Он говорил, что оно переводится как «разбойники», «искатели наживы», но произносил его с таким выражением, словно на самом деле это значило «вши» или «мокрицы». Их попутчикам это не нравилось. В отместку они говорили, что, видимо, Рекарафи бежал от наказания или был сослан, поскольку в Долосане законопослушным вирукам делать было нечего.
Келес пресёк эти разговоры, указав, что Рекарафи сопровождает их, чтобы обеспечить его безопасность. О таком никто из них ещё не слышал, и у таумстонеров появилась новая тема для обсуждения. Он переговаривались, бормоча что-то на неизвестном Келесу жаргоне, и он пожалел, что не обладает способностями Джорима к языкам.
Дорога привела их к западной границе Долосана, к основанию плоскогорья, на котором располагался Иксилл. Они подъезжали все ближе. Наступила ночь, и они увидели мерцающую магическую завесу над горизонтом; отдельные багрово-синие огни светились гораздо слабее, но вполне различимо. Сияние завесы затмевало звезды и окрашивало луны в странные цвета, но не более того; однако всё равно Келеса охватывала дрожь при мысли о том, что им придётся пройти сквозь неё, чтобы ступить на земли Иксилла. Лишь богам было ведомо, что ждёт их по ту сторону.
Как-то вечером он стоял невдалеке от лагеря на вершине небольшого холма, наблюдая за перемещением разноцветных огоньков, словно колеблемых лёгким ветерком. Он не знал, как долго простоял так, но внезапно понял, что дрожит от холода. Только он успел подумать об этом, его мягко ударило по спине скрученное в тугой свёрток одеяло.
Келес обернулся и увидел вирука, опустившегося на землю позади него, ниже по ветру. Это заставило его ещё раз вздрогнуть.
— И давно вы здесь?
Рекарафи, почти невидимый в темноте, пожал плечами.
— Достаточно долго для того, чтобы понять, что вы, скорее всего, замёрзли.
— Вы следили за мной?
— Вы имеете в виду, не преследовал ли я вас тайком? Я заметил, что вы дрожите, и принёс ваше одеяло. — Он вытянул вперёд руку, указывая в сторону Иксилла. — Я смотрел на это. На тавам эйзар.
Келес ослабил кожаные ремешки, стягивавшие одеяло, и завернулся в шерстяную ткань.
— Тавам означает «магия». Что такое эйзар, я не знаю.
— «Покрывало». Но не облачение. Пелена, скрывающая нечто. Эта пелена быстро угасла.
Он опустил руку.
— Вы используете девятеричное исчисление, а мы — десятеричное.
— У вас десять богов? — Келес поднял лицо к небу, пытаясь отыскать взглядом десятое созвездие.
— Нет. У наших рабов на руках было по десять пальцев. Мы не хотели, чтобы они ошибались при расчётах.
Вирук подошёл ближе, держась с подветренной стороны.
— Так вот, семьдесят десятилетий тому назад произошла битва, послужившая причиной появления тавам эйзара. Сначала он был виден и при солнечном свете, он был ярче солнца, поскольку солнце почти не появлялось на небе во Времена Чёрного Льда. На землях Девяти княжеств тавам эйзар не был виден, но Ирусвирук он освещал ослепительным сиянием. У нас больше не было ночи. Красные, жёлтые, золотые, серебристые, зелёные голубые огни плясали и кружились. А потом магия хлынула сверху из Иксилла, разрушая все на своём пути.
Вирук ссутулился, словно согнувшись под тяжестью воспоминаний.
— Вам не понять, на что это было похоже, Келес. То что довелось увидеть вам по дороге сюда, тоже удивительно, и каждый раз это было что-то иное. Когда магия вырвалась на свободу она, она уничтожала все — но и творила все. Все, что вы видели и больше, чем можете себе представить, — все существовало здесь одновременно. Перемещалось прошлое и будущее, настоящее с несбывшимся, растения с животными; всё, что не было хоть как-то защищено, полностью изменилось.
