Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
ModernLib.Net / Поэзия / Степанцов Вадим / Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Чтение
(стр. 44)
|
Автор:
|
Степанцов Вадим |
|
Жанр:
|
Поэзия |
|
-
Читать книгу полностью
(3,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(2,00 Мб)
- Скачать в формате doc
(2,00 Мб)
- Скачать в формате txt
(982 Кб)
- Скачать в формате html
(2,00 Мб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
Ибо в сквере присел на скамейку, не дойдя лишь немного до цели,
И вздремнул, и к себе подпустил вот такую сомнамбулу, –
Так одним бы ударом и сплющил бродягу, как камбалу.
Впрочем, и без меня жизнь сама их колбасит и плющит.
Жил когда-то малыш – непослушен, вихраст и веснушчат,
А теперь в теплотрассе чей-то зад ему служит подушкою
И с утра абстинентный синдром говорит ему: “Марш за чекушкою”.
Что-то сперли бродяги с утра и, крича, словно сойки,
Пьют паленую водку свою на ближайшей помойке,
И хоть более жалкое зрелище редко я видывал,
Вдруг себя я поймаю на том, что я им позавидовал.
Что бы ни послужило причиной их громкому спору,
Но с утра им не надо, как мне, торопиться в контору,
Где лишь жажда наживы – подоплека любого события…
У бродяг же по-братски построено действо распития.
Я слежу из машины с интересом за этим процессом
И с трудом управляю шестисотым своим “мерседесом”.
Ах, мой друг, для того ли трудились мы долгие годы,
Чтобы в этих несчастных нам виделся образ свободы?
* * *
Ты глуп как пробка, человек:
Кругом такая красота,
А ты на бизнес тратишь век,
В твоем мозгу одна тщета.
Хоть купишь ты жене манто,
Себе – шикарное авто,
Всегда найдется кое-кто,
Перед которым ты – никто.
Ты должен сесть и созерцать,
Да, просто сесть и созерцать,
А не монетами бряцать,
Награбив миллионов дцать.
И ты увидишь кое-что –
Все деньги перед ним ничто,
А сам всесильный кое-кто –
Лишь нечто в кожаном пальто.
Но нужно сесть и созерцать
И слов моих не отрицать,
А беспрерывно восклицать:
“Я вижу, вижу кое-что!”
А каково оно – никто
Не смог покуда описать,
Но будет это кое-что
Во всех явлениях мерцать.
Тебя возьмутся порицать
Безумцы в кожаных пальто,
Но будущее прорицать
Ты так научишься зато.
Перед собой увидишь ты
Веков по меньшей мере сто,
А все любители тщеты
Вот-вот провалятся в ничто.
Они не стоят слез твоих,
Поскольку так устроен свет:
Есть настоящее у них,
Однако будущего нет.
* * *
Весьма полезно наблюдать пороки –
Естественно, чужие, не свои;
Но не спеши растрачивать упреки
И наблюденья про себя таи.
И лишь когда расслабится порочный,
Хотя, увы, и близкий человек,
Тогда удар уместен будет точный,
Тогда пусть склока и берет разбег.
Пускай поймет сожитель с удивленьем –
Когда слюной забрызжешь ты, вопя, –
Что долго состоял под наблюденьем
И весь как на ладони у тебя.
И выявило общежитье ваше
Так много в нем невыносимых черт,
Что впредь он должен жаться у параши,
Как извращенец, как порочный смерд.
Но помни, что без мощного напора
Ты не подавишь волю наглеца –
Так вялость нетерпима у актера,
Который должен потрясать сердца.
Поэтому глаза таращить надо,
Махать руками, дико угрожать
И не жалеть для обличений яда,
И монстром ближнего изображать.
Когда же виновато и смиренно
Сожитель твой забьется в уголок,
Ты должен успокоиться мгновенно
И дом обшарить вдоль и поперек.
