Сезон, как я уже говорил, начался без сенсаций. Инвентарный список конца апреля и середины мая выглядел почти как ведомость приемщика вторсырья: одни обломки. Первая золотая монета в четыре эскудо появилась лишь 11 мая. Извлек ее Луи. А в июне с Луи не стало сладу. Мы, стесняясь, выкладывали на палубу какие-то жалкие крохи, а Луи спокойно вытряхивал из своего мешочка дукаты, дублоны и в качестве гарнира пригоршни драгоценностей.
Надобно заметить, что неподалеку от Порт-Баллинтре ирландцы делают лучшее в мире виски. Как-то под горячую руку во время штормовой паузы я неосторожно пообещал выставлять по бутылке «Олд Бушмиллз» удачнику, который найдет десять монет.
Замечу сразу, что виски необходимо ныряльщику в здешних водах как средство согревания, эта традиция давно укоренилась в Ирландии. Достаточно сослаться на моего предшественника сэра Джорджа Кэрью, который даже в июне 1589 года подогревал этим зельем энтузиазм ныряльщиков, пытавшихся выудить испанские пушки у западного побережья Ирландии. Вот как он объясняет это лорду-наместнику в письме, датированном 1 июля 1589 года: «…вчера мы извлекли три бронзовых орудия, однако ныряльщик чуть не захлебнулся, и я уповаю только на отменные качества ирландской водки в видах его скорейшего выздоровления».
Ирландские ныряльщики по-прежнему свято верят в данную терапию, и я не могу сыскать иных причин их поразительной сопротивляемости холоду. Наш друг Джон Макленнан, например, обычно погружался в простой неопреновой телогрейке с голыми руками и голыми ногами. Едва взглянув, как он спокойно бродит по дну в таком дезабилье, мы начинали клацать за него зубами от стужи. Правда, Джон — это особый случай: он сам производит виски «Олд Бушмиллз»…
Короче, в июне 1969 года мое неразумное обещание едва не поставило финансовое положение экспедиции на грань катастрофы. А когда Луи предстал передо мной на дне с тройной цепью на шее, я подумал, не лучше ли начать употреблять «Олд Бушмиллз» как наружное средство (да простят мне ценители подобное кощунство!). Иначе поглощение такого количества виски превратило бы ныряльщиков в хронических алкоголиков.
Цепь была толщиной в палец и длиной 2, 56 метра. Весила она 1 килограмм 800 граммов — груз должен был заставить ее несчастного обладателя первым достичь дна… В отчетах того времени испанцы часто упоминали, что враги срывали с них золотые цепи, иногда вместе с головой. Англичане пишут об этом гораздо сдержаннее. Еще бы! Золото полагалось сдавать в королевскую казну, а мы знаем по собственному опыту, как тяжело бывает это делать.
В списке вопросов, которые чиновники задавали испанцам, прежде чем обезглавить их, читаем под номером 8: «Кто из известных вам лиц имел или имеет золотые цепи и прочие украшения?» А когда некий Давид Гвин, переводчик, «присвоил себе золотые испанские цепи», это стало для него источником серьезных неприятностей.
20 сентября чиновник Уодлок докладывал по начальству: «С испанского корабля, выброшенного на берег, сошло 16 живых особ с золотыми цепями на шее».
Медина-Сидония преподнес золотую цепь губернатору Кале. Цепи были обещаны французским лоцманам за провод Армады через Ла-Манш. Цепи же служили приманкой за предательство: осенью 1588 года герцог Пармский предложил английскому полковнику, защищавшему нидерландскую крепость Берген-оп-Зом, 7000 дукатов и по золотой цепи каждому офицеру, если они сдадут город.
Знатные сеньоры на портретах эпохи Возрождения изображены непременно с цепью. Она служила одновременно галстуком, знаком богатства и… дорожным чеком: достаточно было разомкнуть цепь, чтобы заплатить одним звеном за стол, кров и лошадей.
