Глава сорок пятая

Нирати вздрогнула и проснулась. Её вырвал из глубокого сна не посторонний звук или движение, не коснулся случайный солнечный луч. Она спала долго, хотя и беспокойно, а теперь каким-то образом поняла, что пора просыпаться.

Она лежала на постели вниз лицом. Мокрая наволочка холодила щеку. Она намокла не от слез, хотя Нирати была уверена, что во сне плакала; она спала с открытым ртом, и на подушку вытекла слюна. Она была настолько изнурена, что даже не смогла перед сном красиво улечься на кровать.

Нирати попыталась медленно приподнять руки, но это оказалось не так-то просто. Все тело ныло, особенно болели плечи и локти. Тупая, ноющая боль казалась знакомой, напоминая переутомление после долгого повторения одного и того же движения. Когда весной и осенью она помогала матери в саду, потом у неё точно так же болели плечи и поясница.

Она осторожно перевернулась на бок и замерла, пытаясь отдышаться. Нирати недоумевала, почему она до такой степени выдохлась, проделав всего одно простое движение. Она чувствовала ужасную слабость. Одеяла казались такими тяжёлыми, словно были сделаны из свинца. Ночная рубашка обвилась вокруг ног, и она не могла освободиться, как ни старалась. Почувствовав себя в ловушке она испугалась, но тут же заставила себя успокоиться.

Страх воскресил в её памяти сны. Нирати принялась вспоминать прошедшую ночь, желая отделить правду от вымысла. Она пыталась найти то, что могло лишить её сил, хотя понятия не имела, что это может быть, и сомневалась, что сможет вспомнить. Но единственное, что ей оставалось, — думать, и ей была необходима хотя бы видимость действия, чтобы знать, что рано или поздно она сможет подняться с постели.

Вчерашний вечер прошёл вполне приятно. Граф Эйриннор повёл её в театр, где шла пьеса по повести Яора Диркси «Меч-пёрышко». Это была лучшая из его историй, повествующая о девушке, пасущей гусей, которая настолько умело обращалась с гусиным пером, что побеждала всех воинов, которые встречались ей на пути. Постановка была довольно-таки посредственная, но остроты добавляло то, что побеждённые воины носили одежды, свидетельствующее об их преданности Дезейриону, а главная героиня была прекрасной наленирской девой, а её гусиное перо — золотым.

Потом они отправились в городской сад, а оттуда — в дом, который граф снимал с тех пор, как формально разорвал все отношения с семьёй Фозель. Они пили вино, занимались любовью, а потом он проводил её домой. Должен был проводить, — хотя Нирати этого и не помнила, тем не менее, она была дома.

Её мать знала, что она спит с дворянином из Дезейриона. Разумеется, она боялась, что он разобьёт сердце её дочери. Но Сьятси подошла к делу с трезвой обстоятельностью. Она приготовила настойку когтелапки, которую Нирати приносили каждый день перед вечерней трапезой. Она сказала, что Нирати может смело довериться ей во всем, и даже предложила нанести визит Госпоже Нефрита и Янтаря, чтобы получить дельный совет.

Нирати отвергла последнее предложение. Её прежний опыт сводился к свиданиям с такими же неопытными любовниками, как и она сама. Она не получала особого удовольствия от этих встреч, разве что ей доставляло радость видеть удовлетворение поклонников и их искреннее обожание. Ей казалось, что её роль в этом и состоит, поскольку до Джанела не понимала, какое наслаждение может приносить любовное соитие.

Джанел был деликатным и нежным любовником. Он старался в первую очередь доставить удовольствие ей, медленно раздевая, лаская и целуя её тело. Стоило ему приблизить губы к её коже, дотронуться кончиками пальцев, тыльной стороной ладони, даже одетой в тонкую кожаную перчатку рукой, — огонь желания охватывал Нирати. Он говорил ей, как она красива и соблазнительна, спрашивал, чего она хочет, и как хочет. Медленнее, быстрее, мягче или жёстче, — он делал все так, как хотелось ей, каждый раз открывая все новые глубины страсти.