Картограф закрыл глаза и попытался осознать слова Рекарафи.
— Вы правы, я не могу представить подобное.
— Представьте тихое озеро, Келес, гладкую поверхность воды. Мир был похож на неё. А теперь представьте, что вода забурлила и превратилась в пену. Все изменилось. Здесь вместо воды была магия, и она исказила реальность. Все вещи существовали в одно и то же время, но ни одна не сохранялась надолго, — магия была слишком сильна.
— И озеро продолжало бурлить.
— Да. И её сдерживал лишь тавам эйзар.
Келес открыл глаза и опустился рядом с Рекарафи. Вирук подошёл совсем близко, но головная боль не появилась. Келес подозревал, что позже она всё-таки начнётся, но решил не обращать внимания. Рекарафи держался обособленно все время путешествия. Келес побаивался его, но хотел ответить на попытку вирука сократить расстояние между ними.
— Вы говорите о завесе так, что мне кажется, будто была и другая.
Рекарафи повернул к нему лицо. В зрачках его тёмных глаз отражался холодный свет звёзд.
— Когда-то Вирукадин захлестнула волна магии такой силы, о которой вы никогда не могли бы даже помыслить. Катаклизм изменил эти земли и уничтожил внутреннее море. Гибель Вирукадина поглотила землю бесследно.
Там, где сейчас находится Тёмное море, Келес, когда-то возвышались величественные горы, касавшиеся вершинами звёзд. Там был наш дом, и, даже находясь далеко оттуда, мы видели их. Самая высокая гора всегда была покрыта снегом, — её вершину скрывали облака. Но тавамазари подчинили ветра своей воле и укротили солнце. У нас всегда было тепло, как в Миромиле, пышно росло и цвело все живое, словно в Уммуммораре. Наш дом был земным раем.
Келес покачал головой.
— Как можно было уничтожить подобное чудо?
Вирук издал клокочущий звук, словно что-то перекатывалось у него в горле.
— Мы находимся на земле, которая была разрушена по вине вашего народа, и вы спрашиваете об этом? Разве причины имеют значение спустя три тысячи лет? Те, кто владел силой, хотели получить больше, и ревниво охраняли от прочих то, что имели. Те, у кого не было ничего, хотели получить хоть что-то и не останавливались ни перед чем, чтобы добиться своего. И те, и другие пытались выставить свои деяния в лучшем свете, хотя дела не были ни благородными, ни справедливыми.
Когда все произошло, уцелевшие собрали оставшихся тавамазари и ушли за пределы бывшей столицы, чтобы создать вокруг тавам эйзар и не позволить разрушительной силе выплеснуться за пределы Вирукадина. Город погрузился в морские пучины, а Чёрная Жемчужина поднялась на небеса.
Картограф посмотрел наверх. Гол'дун, вторая по размеру луна, висела в небе, — чёрный шар, окружённый серебристо-зелёным сиянием.
— Гол'дун — сокровище, принадлежащее сразу всем богам. Она медленно проплывает мимо каждого из них, — они не в силах вынести долгого расставания с ней.
Из горла вирука снова вырвалось клокотание.
— Я мог бы рассказать вам об истинном происхождении ваших богов, Келес Антураси. Но вы не поверите мне. Во времена моей юности Чёрная Жемчужина не сияла на небе. Ваше название для нас ничего не значит. Мы называем её гоал ньюан. Приблизительно на ваш язык это можно перевести как «камень души». Но это тоже плохой перевод. Он не отражает всех тонкостей.
— Пожалуйста, объясните мне.
Рекафари медленно прикрыл глаза.
— Это не поможет вам при описании нового мира.
— Но поможет мне понять мир, который я описываю.