Самую длинную цепь я обнаружил на портрете Ричарда Дрейка, исполненном в 1577 году. Ричард был кузеном и торговым агентом сэра Фрэнсиса — он продавал невольников и добычу, захваченную адмиралом-корсаром в знаменитых набегах. Дела его процветали, и он не считал нужным этого скрывать: я насчитал у него на груди четырнадцать рядов тонкой цепи, то есть она вытягивалась на двадцать метров!
К сегодняшнему дню подобные цепи практически исчезли. Вес возобладал над мастерством исполнения: когда мода прошла, золото было расплавлено. Сохранилась одна-единственная цепь, выставленная в немецком музее. Это придавало нашей находке особую историческую ценность.
Море играло с нами в кошки-мышки: то заставляло впустую перепахивать дно, то вдруг выставляло напоказ диковины.
После обеда Луи набрел на вторую цепь — длиной 76 сантиметров и поразительно хитрой работы: каждое плоское колечко проходило в три следующих (боже праведный, как только умудрялись сделать такое!). Хрупкая цепочка была целой, но свернутой в узлы; у нас ушло несколько вечеров на то, чтобы ее распутать.
Интересно, что первая золотая вещь, которую я нашел в пещере в 1967 году, оказалась не колечком, как я решил вначале, а звеном цепочки. Оно было совершенно круглым, и позже такие звенья попадались нам чуть ли не каждый день все три сезона. Они лежали у подножия мыса Лакада, в пещере, на платформе, на дне каньона, везде. К концу 1968 года мы выгребли в общей сложности 136 цепочечных колечек весом по пять граммов каждое. Иногда они были сцеплены вместе по два, три, а то и по шесть звеньев. Получалась цепь длиной в один метр двадцать семь сантиметров.
В 1969 году в начале мая я поднял одно звено, а в конце сентября их набралось уже сорок. Цепь удлинилась до одного метра шестидесяти. Это была простая безыскусная цепочка, очень похожая на ту, что на гравюре обвивается вокруг шеи короля Филиппа III, изображенного в возрасте девятнадцати лет неизвестным мастером. Подобные украшения можно видеть и на нескольких портретах работы Рубенса.
Я много думал над тем, могло ли море разбросать звенья одной цепи на столь большое расстояние — колечки валялись в радиусе сорока метров. Что если ее владелец был завзятый игрок и проигрывал в карты звено за звеном («азартные игры — главный порок матросов»)? Тогда они должны были лежать в поясах товарищей по трагическому путешествию.
В «день двух цепей» Луи выгреб еще тридцать золотых монет. Но члены экспедиции едва скользнули по ним взглядом. «Ничего новенького?» — капризно спрашивали мы, когда голова Луи всплывала в очередной раз у борта. Он отрицательно мотал ею, швыряя в лодку тяжелый мешок Деда-Мороза.
Что там? Один раз это был золотой перстень-печатка с выгравированными буквами IHS. Это древнегреческая монограмма имени Иисус. Возможно, перстень принадлежал монаху-иезуиту — Игнатий Лойола взял в 1541 году знак IHS в качестве печати генерала Ордена иезуитов (на знаменитом портрете она выгравирована на его полукирасе). Напомню, что Армада насчитывала 180 священников и монахов — босоногих кармелитов, капуцинов, иезуитов и их коллег из других монашеских орденов.
В другой раз Луи вытащил золотую португальскую монету, единственную в нашей коллекции, отчеканенную при короле Жуане III (1521—1557).
В третий раз он же вывалил на палубу пригоршню золотых пуговиц — маленьких шариков диаметром от половины до одного сантиметра. На них была гравировка в форме стилизованных цветов, геометрический орнамент, спирали. Пуговицы нашивались на камзолы, и их можно видеть на многих портретах той эпохи, выполненных в Испании и Фландрии. Я не мог сдержать улыбки, увидев эти пуговицы на камзоле сэра Фрэнсиса Дрейка (гравюра Иосса де Хондта). Адмирал покрыл ими даже обшлага! Не сомневаюсь, что пуговицы были сорваны с одежды его испанских пленников.
