Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
ModernLib.Net / Поэзия / Степанцов Вадим / Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Чтение
(стр. 14)
|
Автор:
|
Степанцов Вадим |
|
Жанр:
|
Поэзия |
|
-
Читать книгу полностью
(3,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(2,00 Мб)
- Скачать в формате doc
(2,00 Мб)
- Скачать в формате txt
(982 Кб)
- Скачать в формате html
(2,00 Мб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
Ну а Гроссмейстер без нас ни какой уж не Орден,
так, одинокая шишка на елке у Муз.
Владимир
Замела, запорошила вьюга по граду старинному,
кисеёй из снежинок златые укрыв купола.
Я иду сквозь метель осторожно, как по полю минному,
по проспекту, где раньше творил я лихие дела.
Здесь, я помню, на санках катался с артисткой Земфировой,
здесь с цыганкой Маняшей в трактирах я месяц кутил,
здесь я продал жиду скромный матушкин перстень сапфировый,
а потом дрался с ваньками и околотошных бил.
Пил шампанское вёдрами и монопольную царскую,
губернатор был брат, полицмейстер - родимый отец.
Было время! Являл я Владимиру удаль гусарскую.
Но всему, как известно, приходит на свете конец.
Полюбил я мещанку, сиротку-подростка, Аринушку,
голубые глазёнки, худая, что твой стебелёк.
Тётка, старая сводня, спроворила мне сиротинушку -
устоять не сумел я, нечистый, знать, в сети завлёк.
Патрикеевна, тётка, точь-в-точь на лисицу похожая,
отвела меня в спальню, где девочка слёзы лила.
И всю ночь как котёнка Аринушку тискал на ложе я...
А на завтра придя, я узнал, что она умерла.
Что причиной? Мой пыл иль здоровье её деликатное?
Разбирать не хотелось. Полицию я задарил,
сунул доктору "катю", словцо произнес непечатное,
Патрикеевне в рыло - и в Питер тотчас укатил.
Танцевал я на балах, в салоны ходил и гостиные,
сбрил усы, брильянтином прилизывать стал волоса,
Но в столичном чаду не укрылся от глазок Арины я:
всё являлась ночами и кротко смотрела в глаза.
Запил мёртвую я и стихи стал писать декадентские
про аптеку, фонарь и про пляски живых мертвецов,
начал в моду входить, и курсистки, и барышни светские
восклицали, завидя меня: "Степанцов! Степанцов!"
Брюсов звал меня сыном, Бальмонт мне устраивал оргии,
девки, залы, журналы, банкеты, авто, поезда;
только больше, чем славу, любил полуночничать в морге я,
потому что Аришу не мог я забыть никогда.
Как увижу девчонку-подростка, так тянет покаяться,
положу ей ладонь на головку и скорбно стою,
а медички, что в морг проводили, молчат, сокрушаются,
что не могут понять декадентскую душу мою.
А на западе вдруг загремели грома орудийные,
Франц-Иосиф с Вильгельмом пошли на Россию войной.
Я попёрся на фронт, и какие-то немцы дебильные
мчались прочь от меня, ну а после гонялись за мной.
Я очнулся в семнадцатом, раненый, с грудью простреленной,
и в тылу, в лазарете, вступил в РСДРП(б).
Тут и грянул Октябрь. И вчера, в своей мощи уверенный,
я вернулся, Владимир, старинный мой город, к тебе.
Мне мандат чрезвычайки подписан товарищем Лениным,
в Губчека Степанцов громовержец Юпитер еси.
Всю-то ночь размышлял я, кому надо быть здесь расстрелянным?
Много всяческой дряни скопилось у нас на Руси.
Вот, к примеру, жирует тут контра - вдова Патрикеевна,
домик ладный, удобный, и золото, видимо, есть.
Удивляет одно: почему до сих пор не расстреляна
та, что здесь продавала господчикам девичью честь?
Я иду по Владимиру мягкой кошачьей походкою
сквозь пургу, за невидимым блоковским красным Христом,
под кожанкой трясется бутыль с конфискованной водкою,
ликвидирую сводню - водочки выпью потом.
Сводня не открывает. Ей дверь вышибают прикладами
латыши мои верные. Золото, а не народ!
"Долго будем мы тут церемониться с мелкими гадами?" -
Это я восклицаю и сводит контузией рот.