Вирук сидел неподвижно, глаза его были закрыты; потом он поднял подбородок. Келес гадал, о чём он думает. Казалось, Рекарафи разговаривает с духами, спрашивая у них совета, прежде чем ответить ему. Может быть, он говорит с посланницей, — так же, как я — с дедом.
Наконец вирук открыл глаза.
— Мы верим, что после смерти каждого из нас ждёт суд. Любое совершенное нами зло превращается в чёрный камень — гоал ньюан. Любое доброе деяние превращается в белый камень — гоал саам. Судья забирает их и кладёт на весы. Если чёрных камней больше, душа обречена на вечное мучение. Если больше белых — душа отправляется в рай.
— А если камней поровну?
Рекарафи кивнул.
— Камни забирают, а душа возвращается на землю в новом перевоплощении.
— Так вы верите… — Келес замолчал, увидев, что вирук предупреждающе поднял руку с блеснувшими в лунном свете когтями. Он почувствовал слабый запах яда. У него закружилась голова, и он отпрянул назад. — Что такое?
— Я рассказал вам об этом по двум причинам, Келес. Первое: нам могут встретиться могилы вируков. Если они будут открыты, вы, возможно, увидите внутри белые и чёрные камни. Когда тело хоронят, часто друзья или враги бросают в могилу камни, чтобы сдвинуть чашу весов в одну или другую сторону. Теперь вы знаете, как это объясняется.
Келес медленно кивнул, думая про себя, что хорошо бы в самом деле найти такую могилу, чтобы собственными глазами увидеть то, о чём говорил Рекарафи.
— Вторая причина заключается в том, что, ранив вас, я создал гоал ньюан для своей души. Я уравновесил этот поступок, служа вам. Я сделал с тех пор многое, что может прибавить мне белых камней, — к примеру, от моей руки погиб этхарсааль, — но я буду служить вам, пока не получу гоал саам от вас.
Келес нахмурился.
— Думаю, теперь я понял. Благодарю вас.
— Защищать вашу жизнь и служить вам — моя обязанность. — Вирук склонил голову набок. — Возможно, это будет не в тягость.
Они покинули холм и вернулись в лагерь, ориентируясь по голубому свету фонаря, работавшего на таумстоне. Келес забрался в палатку, вспоминая разговор с вируком. Он многое понял, но вопросов оставалось ещё больше. Главный вопрос заключался в том, почему Рекарафи решил рассказать Келесу все это. Ломая над ним голову, он провалился в сон.
На следующее утро Келес проснулся рано и с привычной головной болью, но постарался не обращать на неё внимания. Они быстро свернули лагерь и отправились в путь по плоской равнине, покрытой тонким слоем чёрного снега, прибившего пыль земле. Цвет снега никому из них не понравился, и таумстонер все время подгоняли их, убеждая двигаться быстрее. Когда стало ясно, что Келесу нужно время для работы, попутчики бросили их и отправились вперёд одни.
Следуя по протоптанным в снегу дорожкам, шестеро путников вошли в ущелье, гораздо шире того, с водоёмом. Стены ущелья блестели, словно отполированные. Келес предположил, что его когда-то создал нахлынувший поток магии, и до сих пор ущелье иногда захлёстывает шторм, поэтому камни такие гладкие. Он даже видел на скалах своё отражение, но образы быстро менялись. Чаще всего он видел себя ребёнком, но очень грустным; несколько раз — согбенным и обессилевшим, как его дядя Улан.
Хуже всего было увидеть собственные глаза на лице Киро. Даже одетый в его одежду скелет, едущий верхом на скелете лошади, и то не поразил его так неприятно, как он в образе Киро. Прошлое и будущее больше не сталкиваются в этом месте, но отражение по-прежнему показывает их смесь.
Никто из путников не проронил ни слова, но все придержали коней, разглядывая отражения. Келес видел только их самих, но выражения их лиц — от ужаса до восторга — свидетельствовали о том, что и они видят самые разные картины. Лишь Рекарафи смотрел на скалы с презрительным безразличием, но в одном месте и он, взмахнув когтистой рукой, оставил на гладкой поверхности глубокие царапины.
