильно набухался,
Но вора он не видел, это правда.
 
 
Вдвоём оставшись с крепким капитаном,
Среди коробок шествует майорша.
Потом, сказав: «Мне что-то жарко, Вася…»,
Снимает форму быстро. Я, робея,
 
 
За этой парой тайно наблюдаю.
«Светлова, до чего ж ты ненасытна», –
смеётся капитан и, словно кролик,
сношается с красавицей в потёмках.
 
 
Потом, одевшись, Вася и Светлова
Сидят и разговаривают тихо.
И понимаю я из разговора,
Что трудно им найти такого вора,
 
 
Который вечно ходит на ходулях,
Но хорошо, что вор не взял коробку,
Главнейшую из всех, что есть на складе –
В коробке той таблетки финансола,
 
 
Таблетки нефтегаз-олигархина,
Таблетки в ней дворцола-глюконата,
Что в тыщу раз сильнее квартирола,
И белый порошок президентала.
 
 
«А помнишь, - говорит, смеясь, Светлова,
как съел Володька наш президентала?
Сначала за него мы все боялись,
Теперь он Президентом стал России…
 
 
А ты, Васёк, всё честностью кичишься.
Вот так ходить и будешь в капитанах…»
«Всё сложно», - говорит Васёк туманно,
и, взяв под ручку стройную майоршу,
 
 
уходит с ней – с майоршей, а не с ручкой, -
со склада по делам своим обычным.
А я, порывшись быстренько в коробках,
Беру себе чуть-чуть олигархина,
 
 
Беру дворцола и президентала
И вновь к дыре заборной поспешаю.
Меня не замечает старый сторож,
Которого с похмелья накормили
 
 
Правдином, и теперь ему так плохо,
Что он лежит и стонет-причитает.
Набив карманы всем, что пригодится
Мне в жизни, становлюсь я на ходули
 
 
И через лесопарк бегу тенистый
Навстречу своему, ребята, счастью…
 
 
Кто знает – может, даже президентству?
 

ДРУЖНАЯ КОМПАНИЯ

УПЫРЬ

ВАМПИРЕЛЛА

БРОКЕР И ЗОМБИ

НА ВЕКОВОЙ

ТОЧНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ

ОБОРОТЕНЬ

 
Он донором спермы работал
И деньги за то получал,
Что, уединившись с журналом,
В пробирку исправно кончал.
 
 
Непросто быть донором спермы,
Когда тебе за шестьдесят
И если журнал тебе сунут,
К примеру, про трёх поросят.
 
 
Вот так и случилось однажды –
Наш труженик тихо, как вор,
Прошёл в кабинет свой рабочий,
Чтоб там передёрнуть затвор,
 
 
И вдруг на столе обнаружил
Он книжку для малых детей.
В тот день он не мог оторваться
От этих смешных повестей
 
 
Про Пончика и про Незнайку,
Про странствия их на Луне…
В тот день он не смог поработать,
Зато он был счастлив вполне.
 
 
Домой возвращаясь, наш донор
В песочницу к детям залез,
Играл с ними в кашу-малашу,
А после ходил с ними в лес.
 
 
Да, в детство он впал натурально,
И этому был очень рад –
Давно его не возбуждали
Ни женские груди, ни зад.
 
 
Свою потерял он работу,
Но детским писателем стал.
А секс? Если честно, от сеса
Он к старости крайне устал.
 
 
Секс в юности сладок и нужен,
Когда ж тебе за шестьдесят,
Опять интересны Незнайка
И сказка про трёх поросят.
 
 
Ведь все старички и старушки
Читают внучатам своим
Вслух сказки про Джинна и Вольку,
И Носова, и братьев Гримм.
 
 
Я, юные, к вам обращаюсь –
Любитесь, пока вы юны.
Девчата, любите мальчишек!
Любите девчат, пацаны!
 

 
Печально я гляжу на наше поколенье –
И сразу в рыло дать мне хочется ему.
Хотя кому – ему? Оно же – поколенье
И состоит из сотен тысяч разных рыл.
 
 
Вот рыльце девушки. Она комфорта жаждет,
Чтоб жить как все – с мобилой и авто.
Она на свет явилась, чтоб возглавить
Большое ООО и процветать.
 
 
Вот рыло господина в иномарке.
Рождён он, чтоб возглавить и процвесть.
Вот рядом с ним и рыло его друга,
Которого однажды кинет он.
 