Наконец, в один из дней была найдена золотая книга.
Я забираюсь в лодку и по понимающим улыбкам публики догадываюсь: вновь отличился Луи! Засовываю нос в зеленый мешок и вижу там кусок золота. Сверху — дивный орнамент из цветов и завитков. Беру в руки — это Библия, закрытая двойной золотой цепочкой. Обложка весьма толстая. На ней изящно выгравирована фигура святого с посохом в одной руке и книгой в другой. Ясно — это Иоанн Креститель.
Реликвия размером 43х32х9 мм открывалась, как обычная книга. Но замочек не поддавался. Чтобы узнать, какое чудо заложено в нее, придется дождаться вечера.
Вечером, не дыша, инструментами часовщика я открыл замочек. Сейчас узнаем тайну, покоившуюся четыре столетия на дне морском… Медленно раскрываю книгу. Внутри не оказалось ни алмазов, ни изумрудов — одно золотое колечко и обломок украшений, спрятанные сюда для вящей сохранности.
Но главным сюрпризом оказались пять круглых отделений. В трех из них сохранились таинственные, розоватого цвета, облатки. Что это могло быть? Ладан? Пилюли? Яд? Но на борту «Хироны» нечего было делать отравителю. Парфюмерия? Или чудодейственное снадобье из носорожьего рога, которому приписывалось омолаживающее действие?
Дабы не теряться в догадках, я отправил одну облатку на кафедру химического факультета Белфастского университета. Анализ отнял довольно много времени, а затем специалист уведомил меня, что это, без сомнения, «воск с некоторыми примесями». Исчерпывающий ответ.
Находка так и пребывала под знаком вопроса, когда два месяца спустя я показал ее миллионам британских телезрителей во время передачи из цикла «Археология сегодня». Вскоре одна пожилая дама, мисс Маргарет Кронин, раскрыла тайну, прислав мне письмо, где сообщала, что таинственные облатки — это «агнус деи».
«Агнус деи» (божьих агнцев) изготавливали в Риме начиная с IX века из воска пасхальных свечей в смеси со «священным елеем». Их носили на шее как талисман, веря, что он убережет владельца от бед. К XVI веку, в эпоху Армады, монахи в Риме наладили поточное производство «агнус деи» и торговали ими повсюду. Дело дошло до того, что папа римский в специальной булле предал анафеме «нечестивцев», которые подделывают облатки, лишая Рим выгодной монополии.
По обычаю, к «агнус деи» прилагалась инструкция, в которой перечислялись волшебные свойства восковых изделий. Но почему в найденной книге было пять отделений? Ведь обычному человеку вполне хватало одной облатки. Скорее всего, золотая Библия принадлежала епископу, запасшемуся дефицитными талисманами в Риме и выдававшему гарантированное спасение очень нещедро (осталось три облатки из пяти). Если так, то речь шла о епископе Киллалы, находившемся при доне Алонсо еще на «Рате».
После Луи наступил праздник и в моей расселине. У подножия рифа я обнаружил склад серебряной посуды — граненой, чеканной, с золотым покрытием. К сожалению, целой вещи не оказалось ни одной: обломанные блюда и тарелки, чаши без ручек, ручки без чаш, подставки от супниц, носики от соусниц, выщербленные сахарницы, перечницы, солонки, канделябры и даже чернильницы.
Потом я напал на золотую жилу — по шесть-десять монет в день, а в качестве премии — золотой медальон или пустая рамка. Некоторые рамки были когда-то браслетами, я видел такой на портрете Рубенса, другие — эмблемами, крепившимися на шляпах или на перевязи поверх камзолов. К сожалению, центральные камеи не сохранились.
Андре повезло: он нашел два медальона с вкрапленными в рамки жемчужинами. Бедняга Боб, перелопатив гору песка, извлек лишь половинку свинцовой пули и подозрительную кость. Франсис в этом сезоне разделил с ним невезение, но Морис, специализировавшийся еще в прошлом году на дукатах и неаполитанских эскудо, регулярно поставлял нам то Карла V в тоге римского императора, то Филиппа II в короне или без нее.