Ущелье поворачивало и изгибалось. Впереди они увидели долину, простиравшуюся с севера на юг и ведущую дальше на запад, в Иксилл. Начали появляться признаки обитания людей, в основном, в виде разбросанного мусора. Там и здесь виднелись следы от мотыг на камнях. Келес увидел отражение человека, копавшего что-то, а в реальности там оказались лишь полузасыпанная яма и валявшийся рядом сломанный черенок лопаты.
Наконец они одолели небольшой подъем и увидели Опаслиноти. Боросан сложил руки на луке седла и улыбнулся.
— Он вырос.
Остатки романтических представлений окончательно выветрились из головы Келеса. Опаслиноти действительно был городом, но таких городов Келес прежде ни разу не видел. Здесь не было ничего, что намекало бы на вирукианское происхождение. Он попытался представить, что сейчас чувствует Рекарафи. Если бы Моравинд превратился в такое, мне захотелось бы умереть, чтобы не видеть.
Больше всего Опаслиноти напоминал большую мусорную кучу. Люди сновали по нему, словно личинки мух. Город был построен на пересечении двух каньонов шириной около двух миль и вплотную примыкал к юго-восточной стене одного из них. В дни былой славы вируков он располагался возле слияния двух рек. Келес представлял себе проплывавшие здесь корабли, башни, вздымавшиеся над водой… Правда оказалась другой.
Когда поселение людей было небольшим, нависавшие скалы, видимо, неплохо защищали от магических бурь. До этого места доходили лишь небольшие вихри. Потом поселение разрослось; породу, срытую при строительстве, отвозили на северную границу города. Получилось нечто вроде запруды. Скалы кое-где блестели на солнце, так что магия явно коснулась их, но блестели и внутренние стены плотины. Значит, во время бурь магия выплёскивалась на расположенный ниже город, служивший ей превосходным вместилищем.
Они подошли ближе, но ничего обнадёживающего Келес не заметил. Рудники были расположены террасами; жилые дома прятались в глубине скал. По периметру огромного колодца расположились, словно шляпки гигантских поганок, крытые сводчатые здания, побольше и поменьше, служившие укрытиями. Возле самых больших укрытий в загонах стояли лошади и верблюды. Келес предположил, что во время бурь их тоже заводят внутрь.
Укрытия явно были построены из грязи и соломы, но укреплены по поверхности плоскими серыми камнями.
— Что это за камни, Боросан?
— Камни добывают ниже, в колодце. Они содержат примесь таумстона и впитывают магию. После шторма люди выламывают эти камни и продают их. Но это таумстон очень низкого качества, и он мало на что годится.
Он слегка пришпорил лошадь.
— Вперёд. У меня есть друзья на нижних уровнях. Мы отведём лошадей в конюшню, и они примут нас.
Моравен подал голос.
— Нижние уровни — лучшие?
Боросан кивнул.
— Во время бурь магия переливается через край запруды, но редко заполняет Колодец полностью. Нужно избегать ливней во время шторма, и лучше всего находиться как можно глубже. Опаслиноти, что бы вы о нем ни думали, вполне безопасное место.
Кирас, подъехавший к многочисленным следам, ведущим к городу, покачал головой.
— Не думаю, что так будет и на этот раз, Мастер Грист.
Моравен нахмурился.
— Что такое, Кирас?
— Эти следы ведут к самому большому укрытию. И я знаю, чьи это следы. — Кирас положил руку на рукоять меча. — Каким-то образом разбойники опередили нас.
Глава сорок восьмая
Двадцать седьмой день Месяца Тигра года Крысы.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Токайан.
Каксиан.
Джориму удалось убедить воина в золотой маске подождать, пока они отправят лодку за капитаном Грист. Тот, казалось, понял, что означает слово «капитан». Джорим отправил на «Волка Бури» лейтенанта Линор. Оставшиеся солдаты окружили «Лунного Дракона» и заняли оборонительные позиции, бросая подозрительные взгляды в сторону леса.