Входим в комнаты мы, Патрикеевна в ноги кидается.
"Не губи, милостивец!" - рыдает . А я ей в ответ:
"Помнишь, старая гнида, как ты погубила племянницу?
А того барчука? Вспоминаешь, зараза, иль нет?
Нынче мстит вам старухам, замученный вами Раскольников,
с пробудившейся Соней сметёт он вас с Русской земли.
А за ним - миллионы острожных российских невольников,
что с великой идеей мозги вышибать вам пришли".
"Где деньжонки, каналья?!" - вскричал я - и вся она пятнами
изошла, но когда я ко лбу ей приставил наган -
окочурилась старая ведьма. И стало понятно мне:
не Раскольников я, а лишь пушкинский пошлый Герман.
Эпилог
Минул век. Разогнула Россия могучую спинушку,
на железных конях поскакала в другие века.
А Владимир всё тот же, всё так же поют в нём "Дубинушку",
и на камне надгробном моём чья-то злая рука
год за годом выводит: "Убивший сиротку Аринушку
декадент Степанцов, председатель губернской ЧК".
Вальсируя с некрасовской музой, или Sic transit tempus homunculi
Виктору Пеленягрэ - Дориану Грею без портрета
Это было когда-то лицом,
а теперь это стало руинами,
потому что ты жил подлецом
и парами глушил себя винными,
потому что ты людям не дал
ни крупицы тепла и участия,
потому что тогда лишь страдал,
когда ближний смеялся от счастия.
Ты неопытных душ не щадил -
сколько слёз, сколько судеб изрубленных)
Ты бесовский свой храм возводил
на развалинах жизней погубленных.
Сколько юношей ты научил
сластолюбству, игре и стяжательству,
сколько чистых девиц залучил
в свою сеть и подверг надругательству!
Плуг порока твой лик испахал,
превратив его в месиво грязное.
Что, не нравится этот оскал,
отраженье твое безобразное?
Это было когда-то лицом,
а теперь это стало руинами,
потому что ты жил подлецом
и парами глушил себя винными...
Валерии
Небесная! Пленяй меня, пленяй!
Я не хочу резвиться в одиночестве.
Трубит в свой горн весёлый месяц май,
и каждой твари быть любимой хочется.
В черёмухе рокочут соловьи,
жучок-солдат с солдаткой тихо любится,
одни гермафродиты-муравьи,
как коммунисты, трудятся и трудятся.
Я не хочу быть жалким муравьём,
в казарме жить и есть куски дохлятины,
хочу лежать в песке с тобой вдвоём
и любоваться гладью Адриатики,
хочу касаться твоего плеча
губами, от загара сине-серыми,
смотреть, как чайки, бешено крича,
кружатся над пиратскими галерами.
Брундизий, гавань, сумрак голубой
и злобный взгляд над мчащейся квадригою..
Валерия! Мы встретились с тобой
во времена безумного Калигулы.
Советы у царей отняли власть
и выродились в красную Империю
лишь для того, чтоб вновь ты родилась
и вновь я повстречал тебя, Валерия.
Но Парки нынче не хотят свести
две наши нити в вервие единое.
Тебе - парить, а мне, увы, ползти,
всю жизнь ползти и звать тебя, любимая.
...У лукоморья дуб стоит-цветёт,
златая цепь на дубе том имеется,
ласкает двух подруг учёный кот.
А я один. Мне не на что надеяться.
В ту ночь президентша болела
В ту ночь президентша болела,
и пьяненьким был президент,
а то бы от юного тела
стажера убрали б в момент,
не то б не лобзал он вовеки
коленки принцессы младой,
не ел бы он с ней чебуреки
над Клязьминской черной водой.
Но Бахус в союзе с Амуром
интригу коварно сплели.
И вот летуна с Байконура
отправили - прочь от Земли.
Сказал президент полководцам:
"Пошлите-ка парни туда,
где наше могучее Солнце
мерцает едва, как звезда.
Пусть в космоса жопе глубокой
лет семьдесят он проведет,
а с дочкой моей синеокой
пусть лучше мой зам поживет".
В далеком созвездии Девы
пропал космонавт навсегда,
и знает, как плакала дева,
лишь Клязьмы вонючей вода.
А вскоре в семье президента
родился писклявый внучок.