Мой рекорд 1969 года исчислялся семнадцатью золотыми монетами за один рабочий день, то есть за шесть часов пребывания на дне. Конечно, рядом с тридцатью монетами Луи это не бог весть что, зато ни одна не пропала во время сеанса фотографирования. Все семнадцать благополучно достигли берега.
Урок истории под водой
В общей сложности с места крушения «Хироны» было извлечено 405 золотых монет, 756 серебряных и 115 медных. Они были отчеканены в шести странах: Испании, Португалии, королевстве Обеих Сицилий, Генуэзской республике, Мексике и Перу. Выпустившие их монетные дворы находились в четырнадцати городах: Севилье, Толедо, Сеговии, Мадриде, Бургосе, Куэнке, Гранаде, Ла-Корунье, Вальядолиде, Мехико, Лиме, Потоси, Лиссабоне и Генуе. Это свидетельствовало, что мы так и не добрались до сундука с королевской казной, а вытряхнули карманы пассажиров, пожелавших принять участие в завоевании Англии.
Некоторые монеты представляли собой большую редкость, две были совершенно неизвестны. На части значились аномалии: орфографические ошибки, перевернутые даты — то, от чего подпрыгивают на месте завзятые нумизматы.
Для нас же это были просто красивые вещицы, которые мы с удовольствием разглядывали вновь и вновь. Каждая из 1276 монет, найденных под толщей воды, открывала свою страницу истории.
Впервые объединившись в 1469 году в результате брака Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, Испания официально стала государством лишь десять лет спустя. В 1492 году весь Иберийский полуостров был очищен от мавров. На наших монетах в четыре и восемь эскудо Изабелла и Фердинанд были изображены в окружении своих гербов (Кастилия, Леон, Арагон, Каталония и Балеары). Там же на видном месте помещался символический гранат — знак недавнего покорения Гренадского халифата. Монетам уже исполнился век, когда они попали на «Хирону».
Карл I Испанский (он же Карл V, император Священной Римской империи) правил вначале с помощью своей матери Иоанны (регентша Иоанна Безумная, вдова Филиппа Красивого). От этой эпохи сохранилось с десяток дукатов с надписью: «Карл и Иоанна Испанские и Сицилийские », потому что Карл был также королем Обеих Сицилий со столицей в Неаполе. На Неаполитанском монетном дворе отчеканили все наши золотые дукаты и серебряные полудукаты с изображением императора Карла V в римских доспехах. В Неаполе же снарядили «Хирону» и три других галеаса в помощь сыну Карла королю Филиппу II.
От царствования Филиппа нам достались почти все монеты, за исключением полуреала и четверти реала.
Испанские короли были одновременно королями Вест-Индий, то есть Америк. Об этом напоминала надпись «Филипп, божьей милостью король Испанский и Индейский ». Как и его отец, Филипп чеканил множество монет в Мехико, Лиме и Потоси. На некоторых мексиканских монетах значился девиз «Дальше! » между двумя Геркулесовыми столбами на фоне волн. Древние греки верили, что мир кончался Геракловыми столбами, то есть Гибралтарским проливом, а дальше — ничего! Но славный Кристобаль Колон, больше известный как Христофор Колумб, доказал в царствование Изабеллы и Фердинанда, что это не так.
Как я упоминал уже, Филипп в юности был женат на Марии Тюдор. Это событие осталось запечатленным на монете. Надпись гласила: «Филипп, король Англии, Франции и Неаполя, принц Испанский ». Почему вдруг король Франции? Дело в том, что англичане все еще оккупировали тогда город Кале, последний плацдарм на континенте и символ их притязаний на французский престол.
Армада собиралась в Лиссабоне, и в ее составе были португальские формирования (Португалия попала под корону Филиппа в 1580 году). Вот почему мы подобрали множество португальских монет.