Теперь твоим всё стало в доме этом,
Теперь не надо всё решать вдвоем,
Но надо остро пахнущим секретом
На всякий случай всё пометить в нем.
Ну а потом среди занятий мирных
Тебе вдвойне приятно будет жить,
Следя, как ближний бегает на цирлах,
Страшась тебя хоть чем-то раздражить.
* * *
Не думай о своих обидах,
Пусть даже в сердце закололо,
А лучше сделай вдох и выдох
И отожмись раз сто от пола.
Не размышляй о том, что в мире
Нам не на кого опереться –
Попробуй, выжимая гирю,
От стужи мира отогреться.
Пусть близкие врасплох застанут
Тебя жестокостью и злобой –
Турник, не в ночь он будь помянут,
Ты во дворе найти попробуй.
И будут близкие со страхом
Таращиться в свои оконца
На то, как ты единым махом
Там крутишь “ласточку” и “солнце”.
Пусть кислой сталью разогретой
Ладони стертые запахнут,
Но ты взвивайся ввысь ракетой –
И близкие трусливо ахнут.
Ты этим как бы говоришь им:
“Как нас, уродов, ни грызите,
Однако мы не только дышим,
А даже прибавляем прыти.
Добра вы якобы хотели,
Толкая нас на край могилы,
А мы лишь прибавляем в теле,
А мы лишь набираем силу.
На вас мы были непохожи,
За что несли клеймо урода,
Но вам не повторить того же,
Что мы проделываем с ходу”.
Крутись же, бедный отщепенец,
Шатай турник до перекоса,
Каскад кульбитов и коленец
Для нас, уродов, главный козырь.
Всем мышечные волоконца
Вопят дурными голосами,
Но ты крути беспечно “солнце”,
Пусть мрак уже перед глазами.
* * *
Ты – собака с желтыми глазами,
Я – простой веселый человек.
Отчего ж не стали мы друзьями
И друг другу заедаем век?
Отчего ты не даешь прохода,
Отчего с угрозою рычишь
На заслуженного стиховода?
Отвечай, собака! Что молчишь?
Признаю: и я тебе стрихнина
В колбасе подбрасывал не раз,
И ветеринарная машина
Труп твой увозила через час.
Но тебя в больнице оживляли,
И опять, как призрак во плоти,
Морду всю перекосив в оскале,
Ты вставала на моем пути.
Что молчишь? Не знаешь, что ответить?
Извини, я сам скажу тогда:
Твой хозяин вызвал тренья эти
И твоя буржуйская среда.
Не они ль наставили заборов
Там и сям и разных гаражей,
Не они ль испортили твой норов,
С криком “фас” спуская на бомжей?
Не они ль тягались временами,
Кто собаку злее воспитал?
Словом, встал, собака, между нами
Окаянный крупный капитал.
А вот если ты порвешь, собака,
Своего буржуя в лоскуты,
То поймешь, среди какого мрака
До сих пор существовала ты.
Не жуликоватость и не бедность
Ты во мне тогда увидишь вдруг,
А радушье и интеллигентность,
Свойственные докторам наук.
И тебе понравится мой запах,
А к тому ж я принесу мясцо,
И, привстав на стройных задних лапах,
С шумом ты оближешь мне лицо.
* * *
Как приходит ко мне вдохновение,
То приподнятость чувствую я,
Также чувствую легкое жжение,
Где конкретно – не важно, друзья.
Я иду, извиваясь мучительно,
И подскок совершаю порой,
И не стоит смотреть подозрительно,
Ибо тут ни при чем геморрой.
И глистов не случалося медикам
У меня обнаружить в говне,
И томленье, присущее педикам,
Незнакомо, по счастию, мне.
Это попросту гнет свою линию
Аполлон, стрелоносный божок,
И чтоб я не пытался отлынивать,
Вновь меня он где надо зажег.