Нирати полагала, что после такой бурной любви она будет спать вообще без снов или сны будут спокойными, или даже горячими, — но нет же. Тело болело так, словно сны воплощались в явь. Она чувствовала себя беспомощной, её руки были скручены за спиной, ноги связаны. Она была словно опутана толстыми верёвками. Сначала она подумала, что это кожаные ремни, но, присмотревшись, разглядела свернувшуюся кольцами и покрытую шерстью огромную змею. Она слышала её шипение, чувствовала, как немеет сдавленное тело. Нирати пыталась освободиться, а змея смеялась и говорила, что спасения нет, и никогда не будет. Она попалась навсегда.

Потом пришёл дед и разбудил её. Нирати подумала, что сон продолжается, но, вынув руки из-под одеяла, увидела красные отметины на запястьях и многочисленные синяки. Она действительно боролась, она все ещё слышала голос, приказывавший ей молчать.

Она уставилась на Киро.

— Дедушка?

— Да, дитя моё. Да, моя маленькая Нирати. Я должен был придти. — Он смотрел на неё, глаза его пылали. Потом выражение лица смягчилось, он присел на краешек постели и взял её за руки. — Тебе приснился страшный сон.

— Да, очень страшный. — Она позволила ему помочь ей сесть. — Но как ты сюда попал? Это невозможно.

Киро Антураси покачал головой.

— Правитель думает, что надёжно запер меня, но есть пути и тропинки, о которых ему не известно. Я знаю их все. Мне нетрудно было попасть сюда. То, что ты во мне нуждалась, стоило риска.

Нирати сжала его руки.

— Что-то не так, дедушка?

Старик гордо выпрямился, а потом тяжело вздохнул.

— По-правде говоря, Нирати, я тоже плохо сплю. И меня во сне преследуют демоны и чудовища.

Она тихо спросила:

— Ты что-то утаил от меня? Что с моими братьями? Они в опасности?

— С твоими братьями все в порядке, — настолько, насколько вообще может быть. Они связываются со мной, как и предполагалось. Джорим изо всех старается сосредоточиться. Келес и так всегда это умел. Я узнал от них много нового, и это пойдёт на пользу всем нам.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Киро едва заметно улыбнулся.

— Верно. Они оба стараются кое-что скрыть от меня. Не для того, чтобы мне досадить; я бы почувствовал. Нет, они скрывают это от меня, чтобы я не рассказал тебе и твоей матери. Но я знаю, в чём дело. Келес болен, — не серьёзно, дитя моё, не бойся. Но он плохо спит. Иногда он открывается, и тогда я вижу разные вещи. Пустоши необычнее, чем я помню. Для Келеса это настоящее испытание.

Что касается второго твоего брата, Джорима, он сильно увлечён путешествием, но все идёт не совсем так, как было задумано. Он сделал замечательные открытия, однако многие тайны пока не раскрыты. Он ищет ответы на вопросы, которые, возможно, не имеют ответов.

Нирати пробрала дрожь.

— Ведь ты бы узнал, если бы случилось что-то ужасное, правда?

— Да, дитя моё, узнал бы. — Он посмотрел ей в лицо. — Не бойся. Я не позволю никому и ничему нанести вред моим внукам, покуда это в моих силах. Они способны на большее, чем сами предполагают. С ними все будет в порядке.

Она снова пожала его руки, не зная, что сказать. Он говорил о них с такой теплотой во взгляде и голосе, какой она никогда не слышала, когда Келес и Джорим находились поблизости.

— Ты их очень любишь, верно?

Киро нервно вздрогнул, взгляд его снова обрёл ясность и чёткость.

— Разумеется. Я суров с ними, потому что люблю их. — Он повысил голос, слова зазвучали резче. — Мир жесток, холоден и несправедлив. Антураси должны попытаться изучить его, укротить и приручить. Он сопротивляется, но будет побеждён. То, что делают твои братья, поможет осуществлению нашей цели.

Он сжал её ладони в последний раз, затем отпустил. Руки Нирати упали поверх одеяла. Киро встал.

— Но сейчас меня больше всего заботишь ты, моя малышка. Я не позволю нарушать твой сон. Помнишь нашу старинную игру?

Нирати невольно широко улыбнулась.

— О, конечно! Как я могу забыть!

В детстве она очень переживала, что не имеет таланта к составлению карт. И в то время как Келес и Джорим выполняли несложные задания Киро, он сидел и рисовал карты для Нирати. Вместе они создали чудесную страну Кунджикви; она описывала её, Киро составлял подробную карту сотворённого ей мира.