 
Кругом одни лишь вежливые рыла,
Которым по душе капитализм,
Но упрекать их можно ли за это?
Тем более, наваривать в пятак?
 
 
Тогда я сам себя по рылу ударяю!
За наше поколение, за всё –
За то, что предаём мы ежечасно
В самих себе и губим тем себя.
 
 
За наши пионерские парады,
За робость поцелуев при луне,
За песни под гитару на картошке,
За все костры! За смех! За звездопад!
 
 
За девочек, среди которых нынче
Всё меньше почему-то поэтесс,
И думают они лишь о карьере…
За мальчиков, стремящихся к баблу,
 
 
За то, что мы могли дать много больше,
Чем дали, прежде чем сойти в гробы…
И вот лежу я, дрыгая ногами, -
Я очень больно дал себе за всё.
 
 
Лежу я с бодуна, собой избитый,
Потом встаю, из дома выхожу,
В котором угол издавна снимаю,
По улице бреду и бормочу:
 
 
«Да, я рождён, чтоб по углам скитаться,
Но я не бизнесмен ведь, а поэт.
Всё, что волнует нас, тридцатилетних,
В стихах своих я выразил как смог.
 
 
Пока другие делали свой бизнес,
Я думы и элегии писал.
Так будь же благодарно, поколенье,
Что у тебя есть искренний певец!
 
 
А как я благодарность понимаю?
Чтоб я зашёл в шикарный магазин
И, как поэту, вынес бы мне сверстник
Ключи от новой хаты: «На, возьми!
 
 
Ты наша совесть, Константэн Григорьев,
А мы…мы все бессовестные, да…
Пока мы продавали и копили,
Ты, наш певец, остался на бобах…».
 
 
Ключи возьму, проскрежещу «Спасибо» –
И удалюсь. Тут спросят продавца:
«Кто эта пьянь была с разбитой мордой?».
И он ответит просто: «Наш поэт.
 
 
Переживает он за поколенье
И нам ему положено помочь.
Пойдём его догоним и подкинем
Тыщонку баксов, чтобы не грустил».
 

 
Обычно на концертах маньеристов
Всегда аншлаги; зрители охотно
Внимают стихотворным откровеньям
Поэтов, громко хлопают, смеются
И бурно выражают одобренье,
Поскольку слышат то, что их волнует.
В стихах мы восхваляем прелесть женщин
И, жизнью восхищаясь непритворно,
Живописуем бездну ситуаций,
Которые действительно забавны,
Поскольку пацаны мы юморные.
Все книги куртуазных маньеристов
Распродаются сразу же со свистом,
Ведь люди так устали от абстракций
И заунывных разных там поэтов.
Ещё бы! Даже людям первобытным
Хотелось ярких, мощных гимнов жизни,
А не какой-то вялой чепухи.
 
 
Представьте – вот сидят они в пещере
В звериных шкурах, жарят мамонтёнка;
Горит костёр и самки все довольны –
Самцы их на охоте не погибли,
А значит, ночью спариваться будут.
Есть в племени певец один любимый:
Он маньерист, хотя и первобытный,
Зато вполне, однако, куртуазный,
Короче – чёткий, правильный пацан.
К старейшинам подходит он с поклоном,
Те петь ему с улыбкой разрешают,
И на него уставилось всё племя –
Ведь знают все, что мощно он споёт.
И он поёт, размахивая костью,
О том, какой был сильный мамонтёнок,
Но завершилась славная охота
И появилась добрая еда;
О том, что самки племени красивы,
Они сшивают шкуры всё искусней;
Детёныши, опять же, подрастают –
Охотники получатся из них;
Что нет мудрей старейшин в целом мире
И что нашёл средь скал дурман-траву.
Но тут на смену общему любимцу
Выходит абстрактист. Его не любят,
Поскольку чепуху он сочиняет –
Не в склад, не в лад, и, в общем, не о том.
И абстрактист читает с завываньем
Свои стишки. Все хмурятся, кривятся…
Рисует он на стенах завитушки,
Но тут же маньерист к нему подходит
И, уголь отобрав у абстрактиста,
Он мамонта уверенно рисует,
Пронзённого охотничьим копьём.
Все радуются. Сразу маньеристу
Вручают бусы, жареное мясо,
Девчонок первобытных юных классных,
Чтоб он их куртизировал всю ночь.
А абстрактист – он мяса не получит
И не получит также женской ласки,
Поскольку не врубается упорно,
Как следует и петь, и рисовать.
Уходит он с позором из пещеры,
Чтоб ящериц ловить себе на ужин,
А после с отвращеньем хрупать их
И спариваться с дикой обезьяной,
Чтоб тем продолжить племя абстрактистов.
А маньерист с девчонками, наевшись,
Смеётся, закурив дурман-траву,
Потом косяк старейшинам подносит…
 