Поскольку сам я крайне слаб в нумизматике, мне пришлось консультироваться у специалистов. Одним из них оказался восторженный, несмотря на типично ирландскую фамилию, профессор Майкл Долли.
— Вот, профессор, смотрите, — представил я нумизмату странную серебряную монету, найденную Луи где-то в заброшенной расселине. — На одной стороне — замок и надпись: «Герцог и губернатор », а на другой — гибрид лузитанского и георгиевского креста. Написано — «Конрад, король »… Как король мог быть одновременно губернатором? Может еще, и супрефектом?
— Боже мой! — взвился в воздух Долли. — Да это же «конрад»!
В самом деле, именно так и значилось на монете.
Нумизмат, изредка приземляясь в кресло, объяснил, что эта монета — генуэзская, скорее всего современница Армады, но отчеканена по древнему образцу. Эта монета внушала итальянским купцам и банкирам такое доверие, что ее выпускали вплоть до XVIII века, хотя все давным-давно забыли, кто такой Конрад. Подобная вещь повторялась не однажды.
Что касается короля, то это был Конрад II, занявший французский трон после падения династии Каролингов. Он завоевал Италию и короновался в 1027 году железной короной ломбардийских королей. Одновременно Конрад получил право стать дожем и губернатором бывшей древнеримской провинции Лигурии, ставшей позже Генуэзской республикой.
Профессор Долли перелетел к шкафу, достал роскошно изданный справочник и показал мне моего «конрада» с пометкой: «Очень редкая монета».
Кстати, тогда же в кабинете Майкла Долли развеялся миф о камеях с двенадцатью «цезарями». Оказалось, что это были византийские императоры. А если так, то медальоны вполне могли принадлежать Мануэлю Палеологу, прямому потомку константинопольских владык, чье имя значилось на почетном месте в списке офицеров Армады. Разве не приятно было бы ему вступить в побежденный Лондон с портретной галереей предков на груди?..
Шесть тысяч часов на дне
Сентябрь подходил к концу. Почерневшие водоросли поникли, словно знамена к концу долгой баталии. Холодное дыхание Арктики окончательно выгнало нас из воды. Пора, давно пора. Пристежные ремни аквалангов покрылись слизью, ракушки облепили ласты; моторы и компрессоры испустили дух, резиновые лодки прохудились во многих местах, а на комбинезонах у нас было уже больше заплат, чем фабричного материала.
Сегодня я отдал Луи свой второй баллон, чтобы заполнить последний мешок. Мне хочется запечатлеть в памяти пейзаж, где я оставляю свое сердце. Сечет мелкий дождичек. Небо совсем низкое. Сидя на корме «Зодиака», я клонюсь в такт волнам и жадно смотрю на бухту.
Все, что хотелось узнать, узнано. Догадки обрели доказательства.
Я нашел останки судна. На нем были испанские пушки, монеты и вещи, помеченные испанскими печатями, бруски свинца и оружие. Географические названия вокруг места крушения связаны с гибелью здесь испанского корабля. Обилие монет, отчеканенных в королевстве Обеих Сицилий, подтверждает, что корабль был снаряжен в Неаполе. Судно затонуло в конце XVI века, поскольку монеты кончаются на Филиппе II и последняя датирована 1588 годом. Это не могло быть купеческое судно, судя по обилию свинца в чушках и брусках, идентичных тем, что были найдены в останках других судов Армады.
Итак, это испанский военный корабль, а в таком случае он непременно должен был входить в состав Армады. Многочисленные испанские и английские документы свидетельствуют в деталях о гибели в здешнем крае галеаса «Хирона». Ни в одном документе не содержится указаний на то, что какой-то другой корабль Армады разбился в Ольстере.