И своими гримасами жуткими,
И словечками “на хуй” и “блядь”,
И окопными сальными шутками
Я не должен бы вас удивлять.
Ведь скотина, и та беспокоится,
Если сунут ей перцу под хвост,
И поэма в душе моей строится,
В титанический тянется рост.
Ну а после душистыми мазями
Я себя умащаю в шагу
И, как прежде, случайными связями
И винцом услаждаться могу.
Я веду себя в обществе душкою,
Забывая былой моветон,
И зовут меня барышни Пушкиным,
Ибо я безупречен, как он.
И швыряю со смехом капусту я,
Не боясь разориться дотла,
Ибо знаю, что скоро почувствую
Жар божественный возле дупла.
* * *
Есть пес мистического склада,
Теперь ему уже лет сто –
Он нападает из засады
И отгрызает кое-что.
Подсел он вопреки природе
На вкус людских дрожащих тел,
И ничего в людской породе
Благословить он не хотел.
Но строго мы судить не будем
Ушедшего в подполье пса:
Он мстит за безразличье людям,
Хватая их за телеса.
Они могли б в собачью школу
Щенком его определить,
Чтоб там его под радиолу
Красиво выучили выть;
Он научился там считать бы
По меньшей мере до шести
И подмосковные усадьбы
В мороз от жуликов блюсти;
Он умирал бы по команде
И через палочку скакал,
И ни к какой собачьей банде
Из принципа не примыкал;
Привык бы на прогулке рядом
С ногой хозяина бежать
И лишь тоскливым долгим взглядом
Веселых сучек провожать;
Сносил бы стойко все побои
И не показывал оскал,
И прибирал бы за собою,
Как кошка, зарывая кал…
Но этих мирных идеалов
Мы не смогли ему внушить,
И волосатых причиндалов
Теперь он хочет нас лишить.
Он все беспривязные своры
На нас пытается поднять,
И тщетно будут живодеры
Его по Коптеву гонять.
И тщетно будут по подвалам
Менты отстреливать его –
Ведь злым мистическим началом
Его прониклось существо.
Он стал собачьим Моби Диком,
И я давно уже готов
К тому, что он однажды с рыком
Ко мне рванется из кустов.
Заблудшего меньшого брата –
Его ни в чем я не виню,
Хотя и знаю, что когда-то
И мне он вцепится в мотню.
* * *
Когда несешь без размышления
Тяжелый груз мирских забот,
То повышается давление
И по лицу струится пот.
А поразмыслить не мешало бы,
Чтоб сбросить с челюсти узду.
Со всех сторон ты слышишь жалобы
На беспросветную нужду.
На сострадание нахлебники
Давили испокон веков –
Мол, денег нету на учебники
Для их оболтусов-сынков.
Да пусть растут не зная грамоты
И вырастают дурачьем,
Пусть даже вымрут, словно мамонты,
Однако ты-то здесь при чем?
Ты тронут их плаксивой бедностью
И помогаешь им, а зря –
Ведь над твоею бесхребетностью
Они смеются втихаря.
Они скоты неблагодарные,
И это видно по глазам.
Наплюй на беды их кошмарные,
Пусть каждый выживает сам.
Пускай сидят в пыли за печками
И в подпол прогрызут дыру,
Коль не оставлено местечка им
На пышном жизненном пиру.
Пускай внизу среди накопленных
Запасов разных пошустрят,
И пусть о ненасытных гоблинах
Со страхом все заговорят.
Ты оберни всё это шуткою,
Чтоб длился радостный настрой,
Пускай возня и вопли жуткие
В подполье слышатся порой.
В светлице лакомки и пьяницы
Пируют, не боясь греха,
И пусть со временем останется
В хранилищах одна труха.
Успеешь ты тарелку вылизать,
И всё допить, и всё доесть,
И те, что из подполья вылезут,
Тебя уж не застанут здесь.
* * *
Чего от нас хотят буржуи?