Она была дочь президента,
А он вот погиб, дурачок.
В Мире Животных
… Молодых самцов - оленей, например, отгоняют от самок более взрослые и сильные олени. На птицеферме молодой петух должен заслужить на это право, прежде чем взрослые и более сильные птицы допустят его к курице. Старые и сильные быки также отгоняют молодых бычков от коров. Старые обезьяны постоянно отгогняют юных самцов от самок. Там, где самки выбирают себе партнера, они останавливают свой выбор на зрелых и физически более развитых самцах.
Д-р Герберт Шелтон, "Половое развитие подростков"
С отрадой, многим незнакомой,
на дискотеки я хожу
за молодежью бестолковой
с тупым унынием слежу.
Смотрю, как юные цыплятки
в юбчонках высотой с ладонь
ныряют в гущу танцплощадки,
как будто бабочки в огонь.
Вокруг девчонок-малолеток
шумят юнцы…
И я пугаю этих деток,
всем им годящийся в отцы!
Иду, почесывая шишку,
к такой малютке озорной
и, отпихнув ее парнишку,
бубню под нос "пошли со мной".
"Ты зря, малек, меня боишься! -
твержу я ей сквозь шум и гул. -
Смотри, как я играю мышцей,
смотри как шею я надул!
Скажу, как сын оленеводов
и внук потомственных врачей:
нельзя хороших ждать приплодов
от недозрелых рогачей.
В стадах матерые олени
гоняют молодых самцов
и кроют безо всякой лени
своих пушистеньких бабцов.
И тоже самое тюлени:
лишь рявкнет на малька секач,
как тот, поджав свои пельмени,
от самочки несется вскач.
Когда за курочкой поскачет
сопливый тощий петушок,
то старый Петя расфоршмачит
ему все гузно до кишок.
Гоняют молодь от гаремов
и обезьяны и быки,
но лучше всех для секса схему
имеют хитрые хорьки.
Хорек настроен так природой,
что даже в маленьких хорчих,
которым лишь три дня от роду,
он может живчика вмочить.
Когда ж хорчиха подрастает,
то просто волком выть должна:
никто ей, взрослой, не втыкает,
с чего ж беременна она?
Любись, любись со мной зайчонка,
открой свой устричный ларек!
Я не мозглявенький мальчонка -
я твой секач! Я твой хорек!"
"Заполучи, козел в натуре!" -
вдруг где-то сбоку слышу я,
и мне по тыкве со всей дури
бутылкой врезали, друзья.
Пластаюсь по больничной шконке,
мне что-то колет медсестра -
не козочка с лицом ребенка,
а уж пожившая дыра.
Ну что ж, кобениться не буду,
пусть раны зарастут чутка -
в ее кипящую посуду
закину Петю-петушка.
Бухгалтер Иванов
Луны ущербный лик встает из-за холмов,
В лесу продрогший фавн играет на сопелке.
Упившийся в соплю бухгалтер Иванов
Бредет сквозь лес к своей летающей тарелке.
Он не бухгалтер, нет, он чужеземный гость,
Застрявший навсегда среди российских весей,
Он космолет разбил, и здесь ему пришлось
Всерьез овладевать нужнейшей из профессий.
В колхозе «Путь Зари» нет мужика важней,
В колхозе у него участок и домина,
Машина «Жигули», курятник, шесть свиней,
Жена-ветеринар и прочая скотина.
Чего еще желать? Казалось бы, живи,
Работай, веселись, культурно развивайся,
Читай Декамерон, смотри цветной TV,
А то в облдрамтеатр на выходной смотайся.
Но нет, грызет тоска инопланетный ум,
Обилие скота не радует, не греет
Искусство и TV не возбуждают дум…
Бухгалтер Иванов пьет водку и звереет.
Как волк голодный, он в полночный небосвод
Вперяет иногда тоскливые гляделки,
И, принявши стакан, потом другой, идет
К запрятанной в лесу летающей тарелке.
Укрытые от глаз ветвями и землей,
Останки корабля покоятся в овраге,
Куда упал со звезд когда-то наш герой,
Сломав хребет своей космической коняге.
И плачет Иванов, и воет, и рычит
Пиная сапогом проклятую планету.
И, глядя на него, Вселенная молчит,
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то.