В источниках говорится о том, что на телах погибших и в вынесенных на берег останках судна было найдено много золота, драгоценностей и серебра. Мы нашли здесь сорок семь золотых украшений, восемь золотых цепей, тысячу двести пятьдесят шесть монет, два рыцарских знака и значительное количество золотой и серебряной посуды. Это показывает, что на борту находились богатые вельможи. Ни на одном другом корабле, кроме «Хироны», не плыло столько знатных дворян. Ни на одном другом судне, разбившемся у берегов Ирландии, не было ядер, подходящих к орудиям «Хироны». Наконец, ни на каком другом судне не погиб рыцарь Мальтийского ордена капитан Спиноле. И только на «Хироне» находился внук Николь де Шампанэ.
В шторм я видел, как огромные валы с размаха разбивались о мыс Лакада. Они оставляли пенистый след в том месте, где цеплялись за верхушки рифов. Именно там, у подножия этого «зуба», Марк нашел якорь, а я — астролябию.
Теперь все было ясно.
Здесь в бурную сентябрьскую ночь 1588 года «Хирона», двигаясь вдоль берега, наскочила на подводный риф — в отлив он не доходит всего лишь четыре метра до поверхности, а «Хирона» была перегружена. Капитан понял, что их может снести на скалы. Отдали якорь. Вахтенный штурман вышел с астролябией на палубу, отчаянно вглядываясь в обложное небо, надеясь увидеть звезду.
Но волна уже начала разворачивать корабль вокруг рифа. Пытались ли они спустить шлюпку? Наверное, не успели. Якорь не выдержал, и «Хирона» ударилась о мыс Лакада. Из раскроенных трюмов высыпались ядра и свинцовые чушки, посуда и провиант. Пушки откатились немного дальше.
А люди? Они прыгали в воду, но их швыряло о скалы и уносило течением. Волна за волной выбрасывала на берег обломки корабля и тела мертвецов с набитыми карманами (будущая пожива Джеймса Макдоннела).
Корма «Хироны» ушла вдоль мыса Лакада, оставив за собой железный след из ядер.
Из капитанской каюты вывалились сундуки пассажиров, усеяв дно тысячью летучих предметов, украшений, личных вещиц. Скальный выступ остановил корабль и он затонул, вытряхнув под конец из буфета всю посуду.
Другую часть «Хироны» понесло к Испанской пещере, где она нашла наконец вечное пристанище. Там мы нашли свинцовые чушки и слитки, там же лежала пушка.
Триста восемьдесят лет море старательно перемешивало останки. А потом явились мы, чтобы распутать содеянное им…
Ну вот, аквалангисты всплывают после прощального погружения. Я втягиваю в лодку баллоны, Морис хозяйственно укладывает металлоискатели, щупы, зазубренные лопаты и помятые ведра.
В последний раз заводим мотор. Когда «Зодиак» разворачивается носом к берегу, черное небо разрывается и солнце теплым светом заливает такие знакомые откосы.
Мы молчим. Да в такую минуту и не нужны слова. Шесть тысяч часов, проведенных под водой, говорят сами за себя. Там, где мы прошли, донный ландшафт изменился до неузнаваемости. Скальный грунт выскреблен во многих местах и зияет ранами. Море умеет хранить взятое однажды, но мы научились отгадывать его фокусы и постепенно, без спешки, вырвали у него многое.
Разумеется, не все. Мы обследовали какую-то часть бухты. На дне Порт-на-Спанья под слоем гравия и песка лежат еще разбросанные золотые монеты и свинцовые пули. Но их пусть ищут другие. Мы больше не вернемся в Испанский порт. Мы хорошо поработали. Возможно, мы достигли пределов разумного, и наша совесть спокойна.
Теперь остается самое трудное: извлечь из двенадцати тысяч предметов — украшений, монет, посуды, останков корабля, оружия, боеприпасов, инструментов, черепков и осколков — всю информацию, которую они способны дать о галеасе и его пассажирах, о жизни на борту, технике и искусстве той эпохи. А потом все это опубликовать.
Тогда можно будет всем вместе отправиться на дно к другому кораблю.