 
Вот так когда-то было. Что же нынче
Так много заунывных абстрактистов
В России куртуазной расплодилось
И где на них достало обезьян?!
Пусть ящериц идут ловить на склонах!
Без жареного мяса обойдутся
И без девчонок – всё-таки девчонки,
Конечно, куртуазных маньеристов
Убогим рифмоплётам предпочтут.
И книги наши девочки раскупят,
Чтоб попросить у всех у нас автограф,
А после в гости дерзко пригласить.
Я этому ничуть не удивляюсь,
Поскольку мы – великие поэты.
Девчонок я целую нежно в губы
И в ресторан веду их первоклассный,
Чтоб мясо мамонтёнка заказать.
 

 
О, русская женщина, ты - как берёзка!
В лихую годину к тебе прислонюсь,
Сползёт по щеке моей мутная слёзка,
Достану бутыль, горькой правды напьюсь.
 
 
О, женщины, все вы - нагие берёзки,
И с каждою рядом - нетрезвый мужик.
А лес бесконечен, и все в нём льют слёзки.
«Россия! Россия!» - рыдает лесник.
 
 
Малиновым утром очнусь - эх, проспался,
Бутыль опустела - всю выдул дотла.
А где же есть та, к каковой прислонялся?
А нету берёзки - берёзка ушла.
 

 
Женщина - это такое созданье,
Что красотой восхищает мужчин.
Это, бесспорно, венец мирозданья,
Божье изделие номер один.
 
 
Встань на колени пред юной подругой,
В юбки заройся больной головой.
Сладкая самочка с грудью упругой
Примет с улыбкой порыв этот твой.
 
 
Женщины так грациозно танцуют,
Так восхитительно песни поют,
Так в нас нуждаются, так нас балуют,
Так создают нам домашний уют.
 
 
Кто нас утешит, простит, приголубит,
Развеселит и накроет нам стол?
Нас с недостатками всеми полюбит?
Кто как не женщины, наш слабый пол?
 
 
Если при мне кто обидит девчонку,
Пусть он не сердится - дам ему в лоб.
Женщина часто подобна котёнку -
Сделаю всё, защитить её чтоб.
 
 
Женщины, ясно, бывают коварны,
А ну и что же - их можно понять,
Мы же, мужчины, так неблагодарны,
Всё норовим у них счастье отнять.
 
 
Личико женщины, ручки и ножки,
Волосы пышные, туловище -
Всё хорошо у пленительной крошки,
Как же люблю я всех женщин вообще!
 
 
Мир женских грёз до конца не изучен,
Может быть, он есть основа основ?
Ах, без девчонок мир был бы так скучен...
Славься вовек, разделенье полов!
 
 
Все мы, мужчины, немножко солдаты:
Снятся нам женщины, их мы хотим.
Нет, не могу я без женщин, ребята -
Вы как хотите, а я бегу к ним.
 

 
Друг мой, ты пишешь стихи? Это очень похвально.
Помни, однако, что все ведь их пишут кругом,
И для того, чтоб поэтом прослыть настоящим,
Должен ты странным и вроде как чокнутым стать.
 
 
Должен звонить ты друзьям где-то в три часа ночи,
По телефону стихи нараспев им читать.
Больше того, приставать к ним, мычащим и сонным,
С трепетом спрашивать их: «Ну, что скажешь? Ну, как?».
 
 
Должен всклокоченным стать, и небритым, и грязным,
А на прогулки в нелепой одежде ходить,
Вдруг, ни с того, ни с сего, хохотать или плакать,
Что-то себе постоянно под нос бормоча.
 
 
Встретив знакомого, или, к примеру, соседа,
Смело бросайся к нему и поэмы читай.
Но, если жертве удастся тихонечко смыться,
Не огорчайся - кого-нибудь встретишь ещё.
 
 
Если тебя кто-то ищет - соседи подскажут:
«А, это тот, что поэт? Как же, знаем его.
Там-то живёт... А, простите, вы тоже - из этих?
С виду не скажешь - приличный вполне человек...».
 