Киро протянул руку. Нирати соскользнула с постели. Он подвёл её к стене и прикоснулся к камню. Часть стены плавно ушла вперёд, открывая тёмный коридор.

— Я нашёл путь в Кунджикви для тебя, Нирати. Идём. Я покажу тебе место, где тебе будет нечего бояться.

Она последовала за ним по коридору и вскоре вышла на залитый солнечным светом луг, который не мог существовать в действительности, — трава была шёлковой, на деревьях пели искусно вышитые птицы. Ветви сгибались под тяжестью невиданных плодов, спелых и сочных. Нирати улыбнулась, увидев грушу в кожуре лимона. Она знала, что внутри скрывается сочная мякоть со вкусом того и другого одновременно.

Киро выпустил её руку и позволил бродить по местам, которые они создали вместе.

— Ты стала старше, так что можешь пожелать чего-то ещё. Сладкий чай, текущий по руслам здешних рек, может превратиться в вино. Звезды будут танцевать для тебя, стоит только захотеть. Плоды на деревьях придутся тебе по вкусу. Ветер будет тёплым и приветливым, дождь — освежающим. В Кунджикви так будет всегда.

Его голос звучал все тише. Нирати обернулась и увидела, что Киро исчез, словно призрак. Это удивило её, но не испугало, — здесь, в стране, созданной её воображением, она чувствовала себя в безопасности. Нирати опустилась на шёлковую траву и положила голову на землю, прислушиваясь к сладкому пению птиц.

Она заснула.

Проснувшись, Нирати собралась с силами и отбросила одеяло. Подойдя к стене, она прикоснулась к холодным камням, наполовину веря, что они подадутся назад. Разумеется, ничего не произошло. Эта стена не была внешней; кроме того, комната находилась на третьем этаже. Мне все это приснилось. Мне приснилось, что дед был здесь. Мне приснилось путешествие в Кунджикви.

Она бросила взгляд на свои руки. Красные отметины не исчезли, и синяки тоже. Она не смогла бы объяснить, откуда они появились. Нирати начала дрожать. Повернувшись, она прижалась спиной к каменной стене и медленно сползла на пол.

Что-то было не так, очень и очень не так. Но она не могла понять, в чём дело. Она знала только, что единственное место, где ей удастся обрести успокоение, — воображаемая страна, придуманная маленькой девочкой.

— Надеюсь, этого будет достаточно… — еле слышно выдохнула она.

Глава сорок шестая

Исследование побережья Ледяных гор продолжалось два дня, а потом на корабли обрушился шторм, налетевший с запада. Небеса почернели в мгновение ока, так что даже Джорим начал подозревать, что они чем-то прогневили богов. Большинство моряков полагали, что они находятся вблизи от входа в Преисподнюю, и буря наслана, чтобы остановить их. Впрочем, вслух матросы вспоминали об этом, только ворча над тарелкой с остывшей едой. Ледяной ветер и проливной дождь не оставляли возможности думать ни о чём, кроме выживания.

Для Джорима эти четыре дня, когда корабли швыряло по волнам, были наполнены настоящим ужасом, только усиливавшимся из-за невозможности что-либо изменить. Он мало чем мог помочь, и его отсылали в каюту. Ему резко отказывали даже на просьбы сообщить направление и скорость. Корабли, похоже, относило все дальше на восток. Позже он узнал, что прибор для измерения скорости случайно уронил в море какой-то растяпа из новичков; верёвку, к которой был привязан прибор, рвануло из его рук с такой силой, что он потерял палец.

Завывание ветра, стук дождя по палубе, жалобный скрип снастей напоминали Джориму, как непрочно их пристанище. «Волк Бури» был самым большим кораблём в мире, но бушующее море могло сокрушить его в одночасье, словно тележное колесо — бумажный фонарик. Единственное, что спасало их от такой судьбы — мастерство команды и сила тех, кто удерживал румпель. Корабль продолжал идти по ветру, прокладывая путь через вздымавшиеся до небес валы.

Шимик плохо переносил бурю. Он спрятался под одеялом в углу каюты Джорима и жалобно мяукал, когда раздавался гром, и стонал, вторя скрипу корабля. Джорим хотел бы спрятаться так же, как фенн; его удерживали только гордость и злость на свирепствующую стихию.