Джорим остался на берегу с великаном. Хотя тот и ответил без запинки на приветствие Джорима, его знание языка Наленира было отрывочным. Он представился как Зихуа и, по просьбе Джорима, начал называть наиболее общеупотребительные слова на своём языке. Джорим быстро узнал, что племя Зихуа называло себя «Аменцутль», весь их народ — «Каксиан», а он сам прибыл с южных границ, из Токайана. Команду «Лунного Дракона» отвели туда ради их же безопасности, — так как было известно, что поблизости бродят лазутчики вражеского племени Мозойан.
Джорим постепенно начинал разбираться в их языке. Суффикс «йан», к примеру, означал принадлежность к какому-то месту. Племя Мозойан происходило извне, — они были так же чужды этому народу, как турасиндцы — народам Империи. Джориму понравилось, что язык Аменцутль подчинялся определённому порядку. Это означало, что его будет проще выучить.
Не прошло и часа, как капитан выбралась на берег, а с ней — Йезол и Шимик, а также ботаник «Волка Бури». Зихуа поприветствовал её и разрешил оставить солдат на берегу. Он возглавил их небольшой отряд, и они двинулись вглубь леса. Зихуа, обратившись к Джориму, сказал, что они, без сомнения, могут не бояться шпионов Мозойян с такой хорошей охраной. Он взмахнул рукой, и из-за деревьев выступило около полудюжины молодых мужчин и женщин. Зихуа приказал им оставаться на берегу, якобы для того, чтобы «помочь» солдатам в случае надобности. Но обе стороны понимали, что эти люди — заложники безопасности прибывших с «Волка Бури».
Зихуа во все глаза глядел на Шимика, но, когда фенн поднял лапы и Йезол подхватил его на руки, словно ребёнка, недоверчивая озабоченность гиганта заметно ослабла. Он уводил Джорима, Энейду и Йезола все дальше в лес. Они сделали не более полудюжины шагов, и берег пропал. Они очутились в зелёном полумраке. К ним постепенно присоединялись все новые воины. Тропинка вилась между стволами огромных деревьев; золотистые мартышки и какие-то другие, более мелкие, обезьянки пронзительно кричали, прячась в густых кронах; спустившись вниз, чтобы посмотреть на путников, они снова мчались наверх, без умолку стрекоча.
Джорим и Энейда молчали, но мысленно Джорим вторил Йезолу, без конца бормотавшему: «О, боги, о, боги!». Эти слова слетали с его губ так часто, что вскоре Шимик принялся нараспев произносить: «Обо-гибо-гибо!». Фенн принялся точно так же подражать и голосам обезьян, — достаточно громко для того, чтобы их мохнатые преследователи смолкли и удивлённо склонили головы набок, услышав крики Шимика.
Джорим находил, что эти джунгли изумительны. Здесь было полно растений и животных, которых он нигде прежде не встречал. Он был более чем уверен, что ему не хватило бы и года, чтобы изучить хоть малую толику этого поразительного разнообразия. Ему попалось на глаза уже не меньше дюжины разновидностей ярко окрашенных цветов лиан, растущих на деревьях. Их воздушные корни свешивались с веток. Наличие мартышек, равно как и следы небольших оленей и других зверей на тропинке, свидетельствовало о том, что здесь должны водиться и более крупные хищники, но пока Джорим не видел ни одного. Он почувствовал укол страха, подумав об опасности; впрочем, его несколько обнадёживало то, что Зихуа и его соплеменники не слишком беспокоились, что скрывается в окружавших тропу зарослях.