А то ты до сих пор не понял!
Чтоб силу ты имел большую,
Но был покладистым, как пони.
Чтоб начал ты без перекуров,
В противность собственной природе,
С утра до вечера, как курва,
На них мантулить на заводе.
И нет ни логова, ни лаза,
Где удалось бы отсидеться.
Буржуй везде – от этой расы
Нам никуда уже не деться.
Тебе по-дружески скажу я:
Напрасно ты о воле бредишь.
Все учтено, и ты буржуя
Никак по жизни не объедешь.
Сгибай же перед ними спину,
Пусть это будет вроде ширмы,
Но между тем купи стрихнина
И жди до юбилея фирмы.
Буржуи любят юбилеи,
Где пьют с народом по глоточку.
Прижмись к хозяину смелее
И брось в стаканчик порошочку.
Буржуй вдруг улыбнется криво
И изо рта повалит пена,
И взоры членов коллектива
На нем сойдутся постепенно.
Упав на стол, он будет биться
Средь одноразовой посуды,
И будут люди с любопытством
Таращиться на это чудо.
И, доедая бутерброды,
Пока не началась облава,
Признает коллектив завода,
Что праздник выдался на славу.
* * *
Теперь в нас соки жизненные скисли,
Одрябла плоть и мудрость возросла,
И все мы пишем “Максимы и мысли” –
Писаниям подобным нет числа.
Но как, дружок, бумагу ни корябай,
Я не забуду, собутыльник твой,
Как некогда, отвергнут пошлой бабой,
Об липкий стол ты бился головой.
Я помню, твой несносный современник:
Чтоб подарить той стерве бриллиант,
Ты сочинял куплетцы ради денег
И беспощадно грабил свой талант.
Ты не внимал разумной укоризне
И только чудом вылез из дерьма…
Кто олуха такого учит жизни,
Тот сам, похоже, выжил из ума.
Неодолима глупость молодежи,
И в пользу книг мне верится с трудом,
Так пусть юнцы хлебнут дерьма того же,
Чтоб те же книги сочинить потом.
* * *
По равнине поднебесной
Проплывают облака,
А на плёсе, в лодке тесной,
Можно видеть рыбака.
Стебли водяных растений
Вниз уходят, в донный мрак,
Рыбы крупные, как тени,
Там проходят просто так.
Не хотят идти к приманке
И попасться на крючок.
Наш рыбак сидит на банке,
Щурит глазки и молчок.
Мужики, когда покинут
Жен, семейство и уют,
То подальше снасть закинут,
А потом спиртное пьют.
А потом поют про Волгу,
Не стесняясь пьяных слез,
А потом бранятся долго,
Оглашая бранью плёс.
А потом, забыв про рыбу,
Станут бешено грести,
Чтобы веслами ушибы
Вражьим лодкам нанести.
И такой стоит там грохот,
И такой там бой идет,
Что в воде беззвучный хохот
Даже рыба издает.
Сгубит множество рыбалка
Слабоумных рыбаков.
Нам-то их ничуть не жалко,
Наш рыбак – он не таков.
Наш рыбак глядит сурово,
Как бушуют земляки.
Для него давно не ново,
Что все люди – дураки.
Наш рыбак глядит сурово
Из-под сдвинутых бровей.
Для него давно не ново,
Что любить нельзя людей.
Что за спугнутую рыбу
Надо как-то отвечать,
Что товарищи могли бы
На воде и помолчать,
Что такие перегибы
Одобрять нельзя никак…
Потому и не без рыбы
Каждый вечер наш рыбак.
* * *
Рыболовство – занятие трудное,
Лучше с берега в воду не лезть,
Ибо дерзкая Рыба Паскудная
У тебя может ядра отъесть.
И ужасною руганью матерной
Не поможешь ты делу тогда,
И домой ты вернешься безъядерный,
И с женою возникнет вражда.