Его задача состояла в том, чтобы при помощи приборов как можно точнее определять их местонахождение. У него был хронометр Гриста, показывающий точное время почти без погрешности, — по крайней мере, если сравнивать с другими часами. Но он не мог понять, когда наступает полдень или полночь, не мог наблюдать за звёздами, — шторм сделал его узником в собственной каюте, а тучи закрывали солнце, равно как и звезды.

Но его раздражала не только невозможность производить вычисления. Во время пути он сделал открытие, которое из-за бури не мог подтвердить. В северном полушарии полярная звезда служила ориентиром для моряков. Дед поручил ему найти нечто подобное на юге. Джорим решил, что Глаз Петуха вполне для этого подойдёт, и решил сообщить об этом Киро, как только убедится в правильности своих предположений. На небе Морианда сам Глаз увидеть было нельзя; но оконечность созвездия была хорошо различима, и они знали о его существовании из древних текстов вируков и сотов. Южнее экватора эта звезда могла бы отлично послужить кораблям, и это открытие смогло бы достаточно смягчить гнев Киро по поводу ошибки Джорима в расчётах.

В некотором смысле единственной его обязанностью на борту стало хранение часов. Капитан Грист присылала к нему матросов спросить, который час. Шторм продолжался, и к Джориму спускались все реже и реже, — на корабле начинали забывать о времени, как и о хороших манерах. Моряки вначале говорили что такой сильный шторм не может продолжаться дольше двух дней. Через четыре дня многие пришли к выводу, что часы Джорима врут.

А потом вдруг буря прекратилась, и поверхность океана стала гладкой, словно зеркало. Джорим высунулся из каюты и занялся вычислениями. Он старался закончить как можно быстрее, потом два раза проверил получившиеся цифры, присвистнув от удивления. Шимик проснулся, сел, протёр глаза лапами и посмотрел на Джорима.

— Мы очень-очень далеко уплыли, — сказал Джорим. Он присел и принялся рассматривать нанесённую на карту линию. Во время бури их отнесло на тысячу миль к востоку и ещё немного на север. Они находились в той самой неизвестной четверти мира.

Два дня ушло на то, чтобы собрать вместе все корабли. Два корабля так и не нашлись, и оставшиеся в живых не знали, что лучше: считать, что пропавшие корабли разбились о Ледяные горы или просто пошли на дно. Последний способ умереть был много приятнее. Они дали себе слово, что предпримут попытку найти уцелевших на обратном пути. Однако все понимали, что это пустые обещания. Течением их отнесло на северо-восток, далеко от Ледяных гор. Добраться до тех мест по дороге обратно будет почти невозможно.

Они продолжали путь по пустым просторам океана ещё два дня, подгоняемые течением и лёгким бризом. Джорим уже не надеялся когда-либо снова увидеть на горизонте сушу, когда на востоке появилась гряда облаков. К тому времени, как солнце начало клониться к закату, они увидели вдалеке тёмную линию гор. Прошёл слух, что они добрались до Эфрета. Попутный ветер и спокойное море способствовали хорошему настроению, и капитан Грист позволила морякам немного расслабиться, после чего заявила:

— Что ж, повеселились, пора и за дело. Нечего сидеть сложа руки и ждать следующего шторма, который забросит нас неведомо куда.

К рассвету горы на горизонте заметно приблизились, и все увидели, что это очень высокие горы. Джорим припомнил, как в разговоре с ним Энейда упомянула о каменной стене до небес, сказав, что это не менее вероятно, как и отсутствие суши в этих местах. Однако на расстоянии однодневного перехода казалось, что посреди океана действительно возвышается стена. Горы все росли и росли, и побережье выглядело не слишком-то приветливо.

Они повернули на север и следовали вдоль берега. Удача улыбнулась им спустя несколько дней. Горы расступились, образовав бухту, куда выходило устье реки. Это обеспечивало им спокойное пристанище и пресную воду. Более того, на берегу лежал «Лунный Дракон», пропавший без вести во время последнего шторма. Моряки сочли, что корабль проклят, и его судьба предрешена. Но теперь многие считали, что мысль о проклятии была преждевременной. Судно явно вытащили не берег, чтобы залатать повреждения.