Тропа шла вдоль реки. Джорим прикинул и сделал вывод, что они прошли примерно три мили точно на восток, пока река не повернула на юг, огибая холм. Из-за деревьев трудно было понять, насколько высок этот холм; тропа постепенно становилась шире по мере того, как они поднимались выше. К ней присоединялись другие тропинки. Внезапно подъем прекратился. Они вышли из леса на широкую зелёную равнину приблизительно в пять миль шириной. По краям равнины виднелись вплотную прилегавшие к джунглям возделанные участки. Некоторые из этих клочков земли выглядели сплошь заросшими, хотя Джорим видел, что это не зерновые культуры.
Они используют севооборот. Это наблюдение заставило Джорима осознать, как сильно они отличаются от людей на острове Эсги. Народ Аменцутль был мудр достаточно, чтобы понимать, — если намеренно давать земле отдохнуть один раз в пять-семь лет, она никогда не истощится полностью. Эта мысль промелькнула в его голове, словно молния; он понял, что общество Аменцутля стоит на довольно высокой ступени развития, несмотря на отсутствие стального вооружения — судя по внешнему виду Зихуа. В следующее мгновение Джорим отвлёкся от полей, обратив внимание на то, что вначале показалось ему лишёнными растительности холмами вдалеке, — и был вынужден пересмотреть ещё раз свою оценку уровня развития этого народа. Холмы не были естественными образованиями.
Зихуа использовал для описания Токайана наленирское слово, означавшее «отдалённое поселение», «аванпост», но оно не вполне подходило. Джорим увидел четыре ступенчатых пирамиды, вздымавшихся к небесам в центре города. Ясно было, что камни для их постройки взяты с близлежащих гор, но это означало, что их каким-то образом перевозили на расстояние не меньше трех миль. Но на тропе, по которой они добрались сюда, — она уже превратилась в широкую дорогу — не было ничего, похожего на следы от повозок. Джорим не видел лошадей, хотя на полях вместе с работавшими людьми находились какие-то животные, напоминавшие небольших безгорбых верблюдов.
Кроме пирамид, — в высоту они составляли около сотни футов каждая, — Джорим увидел несколько сооружений округлой формы ниже раза в три. Они тоже были сложены из камня. Ничем не напоминая изысканную имперскую архитектуру, здания отличались чёткостью и простотой линий. Единственное украшение — высеченные на камнях изображения змей и птиц — немедленно напомнило Джориму о символах Наленира и Дезейриона.
— Зихуа, сколько твоих людей в Токайане?
Воин поднял правую руку, выпрямив все пять пальцев, потом сжал ладонь в кулак и хлопнул им сперва по запястью левой руки, а затем по локтю.
— Понятно? Десять в руке. Ещё десять. И ещё.
Джорим понимал, что «тридцать» никак не может быть правильным ответом.
— Не уверен.
Йезол подал голос.
— Мастер Антураси, они используют вирукианское счисление, кратное десяти. Наверное, удар по запястью означал умножение на десять, а по локтю — вторичное умножение. Может быть, дальше они хлопают по плечу? В общем, он говорит, что там живёт тысяча человек.
— Тысяча человек? В отдалённом поселении? — Джорим покачал головой. — Сколько лет здесь стоит Токайан, Зихуа? Токайан йан?
Пальцы Зихуа взметнулись, снова раздались хлопки.
— Сто двадцать лет?
Джорим оглянулся и посмотрел на Энейду.
— Они могли все это построить за сто двадцать лет?
— Не с населением в тысячу человек, если только не обладают техникой, пока неизвестной даже в Наленире. — Её тёмные глаза сузились. — Но, возможно, советник Йезол уже предложил нам правильное объяснение.
— Что?
— Если они используют вирукианский счёт, то, может быть, могут использовать и их магию?
— Это не…
Джорим запнулся и замолчал. Ему одновременно пришли в голову две взаимоисключающие идеи. Он знал, что вируки используют магию, и очень сильную магию. Посланница вылечила его брата; ни один лекарь из Наленира не смог бы сделать того, что она. В то время как людям приходилось усердно работать, чтобы достичь мастерства, позволяющего прикоснуться к магии, Для вируков, казалось, магия была чуть ли не игрушкой.