1984
Буратино и Матрица
Деревянный дурак, предок кибермашин,
зримый мир проверяя на честность,
шнобаком продырявил бумажный камин
и ушел сквозь дыру в неизвестность.
Ну а если бы нос деревянный его
на огонь настоящий нарвался,
то спалило бы нос и его самого,
и создатель его б обосрался.
«Буратино, не прыгай, постой, я сейчас!» -
зорал бы бухой папа Карло.
«Это водка! Не лей на меня, пидорас!» -
но огонь лишь сильней полыхал бы.
Так сгорел бы, деяний больших не свершив,
терминатора пращур носатый.
К счастью, мир оказался жеманно-фальшив
и беззлобен как пудель лохматый.
Без особых усилий досталась ему
лупоглазая крошка Мальвина,
ей влюбленный Пьеро был совсем ни к чему,
ей понравилась кибермашина.
Жестко к цели стремился наш кукольный монстр,
и живые ему подчинялись,
был кулак его жесток и нос его остр,
все боялись и все прогибались.
Даже злобный урод Карабас-Барабас,
самый главный в стране мафиози,
был повержен, растоптан, оставлен без глаз
и опущен в немыслимой позе.
В чем мораль этой сказки? Да только лишь в том,
что весь мир нереален, непрочен,
и любым очумевшим от власти скотом
может быть до слонов разворочен.
Трех слонов, трех китов терминатор-батыр
перемелет в форшмак совершенный,
заполняя собой ненавидимый мир,
жестяную коробку Вселенной.
И когда убедится Создатель Миров,
что еще одна банка готова,
он припрячет ее для грядущих пиров
и создаст свою Матрицу снова.
Может, в ней будет меньше, чем в той, Буратин,
терминаторов и Франкенштейнов,
только Матрица принадлежать будет им,
мы же в ней пребываем шутейно.
Веселиться пытаемся этак и так
и с Мальвинами совокупляться,
но придет Буратино и скажет:
«Форшмак!» -
и хана нашей Матрице, братцы.
Будда Гаутама
Кто разрушил стены Трои,
разорив гнездо Приама?
Это Будда Гаутама,
это Будда Гаутама.
Не Парис и не ахейцы
виноваты были тама,
всей петрушкой коноводил
мрачный Будда Гаутама.
Где какая ни случится
историческая драма -
всюду Будда Гаутама,
страшный Будда Гаутама.
Не Лаврентий и не Coco
из народа кровь сосали,
и не Гитлер с Риббентропом
в печь людей живьём бросали,
все они ништяк ребята,
всех кормила грудью мама,
просто их лупил по жопе
злобный Будда Гаутама.
Но берется Гаутама
и за мелкие делишки:
из моей библиотеки
он украл почти все книжки.
Кто нахаркал мне в ботинки?
Почему в говне пижама?
Это Будда Гаутама,
это Будда Гаутама.
Кто всю ночь мозги мне сверлит
песней "Белая панама"?
Не сосед, не Пугачёва -
это Будда Гаутама.
Если вовремя на смену
не разбужен я супругой,
то начальник смены Ёлкин
на весь цех ревет белугой
и грозится всенародно
обесчестить мою маму.
Нет, не Ёлкин это, братцы,
это Будда Гаутама.
Я жену на юг отправил -
вдруг приходит телеграмма:
"Позабудь меня навеки,
я теперь люблю Гурама".
Я расквасил тёще рожу,
вдруг - обратно телеграмма'
"Дорогой, я не хотела,
это Будда Гаутама!"
На меня и на планету
беды сыплются, как груши,
видно, Будда Гаутама
не умеет бить баклуши.
Без труда, как говорится
не поймаешь даже триппер.
К новому Армагеддону
нас ведёт бессонный шкипер.
На нём белая панама
и засратая пижама.
Это Будда Гаутама,
это Будда Гаутама.
Бог Есть! (текст песни)
Над землей парит фигня
вся из белого огня.
Тише, дети, дети, ша!
Это Богова душа.
Бог не фраер, он все видит,
если кто кого обидит,
кто что скажет, кто с кем ляжет —
Бог за все, за все накажет!
ХОР:
Бог есть! Бог есть!
Бог есть — да не про нашу честь.
Бог сулит американцу процветанье и барыш,
ну а русскому достался с постным маслом тухлый шиш.