Однако вскоре они убедились, что палуба корабля совершенно пуста. Джорим присоединился к Энейде, стоящей возле руля. Остальные корабли следовали за «Волком Бури», направляясь в бухту. Джорим не видел никаких признаков жизни на берегу, — ни костров, ни палаток. Как и все прочие, он предполагал самое худшее, — что экипаж целиком утащили морские дьяволы, и теперь пируют, пожирая тела своих жертв.

— Морские дьяволы покажутся вам милосердными по сравнению со мной! — рявкнула Энейда. — Смотрите в оба, и ничего подобного с вами не случится! Лейтенант Линор, мне нужны два отряда солдат для разведки и охраны.

— Разрешите присоединиться к ним, капитан!

Она обернулась и вперила в него свирепый взгляд.

— Вы хотите быть съеденным морскими дьяволами, Мастер Антураси, или же намереваетесь сами перебить их?

— Ни то, ни другое. Если морские дьяволы где-то поблизости, мы быстро это поймём. Нам уже известно, что они используют захваченные корабли, так что, думаю, они бы в данную минуту суетились на палубе «Лунного Дракона». Я хочу всего лишь осмотреться. Я попал на борт вашего корабля именно для того, чтобы исследовать новые земли.

— Я предпочла бы, чтобы вначале берег осмотрели солдаты.

— Я не собираюсь препятствовать, но прошу вас выслушать меня перед тем, как вы примете окончательное решение Я лучше, чем кто бы то ни было на этом корабле, смогу разобраться в происходящем. Мне приходилось бывать за пределами Девяти в местах, у которых даже нет названий.

Энейда поджала губы, но кивнула.

— Но если вы уйдёте из поля моего зрения, если вы покинете берег, — не возвращайтесь. Вы останетесь здесь.

— Как прикажете капитан! — Джорим поклонился ей и удалился в свою каюту. Он прицепил к поясу меч и вернулся на палубу, присоединившись к солдатам, которые один за другим спускались по лестнице в лодки. Капитан Грист стояла возле руля. Шимик выглядывал из-за её ног.

— Лейтенант Линор!

Женщина, садившаяся в одну из двух лодок, подняла голову.

— Да, капитан?

— Выполняйте распоряжения Мастера Антураси, однако не позволяйте никому уходить от берега, пока я не отдам приказ!

— Слушаюсь.

Джорим занял своё любимое место на носу лодки. Они отплыли к берегу. Он рассматривал буйную растительность, горы, упиравшиеся вершинами в облака. Лишь небольшая полоса земли — около мили шириной, — примыкала к воде, и она полностью заросла густым лесом. Джорим удивился, что морская вода не убила все живое на берегу, но потом подумал, что, должно быть, во время штормов с гор стекает огромное количество пресной воды. Этого вполне хватает для жизни.

К тому же здесь есть река. Гребцы в лодках яростно ругались, борясь с сильным течением. Джорим подозревал, что в заливе вода почти пресная, и ему было любопытно, что за рыба должна здесь водиться, речная, морская или нечто среднее?

Лодка зарылась носом в песок, и Джорим выскочил на берег прежде, чем матросы подняли весла. Он припал на одно колено и набрал в ладонь песка, позволив ему свободно сыпаться сквозь пальцы. Песок выглядел совершенно обычным, Джорим различал частички раковин и кусочки водорослей. Он слышал, как поют птицы, и их пение тоже казалось ему смутно знакомым.

Он поднялся на ноги и присоединился к лейтенанту. Она обходила лежащий на берегу корабль.

— Ни единого следа морских дьяволов.

Она покачала головой.

— Ничего, что указывало бы на произошедшее сражение. Они прошли чуть дальше, и она указала Джориму на тропу, ведущую в лес.

— Они взяли с собой всё, что смогли унести, и ушли по этой дороге. Возможно, они нашли пещеру или открытую вершину холма, где хотели соорудить убежище.

Они остановились возле берега реки. В воде играли серебристые рыбины; птицы охотились на них, пронзая острыми клювами. Джорим наклонился и набрал воды в пригоршню. Он понюхал её и вылил обратно. Проведя мокрой рукой по щеке, он подождал. Никакого жжения или пощипывания.