И жена увлечется театрами,
Вечерами начнет исчезать,
И самцы, наделенные ядрами,
Будут скрытно в твой дом проползать.
По старинке главой себя мня еще,
Возопишь ты про грудь и змею,
Но укажет перстом обвиняющим
Тут жена на промежность твою.
“Коль не нравится, можешь проваливать!” –
Будешь слышать ты в доме своем,
И прощенье у рыбы вымаливать
Ты приедешь на тот водоем.
И в озерных послышится выплесках
Голос рыбьих разгневанных стай:
“Вспомни, сколько ты наших повытаскал
И жестоко убил, – посчитай!
А потом расчлененные трупы их
Пожирал, как рехнувшийся зверь.
Может, рыбы – животные глупые,
Но считать мы умеем, поверь.
И за наши кошмарные бедствия
(Вся история ими полна)
Пары ядер лишиться впоследствии –
Несерьезная просто цена.
На обжорство твое беспробудное
Разобиделась наша сестра,
Знаменитая Рыба Паскудная,
И оттяпала оба ядра.
Знай, что держит их Рыба Паскудная
У себя в неприступном дворце,
И русалка, красавица чудная,
Бережет их в хрустальном ларце.
А дворец охраняет чудовище
По прозванью “морской пидорас”.
Эти ядра сегодня – сокровище,
Талисман, защищающий нас.
Если доля нам выпадет трудная
(А она и сегодня не мед),
То могучая Рыба Паскудная
Эти ядра зубами сожмет.
И тогда содрогнется Московия –
Говорим тебе как на духу:
Ощутит всё рыбачье сословие
Нестерпимые боли в паху.
И все ядра мгновенно отвалятся
И покатятся наземь из брюк,
И Паскудная Рыба оскалится,
И придет рыболовству каюк”.
* * *
Осетия нам подарила
Свой розовый липкий портвейн,
Но я подоплеку недобрую
В подарках таких нахожу.
Так что же, теперь осетины
Вина уже больше не пьют?
Да нет, они пьют с удовольствием,
Я сам это видел не раз.
Его ничего не смущает,
Хотя из-под бравых усов
Разит перегаром удушливо,
Хотя его сильно штормит.
Девчонки таких уважают
И любят бесплатно гульнуть,
И горцы усатые счастливы,
От пуза напившись вина.
Ну вот и хлебали бы сами
Свой розовый липкий портвейн,
А нам это дело подсовывать
Пора бы уже прекратить.
Навряд ли от чистого сердца
Такие подарки идут –
Портвейн подходящего качества
Вполне им сгодится самим.
А нам осетины сплавляют
Такой, извиняюсь, продукт,
Что друг мой бутылочку выкушал –
И вскоре стошнило его.
И вот он, считай, уже сутки
С тех пор непрерывно блюет,
И мне на такие мучения,
Конечно, смотреть нелегко.
А я ведь в лепешку для друга
Готов расшибиться всегда,
Поэтому переживаю,
Когда он все время блюет.
Поэтому я призываю
Порядочных всех осетин:
Мы против портвейна паленого
Все вместе сплотиться должны.
А если ты смотришь спокойно,
Как русский блюет человек,
То я не могу после этого
Тебя называть кунаком.
* * *
Я не мечтаю встретиться с любовью,
Взломать безденежья порочный круг.
Осталось мне теперь одно злословье –
Мой своенравный, но надежный друг.
Стремясь не быть нахлебником Отчизне,
Я смог дожить до сорока пяти,
Однако добрых слов для этой жизни,
Я, как и в юности, не смог найти.
Пусть злу за злое злом же воздается –
Вот логика злословья моего.
Пусть знает зло, что у меня найдется
На злобу дня словечко для него.
Не зря себя я чувствую отлично
И дорого ценю свое перо –
Ведь я, как бог, решаю самолично,
Что в этом мире зло, а что – добро.