Ваньеши пытались приблизиться к подобному обращению с магией. Их попытки обернулись бедствием. Игры с неведомым привели к Катаклизму. Очевидно, людям не дано было широко использовать магию без пагубных побочных последствий.
Но Джорим знал, что обращению с магией можно научиться. Кое-что у ваньешей все же получалось. И у вируков тоже. Что, если народ Аменцутль открыл способ управлять магией при создании определённых условий? Если так, то самые могущественные из их магов могут быть Мистиками. На это не мешало бы посмотреть.
Подобная наука может стоить больше, чем все золото и драгоценности, которые мы привезём в Наленир. Поселение и поля вокруг означали, что, если магия действительно используется, отрицательные последствия сдерживаются. То, что кто-то сумел приручить дикую магию, означало, что и другие смогут. И дорога на запад, старый Путь Пряностей, будет открыт.
Джорима взволновала эта мысль, но он быстро одёрнул себя. Все это было замечательно — на первый взгляд, но пока что он не располагал сведениями, подтверждавшими, что эти люди вообще использовали магию. Все, что он видел, могло быть создано трудами огромной армии рабов, а мёртвые тела могли удобрять землю на полях, мимо которых они проходили. Возможно, Аменцутли вообще не считали рабов людьми, так что Зихуа просто не посчитал их, говоря о населении Токайана. Впрочем, каким бы способом ни был построен город, на это потребовалось не более ста двадцати лет, что само по себе было выдающимся достижением, и Джорим намеревался подробнее разузнать его историю.
Когда они подъехали ближе, Джорим принялся всматриваться, пытаясь увидеть какие-нибудь знаки, указывавшие бы на использование магии, — но так ничего и не заметил. Удивительно, но больше всего улицы города напомнили ему Уммумморар. Женщины и мужчины носили одинаковые набедренные повязки; этим они и ограничивались, за исключением воинов в нагрудных доспехах. У всех были длинные чёрные волосы, собранные сзади в косу с вплетёнными разноцветными нитями и немногочисленными бусинами. Одежда работавших на полях отличалась цветами от одежды воинов и людей, попадавшихся им навстречу в центре города. По всей видимости, разные цвета соответствовали определённым кастам. Зелёный носили солдаты, красный — торговцы, жёлтый — рабочие, чёрный — чиновники, пурпурный — кого Джорим принимал за священнослужителей. Основной цвет преобладал; детали контрастных цветов служили для уточнения подробностей; украшения на одежде, браслетах, кольцах, нагрудных пластинах отличали людей Змеи, Кошки и Орла.
Зихуа подвёл их к одному из высоких круглых зданий. Совершенно очевидно, это был жилой дом. Они вошли внутрь. Он провёл их к центральному покою и открыл перед ними дверь.
— Вот люди «Лунного Дракона».
Команда корабля действительно находилась в помещении. Моряки выглядели измождёнными, но явно отдохнули и поели. Посередине округлой комнаты прибывшие увидели бассейн для омовений; вдоль стен оставалось достаточно места, чтобы гости могли с удобством расположиться на плетёных циновках для сна. Для моряков не пожалели еды, и недоеденная часть фруктов и хлебных лепёшек была разложена в углу.
Лейтенант Минан оправил форму, шагнул вперёд и поклонился капитану Грист.
— Я в вашем распоряжении, капитан. Назначьте наказание.
Энейда ответила на поклон, — так же как Йезол, Шимик и Джорим. Она выпрямилась первой.
— За что мне наказывать вас?
— Мы бросили наш корабль.
— Полагаю, вы найдёте его на прежнем месте целым и невредимым. К тому времени все повреждения будут устранены. — Она огляделась. — Вроде бы вся команда на месте, или почти вся.