— Похоже, с водой все в порядке. Вон та птица очень похожа на королевского аиста, разве что перья у неё голубые. А если аист пьёт эту воду и кормится здесь, — значит, в этих местах вполне безопасно.

Он выпрямился и, обернувшись, посмотрел на покинутый корабль.

— Они высадились четыре или пять дней тому назад. Разгрузили корабль, подняли его на берег, начали чинить. Пусть они потратили на это два дня. А потом что-то произошло. Они прекратили работу, ушли и так и не вернулись. Что могло случиться?

Лейтенант Линор смотрела назад через плечо Джорима. Она была смертельно бледна. Джорим обернулся и получил ответ на свой вопрос.

На найденной ими тропе стоял человек с медно-красной кожей. Он был невероятно высоким, и таких мускулов Джориму прежде не доводилось видеть. На незнакомце были накидка из грубой ткани и набедренная повязка из более тонкого материала. И то, и другое украшали геометрические фигуры яркого жёлтого, синего и зелёного цветов. Кованые медные латы защищали его голени и предплечья. В левой руке незнакомец держал небольшой щит, в правой — необычной формы палицу. Насколько Джорим мог судить по первому взгляду, в палицу были вставлены острые куски чёрного камня.

Он мысленно пообещал себе позже изучить оружие подробнее, поскольку сейчас его больше интересовала маска пришельца. Она не скрывала его длинных чёрных волос, ниспадавших на спину и плечи. Маска была сделана из золота и инкрустирована нефритом. Отверстия для глаз и рта окружал янтарь. Три красочных зелёных пера с жёлтыми подобиями глаз на верхней части увеличивали рост гиганта ещё фута на три, а сам он был не ниже семи футов.

Джорим предостерегающе поднял руку, предупреждая попытку лейтенанта Линор выхватить меч. Понимая, что, возможно, совершает самую большую и к тому же последнюю глупость в своей жизни, он поклонился, потянув за собой и напарницу, и остался в таком положении на некоторое время. Выпрямившись, он улыбнулся с безмятежностью которой на самом деле вовсе не испытывал.

— Да пребудет с вами милость богов.

Великан склонил голову и заговорил. Маска отражала его голос, отзываясь эхом.

— Да озарят их улыбки и вашу жизнь.

Джорим моргнул.

— Вы говорите с наленирским акцентом!

Человек кивнул.

— Идёмте. Вас ждут друзья.

Глава сорок седьмая

По дороге в Опаслиноти Келес Антураси размышлял о названии города. Он решил, что само по себе оно уже вполне годилось для разного рода вымышленных историй. Отсюда до Морианда было очень далеко, и поэты могли не беспокоиться о достоверности своих произведений. Неуправляемая магия могла сотворить что угодно. А название представляло собой смесь вирукианских и имперских слов, намекая на уходящую корнями в глубокое прошлое и покрытую тайной историю города.

Но вся романтика постепенно бесследно испарилась, когда он понял, что в Опаслиноти не ведёт ни одна дорога. Из прибрежного Силумака на северо-восток когда-то вёл торговый путь. Однако пейзаж на западных границах Долосана постоянно менялся, и дорога редко появлялась второй раз на том же самом месте. Холмы уходили под землю, словно растворяясь под каплями чёрного дождя, долины превращались в плоские равнины, покрытые непроходимыми зарослями колючих деревьев. Их ветви выгибались и ловили пролетавших птиц, и растения пожирали их. Тех, кто осмелился бы войти в такой лес, ждала не менее печальная участь; танатон Боросана после безуспешной попытки исследовать чащу вернулся назад, украшенный ярко блестевшими царапинами.

В этих краях путешественников было немного. В основном, они прибыли из Силумака или пересекли Долосан, как и компания Келеса. Если кто-то и вернулся из Иксилла, то не хотел об этом говорить; все утверждали, что туда дороги нет, как и во времена, когда дед Келеса побывал на землях Пустошей.

Рекарафи внимательно наблюдал за присоединившимися к ним бродягами. Он не доверял им. Сами они предпочитали называть себя «охотниками за таумстоном», или «таумстонерами», — похоже, это занятие передавалось от поколения к поколению, — но вирук обращался к ним, используя слово талкиджио.