 
Должен ты пьяницей быть - безусловно, запойным.
Ежели кто вдруг заглянет в буфет ЦДЛ,
Сразу тебя там увидит, читающим вирши,
Или, напротив, уткнувшимся носом в салат.
 
 
Если тебя на тусовку зовут - не теряйся.
Ты раньше всех разузнай, где тут будет фуршет,
Лучшее место займи, набери две тарелки,
Кушай и пей, о стихах говоря с полным ртом.
 
 
Может одна из поклонниц тобою увлечься,
Будет тебе всё прощать, твой лелея талант,
И по редакциям бегать с твоими стихами -
Ты же с другою поклонницей будешь кутить.
 
 
Вечно без денег и вечно с похмелья наутро,
Тонны бумаги испишешь, запутавшись в них,
Будешь беречь антологию, где напечатан
Пять лет назад твой сонет - с опечаткой, увы.
 
 
Чтобы тебя всё ж запомнили и оценили,
На выступлениях должен ты всех поразить:
Выйти на сцену в скафандре с мигалкой, допустим,
Или вообще без штанов, или в женских чулках.
 
 
Трудно, конечно - поэтов вокруг очень много,
Каждый считает, что он - лучше всех остальных.
Многие плохо читают - ты это используй,
Стань шоуменом - читая, на сцене пляши.
 
 
Всё - для того, чтоб поэтом прослыть небывалым,
Чтобы легенды ходили, мой друг, о тебе.
Только тогда на тебя и обрушится слава,
Только тогда станешь премии ты получать.
 
 
В кресле-качалке сидеть в Переделкино будешь,
Будут ходить к тебе юные ученики -
Каждый скафандр держать будет робко под мышкой,
На пятитомник стихов твоих глазом кося.
 
 
За подбородок возьмёшь одного пацанёнка,
Глядя в глаза, тихо молвишь: «Э бьен, мон петит...
Что же, ты пишешь стихи? Это очень похвально.
Помни, однако, что все ведь их пишут кругом.
 
 
Должен звонить ты друзьям где-то в три часа ночи...»
И так далее...
 

 
Зажмурив глазки, подогнувши ножки,
Родившиеся много лет назад,
В Кунсткамере уродцы-заспиртошки
За стёклами на полочках стоят.
 
 
Вдоль полок мы с Добрыниным бродили
И тихо бормотали: «Чёрт возьми,
На что когда-то спирт переводили…
А мы когда бухнём? - Часам к восьми…
 
 
- Так долго ждать?! Но хочется напиться
Уже сейчас! - И мне. – Ну что, пойдём?
К восьми вполне успеем протрезвиться
И энергично наш концерт начнём…»
 
 
Про заспиртошек быстро мы забыли,
Покинув гисторический музей,
И вскоре водку пили и шутили
В компании девчонок и друзей.
 
 
К восьми мы, правда, сильно окосели,
Но выступили мощно, как всегда,
А после выпивать обратно сели,
А уж потом поехали туда,
 
 
Где спать свалились, подогнувши ножки,
Где каждый в никуда уставил взгляд,
Точь-в-точь как бедолаги-заспиртошки,
Которые в Кунсткамере стоят.
 
 
Теперь-то мы с Андреем твёрдо знаем –
Нельзя нам спирт показывать с утра,
Поскольку мы немедленно решаем,
Что выпить нам немедленно пора.
 

 
В моей голове - устаревший компьютер,
И всё ж я стараюсь за модой следить -
Читаю Пелевина, слушаю «Скутер»
И в клубы крутые стал часто ходить.
 
 
Приду и смотрю, как играют ди-джеи,
Как пьяные киборги скачут вокруг
И как на экране лопочут ви-джеи,
И вновь ощущаю знакомый испуг:
 
 
В башке у меня - устаревший компьютер,
Одет я неброско... как примут меня?
Чу - слышу знакомые звуки! То – «Скутер»!
Плясать начинаю по-модному я.
 
 
И с грустью я думаю: «Спишут на свалку,
Как старого киборга, коль не плясать...
А ну, закадрю-ка вон ту вот нахалку,
Что взгляды с улыбкой мне стала бросать».
 
 
Красивая девушка - вся на платформе,
В серебряный втянута комбинезон.
Зелёные волосы, слышал я, в норме.
А я зато - рыжий, и в танцах силён.
 
 
Знакомимся с нею и хлещем текилу,
Но я всё боюсь, что мне скажет она:
«Так ты - устаревший? А скачешь нехило.