Бог не жулик, Бог не жмот, Бог совсем не идиот,
куда надо приведет, кого надо разведет.
ХОР.
По стеклу ползет слеза —
это Божия гроза.
Я за Божию слезу
всех в округе загрызу.
Бог не фраер, Бог не смех,
Бог, в натуре, круче всех,
все покажет, все расскажет,
от беды всегда отмажет.
ХОР.
1998
Битва фанатов
Посвящается выходу нового альбома группы "Руки Вверх!"
Там, где детсад возле помойки вырос,
там, где труба котельной рвется вверх,
дрались фанаты диско-группы "Вирус"
с фанатами ансамбля "Руки вверх".
Один пацан, влюблённый в Бритни Спиарс,
отверг любовь фанатки "Ручек вверх",
его сестра - фанатка группы "Вирус" -
девчонку сразу подняла на смех.
Сказала ей, мол, "Ручки" - пидорасы,
а ты сама - корова и квашня.
Я был на танцах, я стоял у кассы,
и девки в драке сшибли с ног меня.
За девок пацаны впряглись, конечно,
забили стрелку, закипел компот.
Поклонник Цоя пробегал беспечно -
И кто-то ткнул ножом ему в живот.
Раздался крик могучий и протяжный,
могильной мглой пахнуло всем в лицо,
а на трубе, как часовой на башне,
стоял, раздвинув ноги, Виктор Цой.
Искрила электричеством гитара;
его продюсер, Юрий Айзеншпис
стоял во фраке рядом, как гагара,
потом, перекрестившись, прыгнул вниз.
Схватил он жертву дураков-фанатов,
зубами уцепившись в волоса,
и полетел с ней, чёрный и пернатый,
в затянутые дымкой небеса.
И Цой, красивый, как большая птица,
завис над пацанами в тишине
и, прежде чем навеки удалиться,
спел песню о любви и о войне.
И паренек, влюблённый в Бритни Спиарс,
подумал: зря девчонку я отверг.
И плакали фанаты группы "Вирус"
в объятьях у фанатов "Руки вверх".
И всё плохое тут же позабылось,
и капал дождь, и наступал четверг,
и надпись "Allways" в небе заискрилась,
и девочки тянули руки вверх.
Битва малолеток
Битву двух девчонок-малолеток
видел я недавно у дороги
и подумал: «Славные у деток
вырастают нынче руки-ноги». –
И спросил внушительно и строго:
«Отчего сыр-бор у вас, цветочки?» --
и тогда одна согнула ногу
и сурово врезала по почке,
а другая за уши схватила –
и в кустах я тут же оказался,
первая штаны с меня спустила –
и мой брэнд снаружи оказался.
Тут же малолетние мерзавки
стали с ним губами безобразить
и, оставив трусики на травке,
на меня по очереди лазить.
Мне, конечно, было больно очень,
не привык я к маленьким размерам:
был едва раскрыт один цветочек,
а другой проник я самым первым…
Друг, захлопни варежку скорее,
я наврал, такого не бывает.
Знай, что только старенькие геи
у дорог мальчишек раздевают.
Битва с автоматами
Вчера трещали мы с ребятами
о том, о сём и обо всём,
о том, что люди с автоматами
живут, как щука с карасём.
Уже сегодня обозначена
непримиримая вражда,
не зря ведь люди озадаченно
по автоматам бьют всегда.
Тебя девчонка продинамила,
а ты колотишь таксофон,
по телеку стучишь, как правило,
Когда там Децл и Кобзон.
"Всю ночь я бился с автоматами", -
сказал нам Виктор Перельман,
и закивали мы с ребятами,
поняв, где ночь провёл дружбан.
Ведь он азартней Достоевского,
неугомонный наш Витёк,
сквозь казино Тверской и Невского
весь капитал его утёк.
Увы, с игральными машинами
бедняга бьётся наш теперь
и с выкриками петушиными
бросается на них, как зверь,
то злобно дёргает за ручку,
то головою бьёт стекло,
но даже мелких денег кучку
бывает выбить тяжело.
Мораль:
Один урод от педерастии
весь мир пытается спасти,
кому-то негры солнце застили,
кому с жидом не по пути,
кому-то не по нраву азеры,
мне лично русские претят:
поскольку нищие и грязные,
а быть богатыми хотят.