Я день октябрьский вспоминаю четко,
Когда на миг затмилось все вокруг
И на мою балконную решетку
Взаправдашний орел уселся вдруг.
Я покормить хотел его с ладони,
Но к деревам, расцвеченным пестро,
Он прянул, мне оставив на балконе
Коричневое с золотом перо.
И если зло является открыто,
Как в чистом поле – выползки змеи,
Опередят судилищ волокиту
Орлиные решения мои.
Пусть зло невосприимчиво к злословью,
Но я, разумным доводам назло,
Ему вонзаю в задницу слоновью
Исподтишка каленое стило.
И в результате должного почтенья
Добиться вряд ли сможет этот зверь,
Поскольку язвы, струпья, нагноенья
Его бока украсили теперь.
Пускай и впредь он, топоча по свету,
Несет мое особое тавро,
Не зря же встарь я прикрепил к берету
Коричневое с золотом перо.
Таких, как я, он может слопать разом
Хоть сотню, – но, внушая бодрость мне,
За ним свирепым золотистым глазом
Следит орел, парящий в вышине.
* * *
Я припомнить хочу окончанье разгула,
И от зряшных попыток мне хочется плакать.
Ходят в черепе волны тяжелого гула,
И глаза застилает похмельная слякоть.
От веселья остался лишь горький осадок,
По-другому с годами бывает всё реже.
Хоть здоровье пришло постепенно в упадок –
Разговоры, остроты и тосты всё те же.
Ничего не могу я поделать с собою,
Не могу головы приподнять с изголовья,
И усталое сердце дает перебои,
Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.
Было всё как всегда – лишь в похмельных симптомах
Я какие-то нынче нашел измененья,
И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых…
Но с годами и хочется только забвенья.
* * *
Иду я по болоту будней
И с каждым шагом глубже вязну.
Жужжат проблемы всё занудней,
Всё гаже чавкают соблазны.
Передвижения в трясине
Меня изрядно осквернили –
Я словно весь в трефовой тине,
Я словно весь в зловонном иле.
Еще не минуло и года,
Как что-то в жизни просветлилось
И долгожданная свобода
Ко мне сочувственно склонилась.
Утихло мерзкое жужжанье
Разогнанного мною роя,
И в светлой дымке встали зданья –
Я до сих пор в уме их строю.
Но разом нужды бытовые,
Родня, любовницы, привычки
Свирепо мне вцепились в выю,
А также в тощие яички.
“Опомнись, эгоист проклятый!
Кому нужны твои постройки?!
Ты хочешь пренебречь зарплатой,
Чтоб мы подохли на помойке”.
И я не вынес этих пыток –
Чтоб рой наследников не вымер,
Я вновь побрел среди улиток,
Гадюк, пиявок и кикимор.
И я почти возненавидел
Свои бесплодные мечтанья
И сам себя – за то, что видел
Те удивительные зданья.
* * *
Постепенно тоска разъедает мое естество,
Чтоб я заживо умер, чтоб в страхе чуждался всего,
Чтоб в телесном мешке, ковыляя средь уличных стад,
Нес бы внятный лишь мне нестерпимый, чудовищный смрад.
Всё забрызгано ядом меня отравившей змеи,
Разлагается мир, сохраняя лишь формы свои,
До чего ни дотронусь – разлезется внешняя ткань
И зловоние гнили безжалостно стиснет гортань.
И о чем ни подумаю – словно зловонья хлебнул:
Пусть улыбкой своей окружающих я обманул,
Но честнее меня заурядный покойник любой –
Он лежит в домовине и землю не грузит собой.
Я увижу пригорок уютный, узор травяной,
На мгновенье постигну все то, что случилось со мной,
И покатятся слезы, поскольку никто ведь не рад
В стройной храмине мира во всем видеть только распад.