— Мы недосчитались четверых после того шторма, капитан. — Минан опустил глаза. — И ещё двоих забрали по дороге сюда. Их поселили где-то в другом месте. Мы пару раз видели одного из них, второго — ни разу.
Энейда обернулась и посмотрела на Зихуа, а потом бросила взгляд на Джорима.
— Я хочу знать, где мои люди.
Джорим начал объяснять Зихуа, о чём спросила Энейда, но тут в комнату проскользнул один из двух пропавших моряков — Дирхар Пелалан. Он припал на одно колено перед капитаном и низко склонил голову.
— Я пришёл, капитан, чтобы быть полезным вам.
Джорим полуобернулся к Минану и бросил через плечо:
— Не хватает ещё Лезиса Осебора?
— Да. Как вы догадались?
Энейда неодобрительно поморщилась.
— У вас на борту было двое лингвистов, лейтенант. Они забрали Мастера Пелалана, чтобы научить его своему языку. А Мастера Осебора, полагаю, отправили на север.
Зихуа кивнул.
— В Немехиан.
Она посмотрела на Дирхара.
— Как это понимать?
— Мастер Осебор отправился в столицу Аменцутлей, Немехиан. Он должен научить нашему языку Короля-Чародея.
Джорим поднял бровь.
— Короля-Чародея?
— На их языке он зовётся майкана-нетль. Майкана — правящая каста, владеющая древней и могущественной магической силой, передающейся от поколения к поколению. Король — сильнейший из них. Говорят, он может заморозить солнце на небе и сокрушить горы одним повелением.
Джорим улыбнулся.
— Хотел бы я на это посмотреть.
— И посмотрите. — Зихуа кивнул. — Теперь, когда ваша морская повелительница здесь, мы все отправимся на север, и майкана-нетль, мудрейший из всех, решит, что с вами делать.
Глава сорок девятая
Первый день Месяца Волка года Крысы.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Опаслиноти.
Долосан.
Моравен Толо и через неделю пребывания в этом городе-свалке чувствовал себя беспокойно. Он не мог расслабиться, словно в тот первый день, когда они въехали на улицы Опаслиноти. Он понимал, что, несмотря на долгую прожитую жизнь, его опыт ограничивался землями Империи — в основном, Эрумвирином, Налениром и Пятью Княжествами. Он много знал о людях, и опыт часто подсказывал ему, как они поведут себя в определённых обстоятельствах, — но это были обстоятельства, которые могли сложиться в цивилизованных местах.
Уже на подъезде к городу Моравен ощутил растущее беспокойство. Он видел на отполированных камнях своё отражение. Временами он был ребёнком, но не узнавал сам себя. Потом он увидел себя в полном боевом убранстве, в алой одежде, — но материал был незнакомый, очень тонкий, он никогда такого не видел. На лице у следующего двойника росла борода с проседью, а потом Моравен увидел собственный окоченевший труп с зияющей раной в спине, — там, где в реальности тянулся шрам.
Он не был уверен, что именно видит, и понятия не имел, как определить, имеет это какое-то значение или нет. Он попытался не обращать внимания, но не мог полностью отделаться от мыслей об отражениях. Со дня исцеления он чувствовал: что-то неуловимо изменилось. Эти видения каким-то образом находили отклик в его душе и усиливали что-то новое.
Возможно, ему необходимо иметь перед глазами что-то обыкновенное, легко объяснимое и привычное, чтобы подавить чувство беспокойства. Но Опаслиноти — не то место, где можно было отдохнуть от странностей. Жившие здесь с восторгом противопоставляли себя благовоспитанному востоку.
Шестеро путников явно выделялись и видом, и поведением. Жители Опаслиноти не имели ничего ни против, ни за. Они вообще не хотели иметь никакого дела с прибывшими. Если бы Боросан не ехал с ними, их просто-напросто выгнали бы обратно в Пустоши, и никому не было бы дела до их дальнейшей судьбы.