Но эти мелкие различия -
поверьте, люди, ерунда.
Грядёт машинное безличие,
грядёт великая беда.
За все удары и проклятия
нам автоматы отомстят,
сомкнув железные объятия,
задушат всех нас, как котят,
жидов, китайцев, негров, гомиков,
рабочих и учителей.
Мир станет чище и свободнее,
вот только вряд ли веселей.
Так бейся, Витя, с автоматами,
бей таксофоны, пацаны,
круши компьютеры на атомы
в преддверьи будущей войны!
Безалаберный русский подросток
Безалаберный русский подросток
по проспекту, шатаясь, идет,
водянистое клинское пиво
в животе у подростка бурлит,
и подросток бездумно рыгает,
и пускает в штаны шептуна,
и спартаковский красненький шарфик
обсморкал уже и обблевал.
Вот проходит он мимо навесов,
где, озябнув, чучмеки стоят,
он бы им тумаков понавесил,
но — один он, а их целых три.
Злобно думает русский подросток
об ушедших деньках золотых,
когда сердце великой России
не загадила черная тля.
Вспоминаются Минин с Пожарским,
и Потемкин, Таврический князь,
да и Сталин, что сам был чучмеком,
но чучмекам житья не давал...
Что за хрень приключилась c Россией,
почему нас все меньше в Москве?
Почему там, где мрет один русский,
десять черных рождается вдруг?
Это бабы, они виноваты,
не хотят они русских рожать,
а рожают все больше чучмеков
или же не рожают совсем.
Так вот думает русский подросток,
он не чмошник, не бритый скинхед,
за Россию он сердцем болеет,
да и ум он пока не пропил,
понимает он, русским — Россия,
а чучмекам — Кавказ и пески,
а китайцам — Китай, пусть там пашут,
в общем, каждый пусть дома сидит.
Пусть израильский вермахт отважный
бережет от арабов святыни,
наши, русские, в общем, святыни,
значит, всех их, евреев, — туда.
Хоть с евреями та же проблема:
не хотят бабы их размножаться,
и уж даже не полуевреев,
а вообще непонятно кого
признают они там за евреев:
если ты в синагоге докажешь,
что твой пра-пра-прадедушка где-то
хрен случайно порезал себе
или, скажем, размешивал водку
в кабаке для тупых русаков,
то признают тебя там евреем
и кибуцы пошлют охранять.
Русским так генофонд не пополнить:
где набрать нам хотя б пятьдесят
миллионов горластых уродов,
чтоб по-русски болтали они,
чтоб любили бесплатно работать,
когда бьют их под дых сапогом,
чтобы красть на работе умели
и сивуху стаканами пить?
Нет, смекает вдруг русский подросток,
не найти нам резерва пока,
путь спасения нации — в клонах,
мы клонировать русских должны.
Обдрочусъ, обкончаюсь, издохну —
только Родине дам матерьял,
да и как ей не дать матерьяла,
все равно ведь дpoчу каждый день.
В общем, слышишь, Россия, давай-ка,
принимай-ка скорее решенье,
пока герыч и клинское пиво
не добили твою молодежь.
Баррикада
А. Добрынину
Как долго я живу на свете!
Так долго, что уже опух,
не в смысле том, что очень толстый,
а что нетвердым стал мой дух.
Бывало, раньше на скамейку
присядет дева пред тобой –
и ты уж носишься кругами,
крича, что ты не голубой,
потом неделями звонишь им –
поскольку много их таких –
и вновь твердишь, что в мире мало
не черных и не голубых.
А ныне! Господи ты боже!
Девица глазками шмыг-шмыг,
а ты кривишь печально рожу,
о водке грезя в этот миг.
И лишь напившись вдоволь водки,
к красоткам мыслями спешишь,
но пьяным брезгуют красотки:
болтают, да, а в койку – шиш.
И ты шагаешь через город,
пытаясь к дамам приставать,
и тащишь бабушку-бомжиху
в свою унылую кровать.
А утром, ужасом объятый,
хватаешь из буфета нож,
и тело спящее бомжихи
на части режешь и блюешь.
Знакомый мент мне помогает
куски по моргам распихать,
поскольку он как я несчастен
и любит резать и бухать.
А был бы я горяч и молод,
Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103
|
|