Я внезапно увижу, как дивно вокруг бытие,
Только радости нет – запоздало прозренье мое:
Я уже не от мира сего, а пришелец оттоль,
Где лишь скрежет зубовный во тьме, безнадежность и боль.
Не спеши в этих строках напыщенность видеть и ложь –
Ты по жизни плывешь, но не знаешь, куда приплывешь,
В Море Мрака впадает немало невидимых рек,
И кто выплыл туда – по названию лишь человек.
* * *
Так легкие мои сипят,
Что просто делается жутко.
Там черти дерзкие сидят,
И атаман их – бес Анчутка.
Когтями легочную плоть
Свирепо бесы раздирают,
И странно, почему Господь
На это ласково взирает.
Напрасно я поклоны бью –
Господь ведет себя нечутко.
Его я искренне люблю,
Ему же нравится Анчутка.
Я вечно хмур и утомлен,
А черт – затейник и проказник.
Скучающему Богу он
Всегда готов устроить праздник.
Гогочет адская братва,
Когтями действуя умело,
И рвутся легких кружева,
И кашель сотрясает тело.
Занятно Богу видеть, как
Строитель вавилонских башен
Ворочается так и сяк,
Чтоб только успокоить кашель.
Пытаюсь я произнести
Молитву жесткими устами,
А черти у меня в груди
Щекочут весело хвостами.
Пусть бронхи испускают свист,
Во рту же солоно от крови,
Но я, однако, оптимист,
И мне страдания не внове.
Поскольку есть всему конец,
Придет к концу и эта шутка,
Зевнет на небе Бог-Отец,
И успокоится Анчутка.
* * *
Я не люблю предметы моды,
Чья ценность мерится деньгами,
Зато люблю смотреть на воду,
Зато люблю смотреть на пламя.
Как память об иной отчизне
Мне танец пламени и дыма.
В нем вечность и текучесть жизни
Переплелись нерасторжимо.
Покуда пламя, как котенок,
Ворочается на угольях,
Выходит память из потемок,
Сгустившихся в моих покоях.
Ты помнишь? В той стране прекрасной
Жизнь словно греза проплывает.
Любовь там может быть несчастной,
Но безответной не бывает.
И грусть во мне не зря рождает
Вода, воркующая нежно:
Мне, кажется, она впадает
В моря моей отчизны прежней.
Там нищета и несвобода
Людей счастливых не тревожат:
Того, что им дает природа,
Хитрец присвоить там не может.
Не будет в тех угодьях чудных
Того, что тягостнее гири –
Воспоминаний, даже смутных,
О здешнем беспощадном мире.
* * *
Только русские здесь кресты на могилах,
Только русские надписи на надгробьях,
Только русские лица на фотоснимках,
Вделанных в камень.
Всюду чистые трели незримых птичек,
Как ручьи, под ветром лепечут листья,
И шаги шуршат, и от этих звуков
Чище молчанье.
На уютный пригорок в курчавой кашке
Поднимись – и увидишь как на ладони
Лабиринт оградок хрупких, в котором
Бродит старушка.
В этом городе предки твои не жили,
Нет родни у тебя на этом погосте,
Но с пригорка кажется: видишь близких
Отдохновенье.
Может быть, над этим кто-то пошутит,
Как оно в обычае стало нынче;
Ты прости – пусть чистой душа пребудет,
Как этот вечер.
* * *
На опушке полянку мы открыли –
Под текучей березовою тенью
Молча там столпились и застыли
Маленькие кроткие растенья.
По вершинам ветерок пробегает,
Проливающий лиственные струи,
На полянке же бабочки порхают,
На соцветьях маленьких пируя.
Здесь и мы расположились для пира,
Но вино стоит нетронуто в чаше,
Ибо ветер, облетевший полмира,
Загудел прибоем в нашей чаще.
И слепящие пространства полевые
Потекли, отделенные стволами,
И гигантские пятна теневые
Потянулись вслед за облаками.
Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