Помню, как, затаив дыхание, я старательно извлекал из пещеры застрявшую между камней крылатую саламандру, инкрустированную рубинами. На ее теле проступали даже мелкие чешуйки, настолько искусно она была сделана. У меня было впечатление, что прошло минут сорок, но, когда я поднялся за вторым ломиком, оказалось, что я пролежал на дне уже добрых три часа. Саламандра легла на ладонь, потом встала на лапки и чуть заметно затрепетала крылышками. Она взглянула на меня драконьим глазом и оскалила зубки в подобие улыбки. Я улыбнулся ей в ответ.
В тот день я понял, что остался ребенком, и поклялся себе оставаться им как можно дольше, до конца дней сохранив в себе детскую способность радоваться и заниматься вещами, на которые «взрослые» взирают со снисхождением. Потому что только тогда я бываю счастлив.
ЭПИЛОГ
Сокровища «Хироны» по-прежнему лежат в сейфе одного из белфастских банков. Прочие предметы — пушки, ядра, навигационные инструменты и т.п. — остаются в лаборатории консервации Королевского университета и Музея Ольстера. Что станет с ними?
Открытие и изучение французско-бельгийской группой аквалангистов останков корабля, снаряженного королевством Обеих Сицилий, частично вооруженного в Испании, плывшего под командованием генуэзца, но входившего в состав Непобедимой Армады, имевшего на борту пассажиров разных национальностей, потерпевшего крушение в водах Северной Ирландии официально в мирное время, но фактически в период военных действий, ставит поистине неразрешимые юридические затруднения.
Чем являются в глазах закона найденные вещи: военной добычей? историческими ценностями? потерянным имуществом? бесхозным инвентарем? Вопросы можно задавать до бесконечности.
После многочасовых переговоров моего поверенного с британским министерством торговли было решено считать поднятые нами со дна бухты драгоценности «грузом потерпевшего крушение судна». Так, будто речь идет о партии антрацита или металлолома. В течение года любой человек, претендующий на владение «грузом», мог заявить о своих правах. Именно так и поступило в последний момент испанское правительство.
В претензии было отказано, но… воз и ныне там. Не знаю, сколько должно пройти лет и сколько литров чернил пролито, прежде чем будет принято окончательное решение. Лично мне будет бесконечно жаль, если коллекция уплывет с аукциона по домам частных «любителей» в Техас, Швейцарию или Аргентину. Моей мечтой было бы видеть ее выставленной целиком в зале какого-нибудь музея, скажем в Музее Ольстера, в Морском музее в Гринвиче или Музее мореплавания в Мадриде. Но, увы, над этой частью экспедиции я уже не властен…
Примечания
1
Сабра — тип испанского судна, служившего для посыльной службы. (Прим. пер.)
2
Гукор — голландское грузовое парусное судно. (Прим. пер.)
3
Испанские документы именуют его то герцогом, то великим герцогом, то принцем. (Прим. авт.)
4
Каракка (исп.) — большой грузовой корабль, построенный для торговли с Америкой. (Прим. пер.)
5
Строгий нрав герцога вынудил жриц любви зафрахтовать на собственный счет особый гукор, в котором они и следовали за Армадой. Это судно не фигурирует в реестре, составленном при выходе из Лиссабона, но упоминается во многих документах того времени. (Прим. авт.)
6
От итал. «galea grossa» — «большая галера». (Прим. пер.)
7
Герцог, негодует испанский историк С. Дуро, «огульно судит лучших капитанов своего времени. Его оценка правильна лишь в отношении самого себя». (Прим. авт.)
8
Небольшие парусные суда, начиненные взрывчатыми материалами. Использовались также в качестве самодвижущихся факелов. (Прим. пер.)
9
Граф Антримский, сэр Рэндолл Макдоннел, прямой потомок Сорли Боя, подтвердил мне, что в его семействе не сохранилось никаких фамильных архивов той эпохи. (Прим. авт.)
10
То, что мы называем «американские горы», на Западе зовется «русские горки». (Прим. пер.)
11
Форт-Нокс — хранилище золотого запаса США. (Прим. пер.)